Твиты московской жары. Сокол/Аэропорт, июнь/июль
lj_paslen
23-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Вт, 19:47: Это сейчас, на закате, + 33, а что было днём и будет завтра - подумать странно. Каждые сутки словно горные вершины штурмуешь - и по прогнозу конца и края этой аномальщине не видно. Несмотря на кондиционеры и дожди в перспективе. Даже тополиный пух летать перестал, жарой прибило
- Ср, 04:27: [Аномальный] зной - чистое время, легче лёгкого обращающееся в мучительную вечность. Вот почему в аду так жарко!
- Пт, 14:55: Жар жара. Жара жары. Жара жиры. Тепло и зной. О жаре. Жарой…
- Пт, 14:55: Неверно думать - онтологическое свойство людей. Все мы живем вокруг собственных заблуждений. Вот, например, почему так важны открытия, которые объединяют.
Моя рецензия на роман Александра Соболева "Грифоны охраняют лиру". Logos review of books № 3
lj_paslen
23-06-2021 07:34
Какой же она будет, эта прекрасная Россия прошлого?
«Грифоны охраняют лиру» Александра Соболева, только что вышедшие в «Издательстве Ивана Лимбаха» пример выдающегося филологического романа, лишенного даже намека на литературоведческое занудство
Тоскливо думать, что Пушкин погиб на пике развития, а Мандельштаму не дали написать главные тексты.
Представим Александра Сергеевича умудренным патриархом, дожившим до солидных дат и похожим на Гете, тогда стереотипный десятитомник его почти мгновенно удваивается всем на радость и на пользу.
За Осипа Эмильевича, правда, еще больнее – он хоть и прожил поболее пушкинского, но осуществился гораздо меньше. Путь Мандельштама, работавшего до старости, непредсказуем и чреват томами незримых шедевров, другое дело, что развитие страны не оставляло ему на это никаких шансов.
По случайному (или же нет) совпадению, но эпиграфами к первой части романа «Грифы охраняют лиру» известный литературовед Александр Соболев выбрал из Пушкина и из Мандельштама.
Не будет большим спойлером начать рецензию с базового концепта романа, изложенного уже в аннотации: речь здесь идет о поисках отца, известного беллетриста Шарумкина, которые хрупкий и впечатлительный юноша Никодим, совершенно далекий от литературы, предпринимает в середине 50-х годов ХХ века, после нечаянного признания своей одинокой матери.
Сидели на кухне, пили кофе, вот мать впервые и обмолвилась…
Дело происходит сначала в Москве, а затем в Белоруссии, являющихся частями единой империи, в которой не было большевистского переворота, но развивается проект альтернативной модерности.
Де, так уж сложились исторические обстоятельства, что когда красные начали бузить, их выслали за рубежи родины (почему-то в Латвию), запретив въезд обратно.
Ну, и никаких запломбированных вагонов, что, собственно говоря, и позволило сохранить самодержавие и непрерывность развития.
В том числе и стилистического, поскольку «Грифоны охраняют лиру» созданы в мгновенно опознаваемой эстетике пост-набоковского эстетизма.
Тем более, что идея России, избежавшей семидесятилетнего социалистического аппендикса, растет из того же корня, что и «Ада».
Просто Александр Соболев логично предположил, что за идеей бытовой и политической непрерывности необязательно ехать в другое полушарие, где и находится райская Зембла: подобный старорежимный эдем можно найти на расстоянии вытянутой руки – в Большом Козловском переулке, а также в особняке историко-филологического факультета МГУ на Моховой.
И тогда можно перекрасить Кремль в аутентичный белый цвет, на Лубянке расположить хлебосольные монастыри, а возле Сухаревской башни – букинистические лавки.
Многослойная набоковская цветастость, точные и умные метафоры, чередующиеся с вкраплениями расковыченных цитат, пастишей и оммажей делают «Грифонов» выставкой достижения филологического хозяйства.
Когда любые события и мизансцены, темы и лейтмотивы, композиционные решения и сюжетные повороты словно бы специально созданы для последующей раскладки в умном научном журнале.
Из-за чего, ни слова в простоте, начинаешь постоянно искать подмигивания своим и элементы «романа с ключом», автокомментарии и «вскрытие приема» сплошняком: ведь любое, хотя бы и избыточное описание, не может оказаться в столь насыщенном пространстве случайным, но тоже «работает на раскрытие». Должно работать.
Впрочем, думаю, сделано это не специально, не нарочно, но точно по наитию – каждый пишет, как он дышит: книга Соболева, долгие годы занимавшегося третьестепенными авторами «Серебряного века» – не стилизация, но реконструкция.
Причем не столько модернистского письма (сначала в голову приходит Набоков, но далее ведь можно выстроить целый стеллаж отсылок к авторам разной величины и значимости, «парижской ноты» или «русского Монпарнаса», от Гайто Газданова до, скажем, Бориса Поплавского), сколько самого модуса мышления, свойственного срединным годам прошлого века.
