150. Окно в март. АМЗ, Чердачинск
lj_paslen
05-04-2022 20:13
Предыдущая запись висела у меня открытой в компьютере больше месяца - сил не хватало её закончить, закруглить, закрыть, смог лишь оборвать теперь - в первых числах апреля: за окном туман, второй день дождь со снегом, порождающие необычные эффекты под ногами плюс хруст французской булки и терпкое желание уехать в Москву....
...где впрочем всё то же самое, а подвисания и неопределённости (межеумной облачности) будет в разы больше, ибо нефиг, а Брони, мурлыкающей на мягких частях тела, да Василисы Пугливовны не будет вовсе.
Погода постоянно меняется и пока только в сторону ситуативного ухудшения, каждый раз выходя из дома, не знаю в какую климатическую зону закинет нас с домиком Элли - встречает то испарина, то изморозь, то взлёт, то посадка, а теперь еще и такой туман, что кажется: воздух заканчивается, съёживается на глазах, кислорода не хватает, вот картинка и разреживается, распадается на пиксели...
...хотя под ногой ручьи, капель, тонкая и почти декоративная плёнка на камнях, никакие брюссельские кружева (помните, как Анна Австрийская от негодования или же бессилия рвала их на своих рукавах?) не сравнятся с поверхностью сугробов, одновременно похожих на пигмент и старую кожу с пигментными и родимыми пятнами, солнечными зайчиками и ветвями тополя, похожими под снегом на куриные суставы.
Тополь дарит подснежным телам формулы соединения, ясень расшивает снега стрекозиными вертолётиками (поисковик яндекса так и формулирует - "дерево, у которого круглый год вертолёты"), уподобляя весенние сугробы королевской мантии из мультиков или же книжных иллюстраций: даже странно, что к марту не всё облетело, но продолжает стряхивать с себя прошлогодний цвет, так как нынешний год кажется каким-то растянутым и бесконечным...
...точно всегда был, есть и будет почти високосный 2022-ой.
Сейчас самое сырое и "унылое" (облезлое, максимально перекошенное, грязное, маркое) время кода, так что возможности для эстетизации - практически бесконечные.
Особенно на фоне отдалённого гула (что знали немцы о войне на Восточных фронтах, покуда бои не пришли на их территории, они просто жили каждый день тревожными вестями с востока), не новостного давно, но ментального, так как новости не нужны однажды запущенному механизму...
Особенно после Бучи, но обойдусь, постараюсь обойтись без политики (без дегуманизации и расчеловечивания), так как погодно наш нынешний март был необычным, выпадающей белой клавишей и наблюдать за ним не менее интересно, чем рассказывать.
Февраль заканчивался оттепелью, оборванной точно выстрелом, которая помялась на пороге, но так далеко и не прошла.
Не решилась или же не хватило сил.
Железный занавес вышел сплошным - вот как антипожарный в театре, кто плавал - тот знает эту систему, наглухо отделяющую зрительскую часть от требухи закулисья: с начала месяца почти сразу установился арктический антициклон без оттенков, вот совсем как наша информационнаязачистка повестка.
Прямой и неукоснительный, как тоталитарная секта, изысканный даже в своей прямоте полярный холод раскатался до самых до окраин и двадцатых чисел: ночью приходилось подключать второй котёл, иначе никак дом не обогреть.
Зима не просто вернулась, она пришла и встала.
Замерла, точно рельсы закончились, упёрлись в снег.
Она просто встала и начала производить зиму так, если впереди ничего нет и уже не будет, кроме зимы, разумеется.
На какие-то дни показалось, что мир, в котором мы живём, остановился и завис, а не падает лишь от того, что замёрз ещё до того, как упал.
Словно бы полюс холода блуждал по планете, пока не оказался там, где оказался: у нас.
Нас накрыло, а чтобы страх не был таким страшным, всё то, что вокруг начало засыпать белым-белым снегом.
Снег шёл каждый день с утра и до вечера, точно внутри антиутопии (детектива в отдельном помещении) или остановленного кадра.
Белая эта картинка обновлялась каждый день в смысле чистоты и отсутствия: там, где обычным мартом у ландшафта начинают проступать подробности и складки старости, в этом, регулярно подтираемом ластиком, погода начиналась как бы с нуля.
С обновления, спотыкаясь на пустоте.
Не надо грязи, говорили подмороженные города и подпоясовшаяся слобода, Победоносцеву бы понравилось.
Зато ночи стали блистающими и злыми как нержавеющая сталь: не такие длинные как зимой, тем не менее, ночи эти каждый раз уходили не побеждёнными. Не повреждёнными.
СильнееЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Предыдущая запись висела у меня открытой в компьютере больше месяца - сил не хватало её закончить, закруглить, закрыть, смог лишь оборвать теперь - в первых числах апреля: за окном туман, второй день дождь со снегом, порождающие необычные эффекты под ногами плюс хруст французской булки и терпкое желание уехать в Москву....
...где впрочем всё то же самое, а подвисания и неопределённости (межеумной облачности) будет в разы больше, ибо нефиг, а Брони, мурлыкающей на мягких частях тела, да Василисы Пугливовны не будет вовсе.
Погода постоянно меняется и пока только в сторону ситуативного ухудшения, каждый раз выходя из дома, не знаю в какую климатическую зону закинет нас с домиком Элли - встречает то испарина, то изморозь, то взлёт, то посадка, а теперь еще и такой туман, что кажется: воздух заканчивается, съёживается на глазах, кислорода не хватает, вот картинка и разреживается, распадается на пиксели...
...хотя под ногой ручьи, капель, тонкая и почти декоративная плёнка на камнях, никакие брюссельские кружева (помните, как Анна Австрийская от негодования или же бессилия рвала их на своих рукавах?) не сравнятся с поверхностью сугробов, одновременно похожих на пигмент и старую кожу с пигментными и родимыми пятнами, солнечными зайчиками и ветвями тополя, похожими под снегом на куриные суставы.
Тополь дарит подснежным телам формулы соединения, ясень расшивает снега стрекозиными вертолётиками (поисковик яндекса так и формулирует - "дерево, у которого круглый год вертолёты"), уподобляя весенние сугробы королевской мантии из мультиков или же книжных иллюстраций: даже странно, что к марту не всё облетело, но продолжает стряхивать с себя прошлогодний цвет, так как нынешний год кажется каким-то растянутым и бесконечным...
...точно всегда был, есть и будет почти високосный 2022-ой.
Сейчас самое сырое и "унылое" (облезлое, максимально перекошенное, грязное, маркое) время кода, так что возможности для эстетизации - практически бесконечные.
Особенно на фоне отдалённого гула (что знали немцы о войне на Восточных фронтах, покуда бои не пришли на их территории, они просто жили каждый день тревожными вестями с востока), не новостного давно, но ментального, так как новости не нужны однажды запущенному механизму...
Особенно после Бучи, но обойдусь, постараюсь обойтись без политики (без дегуманизации и расчеловечивания), так как погодно наш нынешний март был необычным, выпадающей белой клавишей и наблюдать за ним не менее интересно, чем рассказывать.
Февраль заканчивался оттепелью, оборванной точно выстрелом, которая помялась на пороге, но так далеко и не прошла.
Не решилась или же не хватило сил.
Железный занавес вышел сплошным - вот как антипожарный в театре, кто плавал - тот знает эту систему, наглухо отделяющую зрительскую часть от требухи закулисья: с начала месяца почти сразу установился арктический антициклон без оттенков, вот совсем как наша информационная
Прямой и неукоснительный, как тоталитарная секта, изысканный даже в своей прямоте полярный холод раскатался до самых до окраин и двадцатых чисел: ночью приходилось подключать второй котёл, иначе никак дом не обогреть.
Зима не просто вернулась, она пришла и встала.
Замерла, точно рельсы закончились, упёрлись в снег.
Она просто встала и начала производить зиму так, если впереди ничего нет и уже не будет, кроме зимы, разумеется.
На какие-то дни показалось, что мир, в котором мы живём, остановился и завис, а не падает лишь от того, что замёрз ещё до того, как упал.
Словно бы полюс холода блуждал по планете, пока не оказался там, где оказался: у нас.
Нас накрыло, а чтобы страх не был таким страшным, всё то, что вокруг начало засыпать белым-белым снегом.
Снег шёл каждый день с утра и до вечера, точно внутри антиутопии (детектива в отдельном помещении) или остановленного кадра.
Белая эта картинка обновлялась каждый день в смысле чистоты и отсутствия: там, где обычным мартом у ландшафта начинают проступать подробности и складки старости, в этом, регулярно подтираемом ластиком, погода начиналась как бы с нуля.
С обновления, спотыкаясь на пустоте.
Не надо грязи, говорили подмороженные города и подпоясовшаяся слобода, Победоносцеву бы понравилось.
Зато ночи стали блистающими и злыми как нержавеющая сталь: не такие длинные как зимой, тем не менее, ночи эти каждый раз уходили не побеждёнными. Не повреждёнными.
