В колонках играет - АУ - ЮнкераОлег Коврига: Что я видел. Главный Петрушка Советского Союза
В студии «Мизантроп» окно в аппаратной выходило к пожарной лестнице. В хорошую погоду мы перелезали по этой лестнице на крышу соседнего дома, который стоял перпендикулярно нашему и имел общую стену с аппаратной. Однажды мы с Элей Шмелевой лежали на этой крыше и смотрели, как «Аркестр АУ» в очередной раз прослушивает инструментальную часть «Не зарекайся». Свинье при этом делать было особо нечего и он слонялся по аппаратной. Накладывать голос было еще рано, но ему вдруг захотелось спеть. Он подошел к открытому окну — и начал петь под уже записанный инструментал. И пел он с полной отдачей, как артист настоящий. А мы смотрели на это окно в полном восторге, и я помню, что где-то на середине песни у меня вдруг возникла мысль: «Неужели через несколько минут все это кончится и уже никогда не повторится?»
Однажды мы пошли на оптовый рынок, который тогда был около метро «Новослободская». Купили там вино — и пошли его пить на стройку рядом с рынком (теперь там уже стоит большой кирпичный дом). Пока мы его пили, начался дождь с грозой. Мы втроем стали пытаться укрыться, а Свинья выбежал под дождь и стал петь песню «Лето»:
«...А когда гроза растает
Ливень следом волоча
То никто и не узнает
Кто на улице кричал
Это несомненно лето к нам пришло.
Значит будет что-то хорошо!»
Студия «Мизантроп» находилась (да и сейчас находится) в обычной московской квартире на Остоженке. Достаточно большой для того, чтобы сделать там студию, но недостаточно большой, чтобы студия не мешала жить остальным обитателям квартиры, в частности, маме хозяйки студии Инессе Викторовне. Однажды, когда она шла по коридору с сумками, Свинья подкрался к ней сзади и обнял. Будучи женщиной решительной, Инесса Викторовна тут же выхватила из сумки какую-то рыбину — и начала «ейной мордой» охаживать Свинью с криком: «Ах ты, пьянь проклятая!» При этом она говорила Эльке: «Музыкантов твоих терпеть не могу! Всех до единого! Единственный нормальный человек — это Свин. Жаль только, что он так сильно пьет.»
Хорошо, что она не знала, что однажды он чуть было не выкинул в окно с четвертого этажа ее любимого кота. То есть он его выкинул, но не заметил, что в окне было второе стекло, которое разбилось, но кот остался цел и невредим. Это был, наверное, самый «свинский» из Свинских поступков, которые я наблюдал.
Однажды мы с ним вдвоем посмотрели фильм Пазолини «Сало или 120 дней Содома». После этого пошли спать, не сказав друг другу ни слова про то, что видели. А утром, убирая кассету в коробочку, я говорю: «Больше я таких фильмов смотреть не буду. Этого одного мне хватит на всю жизнь.»
— И мне тоже. Вполне.
Как-то мы сидели на кухне — и Тропилло долго, упорно и с большим энтузиазмом учил меня жить и указывал на недостатки в работе. А я по мере сил отбивался. Свинья, наконец, не вытерпел:
— Слушай, он хочет, чтобы ты сказал: «Да, я — мудак!» Скажи это — и он успокоится. Я, вот, могу свободно сказать про себя: «Да, я — мудак!» Что тут такого?
Самоирония у него присутствовала в полной мере. В этом смысле он был одним из немногих «настоящих панков» или «настоящих скоморохов», что, на самом-то деле, практически одно и то же. Правда, на Свинских похоронах я имел возможность убедиться, что так считают далеко не все.
Его хоронили в крематории, и тетя, которая вела процедуру «прощания», стала скорбным голосом рассказывать о том, что «от нас ушел примерный сын, заботливый отец...», что «наступают самые скорбные минуты...» и т.д. Я вообще абсолютно не собирался ничего говорить, но тут вдруг стало ясно, что, если я сейчас ничего не скажу, то с этими словами сейчас и увезут нашего парня, как будто это и не он вовсе, а какой-нибудь обычный член профсоюза или чего-нибудь еще. И я раскрыл свой рот и сказал что-то типа: «Да что мы тут устроили?! Что мы тут стоим и «жопы криво морщим»? Ведь все-таки это не кто-нибудь, а главный Петрушка Советского Союза!» Тут ко мне подбегает кто-то из фанатов «АУ» - и бьет меня прямо по рылу. Его, конечно, тут же оттащили, а Тропилло отвел меня в сторону. Потом, когда мы уже вышли на улицу и прошли куда-то, я вдруг начал рыдать на его широкой груди, говорить, как я его люблю, и что в этом городе живут очень хорошие люди, которые при этом часто оказываются мудаками и почему-то «сидят на жопе» и ничего не делают. И он, Тропилло, может быть, единственное исключение. А он меня утешал и говорил, что про «главного Петрушку Советского Союза» я был абсолютно прав — и кто-то, все равно, должен был это сказать. Оно, конечно, мы со Славой Жеревчуком и Лией Петровной выпили с утра после нашего приезда, и цитату я привел не самую уместную для подобного заведения, но, скорее всего, если бы я сказал не Петрушка, а
Читать далее...