«Лучшие книги открывают ракурсы и горизонты, до них неочевидные»

Дмитрий Бавильский – разнообразный и глубокий прозаик, критик и блогер, автор двух десятков книг прозы и публицистики, критики и эссеистики, переведенных на многие европейские языки (романы «Семейство пасленовых», «Едоки картофеля», «Ангелы на первом месте», «Нодельма», «Последняя любовь Гагарина», «Красная точка»). Как литературный и художественный критик публиковался во всех ведущих газетах и журналах России, как эссеист удостоен двух премий «Нового мира» (сборник «Сад камней»), как автор «До востребования», книги бесед с композиторами – Премии Андрея Белого. В последнее время в основном работает в жанре арт-травелога («Невозможность путешествий», «Музей воды», «Желание быть городом»). Говорить с Дмитрием Бавильским для меня было особенной радостью, потому что его формулировки расставляют по местам основополагающие вещи для пишущего человека, с ними хорошо сверяться, они необыкновенно ясны. И хотя разговор получился немаленьким, хочется его продолжать, понимая, насколько неисчерпаем ум и талант собеседника.

- Дмитрий, спасибо, что согласились поговорить о вашем романе «Красная точка», вышедшем в издательстве «Эксмо». Легче или труднее пишется после главного романа?






- Я еще в процессе, Надя, так как «Красная точка» – первый том романа, который я продолжаю строить. И в планах, как раз, продолжать его сколько хватит сил.
Поскольку труднее всего начинать новое сочинение, меня давно преследовала идея бесконечного текста, который можно писать всю оставшуюся жизнь. Добавляя к тому, что уже есть очередные части – вот как насыпая свой собственный остров…

Для такого «бесконечного текста» важно придумать базовую идею, способную выдержать любое количество присоединений. А с другой стороны, настолько универсальную и самодостаточную, чтобы подобную эпопею можно было остановить в любой точке. Это похоже на то, как устроен многолетний дневник.

Это значит, что такой «бесконечный текст», несмотря на то, что он – фикшн, должен выполнять функции метадневника – хроники развития некоторого набора идей и фабульных схем в развитии. Сейчас я записываю вторую часть «Красной точки», и у меня уже есть, то есть, написана, примерно четверть третьей…

- Красная точка – это объект для фокусировки взгляда, для тренировки зрения. Ее лепили на стекло, чтобы потом переводить с нее взгляд на то, что за окном, и обратно. У этого названия огромная смысловая емкость, на мой взгляд. А что вы в него вкладываете?

- Вы, Надя, забыли еще об одном значении слова «красный»: «красивый»… Я пишу об эпохе, которая закончилась, о времени, которое было «нашим», пока не предало «своих», истончившись… Пора уже закрыть гештальт. Было важно построить этому периоду истории (как своей, так и всеобщей) красивый, эстетически примиряющий с ним, памятник. Чтобы, хотя бы отчасти, оправдать время жизни, на него потраченное… чтобы все, что было – было не зря… хотя бы и на бумаге.

Обычно ведь ищут смысл «историческим закономерностям» и общему «духу истории», но, как кажется, намного важней отыскать в том, что происходило на наших глазах и с нашим непосредственным участием, какой-то индивидуальный смысл.

- Критик Ольга Балла пишет о том, что «Красная точка» не соответствует жанровым шаблонам, ускользает из определений: «Читатель, пытающийся уловить ее суть каким-нибудь из традиционных сачков, — промахнется. Этот текст — не то, на что он похож». Не замечали ли вы, что даже просвещенному читателю – а, возможно, просвещенному в первую голову – требуются те самые шаблоны восприятия? Что книги, которые их взламывают, просвещенные читатели обычно осторожно обходят, боясь, видимо, ошибиться, не зная, что с ними делать?