Сильнее
Снимки февральского сада, АМЗ, 2022
lj_paslen
02-04-2022 17:17
Все ритмы сбиты - фотоподборки, которые обычно я делаю в первой декаде каждого месяца (если честно - то, чтобы поскорее от них избавиться) доползли до конца марта, а я и не заметил.
Апрель начался с ледяного дождя, который, собственно, и есть псевдоним непогоды, когда ветер жесток и колюч, под ногами хлюпает и скользко одновременно; ноги разъезжаются вместе с извилинами, куда уже которую неделю пытаешься собрать несобираемое: быть не может!
Этого попросту не может быть, но оно есть и никуда не уходит, хотя и постоянно не мелькает перед глазами: гибридная война движется по нутрянке словно по географическому атласу, никому не надо объяснять, что физиологическое отождествление тела с полем боя накрывает каждого помятого.
Политика смешала все карты, разрушила все планы и жизненные привычки, нависая над каждым делом, над каждой минутой: ковид на фоне войны кажется детской игрушкой (да только специализированный тэг не откроешь с такой же лёгкостью), поломатой, но всё ещё потенциально опасной (который день непонятна судьба исчезнувшего Шойгу, умершего или не умершего Жириновского), так как если посмотреть на графики, которые все забыли за более горячими и кровососущими новостями, заражаемость не падает, но снова растёт: Челябинская область (чего с нами не было раньше) вплотную приблизилась к "лидирующей десятке".
Я вновь читаю книги, но смотрю как бы между строк.
Не в том смысле, что прозреваю нечто тайное, спелёнутое авторами в подтекстах (хотя и это тоже), просто взгляд, обращённый внутрь, всегда рассеян и словно бы не достигает поля текста в прежнем концентрированном виде.
Нервные окончания живут в притупленном состоянии - точно подпритушенные, когда непонятно, то ли их и ими очаги возгорания тушили, то ли об них (вижу эти нервные окончания в виде плавных перил с запекшимся, вспухшим пузырями, да так и остывшим пластиком), раскрошенных...
Да-да, со вчерашнего дня принимаю (второй раз уже) "Ноотроп", купленный на северке, пока маме в стоматологии рвали зубы.
Что поделать если война больше всего напоминает болезнь - причем такую, целью которой является сама болезнь и саморазрушение.
Погода в доме неостановимо меняется, хотя все еще незаметно - движение связано с перемещением воздушных масс, а они как подтёртыпластиком ластиком.
Вся нагрузка февраля имеет внутреннюю фактуру, все движения его под спудом плавных очертаний, пока только тренирующих поры апельсинов-альбиносов.
В последней четверти ухнуло, обвалилось, отделив нас от материка, но пока мы этого не поняли, февраль-то и истёк промежуточной оттепелью, которая теперь обязательно войдёт в историю.
Тогда внезапно показалось, что тёплые атлантические ветры есть норма нашей жизни, февраль - опора парникового эффекта, внутри которого вырабатывается повышенная влажность, необходимая для тропических ливней, и мы теперь будем жить в соединении с другими теплыми течениями как нити гобелена.
ЩАЗЗЗЗ промолвил ржавый таз...
...тепло перерубили вот как у нас перерубят скоро интернет-провода - одним взмахом топора, опустился железный занавес и это я не герменевтические способности цензуры испытываю, но пишу репортаж о погодных метаморфозах месяца, который был последним мирным месяцем - то есть, последней стоянкой, остановкой старого мира, ныне ведь уже не существующего, раз всё сдвинуто со скрипом, скрежетом и разрушениями.
Старый мир - лучше новых двух, шутили у нас на филологическом факультете времен Перестройки, пытаясь выпускать одноименную газету сугубо литературного содержания (то была пора когда до журналов возможности не дорастали и можно было выпускать только газеты, точнее, листовки такие...), кто еще помнит эту игру в коллективного Гумилёва, только-только вышедшего тогда из-под запрета?
Кажется, вот что теперь к концу подходит вместе с этим февралём.
Который теперь ниже нижнего дна теперь оказался.
Низина и есть февраль, дно мёртвой лощины, занесенное плотным снегом, меняющим ландшафтную линию до неузнавания: когда лёд растает всё который раз изменится, жальв эту пору прекрасную жить не придётся ни мне ни тебе всю эту прель отслеживать некому...
...да и некогда: сил в феврале у всех мало.
А просто от того, что никто пока не знает, что ждёт всех нас в марте.
В апреле...
В мае, на который я вовсе смотрю со страхом....
Читать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Все ритмы сбиты - фотоподборки, которые обычно я делаю в первой декаде каждого месяца (если честно - то, чтобы поскорее от них избавиться) доползли до конца марта, а я и не заметил.
Апрель начался с ледяного дождя, который, собственно, и есть псевдоним непогоды, когда ветер жесток и колюч, под ногами хлюпает и скользко одновременно; ноги разъезжаются вместе с извилинами, куда уже которую неделю пытаешься собрать несобираемое: быть не может!
Этого попросту не может быть, но оно есть и никуда не уходит, хотя и постоянно не мелькает перед глазами: гибридная война движется по нутрянке словно по географическому атласу, никому не надо объяснять, что физиологическое отождествление тела с полем боя накрывает каждого помятого.
Политика смешала все карты, разрушила все планы и жизненные привычки, нависая над каждым делом, над каждой минутой: ковид на фоне войны кажется детской игрушкой (да только специализированный тэг не откроешь с такой же лёгкостью), поломатой, но всё ещё потенциально опасной (который день непонятна судьба исчезнувшего Шойгу, умершего или не умершего Жириновского), так как если посмотреть на графики, которые все забыли за более горячими и кровососущими новостями, заражаемость не падает, но снова растёт: Челябинская область (чего с нами не было раньше) вплотную приблизилась к "лидирующей десятке".
Я вновь читаю книги, но смотрю как бы между строк.
Не в том смысле, что прозреваю нечто тайное, спелёнутое авторами в подтекстах (хотя и это тоже), просто взгляд, обращённый внутрь, всегда рассеян и словно бы не достигает поля текста в прежнем концентрированном виде.
Нервные окончания живут в притупленном состоянии - точно подпритушенные, когда непонятно, то ли их и ими очаги возгорания тушили, то ли об них (вижу эти нервные окончания в виде плавных перил с запекшимся, вспухшим пузырями, да так и остывшим пластиком), раскрошенных...
Да-да, со вчерашнего дня принимаю (второй раз уже) "Ноотроп", купленный на северке, пока маме в стоматологии рвали зубы.
Что поделать если война больше всего напоминает болезнь - причем такую, целью которой является сама болезнь и саморазрушение.
Погода в доме неостановимо меняется, хотя все еще незаметно - движение связано с перемещением воздушных масс, а они как подтёрты
Вся нагрузка февраля имеет внутреннюю фактуру, все движения его под спудом плавных очертаний, пока только тренирующих поры апельсинов-альбиносов.
В последней четверти ухнуло, обвалилось, отделив нас от материка, но пока мы этого не поняли, февраль-то и истёк промежуточной оттепелью, которая теперь обязательно войдёт в историю.
Тогда внезапно показалось, что тёплые атлантические ветры есть норма нашей жизни, февраль - опора парникового эффекта, внутри которого вырабатывается повышенная влажность, необходимая для тропических ливней, и мы теперь будем жить в соединении с другими теплыми течениями как нити гобелена.
ЩАЗЗЗЗ промолвил ржавый таз...
...тепло перерубили вот как у нас перерубят скоро интернет-провода - одним взмахом топора, опустился железный занавес и это я не герменевтические способности цензуры испытываю, но пишу репортаж о погодных метаморфозах месяца, который был последним мирным месяцем - то есть, последней стоянкой, остановкой старого мира, ныне ведь уже не существующего, раз всё сдвинуто со скрипом, скрежетом и разрушениями.
Старый мир - лучше новых двух, шутили у нас на филологическом факультете времен Перестройки, пытаясь выпускать одноименную газету сугубо литературного содержания (то была пора когда до журналов возможности не дорастали и можно было выпускать только газеты, точнее, листовки такие...), кто еще помнит эту игру в коллективного Гумилёва, только-только вышедшего тогда из-под запрета?
Кажется, вот что теперь к концу подходит вместе с этим февралём.
Который теперь ниже нижнего дна теперь оказался.
Низина и есть февраль, дно мёртвой лощины, занесенное плотным снегом, меняющим ландшафтную линию до неузнавания: когда лёд растает всё который раз изменится, жаль
...да и некогда: сил в феврале у всех мало.
А просто от того, что никто пока не знает, что ждёт всех нас в марте.
В апреле...
В мае, на который я вовсе смотрю со страхом....
Роман Михаила Кузмина "Покойница в доме" (1914/15)
lj_paslen
31-03-2022 15:30
Своим целительным противодотом этот роман Кузмина (ближайшие живописные аналогии к нему – как бы полусмытые пастели и «гобелены» Борисова-Мусатова) оказал на меня мощное терапевтическое воздействие, из-за чего я и решил написать о нем немного подробнее обычной аннотации.
