Ущербный мизер – выпускник филфака.
Засратовско – бобруйский бурситет
Окончил лишь. Но для себя, однако,
Решил, что он философ и поэт.

И началось – все сайты и страницы
Засрал поэтикой как матросня гальюн,
Его извилине большое мнится –
И лезет со стихами точно вьюн.

Своей поэзией – прогорклой и протухшей
Считает он, что ворошит умы,
Хотя она годится только в уши
Колхозникам в предместьях Бугульмы.

Замшелый дактиль, тоника силлабо,
Букет верлибров, стилевой замес –
Тут весь букет, чтоб дали ему бабы,
Из племени таких же поэтесс.

Но не дают и эти крокодилы,
А ведь напряг не сходит между ног,
И результат – опять перо родило
Тупую уйму бесполезных строк.

Он трёт портки за мелкую зарплату,
Хватает денег на портвейн да щи.
Начальство с ним не говорит без мата,
А он всё пишет. На лице прыщи,

От стула жопа взмокла и взопрела,
В кишках свирепствует объедков груз.
А он сосредоточен до предела –
К нему пришла одна из говномуз.

Он изобрёл своё крутое порно:
Считает он, что все вокруг лохИ,
А сам в трусах работая проворно
Нещадно дрочит на свои стихи.

Стихострадания и лизанные строки
Столь гладкие и выспренные столь,
Ему нужны, чтоб скрыв говнопороки,
Упорно доказать, что он не ноль.

Своё он имя загорелся высечь
В скале поэзии на много лет,
И невдомёк, что он один из тысяч –
Обычный
Сетевой
Говнопоэт.

Годам к семнадцати, набравшись кое-какого опыта и трезвомыслия, я
вынужден был констатировать, заставив неимоверным усилием воли замолчать
своё юношеское тщеславие, что никаких намёков на какое-либо сходство с
Аленом Делоном, Бельмондо, Кристофером Пламмером, Омаром Шарифом и
прочими записными красавцами того времени, рангом помельче, нет
совершенно и следа. А, следовательно – не буду я профессиональным
сердцеедом, одно появление которого заставляет забыть всех женщин всех
возрастов об окружающей действительности. За внимание самок придётся
биться настоящим образом, прибегая к различным хитростям и уловкам. Шли
годы, и своевременная констатация очевидного факта стала приносить свои
плоды: я любил, был любим, предпочитая количеству – качество, и
совершенно не был озабочен мыслью ловить на себе томные взгляды
оказавшихся в зоне визуального контакта представительниц прекрасного
пола…
В Горсовет, той весной, заскакивал я ежедневно по своим мелким делам.
Легко и не суетно проносился по лестницам, заскакивал в кабинеты, курил
на лестничных площадках… Не помню, когда в первый раз увидел ЕЁ. Она
просто была там…Всегда…Её силуэт мелькал перед глазами с той же
частотой, что лестничные проёмы, казённые двери, мониторы бесчисленных
компьютеров в офисах, плакаты на стенах. Грузная фигура в бесформенных,
мешковатых одеждах, скрывавших полтора центнера веса молодого ещё тела,
одутловатое лицо, прилипшая к облезшей уже на губах вульгарной, дешёвой
помаде полупотухшая сигаретка… Грубый голос, утробный смех, матерщина на
каждом слове… Позже я узнал, что зовут её Асият, работает она в
хранилище личных дел всех, кто когда-либо имел случай так или иначе
обратиться по нуждам своим в Горсовет, имеет выходы на руководство…
Первые тревожные симптомы пропустил я мимо внимания. Постоянные окрики
типа:
- Тонков, опять лестницу коптишь? Бу-га-га!
- Тонков, закрой за собой дверь, а то, другие закроют, навсегда!
Бу-га-га!
- Тонков, ты по-русски то понимаешь, гнида черножопая? Бу-га-га!
принимал я за дежурный стиль отношений в Горсовете и не придавал тому
значения.
Спустя несколько времени позже, разговаривая с коллегами по Горсовету,
я обратил внимание на то, что Асият в их рассказах не занимает того
места, которое она занимала в моих. Ваня Павлов, большой любитель до
плотных женщин и сисек 8-го размера, похлопал как-то раз меня по плечу,
непередаваемо гадко усмехнулся и процедил сквозь зубы:
- Нравишься ты ей, мудило! Чё уставился? Баба млеет, а он - …Эх! Мне бы
на твоё место! Я бы ей впердолил по самые по гланды!
Вспышка прозрения пронзила мой неискушённый в делах сердцеедства разум!
«Меня? МЕНЯ? Это? ЭТО? Любит? За что, Господи? Что в этой жизни я сделал
не так? Где так страшно согрешил?» Страшная догадка, переродившаяся в
уверенность неизбежности катастрофы, не давала мне более ни сна, ни
покоя. Ведь я же отказался от роли Казановы, Бельмондо и Башярова!
Добровольно…
Я вспомнил вечер, когда, зайдя в ресторан на набережной, вдруг увидел
её. Видимо, она только что поужинала…Три тарелки с остатками гарниров и
соусов громоздились на маленьком столике у самой воды. Асият поднесла к
губам полулитровую кружку «Балтики» с жидкой пенкой. Массивное тело
вздрагивало волнами в такт могучим глоткам. Вдруг, струйка хмельного
напитка заструилась по щеке и, отразившись янтарным всполыхом в вечерних
лучах вечного светила Северной Пальмиры, брызнула весёлыми пенными
каплями на несвежую уже турецкую тунику с лейблами Ж.-П.- Готье. И без
того крохотные глазки Асият смежились в предвечерней истоме, ища на
горизонте бытия недосягаемую цель похотливой страсти…Я молча, путаясь в
ногах и в чувствах, поспешил вон.
Был и другой день. Сцепившись с коллегами в горсовете, я широкими
шагами мерил узкое пространство «курилки» в тусклом свете вечного
люминисцентного солнца… Тяжелые шаги на лестнице…Едкий дым дешёвых
сигарет из разноцветной пачки…
- Тонков? Пшёл нах! Устала…
Мутная паволока тяжёлого взгляда, горячее дыхание давно не санированной
ротовой полости…
- Ну, Тонков, пшёл! – узкие, заплывшие жиром щёлочки глаз
неопределённого цвета зажглись огнём вальпургиевой ночи, широкие ноздри
на обрюзгшем лице затрепетали…- Ну, Тонков! Ну…
Я сорвался. В первый раз за много лет. Я кричал, брызгал горячей слюной
в ненавистное лицо, я хохотал, я глумился… Толстые губы вдруг
искривились, из уголков набрякших век внезапно прокатилась по заплывшим
нездоровой полнотой щекам слезинка. Вторая…, третья…
На следующий день, мучимый угрызениями совести, я написал ей письмо.
Ванька подсказал. Я просил прощения, я извинялся, я предлагал быть
просто друзьями…
Она не ответила, нет! Я знаю, Асият, мы не сможем быть «просто
друзьями»! Ты меня любишь, а я тебя нет! Я не смогу, не буду и не хочу
любить тебя! Прости! Смирись и ты, как в своё время смирился я. Ты не
Мила Йовович…

Я, Гаврилов Семен Иванович, даю свои собственно ручные показания. Вчера, 26 июля 2006г., исходя из потребности купить продукты для больного ребенка, я пошел в магазин и потребовал баночку сгущенного молока. Мне отказали. Тогда я потребовал заменить ее банкой фруктовой смеси. Но и заменителя не нашлось. Крепко волнуясь за судьбу больного ребенка, я купил чекушку водки и выпил ее в том же общественном месте, то есть в магазине.

Выйдя из магазина, я обнаружил гр. Петрова, нарушающего постановление горсовета N3141592 прямо на стену магазина. Как сознательный гражданин данного города, я сделал Петрову устное предупреждение. Но он только засмеялся. А потом повернулся и продолжил нарушать постановление горсовета N3141592 прямо на меня. Потому что Петров был мой сосед, я решил проявить гуманность и отвести его домой. Но домой он идти не хотел, по причине своего сильно пьяного состояния и продолжал злостно нарушать постановление горсовета N3141592, причем делал это с особым цинизмом, то есть зигзагообразно.

Затем, гр. Петров взял меня за грудь и начал бить ее жизненно важным органом – своей головой. А еще удары наносились по голове, телу и туловищу... Потом гр. Петров увидел г. Иванову и прекратил меня бить. Он пошел за ней и целых два квартала нецензурно восхищался ее фигурой.

Я пошел за ним. И когда мы пришли во двор, где я проживал с гр. Петровым и гр. Ивановой, во дворе нас встретила собака, которая беспризорно бегала согласно постановлению горсовета N3141588 по борьбе с бешенством. Нетрезвый гр. Петров попытался сунуть собаке горящую сигарету в зубы, отчего та погналась за ним и произвела укушение в место, находящееся между поясницей и обратной стороной коленок.

Исходя из сочувствия к гр. Петрову, я с ним помирился и мы решили взять еще водки. Но магазин был далеко, и мы сходили в квартиру к гр. Демидову с целью приобретения самодельно приготовленного спиртного напитка (самогона). Затем, на лавочке возле дома, мы с гр. Петровым совместно употребили один литр этого самодельно приготовленного спиртного напитка (самогона). После выпитого, гр. Петров начал кричать, что он - голубь мира, и требовать у проходящих мимо старушек денег на пиво. Я тоже был не очень трезвый, скорее всего по причине того, что много выпил.