- Шаблоны восприятия противоречат самому поисковому духу подлинной литературы, которая не про комфорт, а про нахождение и формулирование нового. Литература дискомфортна, по определению, правда, в самом позитивном смысле: выламываясь из схем и не помещаясь в рамки привычного, она пробуждает и побуждает читательскую мысль, ведь в этом ее основная цель и заключается.
Именно поэтому самыми продуктивными, как правило, являются те первые страницы книги, которые читатель еще не определил на одну из умозрительных полок внутри своей головы, вот и продолжает поиск определений перебором вариантов.
Мне казалось, что просвещенные читатели именно такого кайфа и ищут как раз, поскольку если читать написанное по шаблону, то есть, беллетристику, это очень скоро Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2543436.html

"Красная точка" детства. О советском прошлом можно писать без ностальгии
Недавно вышёл в свет роман «Красная точка», в основе которого переживания подростка, взрослеющего на стыке 80-90-х годов в городе Чердачинск, под которым легко угадывается Челябинск.

Автор романа – писатель, публицист и критик Дмитрий Бавильский. Он уже давно живёт на два города – Челябинск и Москву. Карантин из-за коронавируса заставил его надолго задержаться в родном городе, зато в результате появилась книга, где каждый челябинец и вообще житель большого российского города найдёт немало знакомого – и уже ушедшего.

Потомки нам ещё позавидуют

Корреспондент «АиФ-Челябинс» Эльдар Гизатуллин:





- Это правда, что ты специально снял квартиру в Челябинске, чтобы написать роман о городе? Где сидел и писал?

– Давай объясним всем, что предисловием к роману «Красная точка» редактор Юлия Селиванова из издательства «Эксмо» использовала рассказ «Пока все дома». В нем я рассказываю как пишу «книгу жизни», из-за чего снимаю квартиру в квартале, где прошло мое школьное детство. В той самой «Коробке № 2», ну, или же «втором микрорайоне» Северо-Запада на задах кинотеатра «Победа», где происходят основные события этой книги.

Смысл этого рассказа в том, что художественная литература резко отличается от жизни, которую описывает. И уж точно не равна ей, так как растет из суммы самых разных источников, среди которых бесполезно искать прототипы.
Это не все понимают, поэтому предисловие должно объяснить, что красивая ложь – одна из важнейших добродетелей словесности. В реальности никакой творческой квартиры не существовало, я писал эту книгу, впрочем, как и все остальные свои тексты, в родительском доме на АМЗ.

- Ты сказал, что плюсы от коронавируса в том, что удалось много написать и уйти от суеты. Другие говорят, что в результате карантина даже многие пенсионеры больше стали вовлечены в Интернет. А может ли коронавирус вдохновить на роман?

– Так получилось, что в феврале я начал писать роман о современном подвиде любви в интернете, когда начали приходить первые вести о наступлении пандемии. Я описывал историю, возникшую на сайте знакомств и мне, для завязки сюжета, не хватало каких-то элементов. Но когда все медиа заполнили сообщения о «коварном вирусе», пазл сложился. Коронавирус может вдохновить не только на роман, но и, например, на коронанарратив, как я назвал свои эссе об жизни внутри эпидемии. Их журнал «Новый мир» опубликовал уже в майском и в июньском номерах: в них, помимо прочего, есть и зерна моей будущей книги.

Этот год вышел весьма продуктивным и мне вообще кажется, что потомки будут еще нам завидовать за этот абсолютный сбой матрицы. Сложно вспомнить когда в мирной, повседневной жизни форматы смешивались до неузнаваемости, а привычные стандарты отменялись, сужаясь до самого необходимого. Современная цивилизация настолько застоялась в заштампованности общественной жизни и процессов личного существования (например, почему отпуск это только две недели?), что любой сбой привычного ритма очень нам всем на пользу и к лицу.

- Возвращаясь к «Красной точке», в одном из отзывов написано, что в романе нет ностальгии по прошлым годам. Но разве такое возможно в книге о детстве и юности?

– Все зависит от целей и задач, стоящих перед автором. Рецензии говорят, что «Красная точка» напоминает машину времени, способную перенести читателя в последние годы застоя.
Однако, я переношу читателя в советское прошлое не для того, чтобы смаковать эпоху когда все деревья были большими, но чтобы объяснить откуда растут истоки нынешнего ада. И как мы оказались в том месте, где мы теперь живем.
Для меня «Красная точка» – жест не только эстетический, но и политический, написанный о злобе сегодняшнего дня. Думаю, это понятно любому, кто оценит финальный сеанс столоверчения, на котором Вася Бочков пытается вызвать дух невинноубиенной Галины Старовойтовой. Уроженки нашего города, между прочим. В этой книге я не ностальгировал, но пытался показать, что Советский Союз был тюрьмой и чудовищным местом, непригодным для полноценной жизни.