Такую книгу мог бы написать, например, Владислав Ходасевич, проживи он хотя бы на десятилетие больше (что, кажется, подчеркивает демонстративно сдержанная обложка Ника Теплова) или же Марк Алданов, захоти он перейти от исторических эпопей к описанию сырой современности.
В последнее время появляется масса исследований о том, как на литературу и другие искусства влияет неотменимая ныне кинематографичность мышления.
Ну, там, киношный хронотоп, монтаж и строение фабульной начинки – так вот такое ощущение, что одним из важнейших предметов исследования в «Грифонах» является специфика докомпьютерного письма.
Тоже ведь отныне обязательного к применению и, при этом,Читать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Какой же она будет, эта прекрасная Россия прошлого?
«Грифоны охраняют лиру» Александра Соболева, только что вышедшие в «Издательстве Ивана Лимбаха» пример выдающегося филологического романа, лишенного даже намека на литературоведческое занудство
Тоскливо думать, что Пушкин погиб на пике развития, а Мандельштаму не дали написать главные тексты.
Представим Александра Сергеевича умудренным патриархом, дожившим до солидных дат и похожим на Гете, тогда стереотипный десятитомник его почти мгновенно удваивается всем на радость и на пользу.
За Осипа Эмильевича, правда, еще больнее – он хоть и прожил поболее пушкинского, но осуществился гораздо меньше. Путь Мандельштама, работавшего до старости, непредсказуем и чреват томами незримых шедевров, другое дело, что развитие страны не оставляло ему на это никаких шансов.
По случайному (или же нет) совпадению, но эпиграфами к первой части романа «Грифы охраняют лиру» известный литературовед Александр Соболев выбрал из Пушкина и из Мандельштама.
Не будет большим спойлером начать рецензию с базового концепта романа, изложенного уже в аннотации: речь здесь идет о поисках отца, известного беллетриста Шарумкина, которые хрупкий и впечатлительный юноша Никодим, совершенно далекий от литературы, предпринимает в середине 50-х годов ХХ века, после нечаянного признания своей одинокой матери.
Сидели на кухне, пили кофе, вот мать впервые и обмолвилась…
Дело происходит сначала в Москве, а затем в Белоруссии, являющихся частями единой империи, в которой не было большевистского переворота, но развивается проект альтернативной модерности.
Де, так уж сложились исторические обстоятельства, что когда красные начали бузить, их выслали за рубежи родины (почему-то в Латвию), запретив въезд обратно.
Ну, и никаких запломбированных вагонов, что, собственно говоря, и позволило сохранить самодержавие и непрерывность развития.
В том числе и стилистического, поскольку «Грифоны охраняют лиру» созданы в мгновенно опознаваемой эстетике пост-набоковского эстетизма.
Тем более, что идея России, избежавшей семидесятилетнего социалистического аппендикса, растет из того же корня, что и «Ада».
Просто Александр Соболев логично предположил, что за идеей бытовой и политической непрерывности необязательно ехать в другое полушарие, где и находится райская Зембла: подобный старорежимный эдем можно найти на расстоянии вытянутой руки – в Большом Козловском переулке, а также в особняке историко-филологического факультета МГУ на Моховой.
И тогда можно перекрасить Кремль в аутентичный белый цвет, на Лубянке расположить хлебосольные монастыри, а возле Сухаревской башни – букинистические лавки.
Многослойная набоковская цветастость, точные и умные метафоры, чередующиеся с вкраплениями расковыченных цитат, пастишей и оммажей делают «Грифонов» выставкой достижения филологического хозяйства.
Когда любые события и мизансцены, темы и лейтмотивы, композиционные решения и сюжетные повороты словно бы специально созданы для последующей раскладки в умном научном журнале.
Из-за чего, ни слова в простоте, начинаешь постоянно искать подмигивания своим и элементы «романа с ключом», автокомментарии и «вскрытие приема» сплошняком: ведь любое, хотя бы и избыточное описание, не может оказаться в столь насыщенном пространстве случайным, но тоже «работает на раскрытие». Должно работать.
Впрочем, думаю, сделано это не специально, не нарочно, но точно по наитию – каждый пишет, как он дышит: книга Соболева, долгие годы занимавшегося третьестепенными авторами «Серебряного века» – не стилизация, но реконструкция.
Причем не столько модернистского письма (сначала в голову приходит Набоков, но далее ведь можно выстроить целый стеллаж отсылок к авторам разной величины и значимости, «парижской ноты» или «русского Монпарнаса», от Гайто Газданова до, скажем, Бориса Поплавского), сколько самого модуса мышления, свойственного срединным годам прошлого века.
Такую книгу мог бы написать, например, Владислав Ходасевич, проживи он хотя бы на десятилетие больше (что, кажется, подчеркивает демонстративно сдержанная обложка Ника Теплова) или же Марк Алданов, захоти он перейти от исторических эпопей к описанию сырой современности.