Самое главное здесь – ощущение как от типичного кузминского стихотворения: ведь если «Покойницу в доме» свернуть в беглый конспект – выйдет что-то рифмованно-сюжетное, со скачкообразным монтажом, а если, напротив, среднестатистический стих Кузмина развернуть вширь всех подробностей – получится сюжетная проза, стилизованная под «неторопливых викторианцев».
Ну, то есть, это медленная и как бы задумчивая, интровертная наррация, постепенно раскрывающаяся лишь в одном возможном направлении и, следовательно, прямая как стрела, правда со всех сторон украшенная очаровательными вензелями да кружевом.
Матримониальная драма с элементами водевиля, «Покойница в доме» состоит из аккуратных главок одинакового размера и каждая из них – законченная мизансцена, именно таким конкретным (чётким и осязаемым) способом уравновешенная в читательском послевкусии с бесперебойной работой поэтических катренов.
И если переводить этот роман из прозаического агрегатного состояния на язык лирических жанров, то, скорее всего, следует говорить о балладе с ритмически повторяющимися риторическими фигурами.
С другой стороны, что особенно приятно и важно, технологическая предзаданность (сюжет здесь почти не обладает гибкостью, выстраиваясь в хребет, словно бы поражённый Болезнью Бехтерева) не обнажает рельефа дна и не скалит дёсны: совсем как в своём поэтическом творчестве, Кузмин украшает достаточно невыразительные фабульные стройматериалы органикой «естественного дыхания», свежестью лепки, чистотой деталей, взятых крупным планом под родченковским практически углом.
Заранее заданный ритм не бросается в глаза, как это водится в «прозе поэта», но ветрит на мета-уровне, поверх абзацев и даже отдельных эпизодов, что, разумеется, заставляет воспринимать «Покойницу» как сугубо модернистское, модерновое, ар-нувошное, вполне декадентское произведение, правда, адаптированное под беллетристический (читай: усреднённый) вкус.
Если нынешние «романисты» изначально адаптируют свои труды под киносценарии, то демоны популярности начала века хотели жирного журнального чтива: главный медиум конкретной эпохи всегда рулит, а интерес к кино придёт в стихи Кузмина уже достаточно скоро, но не теперь...
Их есть у меня, говорили кумиры читающей публики, в руках которых любые истории, вслед за «неоднозначностью репутаций», отбрасывают особенно длинные и беспокойные, многозначные тени вне какого бы то ни было источника света.
Например, в «Покойнице» действуют три сестры, причем, Ирина, одна из них – да ещё и по фамилии Прозорова умирает до начала сюжета, чтобы две других могли приехать из Германии и поселиться в ее семье.
Сестры София и Елена, ведут постоянные диалоги с мертвыми и поэтому чётко знают какую именно судьбу хочет их умершая сестра Ирина, своему мужу-вдовцу Павлу Ильичу, дочке Екатерине Павловне и сыну Сереже, начиная заправлять да беспределить в вдовьем доме…
…одна из них обрабатывает Екатерину Павловну на предмет выгодной женитьбы с человеком, целиком подверженным «мистическим переживаниям», другая становится любовницей Павла Ильича Прозорова…
Любые чеховские ассоциации, первым делом возникающие на дебютных страницах – манок ложный, уводящий в сторону, хотя, разумеется, и работающий на кратное увеличение внутри текста залежей жизненно важной суггестии.
Так как даже самые ложные ходы да норы наращивают в читательской голове ощущение объёма – хотя бы с помощью левых ассоциаций.
На самом-то деле бэкграунд «Покойницы» еще более затейлив, ибо передаёт расклад, сложившийся в «Башне» Вячеслава Иванова после смерти его жены Лидии Зиновьевой-Аннибал.
Их недавно изданная «НЛО» двухтомная (как я понимаю, третий том ещё подготавливается и в пути) переписка раскрывает неформатную историю и неформальную, весьма инфернальную связь нестандартной пары, постоянно отвлекавшейся на третьих и даже четвёртых лиц.
Увлекательное само по себе, чтение этого собрания корреспонденции кочевого периода, предшествующего оседлой петербургской совместной жизни, являет гремучую смесь безграничной эротики и мистических дерзаний, котораяЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Своим целительным противодотом этот роман Кузмина (ближайшие живописные аналогии к нему – как бы полусмытые пастели и «гобелены» Борисова-Мусатова) оказал на меня мощное терапевтическое воздействие, из-за чего я и решил написать о нем немного подробнее обычной аннотации.
Самое главное здесь – ощущение как от типичного кузминского стихотворения: ведь если «Покойницу в доме» свернуть в беглый конспект – выйдет что-то рифмованно-сюжетное, со скачкообразным монтажом, а если, напротив, среднестатистический стих Кузмина развернуть вширь всех подробностей – получится сюжетная проза, стилизованная под «неторопливых викторианцев».
Ну, то есть, это медленная и как бы задумчивая, интровертная наррация, постепенно раскрывающаяся лишь в одном возможном направлении и, следовательно, прямая как стрела, правда со всех сторон украшенная очаровательными вензелями да кружевом.
Матримониальная драма с элементами водевиля, «Покойница в доме» состоит из аккуратных главок одинакового размера и каждая из них – законченная мизансцена, именно таким конкретным (чётким и осязаемым) способом уравновешенная в читательском послевкусии с бесперебойной работой поэтических катренов.
И если переводить этот роман из прозаического агрегатного состояния на язык лирических жанров, то, скорее всего, следует говорить о балладе с ритмически повторяющимися риторическими фигурами.
С другой стороны, что особенно приятно и важно, технологическая предзаданность (сюжет здесь почти не обладает гибкостью, выстраиваясь в хребет, словно бы поражённый Болезнью Бехтерева) не обнажает рельефа дна и не скалит дёсны: совсем как в своём поэтическом творчестве, Кузмин украшает достаточно невыразительные фабульные стройматериалы органикой «естественного дыхания», свежестью лепки, чистотой деталей, взятых крупным планом под родченковским практически углом.
Заранее заданный ритм не бросается в глаза, как это водится в «прозе поэта», но ветрит на мета-уровне, поверх абзацев и даже отдельных эпизодов, что, разумеется, заставляет воспринимать «Покойницу» как сугубо модернистское, модерновое, ар-нувошное, вполне декадентское произведение, правда, адаптированное под беллетристический (читай: усреднённый) вкус.
Если нынешние «романисты» изначально адаптируют свои труды под киносценарии, то демоны популярности начала века хотели жирного журнального чтива: главный медиум конкретной эпохи всегда рулит, а интерес к кино придёт в стихи Кузмина уже достаточно скоро, но не теперь...
Их есть у меня, говорили кумиры читающей публики, в руках которых любые истории, вслед за «неоднозначностью репутаций», отбрасывают особенно длинные и беспокойные, многозначные тени вне какого бы то ни было источника света.
Например, в «Покойнице» действуют три сестры, причем, Ирина, одна из них – да ещё и по фамилии Прозорова умирает до начала сюжета, чтобы две других могли приехать из Германии и поселиться в ее семье.
Сестры София и Елена, ведут постоянные диалоги с мертвыми и поэтому чётко знают какую именно судьбу хочет их умершая сестра Ирина, своему мужу-вдовцу Павлу Ильичу, дочке Екатерине Павловне и сыну Сереже, начиная заправлять да беспределить в вдовьем доме…
…одна из них обрабатывает Екатерину Павловну на предмет выгодной женитьбы с человеком, целиком подверженным «мистическим переживаниям», другая становится любовницей Павла Ильича Прозорова…
Любые чеховские ассоциации, первым делом возникающие на дебютных страницах – манок ложный, уводящий в сторону, хотя, разумеется, и работающий на кратное увеличение внутри текста залежей жизненно важной суггестии.
Так как даже самые ложные ходы да норы наращивают в читательской голове ощущение объёма – хотя бы с помощью левых ассоциаций.
На самом-то деле бэкграунд «Покойницы» еще более затейлив, ибо передаёт расклад, сложившийся в «Башне» Вячеслава Иванова после смерти его жены Лидии Зиновьевой-Аннибал.
Их недавно изданная «НЛО» двухтомная (как я понимаю, третий том ещё подготавливается и в пути) переписка раскрывает неформатную историю и неформальную, весьма инфернальную связь нестандартной пары, постоянно отвлекавшейся на третьих и даже четвёртых лиц.
Увлекательное само по себе, чтение этого собрания корреспонденции кочевого периода, предшествующего оседлой петербургской совместной жизни, являет гремучую смесь безграничной эротики и мистических дерзаний, которая
Монографии о Михаиле Кузмине Н. Богомолова (1995), а так же Н. Богомолова с Дж. Малмастадом (1996)
lj_paslen
27-03-2022 09:21
Чтобы понять и хотя бы отчасти выделить авторские (личностные) особенности Николая Богомолова из его публикаций, выдержанных в намеренно нейтральном стилистическом регистре, можно сравнить его метод и манеру с другими публикациями о Михаиле Кузмине.