- Главного героя зовут Вася Бочков. Что-то зашифровано в этом имени?

– Так звали моего деда, Василия Арсеньевича Бочкова. Он олицетворяет для меня хтонь урочища Селябы, про который, между прочим, я опубликовал уже пятую книгу. Правда, в них Челябинск прикрыт псевдонимом Чердачинск, но это тоже сделано только для того, чтобы попытаться развести правду и вымысел.

Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2542726.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2542292.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2541942.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2541537.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2541185.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2540639.html

В этом году у Дмитрия Бавильского — писателя, журналиста, литературного и художественного критика, блогера, фотографа (на последнем определении настаиваем, признавая, кстати, и то, что каждое из этих определений, включая те, что сейчас не идут на ум, не может считаться исчерпывающим) и «просто» внимательного наблюдателя и аналитика существования на различных его уровнях — вышли сразу две большие книги. Обе — значительные: не только и не в первую очередь по объёму (хотя обе — крупные, и каждая потребовала нескольких лет работы), но главным образом — по замыслу: «Желание быть городом» — (формально) о путешествии по тридцати пяти итальянским городам — и «Красная точка» — (формально же) роман о взрослении в позднесоветской и ранне-постсоветской провинции на переломе эпох (а на самом-то деле — о взаимоотношении человека и времени, о структуре времени, об устройстве памяти).

«Красная точка» явно имеет статус opus magnum’а — большой суммы собственного жизненного и писательского опыта автора. Притом не статичного памятника всему этому, не фиксированного итога, но именно подвижной формы его собирания, поскольку открыта для продолжения — над которым, как можно догадаться, автор работает. Само совпадение этих двух крупноформатных высказываний — и во времени выхода, и в масштабе — заставляет задуматься о возможном наличии у них общих оснований. Об этих общих основаниях, об их устройстве с писателем говорит Ольга Балла-Гертман.


О.Б.-Г.: Дмитрий, о ваших книгах этого года у вас уже были содержательные разговоры с разными интервьюерами, поэтому попробуем поставить вопрос так, как он, насколько я припоминаю, ещё не ставился. Объединяет ли, по-вашему, «Красную точку» и «Желание быть городом» что-нибудь, кроме времени выхода? Не оказываются ли они разными сторонами одного сложноустроенного проекта?

Д.Б.: Так и есть. Более того, видимо, надо сказать, что все мои книги можно рассматривать под единым углом исследования возможностей и границ разных жанров. Если держать в голове это соображение, то мои сочинения, не похожие друг на дружку (словно бы я задался специально делать каждую последующую книгу непохожей на предыдущие) выстраиваются во вполне чёткую линию.





О.Б.-Г.: Признаюсь, я так и думала: что существует некоторый проект, не только художественный, но и исследовательский, — исследовательский художественными средствами (я бы назвала его практическим или опытным литературоведением). Интересно, как выглядит для вас линия, в которую выстраиваются все написанные книги, — каковы основные точки, через которые эта линия проходит, её направление, конфигурация? Складывается ли её траектория по ходу дела — или маршрут, хотя бы в общих чертах, был намечен уже заранее?

Д.Б.: Штука в том, что так сложилось чисто случайно. Я не концептуалист. Особого плана нет. Есть жизнь с её насущным хлебом. Скажем, «До востребования», книга бесед с композиторами, возникла из конкретных стратегических задач отдела культуры «Частного корреспондента», который я тогда делал.

Война показывает план и подсказывает ходы. Жанры и дискурсы — инструменты, подбираемые для конкретных нужд. Берёшь то, что соответствует моменту и позволяет решать задачи наиболее полно. А они всегда локальны. Сделать идеальный, с моей точки зрения, любовный роман («Едоки картофеля»), роман про деньги со счастливым концом («Последняя любовь Гагарина») или московскую повесть («Нодельма»). Идеальный нон-фикшн в виде разговоров с художником («Скотомизация»). Или посмотреть, могут ли арт-рецензии, собранные в сборник, образовывать новое качество («Сад камней»).

