Один из очевидных идеологических итогов уходящего года — демаргинализация националистического дискурса, причем довольно стремительная. Вся ельцинская эпоха и часть путинской ушли у националистов на то, чтобы доказать, что их место не только на задворках коммунистических митингов, среди сумасшедших старичков с плакатами о еврейском засилье и не менее сумасшедших юнцов в белогвардейских мундирах, что словосочетание «русский национализм» в список неприличных выражений не входит, что дело не сводится к набору пугалок в стиле «боевики РНЕ маршируют на погром», что есть еще комплекс идей, обсуждать которые в принципе можно. Даже успешное выступление умеренно коричневой «Родины» на парламентских выборах 2003 года (напомним, кстати, что исходно это был кремлевский проект с понятными функциями партии-спойлера) не сильно изменило ситуацию.

И вдруг менее чем за год национализм стал едва ли не основной темой идеологической повестки дня, никому вчера не ведомые лидеры карликовых движений, в обязательном порядке содержащих в названиях слова «русский» и «национальный», попали в пул «влиятельных экспертов», а один такой лидер чуть было даже не сделался ведущим аналитической передачи на метровом канале.

Предположительно, этот невероятный успех — заслуга государственного агитпропа. Прорыв начался с загадочного (в прямом смысле слова — внятных объяснений того, зачем это было сделано, до сих пор не появилось) скачка внимания телеканалов к феномену «русского фашизма». Банды скинхедов, немыслимые зверства, убитые дети и активисты антифашистских движений — весной редкий выпуск новостей обходился без подобных сюжетов. Зачем пугали обывателя — для наших дальнейших рассуждений даже и не важно, важно другое: пропагандистская атака дала неожиданный для ее организаторов побочный эффект. Поле возможных (с точки зрения массового сознания) решений проблем, действительно важных для страны, резко сузилось. Сами проблемы стали формулироваться в терминах противостояния этнических групп. Страна замерла в ожидании Кондопоги. Название маленького карельского городка не стало

По уши увязнув в Ираке, США напрочь утратили стратегическую инициативу по всем основным направлениям внешней политики — от борьбы с оргпреступностью до нераспространения ядерного оружия. За год Вашингтон столкнулся с рекордным числом внешнеполитических кризисов — от едва не состоявшейся цветной революции в Мексике и ухудшения ситуации в Афганистане до ливано-израильской войны и ядерных испытаний в КНДР. Все это крайне озаботило американский истеблишмент. Правда, пока среди американцев доминирует точка зрения, что дело только в неумелых действиях администрации Джорджа Буша и при желании все еще можно исправить. Тогда как на самом деле дестабилизация вызвана более глубокими причинами. Обрушение существующего миропорядка ускорилось, поскольку на процесс распада несущих конструкций ялтинского мира в последние годы наложился прогрессирующий кризис альтернативного, неоконсервативного проекта.

Сегодня одновременно рушатся оба глобальных американских столпа — и доламываемый левый, рузвельтовский, заложенный еще во времена Великой депрессии и в ходе мировой войны, и правый, рейгановский, который должен был утвердиться на месте демонтируемого левого. Положение критическое: конструкции послевоенного мироустройства практически разобраны, и тут как раз правоконсервативное крыло потерпело полное фиаско, обнажив стратегическую несостоятельность (и военно-политическую, и финансово-экономическую) своего проекта.

Тегеранский сговор

Положение США в Ираке осложняется тем, что американцы не могут просто уйти оттуда, поскольку страна превратится в арену острого противостояния суннитов и шиитов. Саудовская Аравия уже ясно заявила, что, если США уйдут из Ирака, она не бросит на произвол судьбы иракских суннитов и будет прямо поддерживать их в борьбе против поддерживаемых Ираном шиитов. А поскольку Саудовская Аравия союзник США и на ее территории размещены американские военные базы, то перед Вашингтоном в таком случае возникнет дилемма: либо потерять этого важнейшего союзника в Персидском заливе, либо быть втянутыми в прямой конфликт с Ираном.

По иронии судьбы с наиболее жестким кризисом американским правым пришлось

Власть в России не любит рассказывать о своей стратегии, а равно и объяснять публике совокупность своих текущих действий. Не любит — и не объясняет. Одним это обстоятельство скорее нравится, ибо оставляет простор для догадок (а почему рокировали Устинова? а почему не снимают Зурабова? — и проч.). Других оно скорее огорчает.

Два года назад мы нашли способ как-то прикрывать традиционную лакуну: придумали виртуального Государственника, который и принялся разъяснять виртуальному же Вопрошателю смысл происходящего в стране. В первой беседе (см. «Апология государственности» — №1 за 2005 год) наш Государственник обрисовал избранную властью стратегию государственного строительства. Во второй (см. «Апология собственности» — №16 за 2005 год) разъяснил особое отношение власти к крупнейшим активам. В третьей (см. «Апология чиновного капитализма» — №1 за 2006 год) растолковал смысл нарастающего участия государства в экономике. В четвертой (см. «Апология безопасности» — №35 за 2006 год) — центральную роль сотрудников госбезопасности в настоящем и будущем России. Сейчас перед вами пятая и последняя беседа — об идеологических основаниях осуществляемой стратегии. Последней она будет, в частности, и потому, что у Государственника, хоть он и виртуальный, терпение тоже не безгранично.

Как и в предыдущих апологиях, мы не можем гарантировать, что речи Государственника правильно отражают точку зрения Кремля. Нас по-прежнему интересовали ровно две вещи: внутренняя непротиворечивость излагаемой им концепции — и ее соответствие происходящим в стране событиям.

Галопом по спектру

Вопрошатель: Давайте поговорим о слове «преемственность», которое на глазах становится ключевым. Преемственность чего страна намерена обеспечить? Если просто сложившегося положения дел, то слово