Потом мы опять увидели во дворе на улице и схватили за одежду бежавшую им навстречу гр. Иванову, которая занималась спортивным бегом, очевидно, имея умысел на изнасилование. Но гр. Иванова вела себя буйно и мешала гражданам спокойно отдыхать в своем собственном дворе. И даже нанесла один побой по лицу Петрова. Тогда Петров с применением насилия, но в порядке самообороны, ударил Иванову по правому глазу.

На нецензурный крик гр. Ивановой из окна первого этажа вышел гр. Иванов. Он сразу ударил Петрова кулаком в лицо, и голова последнего упала на асфальт. Кулак был ярко выраженной подушкообразной формы. Дальнейшая драка происходила между гаражами и забором. Почти сразу стало очевидно, что гр. Иванов был гораздо сильнее гр. Петрова. И тогда последнего охватила злоба и он решил доказать гр. Иванову свое силовое превосходство, для чего взял кочергу, размахнулся и с силой ударил гр. Иванова прямо в голову. Но гр. Иванов нисколько даже не упал, продолжая избивать г. Петрова даже вооруженного палкой.

Исходя из чувства гуманности, я хотел разнять драчующихся. И даже предложил купить водки. Гр. Иванов тут же прекратил бить гр.Петрова и согласился на мое предложение. Петров тоже согласился. Я сбегал домой и пока там никого не было, взял из ящика стола деньги, которые жена собирала на покупку стиральной машины – 1000 рублей. Когда мы пропили 100 рублей, я очень испугался, что скажет жена и поэтому мы пропили еще 300 рублей. После чего, я понял, что влип в очень неприятную историю и решить пропить остальные 600 рублей.

Сначала за водкой ходил гр. Петров, но очень скоро он ходить не смог и упал немного отдохнуть у забора. Последние 200 рублей я дал гр. Иванову и присоединившейся к нам на пятой бутылке гр.Ивановой, чтобы они купили еще водки. А когда прошло целых полчаса, но они не вернулись, я подумал, что они скрылись и вызвал милицию. Сразу после этого вернулись гр. Иванов и гр. Иванова с тремя бутылками водки и одним чупа-чупсом.

Но выпить больше не удалось, потому что в этот момент приехала милиция. Гр. Иванова почти сразу сбежала от ответственности, а поэтому милиционеры задержали меня, гр. Иванова и совсем нетрезвого гр. Петрова. Гр. Иванов вел себя вызывающе и пытался плевать на старшего милицейского наряда. А гр. Петров никак себя не вел, потому что спал на полу машины. Даже будучи доставлен в отделение милиции, гр. Иванов продолжал хулиганить и ударил ногой неизвестного капитана милиции в область полового органа, причем с последнего слетела шапка. А что было потом, я не помню, потому что меня уронили и я заснул.

А теперь я очень прошу отпустить меня домой, потому что уже совсем утро и я очень жалею свой трудовой коллектив, который Читать далее...

- Чувства, которые мы испытываем, не преображают нас, но подсказывают нам мысль о преображении. Так любовь не избавляет нас от эгоизма, но заставляет нас его осознать и напоминает нам о далекой родине, где эгоизму нет места.

Альбер Камю, французский писатель


На душе скверно и злобно. Хотелось выть, колотить ногами по полу и биться затылком об пол. Биться слегка, чтобы затылку не было больно. А еще хотелось кого-нибудь укусить – сильно так, может быть не до крови, но чтобы синие и глубокие следы с отпечатками зубов обязательно остались. К сожалению, делать ничего этого нельзя, тогда Мать обязательно добавит ещё больше широким и мерзко блестящим ремнём. Когда она бьет, бывает не сильно больно, вполне терпимо, но бывает очень страшно – такое знакомое и любимое лицо Матери внезапно искажается, её красивые, ласковые и нежные руки профессиональной балерины превращаются в железные тиски, из которых невозможно вырваться. Глаза начинают излучать почти осязаемые, длинные и колючие льдинки похожие на сосульки. Плакать во всё горло тоже не рекомендуется, если мать крикнет:
- Замолчи сейчас же!!! - остаётся только всхлипывать, стоять в ненавистном углу, ковырять трещину в стене и терпеливо ждать прощенья.

Сладкий миг прощенья всё равно рано или поздно наступал. Мать нарочито суровым голосом подзовёт тебя к себе и, прижав к груди, будет гладить по голове, целовать в мокрые щечки, увещевать, чтобы больше я ничего плохого не делал и не говорил. Это самый счастливый миг. Слёзы счастья непроизвольно лились из глаз, в горле стоял тёплый, мешающий говорить комок, сквозь который проходили только судорожные всхлипывания, и всё твоё существо наполняла радостная и всёпрощающая любовь к Матери.

***
В этот раз было всё по-другому. По вечерам к нам в гости, к моему неудовольствию, стал приходить ужинать розовощёкий и усатый дядя Толя. Тогда мать становилась какой-то другой, неестественной смеялась, постоянно улыбалась и не обращала на меня никакого внимания. Я старательно пытался попасть под руку Мамы, чтобы она мимоходом погладила меня по голове или хотя бы ласково посмотрела. Но, увы, с приходом противного дяди Толи я становился лишним. Моё обострённое детское сознание чувствовало невысказанные мысли Матери о том, что я сейчас лишний. Просто лишний!
Ну почему? Почему вдруг я становился существом, которое по непонятным причинам мешает матери быть весёлой и счастливой.

От осознания этого я начал капризничать. Причем, начиная свои капризы, я своим трёхлетним умишком отчётливо понимал, что это обязательно окончатся ремнём и приведут меня в ненавистный угол. Знал, но ничего не мог с собой поделать. Маленький комочек злобы постепенно рос в моей груди и заставлял меня делать всевозможные гадости.

Для начала я, громко топая и размахивая руками, стал ходить вокруг круглого обеденного стола стоящего по тогдашней моде посреди нашей коммунальной комнаты. Этого оказалось мало. Исподтишка я дёргал за скатерть таким образом, чтобы стоящие тарелки двигались к краю стола. Заметив мои маневры, дядя Толя суровым голосом сделал мне замечание, а Мать дала подзатыльник.
Сели ужинать. Когда Мать разлила суп по тарелкам я, заметив что в тарелке у дяди Толи кусок мяса значительно больше чем в моей, отшвырнул ложку и заявил что не буду есть пока не получу такой же кусок варёной говядины как у дяди Толи. Крякнув, дядя Толя молча переложил свой кусок в мою тарелку, а себе забрал мой малюсенький. Стали молча есть. Мяса мне совсем не хотелось и поэтому я старательно пытался поднять кусок над тарелкой и заглянуть, что находится под ним. Осознавая, что подобные попытки добром не кончатся, я упорно продолжал свои эксперименты. Наконец, мясо, сорвавшись с ложки, с размаху плюхнулось на край тарелки. Тарелка опрокинулась, забрызгав скатерть и сидящих за столом.

Мама молча вытерла меня полотенцем и степенно отвела в угол.
Ужин продолжался, как ни в чём не бывало. Мать нарочито весело разговаривала с дядей Толей, он улыбался и смеялся ей в ответ. Про меня все забыли! Меня как будто не было на свете! Этого я стерпеть не смог. Ужасаюсь своему поступку, я твёрдым шагом вышел из угла и, подойдя к столу, встал напротив Мамы и дяди Толи. В глаза матери я смотреть боялся, но зато твёрдо и с ненависть уставился в коричневые дяди Толины глаза.
- Однако, какай избалованный робёнок-то у вас будет. Безотцовщина, одно слово! – с мягким украинским говором с достоинством молвил дядя Толя:
- Пороть, пороть ево надо, как миня батько порол!
Здесь меня прорвало, в истерике я началтопать ногами, стянул со стола скатерть вместе с посудой и надрывным голосом кричал слова, которые неизвестно откуда приходили мне на ум:
- Вы, вы, дядька Толька – гад! Гад и фашист! Сами вы безотцовщина! Скоро вернётся мой папка родной, он моряк! Он мне даст пистолет и я застрелю вас, чтобы вы никогда не ходили к нам! Гад! Гад! Гад!!!
Схватив меня в охапку мать никак не могла меня успокоить, Читать далее...

Студент Иванов брел по серому коридору института. Ему хотелось есть. Навстречу Иванову шагал студент Осипов. Осипов ел хот-дог и запивал его Кока-Колой. Студент Иванов уловил жаркий запах разогретой сосиски, сладкого кетчупа и острой горчицы и даже, как ему показалось, ощутил вкус хот-дога во рту. Его голод усилился многократно. Осипов, напротив, был собран и кусая хот-дог шел куда-то по делам.

