Холодно. Днём светит солнце. Солнечный свет разливается по кронам деревьев, бросая их тени на фиолетовый снег. Снег шёл один день. И одну ночь. Накрыл город и остановился.
"Кто-то там, наверху, отключил снег" - думает человек. Но это всё равно. Потому что по земле стелятся гибкие тени деревьев и солнечные лучи. Человек присел на табурет у окна, отодвинул в сторону горшок с орхидеей или кактусом и смотрит в небо. На кухне тепло. За окном холодно.
После обеда человек надевает пальто или куртку и отправляется к озеру чтобы покормить замерзающих уток. Озеро большое и сковано льдом. Только маленький квадрат безо льда - часть воды перетекает в ручей, а тот устремляется к морю. Поэтому здесь утки барахтаются в воде, ныряют и смешно скользят по льду, бросаясь наперегонки за кусочками хлеба.
Как будто бы их сегодня меньше.
Ближе к вечеру, когда с полупустых улиц исчезают последние люди, а фонари вспыхивают электрическим светом, человек снимает с крючка коньки и возвращается к озеру. И там, в отражённом мерцании, видна его крохотная фигурка, рассекающая ледяные просторы. Или её. Фигурка.
Человек живет в доме, отделенным от города пустырями и тропами. Живёт в области, отделенной от его страны другими государствами. Живёт на планете, отделенной от Солнца двумя планетами. Живёт во Вселенной, которая находится в нём самом. Или в ней. Целая Вселенная в одном человеке.
А за стенкой, в соседней квартире, живёт бабушка. Ей очень много лет. Порою, она выглядывает из окна и интересуется у редких прохожих, который сейчас год. Ей отвечают. Та почему-то расстраивается. Иногда, вечером, она тоже выползает к озеру. Согревая в заштопанном кармане горстку сухарей.
Она всегда возвращается. Её путь, её жизненный смысл - в возвращении. За рождением следует смерть, за смертью - рождение. Зима сменяет осень, чтобы в свою очередь сменится весной и перейти в лето. За летом - снова осень. Ни новой жизни, ни нового мира. Она уходит. И она возвращается. Очень просто.
Темно. Зимний вечер. Или уже ночь. Обе стрелки лениво ползут к одиннадцати. Лес окружён непроницаемой тишиной и разделен петляющей автомобильной дорогой. Без единого автомобиля. С неба сыплет снег, крупными хлопьями. Настоящая метель, ощущение того, что одна сплошная пелена белых снежинок во мгле, снежинок, которые собираются вместе и, в следующий момент, распадаются. Стена и струя снежного молока, пролившегося из гигантского небесного кувшина. И нет ничего кроме.
Жду света автомобильных фар. Любого звука - птицы или мотора. Но ночь (или вечер) продолжает упрямо хранить спокойствие.
Жду, когда её фигура покажется из этого снежного вихря. Медленно продвигаюсь вперед и приглядываюсь к каждой лесной тени, нервничаю и боюсь. Воспламеняюсь и гасну. Сегодня её возвращение закончится. Здесь, в этой россыпи белых, пушистых мотыльков. Сегодня остановится время. Навсегда...
Затем она снова уйдет. Потому что, навсегда - это самый короткий промежуток времени, который бывает на свете. Сумерки ночи сменятся брызжущим в окна рассветом. Зима - весной. Свежие зеленые листья появятся там, где некогда сияли желтые и красные, ржавеющие теперь на прогретой солнцем земле.
Она не пропадет - она сильная. Она уходит, чтобы думать, жить, любить, сочувствовать. Пить кофе по утрам. Читать свои любимые книги. Смотреть кошмары во сне. Что-то делать еще. Я не знаю. Она уходит... чтобы потом возвращаться.
А в понедельник выпал снег. Крупные хлопья кружили перед окном, опускались на землю, собирались в белое полотно, и через какое-то время таяли. Почему-то сразу же вспомнилось далёкое детство, когда засыпаешь в серо-коричневой мгле слякоти и рыхлых листьев, а просыпаешься в снежном волшебстве. И все кругом белое. И в школу собираться не нужно, потому что суббота. В детских воспоминаниях первый снег всегда выпадает на субботу. Или на воскресенье. Из кухни уже доносится запах горячих блинов; и вот, наскоро позавтракав, врываешься в новое пространство, сметая на ходу первый попавшийся сугроб.
Стою у окна, припоминаю разное: игры, крепости, улицы. Дома, которых больше нет. Перемены между уроками, с которых возвращаешься в класс мокрым и краснолицым. Что-то ещё. Стою. Греюсь у батареи. Выглядывает солнце. Первый снег под его лучами радостно тает. Быстро. И, вроде как, ничего и не было.
