Так вот, помню, разлегся я тогда в сухой ванне, нож о зубы свои как
следоваить поточил... И нет чтобы тихо все сделать, по-интеллигентному,
по-товарищески, общипать там мясцо на ляжке, приглядеться, обнюхать,
облюбовать - нет, раз! как саданул что было сил в ляжку... Крови-то, крови
потекло, хоть святых выноси... Я и облизнуться не успел. Изогнувшись
по-обезьяннему, я все-таки припал. И радость-то велика, Ваня, собственную
кровь пить! По губам у меня все текло, неповоротливый я такой, словно
простуженный. Кровь-то в мое горло так и хлещет, в животе, как в берлоге,
тяпло, а я думку думаю: боевой ты, Ваня Пантелеич, - думаю - Бонопарте, - и
почти поэт... Я в ентой крови как бы сам из себя переливаюсь... Из ляжки - в
горло... Круговорот природы, игра,так сказать, веществ... Ване Пантелеичу бы
по этим временам у руля Всяленной стоять, с звездами перемигиваться...
Иих... Только помню ослаб я тогда. Ванна в крови и в каком-то харканьи...
Встаю, еле подштанники одел - и в коридор, к народу! Вид у меня, правда, был
дикой, окровавленный, тело голое, как в картине, и глаз блуждает... Но
ничего, народ - добрый, подсоблять начал. А я кричу: "Я уже нажрамшись,
спать теперь хочу... Ишь, ангелы"... (с)