- Эй, Осипов, - окликнул Осипова Иванов. Осипов обернулся.
- Хочешь я покажу тебе фокус?
Осипов, помедлив, сказал:
- Ну покажи.
- Тогда закрой глаза, - предложил Иванов.
Осипов нерешительно закрыл глаза.
- Ну?...
Иванов с размаху ударил Осипова в лицо. Осипов отпрянул, сделал несколько шагов назад, но хот-дог и кока-колу из рук не выпустил. Из носа ленточкой побежала струйка крови. Не медля, Иванов, еще раз ударил Осипова, на это раз локтем. Осипов попятившись назад наконец упал. Ударом об пол из руки выбило бутылку. Иванов подобрал ее. Осипов согнулся, закрывая ладонью лицо. Его правый кулак все еще сжимал хот дог. Тогда Иванов сильно пнул Осипова по почкам:
- Ну как тебе фокус, Осипов?
- АААААААААААААааа....., разразился Осипов, - аааааааааа, - и стал кататься по полу.
Иванов нагнулся за хот-догом.
- Понравился?
- Ыыыыыыыыы, - Осипов выл.
- Понравился? - Иванов откусил сосиску. - Так вот, Осипов, этот фокус называется "Голодный Копперфильд". А утром твоей Людке я показал другой фокус - "Похотливый Гудинни". Будь здоров, Осипов, - подмигнул Иванов и скрылся за лестницей.

Полежав еще минут пять на полу, Осипов, кряхтя, поднялся. Достал из кармана брюк мобильный телефон, нажал несколько клавиш.
- Алло, Люда? Привет. Что делаешь? А... ага. Не, у меня все в порядке. Слушай, а хочешь я вечером покажу тебе фокус? "Голодный Копперфильд" называется. Да? Ну все, тогда до вечера, пока! - и сбросив вызов, добавил - Сука.

Я сидел будто вор, воровато блуждая по лицам,
посреди одиноких зазубренных временем скал.
Что-то билось внутри, как в силок угодившая птица.
Я смотрел ей в глаза, что-то пил и о чём-то мечтал.


Мне дорога в глаза, запах поезда, запах асфальта.
Тёмный угол в кафе, где назойливы строчки меню.
И окрасились люди в цвет кОбальта или …кобАльта.
Я себя ненавижу за всё и кого-то виню.


Я не плачу, мне больно! Я плакать совсем разучился.
Боль сидит в кулаках, …и качели тихонько скрипят.
Я ломал, и я бился в ту дверь, а замок вдруг открылся.
И я вышел на свет, и нет сил обернуться назад.


Под ногами вода, как болотная чавкает тина.
Где-то там наверху свет двухкомнатной тёплой юдоли.
…А люди идут и спешат всё куда-то машины,
я спешу от тебя, я хочу оказаться на воле.

1.

Степан Матвеевич Шлюзман, небольшого роста, тщедушноватого вида преподаватель физкультуры из 118-й школы, открыл холодильник.

Там, среди нехитрых разносолов, продуктов питания его семьи, стояли две литровые банки, которые сейчас должны были перевернуть весь его домострой.

Это были банки с солёными рядовками.

Три недели назад, в начале октября, он, бродя по сырому и холодному лесу в тщетных поисках осенних опят, наткнулся на целую колонию доселе несобираемых им грибов. Сероватые, похожие на сыроежек, пластинчатые грибы росли на опушке, выстроившись в своеобразный ряд.

"Это вроде так называемые рядовки", - подумал Степан Матвеевич, задумчиво вертя в руке один сорванный гриб. "Наберу-ка я их, не с пустой же корзиной домой возвращаться, засмеют".

"Чего это ты такое притащил, ирод ?" - спросила его жена, Фаина Альбертовна, когда он, весь продрогший и промокший, вернулся домой.

"Да он, видать, потравить нас решил, поганками этими", - тут же, по привычке, встряла в разговор тёща Степана Матвеевича, Зинаида Андреевна.

"Ежели вы не знаете этих грибов, то это не значит, что они поганки", - усталым голосом ответил Степан Матвеевич. "Это - рядовки, отличный засолочный гриб, мечта гурмана".

"Ну-ну. Вот и будешь солить и есть этот отличный засолочный гриб сам", - сказала жена и ушла на кухню варить пельмени...

В тот же вечер Степан Матвеевич, впервые в своей жизни, по домовой книге, горячим способом засолил мечту гурмана. И вот теперь, спустя три недели, настало время пробовать грибы. Степан Матвеевич загадочно улыбнулся и сделал целеустремлённое лицо. Пришло его время...


2.

Зинаида Андреевна села полдничать около пяти вечера. Налив себе чая со сгущёнкой, она достала из кармана халата два круглых медовых пряника (она всегда носила при себе пряники, подобно тому, как другие обычно носят при себе валидол), но тут на кухню вошёл одетый в засаленные, с отвислыми коленками, трико зять, и, не мудрствуя лукаво, достал из холодильника и поставил перед ней литровую банку.

"Мамаша, извольте попробовать грибочков !" - возбуждённо и торжественно произнёс Шлюзман, открывая крышку и протягивая тёще ложку.

"Ты что, сдурел, Степашка, какие, нахер, грибы ? Я чай пью", - как обычно, не придав особого значения словам зятя, отмахнулась бывшая директриса училища культуры.

"Во-первых, я вам не Степашка, а Степан, а во-вторых, это те рядовки, которые я насобирал недавно и засолил. Мамаша, извольте попробовать, по-хорошему вас прошу !" - побагровев, заметно повысил голос Степан Матвеевич.

"Ты пьяный что ли, скотина ? А ну иди, проспись, а то скоро Фая с работы придёт, она тебе покажет рядовки".

"Мммамммаша ! Мммамммаша !" - не по-детски взбесившись, медленно наступая на тёщу, громким голосом закричал Шлюзман. "Извольте попробовать грибочков !"

Зинаида Андреевна спрятала пряники в карман и задумалась. Она вдруг где-то в глубине своей души поняла, что со Степаном, этим вечно забитым, затравленным человечком, что-то произошло, и это что-то, которое она ещё толком так и не успела прочувствовать, начало внушать ей глубинное беспокойство и подсознательный страх.

"Нет, он определённо не пьян. Боже, уж не рехнулся ли он ?" - подумала она.

"Так вы отказываетесь попробовать грибочков ?" - не унимался подошедший уже совсем близко Степан Матвеевич.

"Ну... я же чайку со сладкими пряниками собралась испить, Степанушка", - снова вынимая пряники из кармана и показывая их зятю, начала сбавлять обороты Зинаида Андреевна. До неё дошло, что, если сейчас она не сбавит обороты сама, то ей тогда сбавят их принудительно.

"Да наплевать на чай ! Мммамммаша, извольте попробовать грибочков !" - подойдя к тёще почти вплотную, трясущейся от бешенства рукой зачерпывая из банки ложкой рядовки, дико заорал зять.

Он взглянул на тёщу такими глазами, что, увидев их, Зинаида Андреевна непроизвольно открыла рот. И в ту же секунду ложка солёных грибов бесцеремонно заполонила его. "С уксусом ! У меня же будет изжога !" - успела подумать женщина, и в тот же миг вторая ложка кушанья вторглась в пределы её оральных областей. Степан Матвеевич с безумным блеском в глазах, с торжествующим хрипом победителя изо всех сил всё насаживал и насаживал тёщин рот на очередную ложку с грибами, совершенно не заботясь, успевает ли их глотать ошарашенный рядовочный реципиент. В эти мгновения, пожалуй, самые счастливые за все пять лет его подкаблучной семейной жизни, он чувствовал себя каким-то народным мстителем, квитающимся с поработившим его страну врагом...

Вдруг он опомнился, подумав "да надо же ещё и жене оставить", и прекратил насильственное скармливание грибов...


3.

Когда через час Фаина Альбертовна пришла с работы, то сразу почувствовала, что в воздухе запахло грибами. Зинаида Андреевна подозрительно тихо сидела у телевизора со спицами в руках, а Степан Матвеевич в соседней комнате Читать далее...

Дверь надо открыть как можно бесшумнее – сюрприз так сюрприз. Володя так любил ту светлую, живую стихию, которую неожиданная радость вызывала на милом лице супруги – эти взлетающие брови, эта расцветающая в тихий смех улыбка. А затем в её тёмных, мучительно обожаемых глазах возникнет немой вопрос.

«График переиграли», - объяснит он ей, торопливо обнимая и зарываясь лицом в душистые волосы, – «Сутки наши». И, осчастливленная его неожиданно ранним возвращением, она закружится, смеясь, по комнате, а потом…

Замок всё-таки щёлкнул, не очень громко, но достаточно предательски. Хорошо, что хлынувшая из кухни музыка спасла сюрприз. «Посуду, наверное, моет» с нежностью подумал Володя и, наклонившись, чтобы развязать шнурки, увидел незнакомые белые туфельки с высоченным каблуком.
Это, вероятно, те самые, за которыми она собиралась сегодня идти. Сходила уже значит. Тем лучше, не надо никуда тащиться, завалимся-ка на целый день в постель. Вова мечтательно улыбнулся, развязал один шнурок, приступил, было, ко второму…
Слева от порога стояли элегантные мужские ботинки, покруче Вовиных, причём один вызывающе налез на его домашний тапок.


Володя медленно выпрямился, отчего сразу же ощутил грубую, дурную щекотку в мозгу. Не снимая обуви (когда рушится мир - кого волнует испачканный пол), тихо подошёл к коридорному изгибу, за которым притаилась полная солнца и музыки кухня.

