принимаю "послезавтра".
я так люблю вас.
наконец-то снова люблю.
всё хорошо. воздух. и нежность.

с одной стороны - вечная весна и вечное солнце. цвет.
с другой - тёмный холод и узлы.
первая сторона.
мы слишком серьёзно .
но.. "в этом вся наша красота". только она в выборе, а не в паутине пустоты, в которой мы оказываемся.

а я говорю - мы не люди. мы больше людей.
я имею в виду. мы больше чем это. всегда дальше.

насколько же живые, вот-здесь люди настоящее, чем те калеки-тени с лицами из моих страхов и моей вины, которые живут с внутренней стороны черепа.
как всё проще, как всё наполнено смыслом и жизнями, которые мы все несмотря ни на что живём и живём вперёд.
уйти в школу, в запах ветра, какой бывает в марте, в нагретую траву у филфака, в мокрый асфальт и зимнее небо, выйти оттуда, не уходя, через несколько лет.

Тогда ангел прикоснулся к нему, и Брат стал
невредимым и сильным. После этого ангел привел его на мост, который нельзя было
пройти без великой опасности для жизни, ибо он был плохо построен, был очень узким
и скользким, без перил, а под ним текла ужасная река, полная змей, скорпионов и
драконов, издающая страшное зловоние. И ангел сказал Брату: \\\"Пройди по мосту, ибо
ты должен пересечь его\\\". И Брат ответил: \\\"Как могу я перейти этот мост, не упав в эту
страшную реку?\\\" Ангел сказал ему: \\\"Следуй за мной и ступай туда, куда буду ступать я,
и пересечешь мост безопасно\\\". Тогда Брат пошел за ангелом, как тот велел ему, и достиг
середины моста, как вдруг ангел улетел и оставил Брата, поднявшись на очень высокую
гору, весьма удаленную от моста. Когда Брат увидел, что ангел улетел, а он остался без
его руководства и, посмотрев вниз, он увидел всех этих ужасных тварей, поднявших
головы над водой и открывших пасти, дабы пожрать его, как только он упадет в реку.
Он затрясся от страха, не зная, что делать или что говорить, ибо он не мог вернуться, и
не мог идти вперед. Пребывая в таком бедственном положении и не имея защитника,
кроме Бога, он склонился и вцепился в мост, всем сердцем со слезами поручив себя
Господу, моля его смилостивиться над ним. Когда он закончил свою молитву, ему
показалось, будто бы за спиной у него выросли крылья, и он, весьма обрадованный,
ждал, пока они не станут достаточно большими, чтобы он мог улететь с этого моста к
ангелу. Немного времени спустя, его нетерпение и желание покинуть мост стали столь
велики, что он попробовал взлететь. Но его крылья еще недостаточно выросли, он упал
на мост, и перья разлетелись. Он опять вцепился в мост, как делал до этого, и поручил
себя Богу. Закончив молитву, он почувствовал, что крылья начали расти вновь. Но
утратив терпение, он попытался взлететь прежде, чем они выросли, и снова упал на
мост, и перья вновь разлетелись. Видя, что во всем виновато его нетерпеливое желание
улететь, он сказал сам себе: \\\"Если мои крылья начнут расти в третий раз, я буду ждать,
пока они не станут достаточно большими, чтобы я мог улететь на них\\\". И, придя к этому
решению, он увидел, что крылья начали расти в третий раз, и ждал столько, сколько
требовалось, чтобы они выросли. И ему показалось, что прошло больше полтораста лет
от первого раза, когда крылья впервые начали расти, до третьего. Наконец он снова
встал, собрал все свои силы и полетел к тому месту, куда отправился ангел. Достигнув
этого места, он увидел ворота и постучался в них. Привратник спросил, кто он и откуда
пришел. На это Брат отвечал: \\\"Я один из Братьев Миноритов\\\". Привратник сказал ему:
\\\"Подожди немного, пока я схожу за Святым Франциском. Пусть он посмотрит, знает ли
он тебя\\\". Пока привратник ходил за Святым Франциском, Брат стал рассматривать
удивительные стены, сияющие и прозрачные, так что он мог видеть через них хоры
святых и различал, что они делают. Он был весьма удивлен всем этим. Тут к нему
вышел Святой Франциск с Братом Бернардом и Братом Жилем, сопровождаемый
великим множеством святых, мужчин и женщин, которые следовали за ним в жизни. И
их было бессчетное множество. Святой Франциск сказал привратнику: \\\"Впусти его, ибо
он один из моих братьев\\\". Как только он вошел, он исполнился великим утешением и
такой сладостью, что забыл все горести, через которые прошел, как будто их никогда и
не было. И Святой Франциск, введя его внутрь, сказал ему: «Ты вернешься в мир. Ты
останешься в нем семь дней, во время которых ты приготовишь себя, набожно и
тщательно. Через семь дней я приду за тобой, и тогда ты будешь пребывать со мной в
этой обители благодати\\\". Святой Франциск был облачен в дивную мантию, украшенную
прекрасными звездами, и его пять Стигматов были подобны пяти звездам, столь ярким,
что все вокруг озарялось светом, из них исходящим. И Брат Жиль был украшен
пламенеющим светом, и Брат видел там много других святых братьев, которых он знал в
мире. Покинув Святого Франциска, он вернулся, против своей воли, в мир. Когда он
поднялся и пришел в себя, братья служили утреннюю службу. Так что видение
продолжалось только с заутрени до утренней службы, хотя казалось, что много лет
прошло. Брат рассказал о видении настоятелю, все – от начала, до конца. Через семь
дней он почувствовал болезнь и лихорадку, и на восьмой день Святой Франциск пришел
к нему, как и обещал с великим множеством славных святых, и проводил его душу в
жизнь вечную в царство благодати.
Во славу и восхваление Иисуса Христа и Его бедного слуги Франциска. Аминь