Сегодня ночью мне снится странная лаборатория. Я бегу по длинным, запутанным коридорам. Открываю двери каких-то кабинетов, пробегаю мимо стеклянных стен. Пытаюсь найти свой блокнот и карандаш, чтобы записать мелодию, которая звучит в моей голове. Мелодия прекрасна. Лабиринты бесконечны. И я продолжаю свой бег.
Ночь излучает магию. Магия в каждом написанном слове, в каждом прикосновении одного человека к другому; магия в каждом отдельно взятом аккорде, и в общем полотне музыки. Любая вещь меняет свой смысл, наполняется таинственной истиной. Ночь - отсутствие разума, времени, границ. Обнажение. Освобождение. Странная, немыслимая свобода внутренняя и наружная. Воздух пропитан светом фонарей, тишиной и умиротворением спящих окон, пустынными улицами, мигающим жёлтым светофоров.
Вся эта магия растает, стоит первым лучам холодного солнца коснуться верхушек голых деревьев, обветшалых стен высотных домов и широких труб заводов. Небо из черного превращается в иссиня-черное, синие и, наконец, в голубое. Слова, написанные накануне рассвета, кажутся слабыми и безжизненными в свете раннего утра, ненужными, глупыми и чужими. Звуки - надуманными и вялыми.
Электрическое сердце останавливается. Доносятся крики зимних птиц и шум первых автомобилей. Утренние светофоры, зевнув на прощание мигающим жёлтым, начинают свой рабочий день. А я бегу по длинным, запутанным коридорам улиц - покидаю этот город до следующей ночи. До следующего электроразряда. Чтобы при свете ламп заполнять в разлинованном блокноте пустующий нотный стан.
Я сидел на лавочке в дальнем углу парка и читал "Триумфальную арку" Ремарка. Осеннее солнце двигалось к горизонту, оставляя свои следы на выжженной листьями земле. Солнечные лучи стелились по зеленой, будто бы весенней траве; касались переплетенных ветвей ив. Откуда-то доносились звуки автомобилей, звуки реки и чаек. Мимо изредка прогуливались парочки. На другой лавке, метрах в шестидесяти, двое мужчин разливали по бумажным стаканчикам что-то, похожее на дешевый портвейн. Солнце опускалось все ниже. Ветер, проникая под тонкий свитер, холодил кожу.
Когда ты последний раз встречала закат у моря? Желтое солнце опускается все ниже, меняет цвет на багряный, отражаясь рябью в морской воде. Из воды торчат деревянные волноломы. На них пристроились рыбаки, провожающие уходящее за горизонт светило. Как мало в настоящей жизни настоящего.
Листья кленов, помноженные на осень. Легкий дождик с утра, чье присутствие угадываешь скорее по запаху, нежели по каплям на мутном, потрескавшемся стекле. Твое присутствие. В комнате. Блюдечко с молоком для кошки. Раскрытая книжка на одеяле, купленная на последние деньги. Сваренный в турке кофе. Ворох так и не вклеенных в альбом фотографий. Туман усиливается к полуночи. Первый снег на покрывшихся инеем листьях. Первый робкий поцелуй, и не поцелуй вроде бы - прикосновение ветра, - рискующий стать последним. Стакан терпкого, сухого вина. Чтение в парке. Мечты о космосе. Как мало настоящего в настоящем. Я иду к тебе тысячи лет. Киты выбрасываются на берег. Фантомные чувства. Жизнь. Смерть. Особенно смерть. Видеть сны. Закат у моря.
Когда ты в последний раз встретила свой закат у моря?
Парк. Я лежу на холодной, непрогретой солнцем земле. Окруженный подгнивающими оранжевыми листьями. Окруженный безмолвием деревьев. Окруженный отсутствием ветра и страха. Где-то звучит виолончель. Где-то высоко надо мной раскинулось бездонное небо. Я не вижу его. Я распластался в рыхлой, непрогретой солнцем земле. И из последних сил пытаюсь ползти вперед. Окруженный серостью многоэтажных окон многоэтажных домов серых людей. Или их отсутствием. Окруженный невидимыми врагами. Я ползу. Или пытаюсь ползти, сжимая что-то в своей руке. Кажется, револьвер. Комкаю ржавые листья, комья мягкой, податливой земли, звуки виолончели, слова невидимых людей.
Мне приходится прорываться, чтобы вырваться на передовую. Вперед. Наружу. Через слова, через взгляды, через сны. Через огромную стену недоверия, печали, боли. Никакого страха. Голые ветви деревьев провожают меня своим взглядом. Закрываю глаза. Левая рука вперед. Подтянуться. Правая рука вперед. Подтянуться. Работа не окончена. Открываю глаза. Сплевываю грязь. Новая, незамысловатая работа. Ощущение ошибок. Что это надвигается, то ли первый снег, то ли первые лучи тепла?! Вместе мы будем жить всегда. Ни одна ночь не сможет разлучить нас. Ни одно утро не способно нас изменить. Жизнь продолжается, дорогая. Милая моя.
К виолончели присоединяется скрипка. Не пытаясь даже подняться, заворожено слушаю мелодии. Револьвер в руке как будто бы намекает. Но я не смею сдаваться. Не время. Никогда. Никогда не сдаваться. Левая рука. Правая рука. Работа вещей. Все вокруг только черное и оранжевое. Все вокруг потеряло запах.
Хорошо. Вот, что он видит, когда садится за свой письменный стол: в центре всего - дряхлая пишущая машинка, которую он случайно заметил у мусорных баков на окраине города. Тогда после чистки обнаружились заедающие клавиши - "а" и "н". Обе были в звуке ее имени. На следующий день он вышвырнул из дома компьютер, на котором работал до этого. Слева - настольная лампа. Справа - листы писчей бумаги, хаотично разбросанные карандаши и несколько книг в потрепанных переплетах.
В ящиках стола прятались различные мелочи, билеты со спектаклей и концертов, старые снимки, какая-то рухлядь, страницы с нотами, письма, в том числе и от женщин. Но - ни одного от нее. С тех пор, как он видел ее последний раз, он не написал ей ни одного письма. На бумаге. И она не прислала ни одного. Он часто размышлял о ней, гораздо чаще, чем ему самому бы хотелось. Писал ей в мыслях, но на бумаге выходили совершенно другие слова и строки. Он был одинок. Наверное, если бы она присутствовала рядом, он прожил свою жизнь иначе, более ярко, более трепетно.
Стол был придвинут к окну, выходившему в небольшой сад, за садом - пляж, большую часть времени пустующий. Несмотря на свой преклонный возраст, он каждое утро выходил в сад, огибал дом и шел по дороге, обрамленной высокими липами. Доходил до перекрестка и вновь сворачивал вправо, к маяку. Когда-то и она, направляясь к нему, гуляла этими дорожками с корзинкой, в которой лежали бутерброды и бутылка вина. Она всегда с особой тщательностью выбирала вино в винной лавке, а когда не могла обнаружить требуемое, отправлялась на поезде в соседний город.
Он останавливался и пытался представить ее здесь, на этом перекрестке. Ее светло-голубое, колышущееся на ветру платье; ленту в волосах; ее улыбку. Потом он не спеша набивал табаком трубку, иногда - прислонившись к стволу мощного дуба, раскуривал ее и двигался дальше.
В былые времена, он перебрасывался парой слов со смотрителем маяка, но после того, как в конце прошлого десятилетия маяк перевели в автоматический режим, он подходил к его стенам разговаривая с самим собой, долго вглядывался в море, в линию горизонта, в легкую дымке, скрывавшую эту линию осенью. В туманы, которые приходили вместе с весенним теплом. Тогда мощные звуковые сирены, оберегающие корабли от утесов, сливались с тихой, тупой болью где-то внутри него. Зимой ветер бросал в его лицо то крупным снегом, то мелкими, колючими льдинками. Обратная дорога занимала четверть часа; за письменный стол он присаживался не позже полудня, и уже через несколько минут во всем доме раздавались равномерные и уверенные щелчки.
Давно, в прошлой своей жизни, он стремился в большие города, наполненные новыми людьми. Он любил выходить из тесной, снимаемой им за невысокую плату, комнатки и окунаться в вечерние улицы. Любил заглядывать в лица людей, пытаясь узнать о предмете своего внимания все: профессию, достаток, положение в обществе, детские мечты. "Вот этот, должно быть, адвокат", - думал он, рассматривая статного мужчину, заключенного в строгий деловой костюм. " Должно быть, он направляется в один из неподалеку расположенных ресторанов. А вот это, непременно, художник" - говорил он самому себе, глядя на другого мужчину. На улицах большого города зажигались фонари, он заходил в какой-нибудь подвернувшийся на пути паб, и коротал там остаток вечера, читая книгу или глубоко забираясь в свои мысли.
Прошло почти сорок лет. Доволен ли он прожитой жизнью? Были ли когда-нибудь счастлив? Надеется увидеть ее, идущую ему навстречу? Верит ли в это? И вообще во что он верит?
Песок поскрипывал под ногами. Волны накатывались на пляж.