Тут как раз закончилась песня, раздался преувеличенно бодрый голос ди-джея, а сквозь голос этот звуки, от которых в горле у Вовы народился, набух тошнотворный, прохладный ком, повисел немного и обвалился куда-то в пах.
…скрип, мерное позвякивание металла о стекло и чьё-то смешанное со стоном хриплое дыхание. Заглянуть в кухню и увидеть, что они вытворяют на кухонном столе было нелегко, но Вова всё-таки смог себя заставить. Увидел лишь жирную, ритмично работающую мужскую спину, усеянную длинными кривыми волосинами, потную складчатую шею над этой спиной и тут же почувствовал, как голову с тихим свистом наполняет гладкая, гибельная пустота. Вернулся в коридор и бессильно опустился на пуфик. Как странно надулись вены на руках… Если ты мне когда-нибудь изменишь – я убью. Кого убьёшь, глупенький? (тихо) Не знаю... Над гладью вторящего нежно-розовому небу озера, в прозрачной утренней тишине летнего леса, спешно бия крыльями, несутся две крупные утки, вдруг с берега резкий, звонкий хлопок, отделанный роскошным, многоступенчатым эхом, полёт одной из птиц ломается взрывом перьев, пуха, и превращается в беспорядочное, снижающееся кувыркание, затем всплеск, и перья по воде…


«…ну а для тех, кто любит и любим» - вещал с кухни ди-джей, «наша следующая песня…». И, пока неспешно разгонялось вступление, мужской голос с кухни одышливо произнёс: «Давай теперь сзади», и снова начал позвякивать металл о стекло, ложечка в сахарнице, что ли. Грянула музыка, и тут Вова как-то сразу понял, что именно ему сейчас нужно делать.


Быстро прошёл в комнату. Небольшим плоским ключиком, висевшим за дверью, открыл сейф. Вынул из чехла приятно тяжёлую, на три части разобранную двустволку. Каждая из этих трёх частей тоже в свою очередь была в отдельном брезентовом чехольчике. Всё аккуратно, всё по уму.

Ну, вот и всё, орудие в сборе. Руки в чём-то скользком, наверное, в оружейной смазке. Но когда рушится мир, кого волнуют испачканные руки? Как далеко всё хорошее, что было с ней, и как нелепо, как пугающе близко что-то чёрное, необратимое, ревущее, то, о чём лучше даже не начинать думать. Думать сейчас, наверное, вообще не надо. Надо делать. Делать. Отсюда такой вопрос – патроны.

Трясущимися руками Володя начал шарить по полкам сейфа, опрокидывая банки с порохом, какие-то узелки, коробочки… Вновь в голове завертелись ненужные, мешающие сейчас мысли.

«Как глупо, господи, как нелепо всё кончается… Дурочка, я же любил тебя…»

Затем вот так:
«Ёбаная сука! Ведь медовый месяц ещё не кончился».

А потом так:
«Как же это я, чёрт меня возьми, буду в неё стрелять?».



Есть один. Замасленный картон гильзы с несложным рисунком (камыш, взлетающие утки, чёрт их возьми). Жёлтая латунная головка с соблазнительно лоснящимся капсюлем и мелко выбитой цифрой «12». С другого торца - серая прокладка, на которой отцовским почерком тщательно выведено «К». Картечь. В условиях квартиры – стопроцентная гарантия результата при попадании – слишком уж ничтожна дистанция выстрела. Свинец на такой дистанции летит косматым, в клочья всё рвущим комком. Но если с порога кухни сразу дать картечью в эту отвратительную, невыносимую, колеблющуюся спину, то можно повредить и жену, а ведь с ней ещё надо поговорить перед тем как.

Патрон туго вошёл в нижний ствол. Но чем же насытить верхний? Для завершения пьесы необходим именно дуплет, господа. Как минимум дуплет. Надо закончить, оборвать эту беспощадную кухонную музыку.

Сумасшедшая деловитость на минуту отступила, и Вова, зажмурившись, тихо и протяжно завыл. Затем опустил глаза, и, заметив, что на правой его ноге шнурок Читать далее...

Ну, не смотри на меня так обиженно. Ну пожалуйста, родная! Я же не виноват, что в жизни всё так сложно устроено. Я не виноват, что тебе сегодня «дали по голове» на работе, что ноготь твой в автобусе сломался, а подлая ступенька унесла из твоей жизни левый каблук любимой туфли. Той красненькой, с серебристой пряжечкой. Прими это как очередной удар судьбы. Я не виноват, что у тебя болезненные месячные.

Зато я всегда с тобой, днями сижу дома, смиренно дожидаясь тебя, любимая. Мы же, практически, одна семья! Но ты всегда желаешь большего, хотя знаешь, что не всё в моих силах.

Родная, прошу тебя, цени меня за моё долготерпение! Я могу часами слушать твой плач. Плач о несостоявшейся судьбе, об отсутствии надёжного мужского плеча. Ну что я могу поделать, вот такой я, какой есть, и не в силах тебе во всём помочь.

Я могу часами слушать твои стоны. Стоны наслаждения от часов, проведённых со мною. Да, это я умею! Но ты не должна меня корить, что я только для этого и годен, что не могу тебе помогать по хозяйству и прочее-прочее-прочее. Да, я не создан для хозяйства! Я существую только для того, чтобы дарить тебе радость, ту интимную радость, столь ценимую тобою. Только для этого! И не смей меня упрекать в том, что я ни на что иное не гожусь.

Даже когда ты, порою, да и чего уж там скрывать, последнее время частенько вечером заваливаешься домой, хорошо навеселе, с очередной лихой подружкой, с такой же не сложившейся судьбой, я тебя хоть раз упрекнул, обвинил в чём-то? Нет. Я даже покорно переношу твои странные желания поделиться мною с подругой. Я участвую в ваших пьяных оргиях. Заметь, только ради тебя!

Также мне нравится подолгу быть в тебе, ощущать твоё тепло всеми своими молекулами и атомами, или даже просто лежать с тобою рядом. Мне это доставляет неземное блаженство. От того, что тебе хорошо. От того, что я тебя люблю!

Ты мечтаешь о ребёнке. Очень давно мечтаешь. Но прошу тебя, не надейся, что я тебе смогу в этом помочь. Ты же умная девочка, всё понимаешь. Если хочешь ребёнка, то, наверное, найди себе какого-нибудь мужика. Я не буду ревновать. Ну, только самую малость. Ведь я же знаю, что я – самый лучший. Кто бы он ни был, мой соперник, ты всё равно украдкой будешь возвращаться ко мне, чтобы снова и снова ощутить то самое, истинное наслаждение. Знаешь, а ведь у меня нет конкурентов!

Я такой, какой есть, и ты это должна, слышишь, ДОЛЖНА воспринимать это как данность!

Я не могу тебе подарить большего – я дарю тебе всего себя. Только смотри! Обращайся со мной аккуратно. Я же хрупкий, легко могу сломаться. Не смотри, что я такой могучий, внутри я очень тонко устроен и очень чуток. Поэтому, не старайся за мной спрятаться как за каменной стеной. Лучше, наверное, поищи других, как ты их называешь, «настоящих мужиков, из мяса и говна».

Ещё раз прошу тебя, относись ко мне с нежностью и любовью, и я тебе долго прослужу. На радость нам обоим!


P.S.: И не забывай меня мыть почаще!

С любовью, ТВОЙ ВИБРАТОР.

Как много потеряли те, кто рядом
Не шел за Вами, глядя Вам вослед,
Как много потеряли те, кто гадом
Не полз за Вашей юбкой по земле.

Как много те монахи потеряли,
Что не видали в пеньюаре Вас,
И те, не слышал кто как на рояле
Играете Вы штрауссовский вальс,

Они – они практически не жили!
А те, что не лобзали Вас в уста,
Они еще себе не уяснили,
Что жизнь без Ваших уст, увы, пуста!

И кто еще не видел Ваши ноги,
Ладонь, предплечье, лоб, et cetera,
Тому – о, помогите же вы, Боги! –
Не спиться и не пасть от топора

На плахе нерастраченного чувства,
На эшафоте сдержанных страстей…
А Вы – произведение искусства,
Богиня, прячущаяся среди людей!

Теряет ежедневно тот, кто Ваши
Не гладит перси, лежа на софе,
И кто не пьет бургундское из чаши,
Пред Вами сидя в питерском кафе,

Мы все теряем что-то, кто-то - душу,
А кто-то – лишь какой-нибудь пустяк!
Но Вас храню я, как боксеры грушу,
Как пионеры – свой кровавый стяг,

Храню Вас, как большой ценитель блюза
Хранит пластинки Лиллианы Глинн,
Храню Вас я, как гражданин Союза
Хранит в сберкассе скромные рубли.

Храню Вас, как невеста свою плеву,
Вас берегу от сглаза, ворожбы,
Я – бодигард, не бойтесь, королева,
Я Вас спасу от колкостей судьбы!

Ведь Вы к потерям не привыкли вовсе!
Пока вокруг всё рушится, горит,
Людей старуха смерть нещадно косит,
Певцы теряют голос, а пиит

Теряет рифмы. Муж жену теряет.
Банкир теряет деньги. Лживый мент,
Повсюду с граждан взятки собирает
И тем теряет свой авторитет.