Например, с книгой Джона Э. Малмстада «Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха» («НЛО», 1996), позже перестроенной в жизнеописание для «ЖЗЛ», где оно благополучно и вышло («Молодая гвардия», 2013).
Очень уж тематически и методологически, что ли, она рифмуется с богомоловским сборником «Михаил Кузмин: статьи и материалы» («НЛО», 1995), несмотря на принципиальную композиционную разницу.
Первая книга состоит из шести равновеликих глав, как бы равномерно (на самом деле, не очень) распределяющих основные фактические и творческие вехи жизни поэта.
Особое внимание, разумеется, уделяя дореволюционной части биографии Кузмина с вкраплением достаточно объёмных документов из переписки юного Миши с другом детства Юшей, то есть, будущим наркомом иностранных дел большевистской России Георгием Чичериным.
Эта компоновка литературоведческого текста вокруг документов (или интерпретаций) напоминает крупные кинопланы, в стиле Тарковского меланхолически зависающие (тормозящие, подвешивающие и без того не бойкий нарратив) на дольше, чем нужно.
Вторая из этих книг открывается сверхплотным исследовательским текстуальным ядром, концентрирующим «труды и дни» Кузмина в произведении под названием «Маленькая монография», так понравившимся коллегам Николая Алексеевича (что охраняем – то и имеем), что они провозгласили его открывателем нового жанра гуманитарного повествования, превышающего объёмом «обычную» статью, но не дотягивающего до формата отдельного (самостоятельного, вне обязательных расширительных контекстов) издания. Когда публикация возможна только если в купе с другими статьями по теме и первопубликациями архивных документов.
В книге 1995 года Богомолов именно так и поступает.
Помимо «Маленькой монографии» с подзагом «Любовь – всегдашняя моя вера…», в сборник вошло еще семь статей, максимально полно раскрывающих «отдельные аспекты», в основном, опять же относящиеся к «первой половине» жизни Кузмина, его досоветскому творчеству и частному существованию.
Годам формирования и становления, бури и натиска, поэзии и правды.
По сути, это такие же отдельные, повествовательные главы, как в книге у Малмстада (к ней, впрочем, Богомолов имеет самое непосредственное отношение и обозначен на обложке соавтором, правда, добавившим свой вклад на уровне дополнительной фактуры, а не композиции и строения-настроения – в предисловии к ней так и зафиксировано: «Наша книга создавалась двумя авторами в реальном сотворчестве. В основу ее положена большая (300 страниц) статья Дж. Малмстада, предваряющая третий том «Собрания стихов», но очень значительно переработанная с учётом новых материалов, как опубликованных в самых различных изданиях, так и прочитанными обоими авторами в архивах…»), образующие вполне цельный (непрерывный) биографический нарратив.
Статьи «Литературная репутация и эпоха» о самом начале публичной известности Кузмина и «вхождении в литературный мир»; «Петербургские гафизисты» – о его участии в вечерах ивановской «Башни», «Кузмин осенью 1907 года», рассказывающей об одном из узловых моментов творческой жизни поэта и, наконец, «Автобиографическое начало в раннем творчестве Кузмина», включающем трактовки не только прозы, но и поэзии, как раз и составляют «дореволюционный», наиболее разработанный, размятый (не только Богомоловым) тематический блок.
Сборник продолжают три статьи о зрелых годах и «позднем периоде», смятом в книге Малмстада скороговоркой. Поэтому тексты «Из комментария к стихам двадцатых годов», «Отрывки из прочитанных романов» и «Вокруг “Форели”» имеют для меня особую ценность.
В монографии «Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха» неоднократно подчеркивалось, что специфика советского существования (поэт умер в начале 1936 года, в самом что ни на есть эпицентре сталинского террора) способствовала разоруЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Чтобы понять и хотя бы отчасти выделить авторские (личностные) особенности Николая Богомолова из его публикаций, выдержанных в намеренно нейтральном стилистическом регистре, можно сравнить его метод и манеру с другими публикациями о Михаиле Кузмине.
Например, с книгой Джона Э. Малмстада «Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха» («НЛО», 1996), позже перестроенной в жизнеописание для «ЖЗЛ», где оно благополучно и вышло («Молодая гвардия», 2013).
Очень уж тематически и методологически, что ли, она рифмуется с богомоловским сборником «Михаил Кузмин: статьи и материалы» («НЛО», 1995), несмотря на принципиальную композиционную разницу.
Первая книга состоит из шести равновеликих глав, как бы равномерно (на самом деле, не очень) распределяющих основные фактические и творческие вехи жизни поэта.
Особое внимание, разумеется, уделяя дореволюционной части биографии Кузмина с вкраплением достаточно объёмных документов из переписки юного Миши с другом детства Юшей, то есть, будущим наркомом иностранных дел большевистской России Георгием Чичериным.
Эта компоновка литературоведческого текста вокруг документов (или интерпретаций) напоминает крупные кинопланы, в стиле Тарковского меланхолически зависающие (тормозящие, подвешивающие и без того не бойкий нарратив) на дольше, чем нужно.
Вторая из этих книг открывается сверхплотным исследовательским текстуальным ядром, концентрирующим «труды и дни» Кузмина в произведении под названием «Маленькая монография», так понравившимся коллегам Николая Алексеевича (что охраняем – то и имеем), что они провозгласили его открывателем нового жанра гуманитарного повествования, превышающего объёмом «обычную» статью, но не дотягивающего до формата отдельного (самостоятельного, вне обязательных расширительных контекстов) издания. Когда публикация возможна только если в купе с другими статьями по теме и первопубликациями архивных документов.
В книге 1995 года Богомолов именно так и поступает.
Помимо «Маленькой монографии» с подзагом «Любовь – всегдашняя моя вера…», в сборник вошло еще семь статей, максимально полно раскрывающих «отдельные аспекты», в основном, опять же относящиеся к «первой половине» жизни Кузмина, его досоветскому творчеству и частному существованию.
Годам формирования и становления, бури и натиска, поэзии и правды.
По сути, это такие же отдельные, повествовательные главы, как в книге у Малмстада (к ней, впрочем, Богомолов имеет самое непосредственное отношение и обозначен на обложке соавтором, правда, добавившим свой вклад на уровне дополнительной фактуры, а не композиции и строения-настроения – в предисловии к ней так и зафиксировано: «Наша книга создавалась двумя авторами в реальном сотворчестве. В основу ее положена большая (300 страниц) статья Дж. Малмстада, предваряющая третий том «Собрания стихов», но очень значительно переработанная с учётом новых материалов, как опубликованных в самых различных изданиях, так и прочитанными обоими авторами в архивах…»), образующие вполне цельный (непрерывный) биографический нарратив.
Статьи «Литературная репутация и эпоха» о самом начале публичной известности Кузмина и «вхождении в литературный мир»; «Петербургские гафизисты» – о его участии в вечерах ивановской «Башни», «Кузмин осенью 1907 года», рассказывающей об одном из узловых моментов творческой жизни поэта и, наконец, «Автобиографическое начало в раннем творчестве Кузмина», включающем трактовки не только прозы, но и поэзии, как раз и составляют «дореволюционный», наиболее разработанный, размятый (не только Богомоловым) тематический блок.
Сборник продолжают три статьи о зрелых годах и «позднем периоде», смятом в книге Малмстада скороговоркой. Поэтому тексты «Из комментария к стихам двадцатых годов», «Отрывки из прочитанных романов» и «Вокруг “Форели”» имеют для меня особую ценность.
В монографии «Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха» неоднократно подчеркивалось, что специфика советского существования (поэт умер в начале 1936 года, в самом что ни на есть эпицентре сталинского террора) способствовала разору
Двухтомные "Разыскания в области литературы ХХ века" Николая Богомолова, "НЛО", 2021
lj_paslen
24-03-2022 23:58
В Советском Союзе «серебряным веком» занимались вот примерно как переводами с иностранных языков для расширения границ возможного.
Репетитор по английскому, готовившая меня к экзаменам, никогда не бывала в Англии.
Обладая идеальным оксфордским, она видела сны на английском, а еще каждые полгода ставила со студентами спектакли по Шекспиру и Уайльду.
Короче, сублимировала как могла.
В каждой интеллигентской библиотеке как столп и утверждение истины стояли три собрания сочинений «поэтов серебряного века», лишь по касательной цеплявшие коренные интересы внутренних эмигрантов: Брюсов, Блок и Маяковский.
Мне они казались априори прохладными авторами, выстуженными изнутри академическими подходами.
Тогда я еще не понимал, что петитная часть примечаний, нависавших над «корпусом основных текстов», не просто кормила, но спасала поколения узкоколейщиков, жизни положивших на «образ Родины в стихах крестьянских поэтов круга Спиридона Дрожжина».
