"Годы гаснут, мой друг, и когда удалятся совсем, никто не будет знать, что знаем ты да я. Наш сын растёт; розы Пестума, туманного Пестума, отцвели; люди неумные, с большими способностями к математике, лихо добираются до тайных сил природы, которые кроткие, в ореоле седин, и тоже не очень далёкие физики предсказали (к тайному своему удивлению). А потом, пожалуй, пора, мой друг, просмотреть древние снимочки, пещерные рисунки поездов и аэропланов, залежи игрушек в чулане.
Заглянем ещё дальше, а именно вернёмся к майскому утру в 1934-ом году, в Берлине. Мы ожидали ребёнка. Я отвёз тебя в больницу около Байришерглау и в пять часов утра шёл домой, в Грюневальд. Весенние цветы украшали крашеные фотографии Гинденбурга и Гитлера в витринах рамочных и цветочных магазинов. Левацкие группы воробьёв устраивали громкие собрания в сиреневых кустах палисадников и притротуарных липах. Прозрачный рассвет совершенно обнажил одну сторону улицы, другая же сторона вся ещё синела от холода. тени разной длины постепенно сокращались, и свежо пахло асфальтом. В чистоте и пустоте незнакомого часа тени лежали с непривычной стороны, получалась полная перестановка, не лишённая некоторого изящества, вроде того, как отражается в зеркале у парикмахера отрезок панели с беспечными прохожими, уходящими в отвлечённый мир, - который вдруг перестаёт быть забавным и обдаёт душу волною ужаса. Когда я думаю о моей любви к кому-либо, у меня привычка проводить радиусы от этой любви, от нежного ядра личного чувства к чудовищно ускользающим точкам вселенной. Что-то заставляет меня как можно сознательнее примеривать личную любовь к безличным и неизмеримым величинам, - к пустотам между звёзд, к туманностям (самая отдалённость коих уже есть род безумия), к ужасным западням вечности, ко всей этой беспомощности, холоду, головокружению, крутизнам времени и пространства, непонятным образом переходящим одно в другое. Так, в бессонную ночь, раздражаешь нежный кончик языка, без конца проверяя острую грань сломавшегося зуба, - или вот ещё, коснувшись чего-нибудь, - дверного косяка, стены, - должен невольно пройти через целый строй прикосновений к разным плоскостям в комнате, прежде чем привести свою жизнь в прежнее равновесие. Тут ничего не поделаешь - я должен осознать план местности и как бы отпечатать себя на нём. Когда этот замедленный и беззвучный взрыв любви происходит во мне, разворачивая свои тающие края и обволакивая меня сознанием чего-то значительно более настоящего, нетленного и мощного, чем весь набор вещества и энергии в любом космосе, тогда я мысленно должен себя ущипнуть, не спит ли мой разум. Я должен проделать молниеносный инвентарь мира, сделать всё пространство и время соучастниками в моём смертном чувстве любви, дабы, как боль, смертность унять и помочь себе в борьбе с глупостью и ужасом этого унизительного положения, в котором я, человек, мог развить в себе бесконечность чувства и мысли при конечности существования.
Так как в метафизических вопросах я враг всяких объединений и не желаю участвовать в организованных экскурсиях по антропоморфическим парадизам, мне приходится полагаться на собственные свои слабые силы, когда думаю о лучших своих переживаниях: о страстной заботе, переходящей почти в куваду, с которой я отнёсся к нашему ребёнку с первого же мгновения его появления на свет. Вспомним все наши открытия (есть такая idee recue - все родители делают эти открытия): идеальную форму миниатюрных ногтей на младенческой руке, которую ты мне без слов показывала у себя на ладони, где она лежала, как отливом оставленная маленькая морская звезда; эпидерму ноги или щеки, которую ты предлагала моему вниманию дымчато-отдалённым голосом, точно нежность осязания могла быть передана только нежностью живописной дали; расплывчатое, ускользающее нечто в синем оттенке радужной оболочки глаза, удержавшей как будто тени, впитанные в древних баснословных лесах, где было больше птиц, чем тигров, больше плодов, чем шипов, и где, в пёстрой глубине, зародился человеческий разум; а также первое путешествие младенца в следующее измерение, новую связь, установившуюся между глазом и предметом, таинственную связь, которую думают объяснить те бездарности, которые делают «научную карьеру» при помощи лабиринтов с тренированными крысами.
Ближайшее подобие зарождения разума (и в человеческом роде, и в особи), мне кажется, можно найти в том дивном толчке, когда, глядя на путаницу сучков и листов, вдруг понимаешь, что дотоле принимаемое тобой за часть этой ряби есть на самом деле птица или насекомое. Для того, чтобы
Все самые талантливые писатели - прежде всего очень умные люди. Именно поэтому мне приятно читать их книги, мне приятно читать их мысли, доверху полные гениальности.
Я прочитала этот автобиографический роман уже несколько месяцев назад, и ещё тогда отметила те места, те мысли, которые мне очень понравились. Их не так много, но они стоят того, чтобы автор написал целую книгу с целью органично их туда поместить.
"Мне думается, что в гамме мировых мер есть такая точка, где переходят одно в другое воображение и знание, точка, которая достигается уменьшением крупных вещей и увеличением малых, - точка искусства."
Я приехала и очень тому рада. Мне жутко не хватает моих друзей. как же я довольна погодой. 3 недели в городе Париже с температурой под 20 и в плаще- ну это было слишком.
Да, пришёл тот день, когда и я попалась на эту удочку. Мы ждали друг друга в разных кафе с одним и тем же названием на одной и той же станции метро.
В конце концов - мы встретились.
Сегодня было классно. Спасибо за пикник на обочине, Фло.
Это было именно то, что надо после изнурительного экзамена по экономической теории.
...I pushed you a little bit more.
And then you hit me and then you kissed me and then you hit me and then you kissed me and then you hit me and then you kissed me and then you hit me and then you kissed me and then you hit me and then you kissed me
The Cardigans
Ты выводишь меня из себя, бесконечно напевая под нос эту песню:
I hate everything about you
Why do I love you
перестань. прекрати. пожалуйста.и
если я такая плохая, то зачем я тебе нужна?
Это Ви. тот самый, который говорил, что я морю его чёрных моллинезий голодом, ставил ногу на подоконник и при этом курил сигару. А он абсолютно оброс. Я говорила ему - он обещал подстричься вчера. Конечно же, он этого не сделал.
А теперь обратите внимание на детали. Наличие деталей в чём-либо - сильный толчок к желанию пересмотреть и в дальнейшем восхититься этим . Когда увидешь невидимую сразу деталь - это может сильно впечатлить при пересмотре. А ведь чёрт возьми бывает, что не за что зацепиться
В фильмах, фотографиях,картинах и даже людях