В сравненье с тем, как поп теряет бога,
Ну а наездник – верного коня,
Поверьте, потеряли Вы немного,
Всего лишь девственность в постели у меня.

Был теплый майский вечер. Я возвращался домой. Самая короткая дорога проходила через рощу. Было уже темно, на безоблачном небе ярко мерцали звёзды. В ветвях деревьев и кустов вовсю пели соловьи. Лёгкий ветерок разносил по округе свежий запах молодой листвы. Мне было легко и спокойно, день удался.

На выходе из рощи дорога сворачивала и проходила мимо автостоянки. Впереди меня из ворот вышли парень с девушкой, и они не спеша пошли в том же направлении. Соловьи пели казалось всё звонче и громче. Через некоторое время парень подхватил девушку и понес её на руках посреди дороги.

"Вот же, как!" – подумал я, - "а ведь и я когда-то носил жену на руках просто так, а не только через лужи. Теперь уже давно и через лужи не ношу…" Сразу вспомнилась молодость, как хотелось тогда доставить приятное своей любимой просто так, просто за то, что она есть на Земле. Как мы гуляли с ней в этой же роще по весне, и вот так же слушали заливистое пение соловьёв, целуясь под этими ветвями. "Сейчас приду домой, надо будет открыть бутылочку вина. Или даже предложить жене пройти вдвоём прогуляться".

Пока я так думал, я догнал эту влюблённую парочку, так как шел быстрее, чем они. Видимо услышав мои шаги, парень перестал нести свою девушку и поставил её на ноги.
- Вова! Ну ты и сука, блядь, ваще пиздец! И десяти шагов не пронёс! – обиженно сказала чувиха.
- Слы, ты чо, в натуре!? – резко ответил ей пацан.

Дальнейшее их романтичное любовное воркование слушать уже не хотелось. Оно частенько так происходит, когда предъявляешь завышенные требования к жизни, а ожидания эти не оправдываются. Я обогнал их, в последний раз глубоко затянулся бычком, и смачно сплюнул на асфальт. Кругом то и дело встречались кучки пахучего свежего и не очень собачьего дерьма (в нашей роще любят вечерами прогуливаться сучки и кобели). От контейнеров с мусором лёгкий ветерок разносил по округе кислый запах бытовых отходов. По обочинам валялись пластиковые бутылки, обрывки грязных полиэтиленовых пакетов, пустые пачки из-под сигарет и использованные шприцы. И почему я только сейчас всё это заметил? Еще быстрее я пошел домой, думая о том, приготовила ли жена что-нибудь пожрать или нет.

А в роще за моей спиной вовсю пели соловьи…

Больше всего игрушечные солдатики боятся потеряться. А в играх так случается часто, что куда-то они пропадают: от маршалов до самых что ни есть рядовых. Стоят, стоят на месте, отведенном мною, а через мгновение: будто и не существовало их вовсе. И редко что в состоянии упредить пропажу. Всем известно: каждый солдатик может потеряется. Закон этот на столько же незыблем, как и малый толковый словарь на четвертой полке. Но солдатики на то и военные, чтобы не показывать виду будто они что-то боятся и маскировать за литым профилем свои чувства. Особенно умело прячутся от страха ветераны. У меня жил один такой. Опытный, почти все повидавший. Он был в темном чулане, на пыльном чердаке и даже на далекой даче. В этих походах он приобрел парочку шрамов, удивительное чувство юмора и совсем немного цинизма. И хотя цинизма действительно было совсем чуть-чуть, но мои ранимые и нежные обитатели книжного шкафа страдали преизрядно.
Больше всего доставалось конечно куклам. Фарфоровым, пластмассовым, всем. И хотя ветеран искренне любил кукол (как же без них?), частенько доводил их до слез.
– Ах, оставьте нас, гадкий! – ревели они.
– Гадкий да гладкий, – парировал солдатик, – а ваши заморыши только языком измажут, да пользы от них никакой. А ваш любимый солнечный зайчик? Пфуф.
И смеется. Куклы бедные краснели, бледнели. Некоторые даже в обморок падали.
– Салаги! – восклицает ветеран и бегом за водой, чтобы вернуть их к действительности.
Прыснет им водой в лицо, посадит на пятую точку и поучает.
– Что же вы, дуры, всему верите? Он же… они же… – помолчит, слово правильное мучительно подбирая, но только плюнет с досады.
А куклы только больше плачут. И правы они по своему. Ну что же делать, если хочется им в простое кукольное счастье верить? Не слушать же всяких там солдафонов? И вот однажды устроили куклы маленький и забавненький заговор. Одна легкомысленная кукла Ниночка, пользуясь поддержкой других кукол, тихо хихикающих, призналась в любви. Как вы понимаете не к солнечному зайчику, а к моему ветерану. Он аж растерялся.
– Не выдумывай глупости! – рассердился.
А Ниночка только плакала.
– Ишь, вертихвостка! – воскликнул.
А Ниночка целовать лезла да подружкам подмигивала. Вздохнул ветеран. Перестала плакать кукла. Сели они на толковой словарь, кукла к руке прижалась, а солдатик только сигарету за сигаретой выкуривал. Так несколько дней каждое утро ходили сидеть на толковый словарь. Беседовали. Кукла о разном рассказывала, а солдатик о войнушках, да о войнушкх. Через некоторое время слушать надоело и кукла уже сама не рада была шутке. Даже подружки перестали приходить похихикать. Потом она еще подумала, что самое забавное в шутке – это разоблачение.
– Я тебя не люблю! – сказала она – Я над тобой пошутила! Вот.
Аж ножкой притопнула.
– Правда? – обрадовался ветеран.
– Ты рад? – удивилась Ниночка.
– Конечно! Зачем мне кукла? А вдруг я сегодня-завтра потеряюсь?
– Как это?
– А так. Пойду на войнушку и потеряюсь. И никто меня не сможет найти.
– Никогда?
– Да любой может потеряться. Просто солдатики теряются чаще.
Ниночка помолчала секунду и спросила:
– Тебе совсем-совсем не жалко, оттого что все это оказалось розыгрышем?
– Нет, – ответил мой прямолинейный ветеран.
– Дурак! – крикнула кукла и убежала. Переживать из-за солдатиковской глупости.
А через некоторое время я, ничего не зная об этой истории, взял своего ветерана играться. И надо же было так случится, что он потерялся. Нет, я конечно виноват. Но всего лишь на пару секунд отвлекся, а его нет. Уже и под кроватью искал, и под подушкой. В общем – не нашел. Вернулся, расставил солдатиков. Через некоторое время пришла ко мне Ниночка.
– А вы послали нашего грубого ветерана в какую-то очень далекую разведку? – спрашивает.
– Э… Ниночка, понимаешь… Он… В общем он потерялся?
– Пропал?
– Да.
Ниночка убежала. Я только вздохнул. Беда у меня с куклами. Просто беда. Хорошо еще, что пластмассовая фея, которая как всегда была в курсе всех событий, рассказала мне, что произошло. Посадил я Ниночку за стекло, на самой нижней полки. Она конечно была не фарфоровая, но лучше перестраховаться. И пошел искать своего ветерана. Все перерыл по три раза. Уже устал, как вдруг заметил в огромной щели пола что-то знакомое. Присмотрелся и полез вытаскивать. Достал ветерана.
– Ты же опытный солдатик, как ты так умудрился?
– Виноват, – отвечает он.
Принес его в шкаф. Поставил рядом с Ниночкой. А кукла только плачет. Стоит и плачет.
– Ну не надо… – просил солдатик. – Не плачь. Хорошо?
– Ты специально? – сквозь Ниночкины слезы прорывалось.
– Да нет. Что ты. Все солдатики бояться потеряться.
– И ты?
– И я конечно.
Обняла его Ниночка.
– А ты мне говорил, что раз теряются, то навсегда, – сказала она ему тихонько на ухо.
– Как видишь нет, – тихо ответил ветеран.
– Хорошо.
P.S.Никого не хочу обижать,просто история напоминает ваши отношение,но это сугубо мое мнение.

Други,хочу поведать историю Вам одну,повествующую о алчности наших правоохранителей.Я женатый человек и есть у меня девушка которую люблю я нежно вот уже лет пять.За всё это время близость была у нас пару раз когда только пробежала между нами та искра,из которой ,как любят говаривать начинающие пИсатели возгорается пламя.Вы не подумайте други что я старпёр какой-нибудь или жертва пол-шестого,мне будет в этом году 36 и я что называется на пике своих полезных ископаемых.Просто после 12 лет семейной жизни в которой было уже всё,хочется просто светлого и непорочного чувства,хочется как тогда,в первый раз и всё такое…

Был чудный июльский вечер и я подумал –а почему бы собственно не посидеть нам вдвоём на берегу Борисовских прудов?Сказано –сделано,и вот мы уже слушаем кваканье лягушек,борясь с нарастающим желанием поймать парочку и надуть и любуемся пробкой на противоположном берегу.Надо сказать что мы были не одиноки в своём желании уедениться-на берегу уже стояла парочка машин.Когда уже не было сил пожирать друг друга глазами,когда мысли о платонической любви хотелось засунуть в жопу тому кто это придумал,когда огонь страсти грозил поджечь мой новый паджеро, мы оказались на заднем сиденье.И представьте други,когда я думал что тема ебли раскрыта,через лобовое стекло(единственное откуда проникает свет в этот трактор)мне в мое искажённое похотью лицо нагло и долго светит КСЕНОНОВЫЙ фонарик,за которым угадывается силуэт головного убора,который особо злобные уркаганы колят себе на подошвах ног(спасибо,ребята).