перемена масштаба, приближения-отдаления (люди)
кружится взгляд - (vertigo)

если биться - пробьёшься.

ругать бессмысленно, если это ведет только к кратковременному успокоению.
как "правило поведения". для "оставаться на плаву".
ин. - очищение.

сегодня смотрела на Мадонн и видела их.
традиция атрибутов безумно красива.

я помню, как шла через дорогу и слышала "a virgin bride".

биться. своё и всё тут. вдохновение перед миром, пружины ног и беспокойные лучи, стремящие вырваться из глаз, как те откроются.

а они всё равно остаются ключом.
точкой, из которой всегда можно начать движение заново.
Б.

помни свой свет.

уметь возвращаться взглядом вблизь. лес.

теперь не вдохновенно-юное, а ранне-взрослое, спокойное, чистое, взвешенное.
такое же светлое.

крупицы. понимания, общности, безусловной togetherness.
подсердечность.
золото.
золотой песок.

не с той стороны. почему-то бежать от одного, "естественного", искреннего, в другое - огораживающее, просчитывающее, суровое и сухое.
не с той стороны. фраза-отгадка, делающая мне чуть понятней то, что происходит сейчас.

а ещё - притча о кочках.
ещё - попробовать прокричаться.

запрещать себе что-то и при этом чувствовать себя хрупко, зыбко, отчаянно слабо, и тогда приходят прошения и горькие, детские, широкоглазые обиды, но ты себе запрещаешь, ты себя держишь, ты ждёшь, пока пройдёт, ты ни за что не попросишь об этом и не скажешь того - и так правда лучше, потому что, выкричав, выдавив слово отчаяния, становишься весь опутан виной и желанием забиться в угол и исчезнуть, или просто - весь промокший стыдом. есть тепло голоса, которое лечит. есть слова, которые лечат. не обязательно определенные. когда выдавишь и переживешь эту вину, становится легче сдерживаться (не только не говорить, но и бороться с ощущением).
хорошо писать. становится яснее, и становится -

для меня правда существуют эти следы, или точки зрения, или образы, или формы, или не знаю что.
не знаю, это признак высокого или низкого. (ещё одно: отделить просто мысли от оценок, от постоянных оглядок) -

становится ближе образ того, как оно там, какая она - другая, правильная сторона.

хорошо, что голова теперь хоть чуть-чуть работает.

" чувак, тебя - все - понимают "

_без мечты нет ничего. "желания - то,что дает ощущение жизни".
не надрыв и не драматизм - просто ощущать, постоянно, всегда. with your eyes wide open. без тумана перед ними, без пелены. ясность, небесная ясность. близость каждого предмета, резкость черт каждого человека, и - ловить взгляд.

_запечатление образа.
это.

иногда я иду на ощупь, и режет всё, снаружи - каждая песчинка, каждая точка, линия, - и изнутри - то, что не завладело мной до конца, не утвердилось одним незыблемым принципом, претендующим на то, чтобы определить всю жизнь, и все не доведенные до конца линии_жизни,
режёт всё, и холод, взрывающиеся точки холода во всем внутреннем теле, и тогда мне так нужно снова ощутить: моя рука - в твоей руке, твоя рука - в моей.
иногда до судьбоносности нужно - развернуть наши клубки - и найти их связанными - там, в самом начале. в самом конце.

к тому списку ещё - солнце.)
ничего не хочется говорить, всё в дом, окна открыты, песни наружу, тепло к теплу, волшебство к волшебству.
образы.

про угасание и истончение потока была правда - и, конечно, она не только была о созидании - ещё, к примеру(сейчас), о свежести.

сидеть и с ним разговаривать.
так глупо. мы ведь совсем его не знаем.
только то, как мы видим его. и - как освоили. (это слово иногда - хуже всех).

