20-летние на rendez-vous
Рассмотрим, однако, социальный образ современного русского интеллектуала (из поколения 20-летних; по аналогии с их главным журналом назовем его «афишель»): широко информированный, активно потребляющий, однако при этом лишенный ярко выраженного личностного начала, Я-личности; тип социально пассивный, а точнее сказать, социально отсутствующий.
Этот образ сопоставим с рядом общемировых социальных образов человека информационной, постиндустриальной культуры – фланёр, турист, бродяга, игрок, – однако обладает и рядом специфических русских черт. Перечислим наиболее характерные из них.
1. Внеполитичность. Не путать с аполитичностью; внеполитичность – это не сознательное отторжение политики как технологий, а существование вне политики как объективной реальности. Не обладая элементарными политическими навыками, эти люди не независимы от политики, а бессильны в отношениях с ней.
Если учитывать особенности русской матрицы, где политика (власть) всегда определяла экономику, а не наоборот, эта «внеполитичность» оказалась крайне опасной штукой.
Существо «вне политики» очень быстро из субъекта политической жизни превращается в объект.
Без базовых демократических знаний и убеждений (свобода, право, etc) более внушаемые превращаются в «Наших», а менее внушаемые выталкиваются в гетто потребления, как можно дальше от политики, – чтобы не мешали.
2. Отсутствие культа труда. «Для свободы надо много трудиться» – опять же никто этого внятно не сказал в 90-е годы.
Как заметил кинокритик Д.Дондурей, за 10 лет у нас не было снято ни одного сериала, в котором бы герои работали. В 90-е России предстоял не только технологический, но и социальный рывок – а ни одна эффективная экономика не обходилось без культа работы.
Труд – главное преимущество свободных: только свободные люди способны трудиться эффективно. Вместо культа работы возник довольно однобокий культ учебы: учеба ради учебы, образование как самоцель.
В результате в сознании афишеля труд почти не связан с понятиями «удовольствие», «самореализация», «самостоятельность», «сверхусилие», а только с понятием «карьерный рост» или, допустим, «каторга».
3. Эстетическая всеядность. «Я, в общем-то, слушаю все – от попсы до классической музыки» – очень типичное заявление 20-летних, как бы призванное даже подчеркнуть толерантность сознания.
Они слушают, смотрят и читают все.
Их принципиально приучали к тому, что «нет плохой музыки» или «плохих книг», просто «каждому свое», «кому что нравится», «на вкус и цвет товарищей нет» и прочие аргументы из набора продавца.
Эта толерантность была крайне важна как противовес советской агрессивности эстетических суждений, кто спорит? Но она же дала и обратный эффект: неспособность выносить личную оценку, личное суждение по поводу услышанного, увиденного, прочитанного.
Можно даже говорить об отсутствии простого инстинкта на уровне «мое – не мое», «хорошо-плохо», «нравится – не нравится». Этим и объясняется отсутствие у большинства 20-летних эстетических убеждений: вкус ведь есть почти инстинктивный выбор между «своим» и «чужим», а здесь инстинкт был с самого начала задавлен огромным объемом информации, «мнениями экспертов», скоростью смены трендов.
Личное отношение к чему бы то ни было таким образом вытеснялось, подавлялось, глушилось на раннем этапе формирования личности, что породило неспособность делать выбор в принципе.
4. Линейность, клишированность мышления. «Понимаете, мы хотим рассказать историю», – твердила мне девушка-фоторедактор в одном глянцевом журнале.
Этот голливудский прием – любое историческое событие, жизнь крупной личности или общемировую идею превращать в story – сегодня распространился на способ мышления вообще – линейный, однообразный. Мышление в режиме story.
У Борхеса есть рассказ, «Фунес, чудо памяти», о человеке, который после несчастного случая обрел феноменальную память. Я позволю себе длинную цитату:
«Он без труда изучил английский, французский, португальский, латинский. Однако я подозреваю, что он был не очень способен мыслить. Мыслить – значит забывать о различиях, обобщать, абстрагировать. В загроможденном предметами мире Фунеса были только подробности, к тому же лишь непосредственно данные».
Вот: мир, загроможденный подробностями. Ровно все, что сказано о Фунесе, можно отнести к особенностям мышления поколения 20-летних: ведь на чем настаивала «Афиша» и ей подобные? Именно на различиях – приспособлений, примочек, гаджетов, короче говоря, на разнице между предметами одного рода.
В результате главная психологическая привычка 20-летних – подразделять, а не снимать границы. Здесь и ответ на вопрос о неспособности к абстрагированию, обобщению.
Зато у них есть профессионализм.
Это понятие как центральное для поколения 20-летних рассмотрим отдельно.
Заурядный – вместо заурядника
Самый яркий образ этого поколения за последние пять лет – движение «Наши». 70 тысяч «наших» на улицах Москвы в одинаковых майках
Профессионализм – ключевое слово 90-х и
Читать далее...