Я одеваюсь,одеваю свою девочку, умоляющую не обращать на это внимания(ей то по барабану-она спиной сидит)выхожу,вижу трёх ппсников на соболе.Далее следует диалог-ну как можно молодой человек?-а чё нельзя?-нет,предъявите документы и девушкины тоже,административное правонарушение,поедем в отдел,суд,письмо домой и на работу-спасибо говорю ребята ,особенно за письмо домой,сколько стоит спокойный сон моей жены?-начались шутки-прибаутки типа денежка счёт любит,свой глазок смотрок и прочего такого же,в общем сошлись на 1500р.По 500 на рыло-лёгкие деньги как сказал старлей. Получив мзду эти олухи обнаружили что соболь сел в песочный пляж по самый задний мост,я быстро просекаю это и сваливаю оставив их в кромешной тьме.Тему предложила моя влажная девочка метров через 100,подумав немного я понимаю что другого такого случая трахнуть ещё и ппс не будет-и вот мы умирая от смеха катим обратно,ксенон выхватывает из темноты двух уже потных ментов толкающих третьего,который с видом классового превосходства жмет педали и зачем то крутит руль,усугубляя этим и без того безнадёжное положение.Сказать что они были удивлены не сказать ничего,не ожидали они такой отзывчивости от человека только что отдавшего им деньги по большому счёту ни за что.Застряли спрашиваю? Да пиздец ,говорят, на мост сели. Может дёрнешь,у нас и трос есть?-а в глазах обида и злость.Легко говорю, полторы штуки и весь разговор.Что я услышал о себе тогда то не говорила мне даже жена когда я приходил под утро пьяный и пахнущий проститутками. В выражениях они естественно не стеснялись и самым мягким было – ща мы тебя гандон самого здесь трахнем!!! Устроив им на прощанье бурю в пустыне суперселектом мы благополучно свалили,оставив их отрабатывать по пятихатке на рыло.Надо ли говорить как мы ржалинемогли до самого утра,причем смех накатывал даже во время продолжения так беспардонно прерванного соития.

Пришёл старик Георгий Бушуев как то на сине-море. Портки свои коттоновые поддёрнул и в море невод, как лассо ковбойское забросил. А море неспокойное было, обломки какие-то да пятна нефтяные по нему плыли. Поволок он свой невод обратно. Смотрит, а в неводе то золотая рыбка трепещет-бьётся!

И говорит она Георгию вежливым человечьим голосом. -Доброе утро, господин Бушуев. Есть предложение: отпустить меня обратно в сине-море. Потому, что жариться на сковородке китайского производства, в масле из трансгенной сои совсем мне и не хочется.

-Да што ты такое говоришь, - вымолвил ей в ответ старик Бушуев, и от обиды шляпой ковбойской оземь в сердцах ударил. Ты в моём аквариуме плавать будешь, горя не знать.
Только вот плавнички твои укорочу малёк, чтобы не слишком шибко плавала.

-Не нужен мне твой аквариум, с демократией его хвалёной. Отпусти ты меня на волю. -А может, тогда, ВТО? -Не в то, не в другое. Отпусти, говорю, а я тебе ещё пригожусь. И подарочек тебе к юбилею сделаю. -Какой? -Не скажу, cюрпиз! Вернёшься домой, увидишь.

Отпустил золотую рыбку старик Бушуев в её сине-море и домой со всех ног понёсся. Рубаха полосатая от ветра на спине пузырём текилы - самогонки мексиканской. Прибегает, а на столе коробка подарочная лежит, лентой праздничной перевязанная. Развязал старик ленту, открыл коробку, глядь - а там баба резиновая, глаза вытращенные, губы толстые, как сливы, сама сильно загорелая. Видать, темпераментная!

-Ну, спасибо тебе, удружила, рыбка золотая-сказал тут старик Бушуев. Всё при ней, только говорить не может. Вот хорошо, а то эти бабы своими советами дурацкими вконец меня зае….!

P.S. Кто это говорит, что нет в нашем синем море-океане свободы слова и демократии?
Если бы не было, как бы вы мою сказку тогда прочитали..

Я смотрю на твои белые ноги
И взлетаю под облака
Прикасаюсь ладонью к груди
И я уже у дверей
Парадиза. Дряхлый
Апостол Петр, кряхтя, встречает нас
Звоном ржавых ключей.

Прикасаюсь губами к бледным
Лепесткам твоих губ
И с скрипя открываются двери
В заросший мятой и зверобоем
Пахнущий шиповником Эдем
Мы подлетаем к старой яблоне
Где соблазнял нас когда-то
Змей-искуситель. Вот интересно
Где он теперь.

Мы над старой яблоней вьёмся
Как две ласточки. Или два мотылька
Её воздушное фуэтэ и мой пируэт
А под ней седой старик в резиновых
Сапогах набивает упавшими яблоками
Пластиковый пакет.

Наконец, нам надоело порхать
И мы падаем вниз, в траву.
Она, смеясь, начинает мне делать минет.
Старик, улыбаясь жалко, бочком
Приближается к нам.
Здравствуй, сынок! Прости старика..
Мы с тобой не виделись больше
Двух тысяч лет.

Я уже забыл, как тебя зовут - Иисус?
А подругу твою - Магдалина?
Нет. Ты ошибся, старик. Михаил.
И она - не Магдалина. Но божественно
Имя её звучит. И она лучше всех
На Земле делает мне минет

- Здравствуй, Мишенька!- приветливо улыбнулась бабушка, открывая дверь.
- Привет, ба. Вот проходил мимо, дай думаю, зайду, проведаю старушку. Кроме меня ведь у тебя никого.
У бабушки действительно никого больше не было. Михаил, 23 лет от роду, вот уже несколько лет после трагической гибели родителей был единственным ее родственником. Жил он в оставшейся от родителей квартире, и навещал бабушку, только когда были необходимы деньги на спиртное. Бабушка в прошлом работала в военкомате, поэтому армию Михаил благополучно миновал, однако ни учиться, ни работать нигде не захотел, жил на случайные заработки и мечтал, что на него вот-вот свалится огромное богатство в виде бабушкиной квартиры. Помимо квартиры, у бабушки была большая коллекция антикварных часов, оставшихся от деда, военного атташе.
Бабушка пошла на кухню и стала готовить обед.
- Снова ведь пришел, что бы денег на выпивку у меня взять, - думала она, нарезая капусту в суп. – А то и часы какие-нибудь утащит, будь он неладен. Давно пора бы его и на порог не пускать, а не могу – слабохарактерная.
Михаил действительно прогуливался по спальне, приглядываясь к золоченым часам 18 века, стоящим на верхней полке комода. Жизнь у него последнее время стала очень сложной. Михаил по пьяной лавочке влез в стоящий около казино Мерседес с незапертыми дверьми, умудрился как-то его завести. Мерседес живенько промчался по улице, собрав в кучу несколько бетонных тумб, чем привел себя в неподлежащее восстановлению состояние. Отлупившим затем Михаила битой владельцем авто оказался какой-то криминальный авторитет, предложивший ему пожить еще пару недель на белом свете и собрать сумму, необходимую на покупку нового мерса. В случае отсутствия денег к указанному сроку Миша будет пущен авторитетом на колбасу.
- Ба, тут кажется, у тебя две пары часов сломались, золотые и вон те, швейцарские. Давай я их в мастерскую отнесу, починю, не тебе же мучаться с ними.
Бабушка вздохнула. – Пропьет же ведь, как пить дать пропьет. И часы то ведь самые дорогие выбрал, на них несколько лет жить можно.
- Ну так как, ба?
– Да, да, внучок, займись уж ими.
Бабушка тайком утерла слезу, подумав, что давно уж пора Мишу от себя отвадить, да характер не позволяет, жалко парня.
Михаил заметно повеселел, сел на кухне за стол обедать, достал принесенную с собой бутылку вина.
- А я ведь, Мишенька, последнее время совсем слаба стала, ноги не носят, спать стала плохо. Врач вот на той неделе приходил, валиум прописал, снотворное, пью на ночь по полтаблетки, что бы уснуть спокойно. Снотворное то сильное, да больше ничего не помогает.
Бабушка показала внуку стоящий на холодильнике пузырек.
Михаил, уже прикончивший бутылку вина, с интересом посмотрел на таблетки – Ты, ба, аккуратней с этим, штука то сильная, чуть больше выпьешь, и проснешься на том свете.
Тут Михаил вспомнил, что через два дня он сам может оказаться там же, и заметно погрустнел. Потом, прикинув что-то в уме, пошел в спальню звонить по телефону. Говорил он долго, и бабушка, заждавшись его, решила поинтересоваться, с кем это он так долго разговаривает. На кухне висел параллельный телефон, и она тихонько сняла трубку.