До занятий какой-нибудь безыдейной Еленой Гуро нужно было еще дослужиться: Лидия Яковлевна Гинзбург неслучайно большую часть жизни занималась Герценым, революционные заслуги которого, отмеченные Лениным (фрагменты его статьи «Памяти Герцена» меня заставляли в школе заучивать наизусть, о чем, между прочим, я совершенно не жалею), позволяли ей заниматься «промежуточными жанрами», зацепившись за странное композиционное решение «Былого и дум».
Предметы двойного назначения, впрочем, были особой специализацией советской экономики.
Не зря же после развала совка совсем пропали (вытесненные спагетти) макароны, изготавливаемые на тех же станках, что и стволы.
Блок был принят большевиками за «Русь-жену», «Скифы» и, разумеется, за «Двенадцать», тоже ведь поэму с двойными, прямо противоположными прочтениями.
«Гений труда» Брюсов пришёлся к двору из-за своего нескончаемого административного восторга, позволявшего ему институализироваться при любой власти.
Это теперь он, впрочем как и Вяч. Иванов, кажется высохшим изнутри, окончательно мумифицированным и интересным чисто для галочки всеведенья, а тогда, как показывают многочисленные публикации, разысканные и собранные Николаем Богомоловым, брюсовский культ существовал вполне автономно от его носителя.
Советские инстанции видели их «осколками старого мира» и «иностранными спецами», перешедшими на нашу сторону, тогда как антисоветски настроенные отщепенцы чтили их отцами-основателями символизма или же младосимволистами.
Зато это именно Блок стал для меня школой понимания, что одни и те же слова в старинных и современных книгах значат разное.
Так как кроме музыки, я ничего особого у Блока поначалу не находил, а музыкой наивного читателя поэзии не удивишь – ему практически всё звучит.
Поэзия начинается с музыки как с основы, когда важнее не смысл, но «мычание», поэтому я думал, что если отнять у Блока «музыку», что останется?
Лужа асфальтовой воды?
Дело даже не аллюзиях и реминисценциях, но ином агрегатном состоянии словаря.
В том, что Михаил Алленов объяснил на примере врубелевской речи Блока: «То, как сформулировано Блоком достойно внимания не столько своей обдуманностью, изысканностью, сколько достоверностью свидетельского показания: ему, хотя и младшему, но всё же современнику Врубеля, внятны были отношения имен, слов, вещей, явлений, ощущения связи которых со временем утрачивается…» («Тексты о текстах», 194)
Про Маяковского, назначенного Сталиным главным поэтом эпохи, всё еще более понятно и очевидно.
Понятие «стихотворного паровоза» изобретут гораздо позже, однако, отдав должное поэмам «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо», можно было углубиться в футуризм и даже, если будет позволено, кубофутуризм.
Ведь Маяковский был материи истории ценен не столько как горлопан, сколько как футурист в жолтой блузе и один из многих, начинавших «на рубеже веков».
Потому что где один, там много: к каждому из классиков легитимно прилагаются попутчики и соратники.Читать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
В Советском Союзе «серебряным веком» занимались вот примерно как переводами с иностранных языков для расширения границ возможного.
Репетитор по английскому, готовившая меня к экзаменам, никогда не бывала в Англии.
Обладая идеальным оксфордским, она видела сны на английском, а еще каждые полгода ставила со студентами спектакли по Шекспиру и Уайльду.
Короче, сублимировала как могла.
В каждой интеллигентской библиотеке как столп и утверждение истины стояли три собрания сочинений «поэтов серебряного века», лишь по касательной цеплявшие коренные интересы внутренних эмигрантов: Брюсов, Блок и Маяковский.
Мне они казались априори прохладными авторами, выстуженными изнутри академическими подходами.
Тогда я еще не понимал, что петитная часть примечаний, нависавших над «корпусом основных текстов», не просто кормила, но спасала поколения узкоколейщиков, жизни положивших на «образ Родины в стихах крестьянских поэтов круга Спиридона Дрожжина».
До занятий какой-нибудь безыдейной Еленой Гуро нужно было еще дослужиться: Лидия Яковлевна Гинзбург неслучайно большую часть жизни занималась Герценым, революционные заслуги которого, отмеченные Лениным (фрагменты его статьи «Памяти Герцена» меня заставляли в школе заучивать наизусть, о чем, между прочим, я совершенно не жалею), позволяли ей заниматься «промежуточными жанрами», зацепившись за странное композиционное решение «Былого и дум».
Предметы двойного назначения, впрочем, были особой специализацией советской экономики.
Не зря же после развала совка совсем пропали (вытесненные спагетти) макароны, изготавливаемые на тех же станках, что и стволы.
Блок был принят большевиками за «Русь-жену», «Скифы» и, разумеется, за «Двенадцать», тоже ведь поэму с двойными, прямо противоположными прочтениями.
«Гений труда» Брюсов пришёлся к двору из-за своего нескончаемого административного восторга, позволявшего ему институализироваться при любой власти.
Это теперь он, впрочем как и Вяч. Иванов, кажется высохшим изнутри, окончательно мумифицированным и интересным чисто для галочки всеведенья, а тогда, как показывают многочисленные публикации, разысканные и собранные Николаем Богомоловым, брюсовский культ существовал вполне автономно от его носителя.
Советские инстанции видели их «осколками старого мира» и «иностранными спецами», перешедшими на нашу сторону, тогда как антисоветски настроенные отщепенцы чтили их отцами-основателями символизма или же младосимволистами.
Зато это именно Блок стал для меня школой понимания, что одни и те же слова в старинных и современных книгах значат разное.
Так как кроме музыки, я ничего особого у Блока поначалу не находил, а музыкой наивного читателя поэзии не удивишь – ему практически всё звучит.
Поэзия начинается с музыки как с основы, когда важнее не смысл, но «мычание», поэтому я думал, что если отнять у Блока «музыку», что останется?
Лужа асфальтовой воды?
Дело даже не аллюзиях и реминисценциях, но ином агрегатном состоянии словаря.
В том, что Михаил Алленов объяснил на примере врубелевской речи Блока: «То, как сформулировано Блоком достойно внимания не столько своей обдуманностью, изысканностью, сколько достоверностью свидетельского показания: ему, хотя и младшему, но всё же современнику Врубеля, внятны были отношения имен, слов, вещей, явлений, ощущения связи которых со временем утрачивается…» («Тексты о текстах», 194)
Про Маяковского, назначенного Сталиным главным поэтом эпохи, всё еще более понятно и очевидно.
Понятие «стихотворного паровоза» изобретут гораздо позже, однако, отдав должное поэмам «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо», можно было углубиться в футуризм и даже, если будет позволено, кубофутуризм.
Ведь Маяковский был материи истории ценен не столько как горлопан, сколько как футурист в жолтой блузе и один из многих, начинавших «на рубеже веков».
Потому что где один, там много: к каждому из классиков легитимно прилагаются попутчики и соратники.
Мои твиты (4)
lj_paslen
19-03-2022 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Сб, 00:01: Дую на воду и мне показалось или продавцы, а так же работники торговли («товароведы») действительно как-то приосанились в последние дни?
- Сб, 00:43: Автор всегда прав.
- Сб, 02:24: Странно, конечно, звучит, но я уже пару раз ловил себя на том, что погода влияет на политику и войну может (должно!) прекратить тепло всерасширяющейся весны. Точно все, что происходит теперь связано с холодом, снегом и непогодой.
- Сб, 03:11: Поэзия устроена так, что как бы даёт напрокат свои достижения. Мол, я найду, сформулирую, сделаю для того, чтобы вам этим вагончиком можно было попользоваться, а позже вернуть обратно на базу. Ну, или как фрак или рубище напрокат…
- Вс, 00:30: Сахар как новая колбаса https://t.co/6Ph7xJqzCi
- Вс, 03:50: Пропаганда ВСЕГДА зеркалит, вытаскивая на поверхность подсознание властного дискурса. Поразительно, конечно, как этого не замечают «массы».
- Вс, 16:49: Прекрасная ("широкоформатная как когда-то") статья Елены Соловьевой "Писатели поехали" в февральском "Новом мире", посвящённая травелогам Андрея Левкина, Дмитрия Данилова и моему "Желанию быть городом" как экспериментам по расширению модернистского письма. https://t.co/xJFZincMzx
- Вс, 21:31: Принуждение к длительному коллективному переживанию - что может быть тоталитарнее?
- Вт, 00:38: Все ворожат, кто как умеет. На Урале сутки уже идёт очистительный снег. Зима и война должны скоро закончиться.
Снимки посёлка Автоматно-Механического Завода с высоты февраля 2022 года
lj_paslen
17-03-2022 22:30
Сидел в Инстаграме (почти напоследок) и смотрел снимки разноцветных домиков в Бурано из дневника Мити Волчека, думал о том, какие они наглядно хрупкие, особенно если перед лицом нынешней опасности бомбежек, а то и ядерного удара, про который нам рассказывают теперь практически ежедневно.
