...Рабочий день, как правило, начинался у меня с перебранки у бронированной проходной детского садика: Шая или Эдмон, стерегущие ворота нашей крепости, останавливали меня и осведомлялись — все ли в порядке, как прошла ночь, не заметила ли я чего странного или настораживающего, не получала ли звонков с угрозами, помню ли о приказе департамента Бдительности — не передвигаться самостоятельно по улицам Москвы и, наконец, когда переставлю я стол от окна, чтобы — не приведи Бог! — в случае чего меня не убили выстрелом в затылок?..
Затем пробег по коридорам детского сада наверх, в отсек, где занимал три комнатенки мой департамент Фенечек-Тусовок.
И вот я садилась за стол, включала компьютер, щелкала «мышкой» и с неизменным почтительным изумлением наблюдала, как возникает на экране потешная летучая мышь в фуражке почтальона, и в мой электронный короб сыплются и сыплются приглашения, воззвания, письма, депеши из Иерусалима, афиши разнообразных, отнюдь не всегда еврейских, организаций и прочая шелупонь, чепуха, чушь и ветошь:
— рассылка материалов «Народного университета» Пожарского;
— рассылка национальной русской партии Украины о притеснениях, творимых украинскими националистами;
— рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;
— рассылка Панславянского Союза борьбы с засильем американо-сионистского спрута;
— приглашение от Гройса явиться на банкет, посвященный учреждению Фонда Объединенных Еврейских Конгрессов;
— приказ по департаменту Кадровой политики об увольнении Анат Крачковски и немедленном ее отзыве в Иерусалим;
— приказ по департаменту Кадровой политики о восстановлении Анат Крачковски в должности и продлении ее деятельности на три месяца, в связи с отсутствием достойной замены.
...Раскапывание завалов электронной почты прерывалось пулеметной очередью звонков. Я уворачивалась, как могла. Наконец поняла, что, не обучив своих ребят отчаянно и артистично врать, я буду погребена под лавиной посетителей, просителей, представителей и учредителей...
Весьма скоро мы выработали несколько нехитрых приемов.
Тот, на кого выходил очередной, жаждущий моей крови, проситель, аккуратно и вежливо говорил, на всякий случай:
— Она на совещании, а кто ее спрашивает? Одну минутку, я выясню — сможет ли она отвлечься.
Затем, на цыпочках вкравшись в мой кабинет:
— Там этот старикан, с проектом пирамиды-усыпальницы Рабина.
Или:
— ...помните, дама, которая новый гимн Израиля пишет?
Или:
— ...Лившиц, насчет генетической перелицовки палестинцев...
Я молча махала руками, хваталась за голову, закатывала глаза, и Костян или Маша, или Женя удалялись также на цыпочках:
— К сожалению, она на совещании у начальства по очень важному вопросу...
Но, бывало, меня заставали врасплох — когда по неосторожности я брала трубку сама.
Так напал на меня старикан, архитектор из Одессы.
Восьмидесятипятилетний могикан, — к моему изумлению, он продрался через колючую проволоку и минные поля нашей охраны и приволок несколько папок со своими проектами. Одна из них — огромная, из похожего на фанеру картона, долго не открывалась, он пыхтел, развязывал тесемки, попутно захлебываясь торопливыми объяснениями, кашляя, задыхаясь, впрыскивая в рот дозы ингалятора. Я, сама астматик, терпеливо и сострадательно все это пережидала.
Наконец, во всю ширь письменного стола передо мной распахнулся павильон ВДНХ, украшенный звездой Давида.
— Что это? — спросила я, имитируя неподдельный интерес.
— Проект Третьего Храма на горе Сион, — проговорил он гордо. — Ищу спонсора.
— Строить? — кротко спросила я, не веря ушам своим.
— Пока нет! Издать альбом.
Правильно, что евреи установили запрет на изображение, подумала я. Знали своих.
Затем он долго демонстрировал коллажи, которые настрогал в великом множестве. Иные я даже помню: лодка, вроде индейской пироги, в которой в затылочек друг другу сидят на веслах десять мужчин...
— Тур Хейердал на «Кон-Тики»? — поинтересовалась я.
Он пояснил, что это — аллегория: предводители десяти потерянных израилевых колен плывут, устремленные в неизвестное будущее...
— А их разве по воде гнали? — удивилась я.
Он повторил невозмутимо:
— Это же аллегория...
На другом коллаже Главный раввин России Манфред Колотушкин и Главный раввин России Залман Козлоброд — смертельные враги в жизни — уходили, обнявшись, светлой дорогой к Храму, который стоял на горе Сион и сиял, как гигантская новогодняя елка. А там, наверху, раскрыв братские объятья, их ждал уже третий Главный раввин России, щадист Мотя Гармидер, которого ни тот ни другой, доведись им, не то что к Храму — к бане близко бы не подпустили...
Наконец, на третьем коллаже — Главный раввин России Залман Козлоброд крепко обнял, вернее, вцепился в каменные Скрижали завета. Создавалось впечатление, что он только что получил их в вечное пользование неподалеку от своего поместья в Лефортово и, — в отличие от Моисея, — боится нечаянно разбить...
Дина
Читать далее...