- …Ты, придурок, я тебе последний раз говорю, мне зеленые нужны через два дня, все и полностью. Иначе сразу начинай себе могилку рыть.
- Послушайте, Сурен Георгиевич, у меня сейчас всей суммы нет, но есть пара дорогих антикварных часов, их можно очень дорого продать.
- Ты свои ходики себе в очко засунь, а мне деньги гони, всю сумму, иначе я тебе башку оторву.
- Я сразу всю сумму не могу, бабка моя заподозрит и больше ничего не даст. Но она старая совсем, не сегодня-завтра помрет, тогда я с вами полностью расплачусь.
- Ты, урод, не сегодня-завтра сам на тот свет отправишься, если денег не будет. Все, через два дня что бы деньги у меня были.

Бабушка повесила трубку. Через пару минут на кухню зашел бледный и заметно протрезвевший Михаил.
- Ты вот, что, ба. Принеси-ка мне водочки. Событие одно надо отметить.
Бабушка ушла в комнату за спиртным. В проем двери она увидела, как Михаил взял с холодильника пузырек с валиумом.

Бабушка села на диван и задумалась. – Вот и все, решил внучок побыстрей наследство свое получить. И жизнь–то ведь как пролетела, не успела и глазом моргнуть, а вот и помирать пора. И удивительно, уж и старая, а умирать не хочется. А с другой стороны, Мишеньке еще жить да жить, детей заводить, внуков. А я уж все повидала, пора и на покой.
Бабушка еще долго сидела, вспоминая прожитую жизнь, как выросла дочь, как появился на свет Миша, как она заботилась о нем, сидела у кроватки долгими ночами, когда он болел.
Тем временем за окном стало смеркаться.
Бабушка вышла на кухню. Михаил допивал найденную в шкафчике водку, был уже порядком захмелевший. На столе стояло два бокала, до краев наполненных красным вином.
- О, бабулька, долго же ты за водочкой ходила, я уж тут без тебя справился.
Михаил тяжело вздохнул.
- Давай лучше, бабушка, вина выпьем, у меня событие Читать далее...

"Зидан - великий игрок". "Зидан - прямой и искренний человек". "Зидан сплотил всю нацию". "Зидана - в президенты". Это самые слабые эпитеты, которыми его награждает пресса. "Замечательно! Гениально! Великолепно! Играющий тренер!" - дрочат комментаторы в своих кабинках на каждое его прикосновение к кожаному шарику. Истерия. Зизуфилия. Очень заразная болезнь, как оказалось. Она поразила даже некоторых падонков, которые, по идее должны иметь вырожденный, ха-ха, иммунитет к таким вирусам. Болезнь протекает в сложной форме и выражается в криках "Зидан - настоящий мужик!" и в поклонении вырезанной в полный рост из картона фигуре французского ногомячиста. Ну что ж, вот вам вакцина от санитара каменных джунглей. Пользуйтесь, пока не наступил летальный исход, бля.
Итак, начинаем погружение. Германия. ЧМ-2006. Финал. Ты Зидан. Ты проводишь последний свой матч за сборную. Потом ты уйдешь. Ты хочешь уйти красиво. И все вокруг этого хотят. Ну, почти все. Эти неуступчивые итальяшки, неизвестно как дошедшие до финала, не в счет. Кубок должен быть твой. Да, ты уже не тот, что раньше, однако тебе благоволят сильные от футбола, которым нужен еще один идол. Все для тебя. Пенальти в начале игры, как вовремя подвернулся удобный случай. Хорошо упал Малуда, хотя Матерацци изобразил что-то из йоги, пытаясь убрать ногу подальше. Тебе дали пробить, чтобы ты в этот день не ушел без гола. Гол! Нервишки уже шалят, конечно, мяч чудом не пролетел мимо ворот и отразился от перекладины туда, куда нужно. Даже судьба тебе благоволит. Дело сделано, осталось лишь удержать счет, вы же это умеете. Все сделано для того, чтобы покинуть стадион в лучах славы под гром оваций. Однако все пошло не так. Неуступчивые макаронники! Должны думать о повестках в суд, который начнется завтра, а они думают о Кубке Мира и играют, как в последний раз. И опять этот Матерацци! Сравнял счет, гад. Придется идти вперед. И ты идешь, но с игры ничего не получается. Отдал пару хороших передач, но партнеры загубили моменты. Арбитр больше пеналей не дает, финал все-таки. Пробил сам, но в воротах стоит Буффон. Злость закипает в горячей арабской крови. И снова Матерацци. Держит за футболку, пока судья не видит. Что, по-другому не справляешься? Что ты там сказал?! Сам такой! Что-о?!! Да получи!!!"

Выходим из погружения. Сеанс продолжается. Своим ударом головой в солнечное сплетение итальянца Зидан поставил жирный восклицательный знак в конце свой карьеры. Человек, от которого ждали, что он уйдет с Кубком Мира в руках, ушел под свист трибун, удаленный с поля за неспортивное поведение. С этого момента и началось шествие этой болезни по миру. Как же так?! Великий Зизу, которому уже приготовлено место в пантеоне футбольных богов, не сдержался? Человек, на которого хочет быть похожим каждый второй мальчишка из неблагополучных кварталов, позволяет себе такое? Ничего, все исправим! В дело включились спецы по формированию общественного мнения. Уж они-то умеют сделать черное белым и наоборот, да вообще им любой цвет по плечу. Кто оппонент? Матерацци? Тоже не пай-мальчик? Отлично, подольем масла в огонь. По-быстрому состряпаем нарезку из "избранного" - жестких моментов игры итальянца, стилизуем ее под любительский монтаж и выложим в футбольных блогах от лица "простых фанатов". Кинем ссылки на форумы, дальше сами разойдутся.

Среднестатистический "фтыкатель", под чипсы и дешевый пивас, должен схавать. Пусть Матерацци еще и за сосок ущипнет Великого, подлый прием "соски в тиски" должен вызвать негодование благородной публики. Так, что у нас дальше? Терроризм и борьба с ним сейчас в моде? Отлично! Опубликуем в СМИ стенограмму перепалки Зидана и Матерацци, в которой последний назывет Первого "тираристам". На фоне всеобщей борьбы с мировым злом и притеснением арабов должно прокатить. И прокатывает! "Фтыкатели" визжат о выдающихся мужских качествах Зизу, опускают и чмырят Матрицу, Зидана приглашают на обед к президенту, из меню исчезают итальянские блюда...

Ахтунг! Падоног! Тебя пытаются отыметь! Отыметь прямо в твой мозг. Включай его скорее. Держись, не давайся! Смотри на все шире и глубже. Лично я не верю в слова каких-то людей, разглядевших на видеозаписях, сделанных с секретного спутника, подробности жесткого петтинга со стороны Матерацци. Также не верю я словам людей, якобы услышавших на аудиозаписях направленных микрофонов подробности их светской беседы. Априори не верю всему, что пишут СМИ. В наш век высоких технологий никому нельзя верить, кроме себя. А я видел, слава богу, прямой эфир пока еще не шибко правят "на лету", хотя эти времена, я думаю, не за горами. Но пока глазам своим я верю.

Я видел, как итальянец придерживал француза сзади. Недовольство именно этим выказал Зидан красноречивым жестом, дергая за край своей футболки. Щипал Матрица его или нет - я не видел, и не склонен верить словам других, у которых зрение якобы лучше моего. То же самое насчет слуха. Я видел, как они говорили, причем говорили оба. Наверняка Матрица подъебал Зизу. Но что-то (наверное, Читать далее...

Начальник станции погнался за ним сам, прямо по центру зала ловко сбил его с ног и, за волосы, помог подняться на колени. Я оторвал взгляд от привлекательной, чуть побитой ранней старостью цыганочки, озадаченно глазевшей неподалёку на мигающее строками и стрелками табло. И тощая торчушка, в то же самое время осторожно следившая за мной, отвлеклась. И так далее - вся пёстрая кочевая орда, ожидавшая в эти спешащие глубоко за полночь минуты своих поездов, затихла и прищурилась, как это делают актёры в предвкушении фальшивого выстрела.
Железнодорожник, усы подковой, выругался смрадной щербатой дырищей рта, спохватившись, судорожно осмотрелся на все стороны и вдобавок потолок, и, форменно подобрев, поднял с пола фуражку.
- Вставай. Пойдём. – сказал он пленнику, совсем уже растерянный, обмякший и не думающий ни о чём, кроме доброй тёплой порции коньяка, что оставался в сейфе.
Он увёл молодого ещё, с испитым и виноватым лицом парня в потрёпанной дешёвой ветровке куда-то под лестницу. Мы проводили их взглядом и каждый вдруг, на мгновенье, ощутил опустошающий душу кошмар отчаяния. Не объяснимый, а так. Как будто земля под ногами качнулась.

Мне захотелось курить и я вышел к платформам. Кто-то скрывающийся за высоким стоячим воротником спросил у меня спички и дрожащим голосом поблагодарил. За вагонами электрички, замершей на первом пути, хрустнула раздавленная бутылка. Выждав секунду, там же, над ней, кто-то блякнул. За моей спиной чихнули в кулак. Где-то в стороне, шумно как корова, опорожнялась санитарная цистерна заночевавшего под мостом тепловоза. Я зло, с размаху, швырнул окурок об асфальт под ногами, перекинул сумку с уставшего плеча, огляделся, сплюнул и на ходу толкнул подоспевшей ногой ленивую стеклянную створку вокзальных дверей. У них что-то там стряслось и сверх расчётного времени мне придётся околачиваться в этом вертепе ещё два часа с четвертью.