В последнее время появляется масса исследований о том, как на литературу и другие искусства влияет неотменимая ныне кинематографичность мышления.
Ну, там, киношный хронотоп, монтаж и строение фабульной начинки – так вот такое ощущение, что одним из важнейших предметов исследования в «Грифонах» является специфика докомпьютерного письма.
Тоже ведь отныне обязательного к применению и, при этом,
Мои публикации в Instagram за 22 июня 2021
lj_paslen
23-06-2021 00:12
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Начальное лето - до самой до жары и пика тополиного пуха, который с каждым годом цветет все раньше
lj_paslen
22-06-2021 01:59
Я иду сначала до станции метро «Сокол», затем, отведав фастфуда в «Метромаркете», возвращаюсь домой, сделав крюк до станции «Аэропорт», чтобы чётче сравнить две Москвы, сегодняшнюю и позавчерашнюю – ту, что приостановилась для меня 17 (семнадцать)мгновений месяцев назад.
Тем более, что к нам сюда как раз жара пришла, перекочевала с Урала, можно сказать, одним локальным периодом стало больше. Что-то окончательно закончилось, схлопнулось.
С журнальными киосками на районе химичили ещё до моего отъезда, то есть «до света», «до пандемии», «до новой эры», сокращали их и перетаскивали с места на место, меняли киоски, многие из них переводились в лавки на месте непопулярных магазинов в домах, теперь я смотрю уже на следующую стадию исчезновения – когда на месте «Прессы» в окнах первого этажа домов, выходящих на Ленинградку и на Балтийскую, прогоревшая печатная пресса меняется на что-то более необходимое – на магазин «Кормим правильно», заменившим пивную забегаловку с крафтовым пивом…
Теперь «Кормим правильно» тоже исчезло, хорошо что успел сфотографировать (никогда не откладывайте документацию момента!) на его угловом месте образовалось нечто пока совсем невразумительное – есть у нас тут такие проточные места (второе такое на углу Усиевича и Самеда Вургуна, где ещё открытая приёмная «Справедливой России» кучковалась перед предыдущими выборами в Думу, надо ж, ещё один электоральный цикл подошёл к концу), привлекающие арендаторов мнимой козырностью, которая, тем не менее, не спасает их от постоянной перемены участи.
Нечто схожее (правда, на первом, эмблематическом уровне) происходит с «печатной прессой», ареал которой, шагреневой кожей, сужается на глазах и нет летописца-аналитика, чтобы рассказал о смерти букв на гордом газетном листе, остро пахнущем типографской краской. Ароматы марсианской жизни...
Понятно отчего так произошло – со времён «Союзпечати», державшей центровую шишку в каждом районе любого советского города и даже уважающего себя квартала, продажа прессы пришла в неконтролируемый упадок, из-под которого «Роспечать» уже не вылезет.
Более не очухается.
С одной, стороны, газеты и журналы попали под каток интернета и с этим ничего не поделать, но, с другой, они изначально мешались у власти под ногами, скорее, вредные и ненужные, нежели желанные и полезные: едокам картофеля нужно же что-то читать, чем-то заниматься, так пускай.
Традиции, опять же. Вера в печатное слово.
Теперь киоски «Роспечати» – такие же симулякры, как и все остальное в стране победившего Путина: подмена всего прошла по всем фронтам, отряд не заметил тотальной виртуализации, превратившей в Россию в территорию сугубо умозрительную, вот совсем как в Средневековье, где невозможно прорваться из модуса вивенди к детальному положению реальных вещей и материй.
Но я теперь не об этом – я о возвращении домой в ситуации, когда дом вспух в совершенно ином месте и, как мандельштамовский поезд, перетёк на Урал.
О том, что за время отсутствия едва ли не каждое второе «торговое помещение» освободилось и вновь сдаётся, с каким-то безнадёжным видом, особенно распространяться не стоит: это и сами все видят – пустые комнаты за грязными окнами напоминают галереи современного искусства в пересменке между выставками.
Как раз, сегодня шёл в сторону метро «Аэропорт» и думал, что хорошо бы сделать бесконечную серию селфи с надписью «Аренда» посредине – будь я актуальный фотограф, обязательно сделал бы.
Хорошо, что я бегу актуальности и я не фотограф, славабогу, славабогу.
Волны изменений и обменов схожи с компаниями, затеваемыми непонятно кем по непонятным причинам.
Главная мена месяцев – исчезновение на Соколе (части его, прилагаемой к Балтийской и ограниченной ж/д путями) всех хозяйственных магазинов, когда негде купить щётку и швабру.
Но, допустим, щетка куплена в парфюмерном у перекрёстка Черниховского и Усиевича, а швабра в Фикспрайсе у Ленинградского рынка – в закутке по соседству с букмекерскими конторами: вот им уж точно ничего не делается, несмотря на ремонт всего парка вокруг нашего пруда.
