“Помните, в прошлом году нам сказали, что руки из-за вируса надо мыть 20 секунд и под это придумать какой-то счетчик времени на 20 секунд, песенку, например, какую-нибудь, музыкальную фразу. И я тут вспомнил, как меня когда-то научили, как измерить точно 3 секунды. Ну и написал про это историю.
ДВАДЦАТЬ ОДИН, ДВАДЦАТЬ ДВА, ДВАДЦАТЬ ТРИ...
Я учился в десятом классе и сидел за своим письменным столом, сделанным, как у Хемингуэя, из крышки рояля, когда в комнату вошли мама и мой отчим Эммануил Исаакович.
- Чем ты занят? - спросила мама.
А я писал какое-то очередное величайшее стихотворение девушке, которая меня не любила.
- Готовлюсь к экзамену по истории, - ответил я.
- Ты что серьезно собираешься на исторический? - спросил Эммануил Исаакович, как будто узнал об этом только сейчас, - Ты что, не понимаешь, что тебя в Университет не примут просто даже по "пятому пункту"? Не говоря уже о блате, которого у нас нет. И потом, быть историком в Советском Союзе, врать всю жизнь... Где ты собираешься работать? В школе? В этом змеюшнике? В бабском коллективе?
- Ну и что мне делать?
- Инженер, - сказал Эммануил Исаакович, - в нашей стране без куска хлеба никогда не останется.
Я даже помню, как это было. Я сижу, он стоит передо мной. Лысый, у него небольшой животик. Волосы курчавятся по краю головы, брови густые нависли над роговыми очками. И он произносит это вот про инженера с весом. С пафосом.
- Инженер в нашей стране без куска хлеба никогда не останется.
Я вспоминал эту фразу в начале 90-х, когда все известные мне инженеры перешли работать в торговлю или в охранники.
В инженеры, так в инженеры. Я сидел и думал, в какой бы мне пойти технический ВУЗ, чтобы подороже запродать свою недешевую жизнь.
Однажды воскресным утром, я сел на кровати, опустил ноги на пол, и вдруг у меня защемило сердце. Защемило такой тоской, такой безнадегой. Пришла мысль. Сейчас никто из моих детей не понимает, почему именно эта мысль, но мы-то тогда понимали.
Эта мысль была такая:
- Я никогда не буду космонавтом.
Нет, это не стеб. Это на полном серьезе.
- Я никогда не буду космонавтом.
Жизнь, едва начинающаяся моя жизнь уходила из под ног.
Я неловкий. Я неспортивный. Меня никогда не возьмут в космонавты.
Не то чтобы я мечтал до или после стать космонавтом. Но сама суть. Тебе шестнадцать лет. Все пути перед тобой открыты. Все еще зависит от тебя. Но космонавтом тебе не быть. Космос, понимаете… Космос…
За несколько лет до этого я еще понял, что никогда не буду женщиной. Ну, тогда это еще считалось невозможным - из мужчин в женщины. Но меня это не расстроило, я не хотел быть женщиной совершенно. Я был влюблен в девочку, хотя и безответно совершенно, но мне нравилось быть в нее влюбленным. И я наоборот подумал тогда, как же хорошо, что я не женщина. Иначе как бы я мог ее любить?
А с космонавтом - другая совсем история. Не буду космонавтом, значит, в космос я не полечу. Что-то прекрасное, какая-то возможность уходит из моей едва начинающейся жизни навсегда. Космос…
И я загрустил. И я полез в справочник Ленинградских ВУЗов в поисках вот этого вот, куда бы себя запродать. И обнаружил там Академию Гражданской Авиации. Там готовили авиадиспетчеров. Но с навыками управления самолетами. Это было то, что надо. Не космонавтом, так летчиком. Не космос, так небо. Я буду летать.
То есть вообще-то, я хотел стать Великим Русским Поэтом. Только в такой формулировке. В принципе, я понимал, что я уже он и есть - Великий Русский Поэт. Но надо было кем-то работать. Поэт, я думал - не профессия. Это звание и признание. Нужна специальность. И я решил - в авиадиспетчеры, чтобы заодно научиться управлять самолетом. Небо.
Небо же где-то рядом с космомом…
Там были свои еще практические плюсы. Авиадиспетчерам полагалась бесплатная форма, а мы жили бедно, и одевался я все свое детство просто ужасно. И еще раз в год полагался бесплатный авиабилет для поездки в отпуск, на всю семью. А я после папиной смерти ни разу нигде не был, опять же денег не было ни на какой отпуск.
Академия называлась сокращенно АГА, и вот я засобирался в АГА. За обычные предметы я не волновался, у меня с физикой и математикой все было в порядке. Но нужно было пройти медкомиссию.
Я, конечно, сел, прочитал методичку и сразу же из нее понял, что медкомиссию я не пройду. У меня было и есть врожденное заболевание – нистагм глаз - это дрожание зрачков. Когда устаю, глаза слегка как бы бегают. Это почти незаметно. И никак не мешает жить. А с возрастом вообще почти прошло. Но в методичке четко было написано, нистагм - противопоказание для того, чтобы управлять с земли самолетами. Ну, а я понадеялся, что проскочит.
В самом конце июня, еще перед экзаменами в другие институты, я поехал в Пулково, в Авиагородок на медкомиссию. Окулист был последним, и я спокойно проходил остальных специалистов. Перед этим я посмотрел на себя в
Читать далее...