Откройся Руси новый Пугачёв, лучшего места для вербовки войска, чем скучающие затаённым злом вокзалы ему не найти. Группка смертельно скучающих командированных офицеров у стойки бара – готовый, в комплекте, штаб. Милицейский капитан: гроза и убыток всех проституток этой части города, их бессменный сатрап и бичеватель. Развращенный настолько, что провалил на днях свою пятую попытку ужениться и теперь не утруждал себя даже отводом запуганных замарашек в ото всех спрятанный изолятор, предпочитая ему когда – сортир, а когда и вовсе - путевую насыпь. Вот Батьке-Императору и судья и прокурор. Бабёнок здесь тоже набор солидный – на любой норов – и мирных – из-за касс, и лихих – вон их сколько вокруг глазёнками стреляет. Ну, а гвардия – да из всех этих желчных навьюченных типов разве что десяток повесить нужда придёт. Всякий тут уже сам себе, молчком, готовый разбойник. И я б пошёл. И, несомненно - тот, косматый в ветровке, укравший в буфете беляш.
Двигаясь к закусочной я дважды толкнул кого-то плечом, чуть не сшиб баулом анемичную, как с иконы, девочку-кретинку в шарфике до пола и выматерил, за всех, отупевшего от праздности, вопреки ноябрю загорелого похмельного носильщика. Водкой в огороженном стальной решёткой углу вокзала поили тайком и потому меня, вошедшего, присутствующие осмотрели враз и вдруг примолкнув. Очень быстро глаза их снова потеплели, взвеселились и многих руки полезли под столы. Я не пил к тому времени уже два года и спросил у юной буфетчицы в косынке чаю. Единственный свободный стол был закапан подстывшим, подёрнувшимся жирком мясным соком, но мне сейчас было всё равно.

Прошло ещё какое-то время. Я думал уже о том, чтобы расплатиться и уйти, когда у столика появился он.
- Не будете возражать? – пролепетал очкарик, смотря не на меня, а вроде как на носки своих заляпанных свежей грязью сандалий.
Возразить мне было нечего. Он подозвал девчонку и попросил два беляша – очень уж он, похоже, их любил.
- Да со стола прибрать велите. - польстил ей он, вроде как это не она делать должна.
Буфетчица разулыбалась не без скрытого, прищуром, коварства. Чтоб не прогнали, - паренёк этот чем-то стал мне любопытен, - я заказал ещё чашку и стал ждать. Угадав, что я был в числе наблюдавших его кражу, преследование и поимку и, надо полагать, учуяв во мне дружелюбие, сотрапезник пустился в повествование прямо так - жуя и без предисловий.

- У жены станционного начальника, - она здесь всем общепитом заведует, - у неё брат умер. Видел я его тут пару раз. Мужик жил бедно, гордецом, и с сестрой вряд ли ладил. В конце прошлого года это было. Пришла она, короче, просить меня могилу вырыть. Приятелям моим, с разноски, тоже – чем дурня валять да копейки, от поезда отставшими прикидываясь, стрелять – чего б не помочь бабе?
Пятеро нас набралось. Лопаты, вёдра и, по мёрзлой земле, пару ломов нам выдали под залог документов в депо и станционным же грузовичком, - в кузове нас ожидали два литра с закускою – транспортировали на окраину кладбища. Родственница покойного, вся пышущая спешкой и Читать далее...

Это так невозможно приятно
Это так невозможно легко
В дом родной возвращацца обратно
Если был от него далеко

Хоть в гостях угощали поцарски
Што не съел завернули с собой
Были на ночь желанные ласки
Было всё…но хотел ты домой

Ты хотел спать на старом диване
На котором ты спал столько лет
Душ принять иль понежицца в ванне
Самому приготовить обед

Посидеть в туалете с газетой
Пива с рыбкою выдуть балон
…дверь открыл…никаво за ней нету
Без тебя заскучался твой дом

Заранее извиняюсь за колоритность языка, но без нее не обойтись. Мммда. Извиняюсь так же за то, что история несколько длинная, но она того стоит.
Итак, пролог: Жил да был на свете дед. Где он жил неизвестно, и чем он занимался тоже сокрыто от нас завесой тайны, но история наша не об этом. И даже не о том как дед, упаковав чумоданы и различные баулы, на старости лет приехал с семейством на постоянное место жительства в Израиль, хотя это безусловно тоже достаточно интересно. Нет, действие разворачивается через несколько лет после этого знаменательного события, когда наш герой, уже пообжившись на новом месте, решает навестить своего племянника, или брата, короче каких-то там родственников, которые тоже живут в Израиле, но не около деда, а где-то у черта на рогах, на так называемых "территориях". Кто не знает, "территории" - это такие места, где живут злобные бяки арабы, точнее палестинцы, которые не любят Израиль, и все пытаются измыслить, как бы похитрее стереть его с лица земли, во славу Аллаха, но ни до чего умнее, чем взрываться на улицах израильских городов пока не додумались. А еще там живут овцы, козы, горные бараны, змеи, немногочисленные "поселенцы" (дедовы родственники как раз из этих), а так же израильские солдаты, задача которых бдительно следить за тем, чтобы палестинцы не зарывались, не прорывались в Израиль, не взрывались на улице, и не выебывались на поселенцев. (Спокойно, это еще не обещанная колоритность). Одним из таких доблестных стражей отечества является и ваш покорный слуга, автор сего эпоса.
Короче, проехать от места жительства деда до места жительства родственников на общественном транспорте задача воистину головоломная, - ввиду многочисленных пересадок на разные междугородние автобусы, а под конец на специальный бронированный автобус, номер триста-хрен-знает-какой, который заезжает непосредственно на "территории", - и для нашего деда абсолютно невыполнимая, ввиду почти полного незнания им иврита. (Ну тяжело людям на старости лет учить новые языки, ничего не поделаешь). Однако наш дед не отчаивается. Для решения одной задачи существует множество путей, и он решает отправится в путь на автомобиле, благо права у него имеются. Загвоздка в том, что у него нет автомобиля, но не беда - он есть у его друга, тоже деда, но другого - старый побитый "Субару". Друг соглашается одолжить свою цацу на пару дней, во имя семейного воссоединения, и наш дед, запасшись картой дорог Израиля, а так же солидной сумкой с гостинцами, отбывает.
Въезд на "территории" он находит сравнительно быстро, безошибочно определяя его по дорожному блокпосту с израильским флагом, где солдаты шмонают выезжающие машины, и направляется дальше. А дальше уже труднее, дороги там никакие, указатели обугленные и неудобочитаемые, военной техники на дорогах больше чем частных машин, а чтобы осуществлять навигацию по карте, оказывается, тоже нужно знать иврит. Короче, дед заблудился. На "территориях". Приятного мало. Проездив пару часов по пыльным грунтовым дорогам, он, петляя, забирается все глубже и глубже, и заезжает в некую Богом забытую (или Аллахом забытую) арабскую деревню около города Наблюс, который даже и не город, а настоящий гадюшник (вспомните фильм "black hawk down", кто видел - то же самое) и посему находится под блокадой. Заметив, наконец, что вокруг одни арабы верхом на ослах и козлах, все надписи вокруг опять же на арабском, на отдаленном пригорке торчит танк и грозно вертит башней, откуда-то доносятся глухие бахи и бухи, а на горизонте зловеще тянутся к небу циклопические столпы черного дыма, дед понимает, что попал в, мягко говоря, нехорошее место, и начинет, мягко говоря, нервничать.
Тут надо заметить, что наружность у деда в точности как у Лица Арабской Национальности - густые усы а ля Саддам Хуссейн, смуглая морщинистая кожа, и машина тоже типично палестинская - старая и побитая, да еще и грязная. К тому же арабы знают, что ни один израильтянин в здравом уме к ним не заедет, и не принимают нашего деда за оного, посему вреда ему пока не причиняют, хотя и бросают косые взгляды на израильские номера. Понимая, что такая лафа долго не продлится, в итоге его раскусят, и тогда не миновать ему линча на площади вместо ужина с племянниками, дед дает полный газ и мчится к выезду из поселка, через который недавно въехал. А там - опаньки - один из израильских блокпостов, которые дед уже привык игнорировать, поскольку на "территориях" их понатыкано на каждом перекрестке. Но тут - другой случай. Заезжать в деревню можно, а выезжать - ни-ни, все-таки блокада и прочее. К тому же там как раз оказался я, ваш покорный слуга, а поэтому рассказ теперь, а с ним и кульминация истории, пойдет от первого лица.
Рассказ от первого лица: Сижу я в армейском бронированном грузовике, на котором привез смену для салаг, которые дежурят на посту, а салаги там самые настоящие - пара месяцев после курса молодого бойца - жду, пока старая смена погрузится ко мне в зад (грузовика, разумеется), и убиваю время, разглядывая в бинокль двух Читать далее...