В каждой из книг я старался сделать образцовый объект в том или ином ракурсе. Тем более что не всё из написанного собирается в книги, которые — промежуточные станции или остановки, автопортреты разных внутренних эпох. Сначала текст сам себе задаёт параметры, а уже после этого автор начинает думать, как и какими способами достроить до состояния, близкого к его идеалу. Иногда это получается лучше, иногда хуже, но, в общем, получается.

О.Б.-Г.: Складывается ли её траектория по ходу дела — или маршрут, хотя бы в общих чертах, был намечен уже заранее?

Д.Б.: Исследование жанров — прежде всего узнавание себя и собственных возможностей. Того, как ты соотносишься с уже существующими примерами и как они соотносятся с собой. Я же не научно-исследовательский институт, занимающийся дискурсивными разработками, но человек, занятый самоосуществлением.
Я умею только писать тексты и потом их редактировать, вполне логично, что это — Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2539935.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2539091.html

Примерить город как пальто
С разницей в четыре года у писателя, критика, журналиста Дмитрия Бавильского вышли две книги путевых заметок — «дневников эпохи Твиттера». Первая — о Венеции, вторая, «Желание быть городом», уместила в себе целых тридцать пять итальянских городов.

Чем же новым должен отличаться современный травелог, какую цель поставил себе автор, описывая свои впечатления от гранд-тура по Италии, где уже в XIX веке, по словам Чарльза Диккенса, не было, «пожалуй, такой знаменитой статуи или картины, которая не могла бы быть целиком погребена под горой напечатанных о ней диссертаций»? Бавильский пишет: «Не знаю, как другим, но мне, читая травелог, крайне важно понимать, кто ездит и зачем ездит… На первый план здесь должны выйти субъективные (читай: поэтические) эмоции, делающие это конкретное путешествие единственным и неповторимым».

Готовя книгу в течение пяти лет, он хотел себя вместе с читателем «вытащить из повседневности», понять современного путешественника и современное путешествие. Планировал ставить на себе эксперименты и выяснять «особенности восприятия современного человека, цепляющегося за всевозможные неочевидности». Живопись, фрески, архитектура Италии — его способ контакта с пространством, он должен помочь травелогу «превратиться в роман о жизни внутри странной, ни на что не похожей вненаходимости, которую можно наворожить, но невозможно полностью поставить под надзор».

Трудно не согласиться: из-за наших сложностей с осознанием неуловимого пространства новый, интересный герой может стать простым средством, которое сделает травелог современнее. В конце концов, людям почему-то больше всего нравится читать о людях, а не о пространствах.

Кто же герой «романа о жизни внутри вненаходимости»? Автор представляет нам образ самого себя, одинокого туриста-интроверта, пользующегося одной из немногих свобод современности — свободой самостоятельно прокладывать свои туристические маршруты. Турист тщательно подготовился к путешествию, начитан, много знает, прекрасно разбирается в искусстве, проштудировал 44 выпуска книжной серии «Русская икона. Образы и символы», важная для него книга детства — «Искусство Западной Европы XII–XX веков». Он готов показать нам себя в этой поезд­ке — бодрого и усталого, завороженного в храмах прекрасными фресками и затерянного среди толп разноязыких туристов на площадях городов, чувствующего себя гражданином мира и вспоминающего о родном «Чердачинске» (Челябинске) на Урале. Герой ответствен и трудолюбив, он прочитал неимоверное количество своих предшественников: текст пестрит именами писавших об Италии, от классиков до современников — Гете и Карамзин, Блок и Павел Муратов, Ольга Седакова, Николай Кононов и множество других.





Во время осмотра достопримечательностей или с дороги герой делится с миром твитами. Вечерами документирует эмоции и мысли подробнее. Вернувшись в Россию, записывает уже отлежавшиеся впечатления. Книга состоит из разных по выдержанности и внутренней переработанности кусочков текста — датированных твитов и воспоминаний, цитат «для послевкусия», описаний картин, дворцов и соборов, реакций героя на впечатления, воспоминаний о прежних поездках и бытовых деталей, включая цены на продукты.

Автор отдает нам этого героя, прививающего себе самые разные впечатления, тонко чувствующего, умеющего, по его словам, «точечно формулировать и отлавливать фигуры интуиции», анализирующего происходящее и себя в нем: «с каким-то незаинтересованным изумлением я замечаю, что новый образ реальности, подзарядившийся от непосредственных эмоций “с мест”, отступает под давлением аффектов, проросших в моей голове задолго до поездки».

Герой пытается «врастать» в каждый город, «быть городом», — проверять на себе их действие, их характер, подчинять их или подчиняться им, а не поверхностно скользить по набитой туристической колее.

«Врастание» героя придает окружающему странную природность и живость. Необычные превращения происходят и с восприятием самого путешественника — его реакции иногда очень физиологичны, иногда технологичны. «Небо наливается силой кавернозных тел», «туристическая суета сжимает свой сфинктер до эпицентра у Площади и Дуомо», скульптурные группы «проживают» на своих местах, «двух­этажная “Мадонна во славе и святых” смотрит на “Экстаз святой Цецилии”», кенотаф оказывается «неусыпным». Герой то превращается в «эрегированный зрачок», то покрывается «сыпью впечатлений», «воспринимательная машинка» героя и его внутренний «эквалайзер» дают сбои, упоминаются «курсор Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2538468.html

Вт, 17:28: На сайте book24 вышло большое интервью, посвященное, в основном, моей последней книге - роману "Красная точка" (Эксмо, 2020) за что огромная благодарность (во-первых, за вопросы, и, во-вторых, за терпение) поэту и человеку Наде Делаланд. https://t.co/4IDzivZM9g

Вт, 04:02: На начало зимы приготовил массу эффектных цитат - вот уже недели две как книга Гастона Башляра специально для этого на рабочем столе лежит. Но когда декабрь подкрался незаметно мне расхотелось их сюда вставлять: всему свой срок и время под луной. Особенно в полнолуние...

Вт, 22:48: Выяснилось, что идеальный лауреат — мужчина чуть за 50, москвич, филолог по образованию. У него несколько книг, и он уже успел получить другие литературные премии. «Большую книгу» он скорее всего получает за роман с названием из двух слов. https://t.co/kSNeYvUd9x

Ср, 18:05: Музей Востока открывает электронную библиотеку книг по искусству Востока — Ars Asiatica. В ней представлены книги по искусству Средней Азии и восточных регионов России, арабских стран, Африки, Индии, Ирана, Китая, Кореи, Турции, Японии и других регионов: https://t.co/u1od3jbyoh

Вс, 00:16: Оголтелочка

Вт, 08:21: Интервью, которое Балтюс дал Боуи в 1994 году: https://t.co/tMthjnAl2y

Ср, 23:20: Эволюция от состояния когда в интернете «кто—то не прав» до ситуации тотального информационного пузыря единомышленников, когда правы все. И это создаёт когнитивный диссонанс шизофренической силы. Особенно когда выныриваешь обратно в реальность нынешней российской драмы абсурда.

Чт, 00:02: Почему чем чаще моешь пол (лестницу, сковородку, кастрюлю, книжную полку) тем быстрее она начинает грязниться?

Чт, 00:48: На днях смотрел видеовстречу стендаперов с Лолитой и Дудем, по итогам ютьюба, ставшей самым популярным русскоязычным видео и вдруг осознал, что мое главное ощущение от этого видео - чувство нечистоты. Будто бы все его участники не мылись давно и воняют. Твит без морали и метафор.

Чт, 05:32: Много думал о том, кто такой «ограниченный» человек, из чего состоит? Пока додумался, что состоит он из самого себя. Собственно, ограниченность собой - своим опытом, знаниями, эмпирикой, представления и застит таким людям горизонт?

Сб, 03:33: Друзья спросили о книгах, которые можно почитать на каникулах. Если коротко, для меня это романы "Риф" А. Поляринова, "Любовь" Уве Карла Кнаусгора, "Кока" М. Гиголашвили, "Портрет мужчины в красном" Джулиана Барнса, "Последнее время" Ш. Идиатуллина. https://t.co/wPkHSuZx9M

Вс, 10:55: Смотрел с десяток фильмов Ким Ки Дука, начиная с шокирующего «Острова». Лучшим для меня стал «Плохой парень» с молчавшим мафиози, который в финале кричал фальцетом на любимую проститутку. Ким Ки Дук был мастером прямых, четких метафор, а фильмов у него - как у Фассбиндера. R.I.P

Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2537891.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2537576.html

С туманами все тоже понятно более-менее: реакция на перемену погоды репетирует частичное исчезновение ландшафта - совсем как зимой, которая меняет, правда, разброс нижних линий и изгибов, тогда как туманы скрывают всё подряд.