страшно и не-должно-быть представить-понять, что почти не осталось мест, где бы не было человека.
это делает всё страшным. неуютным.

поверить в то, что всё (ещё) возможно - чтобы открыться и расслабиться.
мне двадцать лет, и очень страшно, и кажется, что я всё на свете пропустила.

магический взгляд.
я умираю от мысли о неважности этого для других, о невозможности передачи.
можно передавать просто тепло.
можно просто показать хороший фильм.
наверное.

достать эти тяжеленные книги, переворачивать эти ссохшиеся
налитые свинцовым забвением страницы

я поняла: я не смогу без создавания.
сейчас - скрученность, невозможность. освободиться. арабская девочка сказала тогда - мы сидели у окна и была зима - ты освободилась. нежный голос, спокойная радость. это спокойствие я так люблю в тебе, хорошо бы ты знала!..
иди. иди. иди же, каждый раз, куда бы ни позвали - беги, девочка,
и твёрдо помни. руки. сердце бьётся.

это совсем другое состояние. поэтому - пойти туда, вспомнить_всё.
разобрать и собрать суму.

и, черт возьми, ну пиши же ты каждый день, если только есть даже капелька.
пиши, когда хорошо и когда ломается. и когда снова поднимает лицо.

Это цитата сообщения Странствующий_рыцарь Оригинальное сообщение

"Человеческое, слишком человеческое". Пост, в котором ничего не сказано про Ницше

«Кто согласен, что любая мораль относительна?...» Все спорщики на кухне дружно поднимают руки. Действительно, относительность любых моральных норм давно стала аксиомой, общим местом, которое почти неприлично оспаривать. Но я рискнул. Я сделал это потому, что под моралью мои оппоненты совершенно явно понимали не правила поведения, принятые в каком-то обществе, а отношение к добру и злу вообще.

Мне это кажется нелепым пережитком прошлого, по-детски плоским пониманием вопроса. В детстве ребенку объясняют, «что такое хорошо и что такое плохо», но не потому, что «хорошо» и «плохо» это синонимы добра и зла в их истинном значении, а только потому, что понимание сути проблемы ему недоступно. Придумывая эти правила, взрослые пытаются в какой-то схематичной форме передать ребенку свои представления о добре и справедливости, но путать правила с предметом (то есть собственно добром) – все равно, что не видеть разницы между лицом живого человека – и нарисованной тремя штрихами рожицей. Мне представляется, что то, что можно наблюдать при воспитании детей, зеркально повторяется при «воспитании» обществом людей любого возраста. Все дело в том, что подавляющее большинство людей мыслят настолько некритично и так мало внимания уделяют нравственным вопросам, что навязать им кучу условных, преходящих истин, неизбежно смешанных с изрядной долей предрассудков – это вообще единственный доступный способ как-то приобщить их к пониманию добра и зла. Точнее, так дело обстояло на протяжении многих веков, когда задумываться над философскими вопросами и находить какие-то ответы было уделом ничтожного меньшинства – людей бесспорно выдающихся, которым приходилось преодолевать неслыханное сопротивление среды и своей собственной природы. Но ведь теперь, казалось бы, все обстоит иначе?... Я о том, что информация теперь доступна даже школьнику в таких объемах, о которых не могли мечтать ученейшие люди прошлого. Умение критично относиться к этой информации, бесперерывно поступающей извне, тоже стало чем-то само собой разумеющимся (а иначе человек, читающий так много и к тому же постоянно сталкивающий с рекламой, помешался бы уже через неделю). И вот - вместо того, чтобы понять, что мораль прошлого имеет так же мало отношения к добру и злу, как услышанное в детстве «Вася нехороший мальчик, стекла бить нехорошо!», потому что она выполняла ту же функцию и точно также исходила от людей, чье понимание было несовершенно, ограничено их личным опытом и смешано с их личными аффектами, мои продвинутые современники начинают говорить об относительности добра и зла – мол, все это настолько субъективно, что никто не может точно знать, есть ли вообще добро и зло и в чем заключена их сущность. То есть именно сейчас, когда у нас впервые появился шанс узнать подлинную ценность морали, ее обесценивают только потому, что мораль прошлого была несовершенной!

Что можно сказать о настоящей, не зависящей от времени и бытовых условностей морали? То, что она неизмеримо гибче, чем любые своды правил, созданные человеком в прошлом. Омертвляя нравственные категории застывшими формулировками, люди пытались сохранить крупицы смысла, который некоторые из них – пророки, святые, философы – понимали непосредственно, причем почти всегда – интуитивно. Но за последнее время гуманистам, занимавшимся совсем не этикой, а человеческой природой, удалось приблизиться к логическому пониманию добра и зла. Что и понятно, потому что отвлеченной этики – как таковой – не существует. Этика предельно человечна. Так что относительность морали – это только относительность нашей способности познать добро и зло. И пока все говорит о том, что эта относительность преодолима.