Чем гаже здесь тем больше хочется в Италию, а после смотришь за окно на свой посёлок и он тоже видится хрупким и уязвимым для войны, так как любые города и населённые пункты - про жизнь и вещество жизни, а не про смерть и разрушение, поэтому какая разница, Бурано или АМЗ, если суть у размышлений и эмоций одна и та же?
Просто в Бурано декорации поярче, поинтенсивнее и мысли, ими порождаемые, звучат слегка афористичнее типовой уральской застройки.
Ну, да, декорации это важно, в том числе, для интенсивности переживаний.
Но только до какого-то момента, который, как теперь оказывается, мы перешагнули или сейчас как раз перешагиваем.
Нога уже занесена...
Конечно, это испытание всех твоих систем на прочность.
Всех твоих догадок и открытий, ценностей и приоритетов.
Считается, что мыслитель должен доказывать правоту своих теорий практикой всей своей жизни. Но возникают моменты, когда в подтверждении своих практик нуждаются и "самые простые люди".
Хотя бы для того, чтобы иметь возможность сделать следующий шаг.
Или даже попросту остаться на месте.
На своём, друзья, месте.
Так как Бурано - место чужое, оно и работает как чужое и как не здесь, создавая смысловую разницу - перепад агрегатных состояний, становящийся смысловым, ну, или каким угодно, поскольку монохром жизни (вот как у Канта или английских джентельменов) - это же совсем другое состояние мыслительной материи, создающее совершенно иные, безакцентные акценты.
Постмодерная жизнь наглядно полистилистична и многоэтажна, раз уж мы ни на секунду не остаёмся в тишине или в темноте, постоянно бомбордируемые впечатлениями не просто из самых разных стилистик, но и из различных (порой, противоположных раннее, вот как классика и попс) сфер деятельности, складываясь в неостановимый, постоянно возобновляемый узор.
Сквозь него проступает мой посёлок - довоенный в самом начале февраля и прифронтовой (так как вся Россия - наш сад) в конце месяца, между двумя этими сторонами одного АМЗ, в том числе, тусклое стекло языка.
"Спецоперация", которую стремятся сделать эвфемизмом и синонимом войны самым что ни на есть прямым способом констатирует чрезвычайность нынешней ситуации, так как "специальное" и есть "чрезвычайное", нерядовое, выходящее за пределы обыденного.
Пытаясь спрятать войну за эвфемизмом управляющая организация невольно выставляет акцент на другой стороне своей работы - необольшевизме, чьей важнейшей подпоркой и обязательной составляющей была "чрезвычайная комиссия", ну или ЧК.
То самое ЧК, которое победило страну страхом, на котором СССР и держался, пока ЧК преображалось в ГПУ, НКВД, КГБ и ФСБ...
То самое ЧК, которое подстраховывало неофеодальные, консервативные преобразования, базировавшиеся на неуважении прав и свобод отдельной личности и частной собственности, оказывающихся прямо противоположным полюсом того, что творили большевики.
Язык в неумелых руках всегда проговаривается до состояния правды и если сейчас, пока в Украине идут бои и гибнут люди, лингвистические обстоятельства кажутся третьестепенными, то в ситуации когда посёлок АМЗ станет по-настоящему свободен, именно лингвистические изыскания, способные подниматься до символических, а то и метафизических обобщений, открывают реальную перспективу реальных, а не фантомных действий.
В том числе и политических, идеологических, официально историософских.
Нынешняя война в Украине (ибо бои идут действительно внутри Украины, то есть в ней, а не на ней) была бы невозможна, если бы в 90-х состоялся суд над КПСС, если бы у общества не возникла база и фундамент опоры на официальное решение и официальные оценки преступного небрежения правами людей и воцарением антигуманного, то есть самого что ни на есть бесчеловечного, гуманизма ("лес рубят - щепки летят", "если враг не сдаётся - его уничтожают", "кто не с нами тот против нас" и прочий коммунистический кал)...
О том, что Украина была тогда частью СССР говорить сейчас неполиткорректно, но это показывает, что мы растём из одного и того же...
Как должное мы восприняли в конце ХХ века бескровность имперского развала.
Но, какЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Сидел в Инстаграме (почти напоследок) и смотрел снимки разноцветных домиков в Бурано из дневника Мити Волчека, думал о том, какие они наглядно хрупкие, особенно если перед лицом нынешней опасности бомбежек, а то и ядерного удара, про который нам рассказывают теперь практически ежедневно.
Чем гаже здесь тем больше хочется в Италию, а после смотришь за окно на свой посёлок и он тоже видится хрупким и уязвимым для войны, так как любые города и населённые пункты - про жизнь и вещество жизни, а не про смерть и разрушение, поэтому какая разница, Бурано или АМЗ, если суть у размышлений и эмоций одна и та же?
Просто в Бурано декорации поярче, поинтенсивнее и мысли, ими порождаемые, звучат слегка афористичнее типовой уральской застройки.
Ну, да, декорации это важно, в том числе, для интенсивности переживаний.
Но только до какого-то момента, который, как теперь оказывается, мы перешагнули или сейчас как раз перешагиваем.
Нога уже занесена...
Конечно, это испытание всех твоих систем на прочность.
Всех твоих догадок и открытий, ценностей и приоритетов.
Считается, что мыслитель должен доказывать правоту своих теорий практикой всей своей жизни. Но возникают моменты, когда в подтверждении своих практик нуждаются и "самые простые люди".
Хотя бы для того, чтобы иметь возможность сделать следующий шаг.
Или даже попросту остаться на месте.
На своём, друзья, месте.
Так как Бурано - место чужое, оно и работает как чужое и как не здесь, создавая смысловую разницу - перепад агрегатных состояний, становящийся смысловым, ну, или каким угодно, поскольку монохром жизни (вот как у Канта или английских джентельменов) - это же совсем другое состояние мыслительной материи, создающее совершенно иные, безакцентные акценты.
Постмодерная жизнь наглядно полистилистична и многоэтажна, раз уж мы ни на секунду не остаёмся в тишине или в темноте, постоянно бомбордируемые впечатлениями не просто из самых разных стилистик, но и из различных (порой, противоположных раннее, вот как классика и попс) сфер деятельности, складываясь в неостановимый, постоянно возобновляемый узор.
Сквозь него проступает мой посёлок - довоенный в самом начале февраля и прифронтовой (так как вся Россия - наш сад) в конце месяца, между двумя этими сторонами одного АМЗ, в том числе, тусклое стекло языка.
"Спецоперация", которую стремятся сделать эвфемизмом и синонимом войны самым что ни на есть прямым способом констатирует чрезвычайность нынешней ситуации, так как "специальное" и есть "чрезвычайное", нерядовое, выходящее за пределы обыденного.
Пытаясь спрятать войну за эвфемизмом управляющая организация невольно выставляет акцент на другой стороне своей работы - необольшевизме, чьей важнейшей подпоркой и обязательной составляющей была "чрезвычайная комиссия", ну или ЧК.
То самое ЧК, которое победило страну страхом, на котором СССР и держался, пока ЧК преображалось в ГПУ, НКВД, КГБ и ФСБ...
То самое ЧК, которое подстраховывало неофеодальные, консервативные преобразования, базировавшиеся на неуважении прав и свобод отдельной личности и частной собственности, оказывающихся прямо противоположным полюсом того, что творили большевики.
Язык в неумелых руках всегда проговаривается до состояния правды и если сейчас, пока в Украине идут бои и гибнут люди, лингвистические обстоятельства кажутся третьестепенными, то в ситуации когда посёлок АМЗ станет по-настоящему свободен, именно лингвистические изыскания, способные подниматься до символических, а то и метафизических обобщений, открывают реальную перспективу реальных, а не фантомных действий.
В том числе и политических, идеологических, официально историософских.
Нынешняя война в Украине (ибо бои идут действительно внутри Украины, то есть в ней, а не на ней) была бы невозможна, если бы в 90-х состоялся суд над КПСС, если бы у общества не возникла база и фундамент опоры на официальное решение и официальные оценки преступного небрежения правами людей и воцарением антигуманного, то есть самого что ни на есть бесчеловечного, гуманизма ("лес рубят - щепки летят", "если враг не сдаётся - его уничтожают", "кто не с нами тот против нас" и прочий коммунистический кал)...
О том, что Украина была тогда частью СССР говорить сейчас неполиткорректно, но это показывает, что мы растём из одного и того же...
Как должное мы восприняли в конце ХХ века бескровность имперского развала.
Но, как
Мои твиты (5)
lj_paslen
17-03-2022 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Ср, 21:58: Поверх пены новостей, помех, слухов, фейков прет ядреная (ядерная почти) энергия духа истории - мощного, неумолимого, надиндивидуального потока, опаляющего всех посмевших сидеть на его огненных берегах. Ощущение как в аду, но именно оно и даёт силы барахтаться в этой реке дальше.