В том числе новые, хотя уже давно не новые, новостройки, из-за чего хочется, чтоб правильный дурман стоял круглогодично.

Но прелесть тумана в том, что его театр существует только здесь и сейчас, совсем как спектакль, как свето-теневая партитура Дамира Исмагилова, главного в России специалиста по сценическим партитурам: он расползается быстрее, чем им напитаешься и насладишься, обратившись в росу и повышенную сырость...

...а ещё плотность его напоминает движение к линии горизонта, отодвигающегося с каждым шагом и утрачивающего привлекательность по мере приближения при вхождении в близость дальнего, которая откладывается и никак не может состояться.

Так устроены сюрреальные фильмы и романы, вроде образцового "Побережья Сирта" Жюльена Грака, в которых нет разрешения, а процесс важней отсутствующего результата.

В этом смысле туман, безусловно, самое современное явление природы, напоминающее, помимо прочего, смог, заводские выбросы и прочее загрязнение природы, укрывающее собой большие территории.

Снег и дождь тоже воспринимаются бонусами (сырые или снежные дни, а, тем более, ночи, отличаются от обычных своими осадками, предающими дню осмысленность и дополнительные измерения, в том числе и временные), нечаянными подарками судьбы, хотя бы на время меняющими окоём какими-то новыми красками, вводящими разнообразие в повседневность.

Бонус это шанс дню остаться в памяти.

Когда есть за что зацепиться.

Когда есть хотя бы подобие информационного повода выделиться из ряда.

Но осадки это норма, а туман - исключение: последний раз я снимал туман год назад, в сентябре 2019 года, а до этого и вовсе восемь лет назад - причем в марте, при переходе от хронического холода к систематическому теплу.

Возможно, оттого, что границы сезонных переходов я встречаю в Москве.

Но и в этом году квота на туманы исчерпалась тем, о котором сегодняшний репортаж, который я начал ночью, обратив внимание на исчезновение замка Кафки, как некоторые мои френды обозначили многоэтажки на периферии посёлка.

Мне стоило сил дождаться рассвета (цель помогает, конечно, собраться) и выйти на улицу, дойти до зоны отчуждения, пройтись по путям и свернуть в утренний посёлок, в котором зарождалась новая жизнь.

Возможно, это был самый густой туман из тех, что были раньше и уж точно самый усердный, так как мне удалось отснять массу локаций - гораздо больше, чем раньше, когда я не выходил за рамки малого круга.

На следующий день туман возобновился или же, точнее, он попросту не растаял целиком до следующего дня - и тогда, совместив приятное с полезным, я отправился к Голубому карьеру и морю Шершневского водохранилища.

Но в лесу туман работает иначе, то есть не работает никак, поскольку там даже в самую жару свежо, а в сырость так и вовсе чётко и тихо: конденсат обволакивает округу, но не каждое из деревьев, скрадывающих перспективу, которая, собственно, и порождает близость дальнего и даль близи, укутанную беспричинной суггестией, потому что туман в природе - это, конечно же, аналог суггестии в искусстве.

На снимках карьера видно, что эффекты фога возникают когда выходишь из массива к обрыву, который начинает сливаться в единый фон цветовых переходов, значит, туман, все-таки, действует но только не там, где ты есть.

И если на улице можно войти в туман, который находится у остатков тополиной рощи или же вон у тех клёнов, которые ещё не сгубили, то Голубой карьер не перепрыгнешь даже в страшном сне.

Важно, что туман отрезает прошлое, обнуляет терпение, после него не страшно пропасть в снегу, заблудиться в морозах, он не ставит точек, но оказывается аналогом такого многоточия, что смиряет с неизбежным.

Даже если оно, в отличие от эпизодической кисеи, окажется навсегдашним.

Читать далее...

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2536936.html

Перенесено из Instagram

https://paslen.livejournal.com/2536359.html