"Преступление и наказание" Ф. М. Достоевского: 1. Родовая травмаlj_paslen23-04-2021 19:03
Сюжетное движение «Преступление и наказания» напоминает балет: в основе его – плавная метаморфоза обратного превращения кафкианского жука в Грегора Замзу. Вновь в человека.
* Правда, в этот раз «Преступление и наказание» захотелось перечесть не из-за опыта Кафки, но для воссоздания, прежде всего, фона – густого симфонического облака, где, с одной стороны, существует город, с другой – ансамбль солистов.
В ситуации, когда с главным героем всё понятно заранее (Раскольников – это человек, убивающий старушку из-за неправильных идей, раскаивающийся и идущий за это на каторгу), интереснее вспомнить побочные темы и то, какую особенную, параллельную реальность они сплетают.
* Мармеладов. Разумихин. Лужин. Свидригайлов. Зосимов и Замётов… Да и самого Раскольникова тоже происходит много чего интересного – раз уж ФМ выбрал главным медиумом именно его.
* «Преступление и наказание» – отчётливо мужской роман: женские образы обтекают мужские, оставляя рядом с ними недораскрашенные пустоты.
Женщин здесь используют и даже убивают для того, чтобы окончательно совпасть с гомогенной средой – городом, где все люди чужие друг другу, используют друг друга, из-за чего проиграть (Тот же Раскольников играет со всеми ещё до убийства процентщицы – кажется, только азарт и способен внушить его лихорадочному сознанию остатки осторожности) означает стать кем-то иным. Женщиной.
Вот как и почему возникает важность Евангелия, в котором нет ни эллина, ни иудея.
Эффект присутствия возникает не только из-за убедительности состояний, накрываемых воспринимателя заводским выбросом, но еще и из одного (в чреде других) технологического приема.
Ощущение крупных планов (даже если Раскольников просто лежит, скрючившись в позе эмбриона на замызганном диване под крышей) начинается с посыла: каждая глава книги главная, ради неё написано и наворочено все остальное.
Значит ли это, что роман может быть оборван в любом месте?
Нет же, метаморфоза должна совершиться, пройдя все стадии превращения личинки в имаго, но все стадии обладают единой ценностью.
А если события (и главы) идут внахлест (поначалу прибытием новых персонажей, затем последствиями их появления), то, именно таким образом, и образуется воронка, постоянно расширяющегося внимания, своим щупом пожирающая все большую территорию. В том числе и городской среды.
* Главы внезапно увеличились в размерах, подобно одежде с чужого плеча.
В памяти моей главы «ПиН» были короткими и динамичными, как отрезки школьного времени (как жизненные уроки начальной поры), за исключением, разве что описания тягучести внутренней жизни Раскольникова), а теперь вышло, что они разношено длинные и событий вмещают больше необходимого, так как отныне стало заметно многое, лежавшее под спудом.
Словно бы главы эти вытягиваются, не в силах вовремя завершиться, перед страхами неведомой метаморфозы – каждого её последующего шага.
* Интрига заключается в подмене разоблачения перерождением.
Читатель следит за тем, что Родион Романович все глубже и безнадёжнее втягивается в пульсирующую пульпу лжи, а многомудрый автор имеет ввиду, на самом-то деле, духовное перерождение, невозможное без частой, постоянной смены обстоятельств.
Двойной код не просто присущ почти всем опусам ФМД (говорим одно, подразумеваем другое или так: говорим это ради вот этого), но создаёт структурную основу для трактовок любого уровня и количества – той самой «розы ветров», способной развернуть «содержание» в сторону любой актуальной «идеи» или «конфликта».
* Лично меня завораживает в ФМД именно эта возможность натянуть «сюжет» на какую угодно проблематику (веер одновременных проблематик), невозможную не в чистом «реализме», ни в условном «романе идей», так как многозначность (многозадачность) возникает не в самом тексте, но в читательском восприятии, самозарождаясь там из особенностей текущего дня конкретного человека.
Текст не пытается «оседлать волну» актуальной новостной повестки, он сам становится такой волной, сотканной самим процессом чтения и, поэтому, неотделимого от конкретного сознания.
* Потому что [в данном случае] «Преступление и наказание – роман не о чём-то конкретном, но чреда состояний, окрашенных в разные цвета, демонстрирующих особенности разных агрегатных состояний (города, погодного сезона, исторического периода, людской