Его огорошили огородили со всех сторон (хотя коробка трёхэтажного теперь «Баку» и виднаЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Я иду сначала до станции метро «Сокол», затем, отведав фастфуда в «Метромаркете», возвращаюсь домой, сделав крюк до станции «Аэропорт», чтобы чётче сравнить две Москвы, сегодняшнюю и позавчерашнюю – ту, что приостановилась для меня 17 (семнадцать)
Тем более, что к нам сюда как раз жара пришла, перекочевала с Урала, можно сказать, одним локальным периодом стало больше. Что-то окончательно закончилось, схлопнулось.
С журнальными киосками на районе химичили ещё до моего отъезда, то есть «до света», «до пандемии», «до новой эры», сокращали их и перетаскивали с места на место, меняли киоски, многие из них переводились в лавки на месте непопулярных магазинов в домах, теперь я смотрю уже на следующую стадию исчезновения – когда на месте «Прессы» в окнах первого этажа домов, выходящих на Ленинградку и на Балтийскую, прогоревшая печатная пресса меняется на что-то более необходимое – на магазин «Кормим правильно», заменившим пивную забегаловку с крафтовым пивом…
Теперь «Кормим правильно» тоже исчезло, хорошо что успел сфотографировать (никогда не откладывайте документацию момента!) на его угловом месте образовалось нечто пока совсем невразумительное – есть у нас тут такие проточные места (второе такое на углу Усиевича и Самеда Вургуна, где ещё открытая приёмная «Справедливой России» кучковалась перед предыдущими выборами в Думу, надо ж, ещё один электоральный цикл подошёл к концу), привлекающие арендаторов мнимой козырностью, которая, тем не менее, не спасает их от постоянной перемены участи.
Нечто схожее (правда, на первом, эмблематическом уровне) происходит с «печатной прессой», ареал которой, шагреневой кожей, сужается на глазах и нет летописца-аналитика, чтобы рассказал о смерти букв на гордом газетном листе, остро пахнущем типографской краской. Ароматы марсианской жизни...
Понятно отчего так произошло – со времён «Союзпечати», державшей центровую шишку в каждом районе любого советского города и даже уважающего себя квартала, продажа прессы пришла в неконтролируемый упадок, из-под которого «Роспечать» уже не вылезет.
Более не очухается.
С одной, стороны, газеты и журналы попали под каток интернета и с этим ничего не поделать, но, с другой, они изначально мешались у власти под ногами, скорее, вредные и ненужные, нежели желанные и полезные: едокам картофеля нужно же что-то читать, чем-то заниматься, так пускай.
Традиции, опять же. Вера в печатное слово.
Теперь киоски «Роспечати» – такие же симулякры, как и все остальное в стране победившего Путина: подмена всего прошла по всем фронтам, отряд не заметил тотальной виртуализации, превратившей в Россию в территорию сугубо умозрительную, вот совсем как в Средневековье, где невозможно прорваться из модуса вивенди к детальному положению реальных вещей и материй.
Но я теперь не об этом – я о возвращении домой в ситуации, когда дом вспух в совершенно ином месте и, как мандельштамовский поезд, перетёк на Урал.
О том, что за время отсутствия едва ли не каждое второе «торговое помещение» освободилось и вновь сдаётся, с каким-то безнадёжным видом, особенно распространяться не стоит: это и сами все видят – пустые комнаты за грязными окнами напоминают галереи современного искусства в пересменке между выставками.
Как раз, сегодня шёл в сторону метро «Аэропорт» и думал, что хорошо бы сделать бесконечную серию селфи с надписью «Аренда» посредине – будь я актуальный фотограф, обязательно сделал бы.
Хорошо, что я бегу актуальности и я не фотограф, славабогу, славабогу.
Волны изменений и обменов схожи с компаниями, затеваемыми непонятно кем по непонятным причинам.
Главная мена месяцев – исчезновение на Соколе (части его, прилагаемой к Балтийской и ограниченной ж/д путями) всех хозяйственных магазинов, когда негде купить щётку и швабру.
Но, допустим, щетка куплена в парфюмерном у перекрёстка Черниховского и Усиевича, а швабра в Фикспрайсе у Ленинградского рынка – в закутке по соседству с букмекерскими конторами: вот им уж точно ничего не делается, несмотря на ремонт всего парка вокруг нашего пруда.