Мои публикации в Instagram за 15 марта 2022
lj_paslen
16-03-2022 00:08
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои твиты
lj_paslen
15-03-2022 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Вт, 01:38: Историческое время появляется когда п(р)оявляются его герои. Марина Овсянникова - это ведь в истории теперь и навсегда! https://t.co/MsLDWfXohr
Мои публикации в Instagram за 14 марта 2022
lj_paslen
15-03-2022 00:03
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 13 марта 2022
lj_paslen
14-03-2022 00:06
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 12 марта 2022
lj_paslen
13-03-2022 00:13
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 11 марта 2022
lj_paslen
12-03-2022 00:10
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
72 февральских снимка улицы Печерской
lj_paslen
11-03-2022 23:02
Живу как на ускоренной перемотке. Ни комфорта, ни понимания. Не остановить, не спрыгнуть.
Ни пообщаться как следует, все на нервах. Буквально все.
Мелькает что-то, но непонятно что. Все в подвешенном состоянии как в эпоху ковида, но ещё и с ощущением смертельных опасностей.
Вгодину испытаний трудные моменты людей тянет друг к другу, ведь беда сплачивает.
Однажды, еще в прошлом тысячелетии, я спорил с Татьяной Ильиничной Сельвинской, нашей Татой, приехавшей в театр оформлять очередной спектакль, как лучше спасаться, гуртом или поодиночке.
Тата, как человек сугубо театральный, топила за способы массового спасения, я - как представитель крайних индивидуалистических течений, за одинокий побег.
Так и представлял себя сидящим на пустой льдине, не думая ни о голоде, ни о холоде.
Правда, как всегда, оказалась посредине: вопрос стратегии зависит от качества и количества ситуации - есть такие, когда одному спастись невозможно.
Вот как сейчас. Ровно такая беда с нами теперь приключается.
Да ещё и во времени растянутая...
Проблема ещё и в том, что нынешняя беда снова заочна, она вновь испытание не столько для глаз сколько тяжесть для ума, предполагающая развитое абстрактное мышление.
Ковид, кстати, нам сильно помог - не было бы "счастья", но теперь он воспринимается преддверием (прихожей, сенями) нынешней игры в отчуждённость - два года мы приучали себя (и нас приучали тоже) к ограничениям и к тому, что жизнь не будет прежней.
Помню, я и сам писал про самоукорот и самоограничение как способ преодолетьлихую годину пандемическую пустыню.
Ну, то есть, теперь у меня, точнее, во мне, есть стереотип преодоления затяжного временного пузыря, в который мы теперь ещё раз все скопом попали.
Приученные не рыпаться перед надличностной бедой, но сидеть на минималках, выживая все как один, раз уж у всех всё одинаковое такое...
Теперь можно сказать, что ковид прошёл; весь мир поправился и выздоровел, кроме нас.
Мы же всегда были уроком всему остальному миру, уроком и остались.
Уроком, переходящим в продлёнку.
В страну невыученных уроков.
Главное чтоб у нас не отнимали последний шанс на пересменку.
Пока что я договариваюсь с собой, что хирургические способы лечения болезненны всегда, тем более, когда болезнь зашла так далеко, как у нас, когда все государственные ткани успели переродиться.
Нам всем теперь следует пройти через такой самоукорот, который ковидобесию даже не снился.
Разочарование, конечно, похоже на отчаянье, но это совсем другое агрегатное состояние чувства, самое время научиться их не путать.
Как и гнев, вызванный страхом, не путать с детской растерянностью ("...хочу быть принцессой, а не думать об этом вот всём..."), обнуляющей жизненный опыт.
Поймал себя на том, что предпочитаю выходить из дома (в магазины, на почту, в аптеку, по банкам и углам)под покровом ночи когда стемнеет.
Чтобы оставаться незамеченным, на всякий случай или если вдруг...
Но про вдруг до конца непонятно что это, оно подвисает в голове и не вербализируется.
Напомню определение фобии, так сильно поразившее меня когда-то - это страх того, чего нет и не будет, боязнь несуществующей опасности.
Хотя пока Печерская живёт по привычному своему расписанию - мимо нашего перекрёстка люди идут с остановки в недра улицы Железной, как этакая импровизированная панорама типов, нравов, одежд и лиц: не вижу, чтобы дети после школы или их родители, возвращающиеся с работы, как-то радикально поменялись.
Никто из них не боится насыщенного дневного света.
У выживающих оно ведь привычное всё как всегда.
Никогда не жили хорошо, так и нечего начинать.
Людьми стать захотели?
Чувство собственного достоинство зашевелилось?
Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву
Ну, и расшалились же все мы тут все, отбились от рук, покуда природа спит (на Урале ударили такие холода, что кажется теперь: зима никогда не закончится)...
Наших умов на объять необъятное уже не хватает...
В дни ускоренного старения.
![]()
Читать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Живу как на ускоренной перемотке. Ни комфорта, ни понимания. Не остановить, не спрыгнуть.
Ни пообщаться как следует, все на нервах. Буквально все.
Мелькает что-то, но непонятно что. Все в подвешенном состоянии как в эпоху ковида, но ещё и с ощущением смертельных опасностей.
В
Однажды, еще в прошлом тысячелетии, я спорил с Татьяной Ильиничной Сельвинской, нашей Татой, приехавшей в театр оформлять очередной спектакль, как лучше спасаться, гуртом или поодиночке.
Тата, как человек сугубо театральный, топила за способы массового спасения, я - как представитель крайних индивидуалистических течений, за одинокий побег.
Так и представлял себя сидящим на пустой льдине, не думая ни о голоде, ни о холоде.
Правда, как всегда, оказалась посредине: вопрос стратегии зависит от качества и количества ситуации - есть такие, когда одному спастись невозможно.
Вот как сейчас. Ровно такая беда с нами теперь приключается.
Да ещё и во времени растянутая...
Проблема ещё и в том, что нынешняя беда снова заочна, она вновь испытание не столько для глаз сколько тяжесть для ума, предполагающая развитое абстрактное мышление.
Ковид, кстати, нам сильно помог - не было бы "счастья", но теперь он воспринимается преддверием (прихожей, сенями) нынешней игры в отчуждённость - два года мы приучали себя (и нас приучали тоже) к ограничениям и к тому, что жизнь не будет прежней.
Помню, я и сам писал про самоукорот и самоограничение как способ преодолеть
Ну, то есть, теперь у меня, точнее, во мне, есть стереотип преодоления затяжного временного пузыря, в который мы теперь ещё раз все скопом попали.
Приученные не рыпаться перед надличностной бедой, но сидеть на минималках, выживая все как один, раз уж у всех всё одинаковое такое...
Теперь можно сказать, что ковид прошёл; весь мир поправился и выздоровел, кроме нас.
Мы же всегда были уроком всему остальному миру, уроком и остались.
Уроком, переходящим в продлёнку.
В страну невыученных уроков.
Главное чтоб у нас не отнимали последний шанс на пересменку.
Пока что я договариваюсь с собой, что хирургические способы лечения болезненны всегда, тем более, когда болезнь зашла так далеко, как у нас, когда все государственные ткани успели переродиться.
Нам всем теперь следует пройти через такой самоукорот, который ковидобесию даже не снился.
Разочарование, конечно, похоже на отчаянье, но это совсем другое агрегатное состояние чувства, самое время научиться их не путать.
Как и гнев, вызванный страхом, не путать с детской растерянностью ("...хочу быть принцессой, а не думать об этом вот всём..."), обнуляющей жизненный опыт.
Поймал себя на том, что предпочитаю выходить из дома (в магазины, на почту, в аптеку, по банкам и углам)
Чтобы оставаться незамеченным, на всякий случай или если вдруг...
Но про вдруг до конца непонятно что это, оно подвисает в голове и не вербализируется.
Напомню определение фобии, так сильно поразившее меня когда-то - это страх того, чего нет и не будет, боязнь несуществующей опасности.
Хотя пока Печерская живёт по привычному своему расписанию - мимо нашего перекрёстка люди идут с остановки в недра улицы Железной, как этакая импровизированная панорама типов, нравов, одежд и лиц: не вижу, чтобы дети после школы или их родители, возвращающиеся с работы, как-то радикально поменялись.
Никто из них не боится насыщенного дневного света.
У выживающих оно ведь привычное всё как всегда.
Никогда не жили хорошо, так и нечего начинать.
Людьми стать захотели?
Чувство собственного достоинство зашевелилось?
Ну, и расшалились же все мы тут все, отбились от рук, покуда природа спит (на Урале ударили такие холода, что кажется теперь: зима никогда не закончится)...
Наших умов на объять необъятное уже не хватает...
В дни ускоренного старения.
Мои публикации в Instagram за 10 марта 2022
lj_paslen
11-03-2022 00:04
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 9 марта 2022
lj_paslen
10-03-2022 00:15
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 8 марта 2022
lj_paslen
09-03-2022 00:03
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
149. Окно в февраль. Челябинск, АМЗ, война
lj_paslen
08-03-2022 14:46
Теперь ведь что не напиши, всё будет мало и мимо, да не о том - война больше всех нас вместе и всех наших способностей; она изнанка и тень сразу же всех жизней, бесчеловечная хотя бы из-за своего нечеловеческого масштаба...
...связыващая всех со всеми, отменяющая любые правила и законы, в том числе дистанции и возможности замкнуться в собственном кругу или в кругу себя, когда какими лабиринтами не идёшь, вновь выходишь к одному и тому же - навязчивой связи со всеми, поверх привычных и обыденных дел, позволяющих сохранить себя, самосохраниться...
...связи со всем, но не с миром, а с чем-то иным, одновременно аморфным, расплывчатым и сверхплотным, агрессивным...
...как будто бы становишься кому-то должен, причём сразу всё и даже больше, чем есть, хотя это не так: все долги мы делаем сами и по своей воле, поэтому если не хотим делать долги - то их нет и никогда не будет...
(...тоже самое, кстати или не кстати, с чувством вины и с ощущением утраты ценностей: алло, ведь мы это то, что мы о себе думаем и если мы думаем об утрате ценностей то только тогда они и становятся неизбежно утраченными, а чувство вины и вовсе - как говорилось в сериале "Психологини", "это для лохов...", нуждающихся в кризисном управлении со стороны...)
...с другой стороны, неоднократно замечал за собой (а самоконтроль - единственное, что я могу противопоставить боям, идущим в отдалении и невидимых невооружённым глазом) тягу к постам в соцлентах, оставшихся на плаву, никак с войной не связанным. Они теперь на вес золота.
Потому что, так или иначе, жизнь обязана продолжаться и она будет куда-то идти.
Так или иначе. С нами или без нас.
Совсем как февральское небо, одновременно напряжённое и максимально расслабленное в ответ, так как невозможно же постоянно подвергаться давлению, в том числе и внутреннему: война - это давление, от которого не скрыться даже за закрытой дверью, даже под одеялом, натянутым на голову, так как она же живёт внутри сознания...
...несколько раз я ловил себя на желании (..."а вот было бы классно...") грохнуться в обморок, вот чтобы шёл такой, упал внезапно потому что отключился.
Главное чтоб не на лестнице, она у нас нехорошая, крутая.
Потому что давление превышает сопротивление и сколько не группируйся, постоянно находиться на страже не можно.
Так говорит о себе усталость и невозможности отрешиться, значит, важно не уставать.
Значит, важно уметь отрешаться, вытащить, наконец, всезаточки заначки, заготовки, навыки и умения, накопленные на чёрный день: он хоть ещё и не настал, но маячит в перспективе.
Не знаю как объяснить точнее, но мне теперь помогает осознание себя, как того, кто я есть и что представляю из себя на самом деле, то есть, честное осознание собственной природы, которая всегда индивидуальна и, таким образом (хотя бы вот таким способом) мешает подвергаться массовым эмоциям, истерикам и страхам.
Я это я, у меня своя голова, не болит голова у дятла.
Но всё совершается слишком быстро, каждый день бьёт судьбоносными (точнее, кажущимися таковыми из-за как бы отсутствующей дистанции) событиями наотмашь, пощечину за пощёчиной, при этом растягивая каждый будень (во время войны не может быть праздников или выходных, это территория перманентного рабочего напряжения) в воронку растянутых эмоций, раз уж информации, при видимом, зашкаливающем её избытке, тем не менее, не хватает...
...ибо непонятно какая она может быть, эта информация, чтобы можно было успокоиться или сориентироваться: информация военного времени способна лишь дергать и раздражать нервные окончания, но не доходить до головы: она совершенно непостижима и обречена на недопонимание - во-первых, из-за обилия фейков и неправд (правда у каждой стороны своя), во-вторых, из-за своей нечеловеческой, исключительной форс-мажорной сути, всегда выламывающейся из бытового (повсеместного, местного) контекста.
Тем более теперь, в самые что ни на есть потоковые времена...
...как в холодном небе луна...
...как в холодных облаках внутренние озёра...
Я смотрю на снимки и легко узнаю довоенные виды, прозрачные даже ночью: и как на них проявляется слюдяная плёнка вечного отчуждения, теперь неотделимая от февраля 22-го, навеки ставшего прифронтовым.
Даже когда нас уже не будет, носителей радиоактивных переживаний и чувств, навсегда останется дата, сжатая до точки.
Внутри неё мы тоже теперь есть навсегда, обращённые в синтаксические знаки препинания, и пока непонятно препинаний чего, жизни или же смерти?
Читать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Теперь ведь что не напиши, всё будет мало и мимо, да не о том - война больше всех нас вместе и всех наших способностей; она изнанка и тень сразу же всех жизней, бесчеловечная хотя бы из-за своего нечеловеческого масштаба...
...связыващая всех со всеми, отменяющая любые правила и законы, в том числе дистанции и возможности замкнуться в собственном кругу или в кругу себя, когда какими лабиринтами не идёшь, вновь выходишь к одному и тому же - навязчивой связи со всеми, поверх привычных и обыденных дел, позволяющих сохранить себя, самосохраниться...
...связи со всем, но не с миром, а с чем-то иным, одновременно аморфным, расплывчатым и сверхплотным, агрессивным...
...как будто бы становишься кому-то должен, причём сразу всё и даже больше, чем есть, хотя это не так: все долги мы делаем сами и по своей воле, поэтому если не хотим делать долги - то их нет и никогда не будет...
(...тоже самое, кстати или не кстати, с чувством вины и с ощущением утраты ценностей: алло, ведь мы это то, что мы о себе думаем и если мы думаем об утрате ценностей то только тогда они и становятся неизбежно утраченными, а чувство вины и вовсе - как говорилось в сериале "Психологини", "это для лохов...", нуждающихся в кризисном управлении со стороны...)
...с другой стороны, неоднократно замечал за собой (а самоконтроль - единственное, что я могу противопоставить боям, идущим в отдалении и невидимых невооружённым глазом) тягу к постам в соцлентах, оставшихся на плаву, никак с войной не связанным. Они теперь на вес золота.
Потому что, так или иначе, жизнь обязана продолжаться и она будет куда-то идти.
Так или иначе. С нами или без нас.
Совсем как февральское небо, одновременно напряжённое и максимально расслабленное в ответ, так как невозможно же постоянно подвергаться давлению, в том числе и внутреннему: война - это давление, от которого не скрыться даже за закрытой дверью, даже под одеялом, натянутым на голову, так как она же живёт внутри сознания...
...несколько раз я ловил себя на желании (..."а вот было бы классно...") грохнуться в обморок, вот чтобы шёл такой, упал внезапно потому что отключился.
Главное чтоб не на лестнице, она у нас нехорошая, крутая.
Потому что давление превышает сопротивление и сколько не группируйся, постоянно находиться на страже не можно.
Так говорит о себе усталость и невозможности отрешиться, значит, важно не уставать.
Значит, важно уметь отрешаться, вытащить, наконец, все
Не знаю как объяснить точнее, но мне теперь помогает осознание себя, как того, кто я есть и что представляю из себя на самом деле, то есть, честное осознание собственной природы, которая всегда индивидуальна и, таким образом (хотя бы вот таким способом) мешает подвергаться массовым эмоциям, истерикам и страхам.
Я это я, у меня своя голова, не болит голова у дятла.
Но всё совершается слишком быстро, каждый день бьёт судьбоносными (точнее, кажущимися таковыми из-за как бы отсутствующей дистанции) событиями наотмашь, пощечину за пощёчиной, при этом растягивая каждый будень (во время войны не может быть праздников или выходных, это территория перманентного рабочего напряжения) в воронку растянутых эмоций, раз уж информации, при видимом, зашкаливающем её избытке, тем не менее, не хватает...
...ибо непонятно какая она может быть, эта информация, чтобы можно было успокоиться или сориентироваться: информация военного времени способна лишь дергать и раздражать нервные окончания, но не доходить до головы: она совершенно непостижима и обречена на недопонимание - во-первых, из-за обилия фейков и неправд (правда у каждой стороны своя), во-вторых, из-за своей нечеловеческой, исключительной форс-мажорной сути, всегда выламывающейся из бытового (повсеместного, местного) контекста.
Тем более теперь, в самые что ни на есть потоковые времена...
...как в холодном небе луна...
...как в холодных облаках внутренние озёра...
Я смотрю на снимки и легко узнаю довоенные виды, прозрачные даже ночью: и как на них проявляется слюдяная плёнка вечного отчуждения, теперь неотделимая от февраля 22-го, навеки ставшего прифронтовым.
Даже когда нас уже не будет, носителей радиоактивных переживаний и чувств, навсегда останется дата, сжатая до точки.
Внутри неё мы тоже теперь есть навсегда, обращённые в синтаксические знаки препинания, и пока непонятно препинаний чего, жизни или же смерти?
Мои публикации в Instagram за 7 марта 2022
lj_paslen
08-03-2022 00:08
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии