Сегодня весь день за окном мелкий дождь. А вчера был ливень с градом. И я шлёпал по образующимся на тротуарах ручьям в стёртых кедах. Неделю назад был первый снег. Мокрый. А где-то там, в середине недели - яркие солнечные дни.
(Кем ты была в прошлой жизни?
Кем в прошлой жизни был я?
Пересекались ли когда-нибудь наши пути?)
В окне - раскидистое древнее дерево. Сильный ветер качает его голые ветви. Я понимаю, что совершенно ничего не знаю об окружающем мире. Нет, это не какие-то философские бредни. Я не знаю простых вещей. Нашему поколению дали компьютер, интернет, телефоны, социальные сети. Весь этот технологический фастфуд превратил мозги в пепел, а человека - в тряпичную куклу.
Я ничего не знаю и сомневаюсь во всём. Так было всегда. Я это чувствовал. Поэтому меня так притягивают люди, ставящие под сомнения любые истины. Люди ищущие. По-настоящему.
Мне снится пляж. Я откапываю в песке свои сокровища из детства. То, что было тогда и то о чём так мечталось. Я бесконечно счастлив.
Совсем скоро (я надеюсь) высокое дерево за окном накроет снегом. Переходные состояния, за которыми мне нравится наблюдать. Снег ложится на палую листву. Хмурый день превращается в вечер (зажигаются фонари, доносятся звуки органа из Кафедрального собора; Бах).
Этим и славен ноябрь. Начать свою жизнь сначала. Открыть заново мир.
Выхожу из дома. Почти каждый вечер. Без камеры, без часов, без в наушниках играющего "Ключа"... Без понятия о календарном числе. Не помня снов. Спускаюсь по лестнице.
Выхожу из дома. Просто так. Чтобы не поехать к морю, не садиться в поезд. Не пью кофе. Без книги в рюкзаке и без рюкзака.
Выхожу в город, где не показывают кино в кинотеатрах. Где обитают люди со сломанным взглядом. Потухшие, будто бы их и нет.
Будто бы меня окружают роботы. Будто бы среди них я один, ощущающий жажду путник в пустыне. Выхожу без тени улыбки, без тени, волочащейся по асфальту.
Я выхожу из дома, я становлюсь уязвимым. Без особых мыслей. Лавирую как льдина.
Я пишу здесь одиннадцать лет, но не нашёл главных слов.
Мне никуда не нужно, но я всё равно везде опоздал.
В голове не хватает абстракций. Безконцептуальность.
Все мысли приходят ночью, утром нет никаких мыслей. Утром уже невозможно вспомнить о том, что же не давало уснуть так долго. Ночью к окнам прилипает туман. Виден лишь свет уличных фонарей, соседние дома пропали. Утром в комнате лучи солнца, душно, неостывшие ещё от летней жары блоки, из которых выстроено здание, сводят с ума. Утром я совсем разбит.
Кабина лифта громыхает где-то в глубине, но затем всё же спускается к нам. Двери медленно разъезжаются в стороны. Я ступаю с припорошенной дождём травы в её тускло освещённое нутро.
Я пытаюсь представить это место таким, каким оно было тысячу лет назад. Таким, каким оно будет через тысячу лет. Небесный лифт несёт нас сквозь пространство и время.
В её глазах вековая грусть и призрачная улыбка. В голове начинают мелькать кадры из "Зеркала".
Значит на какую-то долю секунды мы вырвались из всех этих измерений.
Я помню когда-то давно, девять лет назад, когда у меня появилась первая фотокамера и когда я впервые вышел с ней к морю, над водой застыли точно такие же. Был конец сентября.
Если бы меня попросили описать этот город одним словом, я бы сказал - романтичная. Потому что она такая живая, настоящая, красивая. Потому что когда начинаешь приглядываться к ней, сразу же замечаешь маленькие трогательные истории.
Истории романтичной Москвы
Вера стоит на перроне. Мимо неё проносятся вагоны московского метрополитена и всюду снующий метрополитеновский ветер путается в её волосах. Я напеваю про себя песню. Помню: вставляю аудио кассету в кассетную деку, нажимаю кнопку воспроизведения и слушаю, а за окном - белый февраль и всё улицы замело. Помню прогулки по занесённому снегом пляжу. Космически давно. На самом деле, это концертная версия. Но я слушаю её постоянно. Перематываю. Слушаю. Снова перематываю. И вновь.
И кругом - снежное морское безмолвие.
Я понимаю, что ищу тебя в улицах этого города. Сейчас то я понимаю, что всю жизнь искал. И где-то ты совсем рядом, я чувствую. Поэтому я здесь. Я иду по улице, в ожидании, когда ты обернёшься. Не вглядываюсь и не вслушиваюсь. Я вчувствываюсь. Это моя маленькая история.
Я здесь. Я напеваю песню с той аудиокассеты. Ты в этом городе. Снег сыплется пуще прежнего. Вера стоит на перроне. Вагоны московского метрополитена проносятся мимо неё и скрываются в темноте тоннеля.
Самое правильное - открывать каждый день тетрадь и записывать туда всё, что приходит в утренний час. Или в час вечерний. Однако все основные мысли и идеи остались в том прошлом, в юности и в детстве. И то, что происходит сейчас - это ретрансляция.
Лёжа на кушетке чувствую, руки мои привязаны. Бренностью. Человек, лица которого не-раз-гля-деть (М) подходит с бобиной к проектору, заправляет кончик плёнки, прижимает, прокручивает рукоять. На экране или в моём тихом и сонном мозгу показывают киносон.
Когда зубы уже почищены.
Вокруг одни посредственны.
И ты пытаешься мне что-то сказать в этой комнате, залитой лучами утреннего солнца, столь светлого, что видно, как частицы пыли кружат. Становясь препятствием на пути. И ничего не помню.
Вот такое последствие.
И я подношу свои губы к микрофону. И говорю, знаешь, так взвешенно:
"Дневниковая запись от..." - задумываясь на секунду о времени.
У берега моря.
Конечно.
Сколько же потребовалось времени, чтобы признаться себе, что моя жизнь - песчинка на морском берегу, куда я возвращаюсь всё реже. Космос, в который я проваливаюсь под утро во сне, когда птицы на ветвях распевают свои весенние песни. Боже
Весь день туман следовал за мною по пятам. Всё началось ранним утром, когда мне снился снегопад, укрывающий парк Георгенсвальде и домик Германа Брахерта. Я проснулся, откинул одеяло и там, где должны были всплыть окна соседских кухонь, моему взору предстала лишь молочная пелена.
Я вышел из квартиры, запер за собою дверь и спустился по лестнице. Лифта не было. Не было проезжающих машин, верхушек деревьев, писем в ящике. Я не мог понять тепло или холодно. Стянул с себя шапку с перчатками. И они плавно растворились в тумане. Я не мог понять сколько сейчас времени, какое время года и каким маршрутом везёт меня из ниоткуда взявшийся автобус.
Затем было озеро и пересекающие его мосты. Я навёл на них камеру и, бестолково фокусируясь (я взвожу курок и чувствую как крутящиеся шестерёнки продвигают следующий кадр фотоплёнки пружина на взводе и я сам как пружина кладу палец на металлическую кнопку попутно размышляя о внезапно набежавшей грозе на летнем побережье а ведь у меня просроченная плёнка и просрочена она на четырнадцать лет мне её нужно было б проявить в девятом классе) делаю снимок.
Щёлк.
Туман заполняет всё внутрикамерное пространство. И так же внезапно на нас набрасывается вечер. Молочная пелена оседает, спускаясь к асфальту, укрывая лавки и уличных кошек. Красиво светят фонари.
Мир останавливается. Электризуется воздух. Крупицы песка и замёрзшей воды перемешиваются. Ноябрь две тысячи первого. Разряд.
За окном метёт. И земля становится белой. И ветви деревьев. И крыши домов, и балконы. Превращаются в белое слова. Покрываются густым слоем пустоты мысли. С капотов припаркованных автомобилей дети сметают снег, скатывая его в снежки, и бросают друг в друга.
Перед самым новым годом я случайно обнаружил у себя проявленную, но не сканированную фотоплёнку. На ней не было снега. На ней был заброшенный сад - розы и пионы. Чудесное лето 2010-ого года.