Его огорошили огородили со всех сторон (хотя коробка трёхэтажного теперь «Баку» и видна
Мои публикации в Instagram за 21 июня 2021
lj_paslen
22-06-2021 00:08
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои твиты
lj_paslen
21-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Пн, 05:54: В новую книгу выходишь как в чуждой дом, до конца никогда не зная, что от неё ждать внутри и как в ней заведены порядки. Покуда не зайдёшь - не узнаешь… https://t.co/7mTqe68GT8
Мои публикации в Instagram за 20 июня 2021
lj_paslen
21-06-2021 00:10
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои твиты
lj_paslen
20-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Вс, 03:49: Словно бы я притягиваю жару собой. В школе это называлось - «куда фига - туда дым»… https://t.co/1y13iHwJGF
Мои публикации в Instagram за 19 июня 2021
lj_paslen
20-06-2021 00:07
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 18 июня 2021
lj_paslen
19-06-2021 00:03
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 17 июня 2021
lj_paslen
18-06-2021 00:09
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 16 июня 2021
lj_paslen
17-06-2021 00:15
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 15 июня 2021
lj_paslen
16-06-2021 00:05
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Мои публикации в Instagram за 14 июня 2021
lj_paslen
15-06-2021 00:14
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Концерт РНО в КЗЧ. Фортепианные концерты Шумана, Листа, Грига. Солист Борис Березовский
lj_paslen
14-06-2021 17:19
В КЗЧ рядом со мной мужичок сидел и дышал правильно, но шумно, то есть, музыку экранировал как бы, создавая рабочую голограмму процесса, вынесенного вовне.
Потому что обычно звучание идет напрямую и впитывается внешней стороной головы и туловища, свободных от одежды, когда звуковые волны поглощаются поверхностью тебя, будто бы ставшей пористой.
А тут появилась новая вводная – сторонний слушатель, который дублировал не только меня (я тоже стараюсь правильно дышать, автоматически подстраиваясь под ритмичную структуру опуса, хотя звуков и не произвожу, стараюсь вообще выглядеть отсутствующим, совершенно незаметным), но и звучание, отныне разделяемое на два потока – его и мой.
При том, что во время Концерта для фортепиано с оркестром Роберта Шумана (ля минор, опус № 54, 1845), с которого начал программу пианист Борис Березовский, сосед сопел не так, как под Первый концерт для фортепиано с оркестром Ференца Листа (ми-бемоль мажор, 1830/1849, 1853), ибо я и сам дышал по разному – судя по тому, как, параллельно этому, запотевали стекла моих очков и мир начинал струиться.
Раньше этого эффекта не наблюдалось, но теперь, вот уже второй концерт, проходит для меня в маске, серьезно меняющей ощущения теплообмена в области самой важной части слушательскогогаджета интерфейса.
Он теперь позволяет ещё больше сконцентрироваться на телесной части музыкальных реакций, иной раз прикидываясь совсем уже почти не умозрительным (то есть, проступающим в реале) «Наутилусом», подлодкой с коллекциями искусства капитана Немо, послужившей, по всей видимости, прообразом орбитальной станции из кинематографического «Соляриса».
Дабы ощущение подводной сосредоточенности на спрямлённом тоннеле интенции и волн, идущих со сцены, было ещё плотнее, я решил в антракте сходить в гардероб за солнцезащитными очками – уж если они запотеют в режиме «как надо», Григ, с его сливочной русопятостью а la Рахманинов, вообще воспримется как влитой…
…как самый исторически (хронологически и стилистически) самый близких к нам из трёх, ибо наиболее эмблематичный Концерт для фортепиано с оркестром Эдварда Грига (опус 16, 1868, написанный в ля миноре, как и сочинение Шумана), завершает романтическую триаду этой «музыкальной литературы», в которой сочинение Шумана «отвечает» за тезис «бури и натиска», опус Листа с его «бубенцами» да перезвонами идеально подходит под антитезис «крови и почвы», тогда как торжественный и парадный (уютный и просветлённый) концерт Грига – типичный синтез в стиле «бидермейер».
Нынешнее представление, таким образом, оказывается превосходной иллюстрацией к «Мечтам о свободе», выставке российско-немецкого романтического искусства, всё ещё проходящей в «Новой Третьяковке», где триада этого стилистического движения разложена на ловкие и наглядные составляющие.
В общем, помимо игры РНО с Березовским, я стал учитывать ещё и слушанье случайного мужичка (концертный зал всегда нагромождение избыточных и ненужных событий, загромождающих горизонт) и, таким образом, мне начало казаться, что он, в ответ, учитывает моё, хотя я же взрослый и здоровый, в целом, человек, хорошо осознающий – никто никого не учитывает, никто никому не интересен, особенно в таких ситуациях, сосредоточенных на важном деле, хотя бы и вынесенном вовне, вот как футбольный матч или работа оркестра.
Слушать музыку под чьим-то прицелом – процесс совершенно не такой, каким бывает в одиночестве, поскольку он, таким образом, овнешняется и, что ли, скатывается вниз, как вода, скользящая по поверхности, пропитанной маслом.
Становишься фигурой во всех смыслах, хотя, чаще других, фигурой риторической: сокращённой, схематизированной, умышленной, то есть, по сути, карикатурой на самого себя.
Это как со статусом знаменитости, который ни для кого не проходит даром, но овнешняет любые собственные реакции. И вот они идут уже не напрямую, «от сердца», но демонстрацией того, что это «я, вот такой, принципиально неодинокий», сказал, ну, или мог бы сказать при желании.
Известность, конечно, перерождает и преображает, не распрямляя, вечным приглядом перманентно включённой камеры.
Чужое внимание (даже вымышленное) навязывает рабочий режим троюродный естественному и первородному, искажённый изломами и ненужной рефлексией, нуждающейся в простоте как в кислороде.
А в зале, куда приходят упиваться соком собственныхЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
В КЗЧ рядом со мной мужичок сидел и дышал правильно, но шумно, то есть, музыку экранировал как бы, создавая рабочую голограмму процесса, вынесенного вовне.
Потому что обычно звучание идет напрямую и впитывается внешней стороной головы и туловища, свободных от одежды, когда звуковые волны поглощаются поверхностью тебя, будто бы ставшей пористой.
А тут появилась новая вводная – сторонний слушатель, который дублировал не только меня (я тоже стараюсь правильно дышать, автоматически подстраиваясь под ритмичную структуру опуса, хотя звуков и не произвожу, стараюсь вообще выглядеть отсутствующим, совершенно незаметным), но и звучание, отныне разделяемое на два потока – его и мой.
При том, что во время Концерта для фортепиано с оркестром Роберта Шумана (ля минор, опус № 54, 1845), с которого начал программу пианист Борис Березовский, сосед сопел не так, как под Первый концерт для фортепиано с оркестром Ференца Листа (ми-бемоль мажор, 1830/1849, 1853), ибо я и сам дышал по разному – судя по тому, как, параллельно этому, запотевали стекла моих очков и мир начинал струиться.
Раньше этого эффекта не наблюдалось, но теперь, вот уже второй концерт, проходит для меня в маске, серьезно меняющей ощущения теплообмена в области самой важной части слушательского
Он теперь позволяет ещё больше сконцентрироваться на телесной части музыкальных реакций, иной раз прикидываясь совсем уже почти не умозрительным (то есть, проступающим в реале) «Наутилусом», подлодкой с коллекциями искусства капитана Немо, послужившей, по всей видимости, прообразом орбитальной станции из кинематографического «Соляриса».
Дабы ощущение подводной сосредоточенности на спрямлённом тоннеле интенции и волн, идущих со сцены, было ещё плотнее, я решил в антракте сходить в гардероб за солнцезащитными очками – уж если они запотеют в режиме «как надо», Григ, с его сливочной русопятостью а la Рахманинов, вообще воспримется как влитой…
…как самый исторически (хронологически и стилистически) самый близких к нам из трёх, ибо наиболее эмблематичный Концерт для фортепиано с оркестром Эдварда Грига (опус 16, 1868, написанный в ля миноре, как и сочинение Шумана), завершает романтическую триаду этой «музыкальной литературы», в которой сочинение Шумана «отвечает» за тезис «бури и натиска», опус Листа с его «бубенцами» да перезвонами идеально подходит под антитезис «крови и почвы», тогда как торжественный и парадный (уютный и просветлённый) концерт Грига – типичный синтез в стиле «бидермейер».
Нынешнее представление, таким образом, оказывается превосходной иллюстрацией к «Мечтам о свободе», выставке российско-немецкого романтического искусства, всё ещё проходящей в «Новой Третьяковке», где триада этого стилистического движения разложена на ловкие и наглядные составляющие.
В общем, помимо игры РНО с Березовским, я стал учитывать ещё и слушанье случайного мужичка (концертный зал всегда нагромождение избыточных и ненужных событий, загромождающих горизонт) и, таким образом, мне начало казаться, что он, в ответ, учитывает моё, хотя я же взрослый и здоровый, в целом, человек, хорошо осознающий – никто никого не учитывает, никто никому не интересен, особенно в таких ситуациях, сосредоточенных на важном деле, хотя бы и вынесенном вовне, вот как футбольный матч или работа оркестра.
Слушать музыку под чьим-то прицелом – процесс совершенно не такой, каким бывает в одиночестве, поскольку он, таким образом, овнешняется и, что ли, скатывается вниз, как вода, скользящая по поверхности, пропитанной маслом.
Становишься фигурой во всех смыслах, хотя, чаще других, фигурой риторической: сокращённой, схематизированной, умышленной, то есть, по сути, карикатурой на самого себя.
Это как со статусом знаменитости, который ни для кого не проходит даром, но овнешняет любые собственные реакции. И вот они идут уже не напрямую, «от сердца», но демонстрацией того, что это «я, вот такой, принципиально неодинокий», сказал, ну, или мог бы сказать при желании.
Известность, конечно, перерождает и преображает, не распрямляя, вечным приглядом перманентно включённой камеры.
Чужое внимание (даже вымышленное) навязывает рабочий режим троюродный естественному и первородному, искажённый изломами и ненужной рефлексией, нуждающейся в простоте как в кислороде.
А в зале, куда приходят упиваться соком собственных
Мои твиты
lj_paslen
14-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Вс, 22:54: И, вроде, лета нет, пасмурно, дождик накрапывает, настроение сонное или его нет, но вот вечером, когда напрочь стемнело, вышел за хлебом, а на улице все парное и льётся со всех сторон, и парит, и ласкает, и лучезарит… https://t.co/QeFEzxmkEz
Мои твиты
lj_paslen
12-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Пт, 20:29: Концерт РНО в БЗК. Шнитке, Моцарт, Шостакович, Пятнадцатая. Солист и дирижёр Сергей Крылов https://t.co/K7UDMvAype
Концерт РНО в БЗК. Шнитке, Моцарт, Шостакович, Пятнадцатая. Солист и дирижёр Сергей Крылов
lj_paslen
11-06-2021 20:29
Посмотрел в дневнике: последний раз я был в БЗК весной 2017 года (апрель), на концерт РНО ходил в октябре 2019 (дирижировал Миша Дамев, солировал Константин Лифшиц, в манеру которого я тогда окончательно влюбился), а слушал Шостаковича вживую в сентябре 2018-го – Михаил Плетнев дирижировал тогда Пятнадцатой, превратив её, если по моим тогдашним заметкам судить, в реквием неизвестному солдату.
Так что нынешний концерт РНО, которым дирижировал и в котором солировал скрипач Сергей Крылов проходил у меня под хэштегом «многоступенчатых возвращений», всё-таки первый концерт после возвращения в Москву, и сразу – БЗК (у нас с ним отношения сложные – я с него начинал, но после реконструкции к нему охладел), сразу – РНО, сразу – Шостакович…
…при том, что все эти сущности (полые московские залы, Российский Национальный и, тем более, Шостакович) никогда во мне не останавливаются, не прерываются, а находятся в развитии, параллельном моему собственному.
Такое развитие напоминает двоемирие, в котором я живу одновременно в двух городах – есть даже такой рассказ «Пока все дома», наглядно, надеюсь, объясняющий, что когда физическое тело моё находится, например, на Ленинградском проспекте, в одной из частей головного мозга открыто постоянно окно в Чердачинск, внутри которого идёт, почти не прерываясь, нечто вроде трансляции с исторической родины.
Ну, и наоборот, короче говоря, если кто захочет прочувствовать ситуацию, рассказ прочтёт (вообще-то, он открывает книгу "Красная точка")…
Ещё это значит, что материи вечного становления постоянно обрастают новыми чертами и обстоятельствами (а также моими отношениями к ним), шагаю вместе со мной – так уж устроена моя голова и мои привязанности, что, сколько бы не путешествовал умозрительными дорогами, всё время возвращаюсь к одному и тому же.
Хотя бы, вполне возможно, «на новом этапе».
Именно так устроены мои меломанские круги, обладающие разными именными периодами (то Рихард Штраус, то Шуман, то Стравинский), но, при этом, рано или поздно, «сделав круг», я всегда возвращаюсь к музыке Шостаковича как к началу и истоку чего-то нового, как к материалу, идеальному для подведения промежуточных (ебж) итогов.
По отношению к этой, почти физиологической (тело требует Шостаковича как витаминов восполнения сущностной нехватки) традиции, нынешняя эпидемиологическая ситуация выглядит набором внешних обстоятельств…
…впрочем, постоянно вмешиваясь в цепочки обмена веществ, как физического, так и интеллектуального, позволяя (заставляя) музыку стать окончательно физиологической. То есть, телесной. Имманентной организму, тулову, внутренним резонансам.
Санитарная маска (у меня она из плотной ткани чёрного цвета), которую голос по трансляции, не советует снимать до конца концерта, с одной стороны, встаёт на пути звуковых волн как вполне ощутимого физического явления, придавая ритуалу новые какие-то обертона (при посещении музеев, требующих постоянного перемещения от экспоната к экспонату, влияние маски менее заметно – ведь там зритель сам регулирует близость/отдаление от объекта собственного внимания), а, с другой стороны, маска, таким образом, делает восприятие звучания совсем уже приватным.
Музыка в маске превращается в миазм, имманентный выдоху и вздоху (от того, как запотевали мои очки, окончательно отрезая от реальности, окончательно погружая в мир подводных чувств, я внезапно замечаю, как по разному дышу, реагируя на Шнитке и на Моцарта), в сублимацию телесной активности: моё дыхание («…на стёкла вечности уже легло…») загустевает до запаха и тесной его плотности – ограниченное материей, оно никуда не уходит, но возвращается внутрь.
Углекислый газ, вкуса медной окалины (или же пота отдельных духовых, медленно покрывающихся патиной и родимыми пятнами старений), возвращается на родимую базу, вплетается в обмен веществ, сдвигает сознание и восприятие, увлекая их за собой – всё дальше внутрь, всё глубже и глубже.
И это важно, так как РНО и Сергей Крылов на этом концерте (и в Шнитке, Сонату № 1 которого {для скрипки и фортепиано, опус 30} скрипач и дирижёр транскрибировал сам, заменив, если я верно понял (поскольку программка упоминает о вариантах сонаты и её состава от самого Шнитке), фортепиано камернымЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Посмотрел в дневнике: последний раз я был в БЗК весной 2017 года (апрель), на концерт РНО ходил в октябре 2019 (дирижировал Миша Дамев, солировал Константин Лифшиц, в манеру которого я тогда окончательно влюбился), а слушал Шостаковича вживую в сентябре 2018-го – Михаил Плетнев дирижировал тогда Пятнадцатой, превратив её, если по моим тогдашним заметкам судить, в реквием неизвестному солдату.
Так что нынешний концерт РНО, которым дирижировал и в котором солировал скрипач Сергей Крылов проходил у меня под хэштегом «многоступенчатых возвращений», всё-таки первый концерт после возвращения в Москву, и сразу – БЗК (у нас с ним отношения сложные – я с него начинал, но после реконструкции к нему охладел), сразу – РНО, сразу – Шостакович…
…при том, что все эти сущности (полые московские залы, Российский Национальный и, тем более, Шостакович) никогда во мне не останавливаются, не прерываются, а находятся в развитии, параллельном моему собственному.
Такое развитие напоминает двоемирие, в котором я живу одновременно в двух городах – есть даже такой рассказ «Пока все дома», наглядно, надеюсь, объясняющий, что когда физическое тело моё находится, например, на Ленинградском проспекте, в одной из частей головного мозга открыто постоянно окно в Чердачинск, внутри которого идёт, почти не прерываясь, нечто вроде трансляции с исторической родины.
Ну, и наоборот, короче говоря, если кто захочет прочувствовать ситуацию, рассказ прочтёт (вообще-то, он открывает книгу "Красная точка")…
Ещё это значит, что материи вечного становления постоянно обрастают новыми чертами и обстоятельствами (а также моими отношениями к ним), шагаю вместе со мной – так уж устроена моя голова и мои привязанности, что, сколько бы не путешествовал умозрительными дорогами, всё время возвращаюсь к одному и тому же.
Хотя бы, вполне возможно, «на новом этапе».
Именно так устроены мои меломанские круги, обладающие разными именными периодами (то Рихард Штраус, то Шуман, то Стравинский), но, при этом, рано или поздно, «сделав круг», я всегда возвращаюсь к музыке Шостаковича как к началу и истоку чего-то нового, как к материалу, идеальному для подведения промежуточных (ебж) итогов.
По отношению к этой, почти физиологической (тело требует Шостаковича как витаминов восполнения сущностной нехватки) традиции, нынешняя эпидемиологическая ситуация выглядит набором внешних обстоятельств…
…впрочем, постоянно вмешиваясь в цепочки обмена веществ, как физического, так и интеллектуального, позволяя (заставляя) музыку стать окончательно физиологической. То есть, телесной. Имманентной организму, тулову, внутренним резонансам.
Санитарная маска (у меня она из плотной ткани чёрного цвета), которую голос по трансляции, не советует снимать до конца концерта, с одной стороны, встаёт на пути звуковых волн как вполне ощутимого физического явления, придавая ритуалу новые какие-то обертона (при посещении музеев, требующих постоянного перемещения от экспоната к экспонату, влияние маски менее заметно – ведь там зритель сам регулирует близость/отдаление от объекта собственного внимания), а, с другой стороны, маска, таким образом, делает восприятие звучания совсем уже приватным.
Музыка в маске превращается в миазм, имманентный выдоху и вздоху (от того, как запотевали мои очки, окончательно отрезая от реальности, окончательно погружая в мир подводных чувств, я внезапно замечаю, как по разному дышу, реагируя на Шнитке и на Моцарта), в сублимацию телесной активности: моё дыхание («…на стёкла вечности уже легло…») загустевает до запаха и тесной его плотности – ограниченное материей, оно никуда не уходит, но возвращается внутрь.
Углекислый газ, вкуса медной окалины (или же пота отдельных духовых, медленно покрывающихся патиной и родимыми пятнами старений), возвращается на родимую базу, вплетается в обмен веществ, сдвигает сознание и восприятие, увлекая их за собой – всё дальше внутрь, всё глубже и глубже.
И это важно, так как РНО и Сергей Крылов на этом концерте (и в Шнитке, Сонату № 1 которого {для скрипки и фортепиано, опус 30} скрипач и дирижёр транскрибировал сам, заменив, если я верно понял (поскольку программка упоминает о вариантах сонаты и её состава от самого Шнитке), фортепиано камерным
Мои твиты
lj_paslen
08-06-2021 12:00
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
- Пн, 13:14: "Мечты о свободе. Романтизм в России и в Германии". Выставка в "Новой Третьяковке" https://t.co/e1b4yapw13
Мои публикации в Instagram за 7 июня 2021
lj_paslen
08-06-2021 00:13
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии