Скажусь либералом. И что же выступило стимулом, полюбопытствует дотошный читатель. Ну, кроме желания покривляться и накатывающегося вала ∈ [8, 9] работы. И я отвечу так.

Изволите видеть: нынешний, созревший и отстоявшийся либерализм есть проекция на политическую жизнь даже не «рынка» вообще, но «рынка продавца». Покупателя/потребителя «прав и свобод» не первую сотню лет гнобят совершенно заскорузлые проблемы с количеством и качеством товара. У продавца – если не у тутошнего рвача, так у следующего, за границей – сияюще честное и возвышенное лицо. Надоело.

Ниже я попробую подойти к написанию партийной программы для либеральной партии на «рынке покупателя». Мол, есть человек в обществе, и ему нужно больше свободы. Я, Вы, оне/они.

Это именно подход, то есть вывод списка вопросов, те или иные варианты ответов на которые могли бы украсить соответствующие программы.

Подход основан, страшно вымолвить, на философии, её тут станется с полдюжины строчек, посему бойтесь.

Первое. Время – это изменение наблюдателя, это отражение движения разумом, это переживания человека. Время появляется тогда и там, когда и где Вы сами что-то видите или воображаете, меняясь при этом, то есть переживая. Существует время только между Вашими ушами.

Второе. Свобода человека – это его собственность на его переживания. Его собственное время.

Любая собственность существует только в обществе, значит, и свобода существует только в обществе.

Третье. Я не отвергну привычное описание собственности через три права. Владение, пользование, распоряжение.

Свобода, таким образом, сводится к тому, что человек в обществе владеет «своими» переживаниями, использует их и распоряжается ими. Если этих трёх вещей нет, то и свободы нет, даже выйди Старший брат перекурить и прихвати с собою всю аппаратуру.

Четвёртое. Сначала о владении: это возможность недопущения другого к предмету собственности. Отсюда требование искренности – «Вы не должны скрывать своих чувств» – есть обращение к потенциальному рабу.

Человек свободен тогда, когда он может скрыть свои переживания, не выдав или замаскировав их. Свободный человек имеет право и на вежливую непроницаемую морду ящиком, и на смех, когда ему грустно, и на слёзы, когда ему смешно.

Человек свободен и тогда, когда он не может не выдать свои переживания (морда ящиком, когда очень больно – это проблема), однако может не допустить их изменения кем-то другим. Свободный человек имеет право на совершенный отказ другому человеку в общении, отказ во внимании как таковом.

Пятое. Теперь о пользовании. Пользование – это износ, когда получаешь что-то от предмета собственности за счёт уменьшения его, предмета, количества или качества.

Полагаю очевидным, что в случае переживаний речь идёт о привычке. Много раз одно и то же. Ощущения изнашиваются и выцветают. Мораль, извлекаемая из них, теряет в убедительности, а опыт в применимости, и так далее.

Иными словами, свобода как право пользования переживаниями, как право их износа сводится к праву на привычки и, если шире, к праву на вкусы и предпочтения как на предпосылки к привычкам.

Здесь я вижу стык между свободой как «правом на выбор» и свободой как «осознанной необходимостью». Эта «необходимость» оказывается самостоятельно воспитанным вкусом, не учтённым текущим прейскурантом. Или, если хотите, то же «право на выбор» сводится к выбору в ассортименте некогда осознанных и прокачанных кем-то другим «необходимостей».

В навязчивом противопоставлении «права на выбор» «осознанной необходимости» я вижу противопоставление завершённости новизне, только и всего.

Впрочем, сама эта навязчивость, когда «право на выбор» либо «осознанная необходимость» оказываются превосходными, обязательными и повсеместными, мнится мне чем-то неприличным для рассуждений о свободе. Это ограничение свободы в рассуждении о ней, и здесь аудитория повинна обличить оратора, обвинив его в манипуляции.

Шестое. И, наконец, о свободе как о распоряжении переживаниями.

Такое распоряжение, как бы оно ни выглядело, невозможно, во-первых, без того, чтобы человек мог от переживания отрешиться, – то есть без права забыть или, по меньшей мере, не опираться на это своё переживание в общественной жизни – а во-вторых, без того, чтобы он мог распространить это своё переживание на кого-то ещё.

Седьмое. И вот отсюда следуют пункты технического задания на либеральную политическую программу, то есть на программу такой партии, целью которой стало бы увеличение свободы людей в обществе, где эта партия подвизается.

Итого, какими общественными и научно-техническими устроениями можно обеспечить…

…право члена общества на лицемерие, на скрытие своих настоящих чувств и изображение ложных?
…право члена общества на

Я продолжу свой трактат из предыдущего поста. Там я задал вопрос "Должна ли нация быть распространена на весь народ или достаточно, чтобы она оставалась его частью - и почему?" Здесь я отвечу "да" и попробую предложить основное решение этого "да". Сами понимаете, формат подробностей не позволяет, но вот направление! - искренне надеюсь, что оно окажется для читателя неожиданным.

И то: праздники, развлечения, отдыхает автор, отдыхает читатель, жаждет, пакостник этакий, неожиданностей... угловые кавычки под катом суть улика того, что я собираю своё рассуждение в единый вордовский файл, который потом куда-нибудь выложу, дабы потешить свои мессианские комплексы.

9. Итак, главное: должна ли нация быть распространена на весь народ или достаточно, чтобы она оставалась его частью – и почему?

Да, я считаю, что нация должна быть распространена на весь народ, то есть ни один член группы, которую в данный момент времени образует народ, не может быть лишён доступа к законченному набору умений по работе с обществом вокруг себя, то есть не может быть силой или обманом лишён права на безвозмездное обучение актуальным на данный момент времени навыкам по ослаблению и разрежению, усилению и сосредоточению общества вокруг себя и в своих целях.

Это задача просвещения, не более. Подставьте в предложенную формулу вместо «умений по работе с обществом» «умений читать и писать».

Я считаю, что нельзя человека отрешить от обучения грамоте.

Как он полученные знания и умения использует – его дело. Вообще отказаться от такого использования – его право. Жизнь, прожитая так, чтобы некогда полученная грамотность ни разу не понадобилась – его дело, его право и мои поздравления.

Однако не должно возникнуть ситуации, когда востребована от человека будет грамотность, которой у человека не было возможности обучиться.

Из аналогии с обычной грамотностью следует и ответ на вопрос «почему» о «политической грамотности» (sic!), то есть умения человека разбираться в делах общественных. Этот вопрос – вопрос качества человеческого материала, его соответствия внешним вызовам на протяжении лет, веков и тысячелетий. Вызовам умышленным, неумышленным, а в пределе и вызовам неодушевлённым, природным.

Межледниковый период всякий раз заканчивается неожиданно.

10. Здесь проницательный читатель повинен встрепенуться: мол, «грамотность», «просвещение», «обучение» - так автор же топит… то бишь ратует… за политизацию школы!

И читатель останется совершенно прав, если остановится на этом утверждении; если он далее не обвинит автора в желании пропихнуть в школьную программу всеобъясняющее «единственно верное учение» в собственной версии, уже успевшей утомить читателя настоящего ЖЖ.

Речь не идёт о воспроизводстве опыта ХХ века. Речь идёт о заимствовании выгод этого опыта и о работе над его ошибками.

«Политизация школы» не есть пугало сама по себе. Более того, страх напоказ, страх намеренно заразный она вызывает у тех, кто хочет на школе сэкономить, то есть у тех, для кого в пределе школа есть не более, чем камера хранения для детей на то время, пока их родители создают прибавочную стоимость.

Мои дальнейшие предложения, мягко говоря, дорогостоящи. Думаю, столь же дорогостоящими виделись идеи всеобщей грамотности, озвученные в дворянских собраниях второй, а тем более первой половины XIX века. Вердикт «отвязанный прогрессист бредит о несбыточном» был вполне объясним.

Традиции надо поддерживать.

11. Под «политизацией школы» мною подразумевается отнюдь не только школьная реформа, тем более понятая предельно узко, как подгонка школьных реалий под капризы очередного извода самопровозглашённой «элиты».

Вспомню советское решение. Политическая партия (пускай и в очень своеобразном воплощении) выступила спонсором системных и взаимосвязанных решений в программах обучения государственных учебных заведений.

Решения эти имели два аспекта. Первый был заведён на соотношение так называемых «технических» и «гуманитарных» дисциплин, то есть (я очень упрощаю) дисциплин, изучающих объекты и субъекты соответственно. Второй представлял собой набор особенностей в «гуманитарных» дисциплинах, облегчающий представление «единственно верного учения» политической партии-спонсора выпускникам государственных учебных заведений.

Одним из следствий долгожданной и восхитительной победы над коммунистической диктатурой стала не менее долгожданная и восхитительная «деполитизация» школы, сводимая к относительному уменьшению затрат денег и времени на её содержание. «Относительному» потому, что «снизу»

Этот трактат повторяет и развивает положения предыдущего текста. Он в том же статусе: "я так считаю", "спор о словах". Это мой взгляд на некоторые вещи, который позволяет мне объяснять их и пытаться предсказывать их последствия. Если работа позволит (праздники? какие ещё праздники?), то я всё же попробую дать свой вариант ответов на перечисленные в конце этого трактата вопросы.

С кавычками в тексте я обращаюсь весьма вольно, предупреждаю сразу. Это длинная сборка из заметок разных времён, и запарка, которую я бы очень хотел назвать "предновогодней" с ударением на "пред", внимательности не способствует.

1. Общество - это состояние группы людей, которое внешнему наблюдателю видится через силу, связывающую людей в этой группе друг с другом (субстанциональное определение), а внутреннему - через возможность совместных действий для этих людей (функциональное определение).

Общество - понятие количественное, его может быть больше и меньше в группе в целом, его может быть больше и меньше в подгруппе этой группы. Измерение общества - "второй сложный вопрос", к которому я не рискую подступаться, ибо это что-то связанное с субъективным временем и количеством переживаний.

Общество в группе или её подгруппе может быть увеличено и уменьшено на краткий или долгий срок в итоге обдуманных действий, предпринятых именно с этой целью; действий одного человека или многих людей, действий внутри этой группы или подгруппы либо вне их. Эти действия можно описать и соотнести с полученным результатом. Им можно научить. Их можно воспроизвести. Им можно обучать и их можно поощрять или воспрещать без объяснения их следствий. Короче, это технология.

2. Племя - это группа людей, в которой технологий работы с обществом не существует, либо они оказывают минимальное влияние на распределение общества в этой группе. Племя наследует тасовке, то есть вольному обмену членами между очень небольшими группами охотников или падальщиков собирателей, кочующих на некоторой территории: читай - техническому минимуму человеческого общества на некоторой территории.

Я считаю, что племя имеет наилучшие шансы на появление там, где тасовка получает в своё распоряжение некий сверхобильный ресурс, который стоит того, чтобы собраться и жить вместе единой многочисленной группой время, достаточно долгое для разрастания и закрепления общества в ней. "Сверхобильный" в данном случае - понятие сравнительное, сюда входит и адаптация к некоему новому ресурсу, когда остальные приказали долго жить в результате какого-нибудь природного изменения.

3. Технология работы с обществом появляется в племени как способы ухода человека от общества и противостояния ему, как способы уменьшить количество общества вокруг себя, ослабить силу, связывающую его с окружающими, уменьшить возможность своих совместных действий с ними (см. легенды о богах и героях).

Там, где выгода от такого ухода превышает издержки от него, появляются решения вроде отдельных домохозяйств, семей, продолжительного воспитания детей, сравнительно долгой жизни стариков и инвалидов.

Общество в группе, а за ней и сама группа, переставая быть "племенем", приобретают новое качество: тот набор свойств, который можно назвать "народ", и который с поколениями порождает узнаваемые особенности и в экстерьере, и в поведении.

Тут начинаются радости с выбором слов - где "народ", где "этнос", но про это опять-таки не здесь. Вообще, см. п. 1: "субъективное время" в частности и время вообще - это страшная штука. Горная цепь - это волна. К "народу" можно относить форму носа (принадлежность к группе), а можно ход мысли в некоторой ситуации (принадлежность к обществу в группе). Иди разбирайся, сколько нужно времени, а сколько переживаний, чтобы из хода мысли получилась форма носа, - "парадокс кучи" во весь рост.

И тем не менее: племя заканчивается там и тогда, где и когда в группе, где существует общество, освоен набор технологий управляемого обособления от него, как частного случая работы с обществом - технологий временного и локального уменьшения и разрежения общества.

Эти технологии в общем затратнее племенного общежития, и потому приживаются там, где окупаются благодаря климату, соседям и прочим неприятностям, с которыми позволяют эффективнее работать (см. всё те же легенды о богах и героях).

4. Неизбежным следствием освоения технологий управляемого обособления от общества становится само понимание, что с обществом вообще можно работать.

И там, где что-то можно уменьшить, что-то можно и увеличить. Общество можно собрать вокруг себя, взять его в кулак, увеличить силу, соединяющую окружающих с человеком, увеличить возможность выгодных ему совместных действий с окружающими. И, в сочетании с уже присутствующими умениями по уменьшению общества и уходу от него...

... да, начинается политика

Нижеследующее понимание я не навязываю, но всего лишь уведомляю, что пользуюсь им сам. И я не специалист, я читатель фантастических новелл.

Что "племя", что "народ" для меня суть набор особенностей общества, существующего в группе людей. Разные группы - разные особенности, и самые заметные из них могут складываться столетиями, давая возможность отличить одно племя от другого, один народ от другого хотя бы и по форме носа. Однако "народ" как явление отличается от "племени" как явления, и именно об этом универсальном отличии я хочу сказать.

Я солидарен с тезисом из "Поведения" о том, что общество в своём субстанциональном смысле - в режиме вида снаружи - есть сила, соединяющая людей вместе. Для стороннего наблюдателя общество проявляет себя в моих переживаниях по поводу Вас и в Ваших переживаниях по поводу меня: и то, и другое могут быть поняты этим наблюдателем как траты человеческого времени и внимания. Неважно, идут они на то, чтобы к сердцу прижать или к чёрту послать.

Так вот, "племя" в моём понимании - это группа людей, где общество существует, но которые не способны самостоятельно, поодиночке управлять своими тратами на это общество. Где силу из абзаца выше не модулируют и не модерируют.

Самый простой акт такого управления, на который в "племени" почему-либо не способны [в рутинном режиме]: отвернуться от общества, ограничить свою вовлечённость в общее, обособить себя, ослабить или отсрочить свои переживания по поводу окружающих. Иными словами, "быть себе на уме", обеспечить себе приват и интим. Технические вопросы такого обеспечения и ТЗ на него следуют уже из понимания самой возможности такого управления своим вниманием.

Пример? "Повелитель мух" Вильяма нашего Голдинга. Там автор, правда, всемерно облегчил себе задачу, однако он показал, как получается племя. Много более лаконичную и забавную иллюстрацию отсутствия способности управлять своим вниманием даёт знаменитая карикатура.

Пример пооптимистичнее? Тэрри наш Прэтчетт, "Народ". Думаю, те, кто прочёл, уже понимают, о чём я буду дальше.

Да, "народ" - это группа, общество в которой отдельно взятый человек может вокруг себя ослабить, то есть отсрочить и отодвинуть. Следствием, решением и усилителем этой способности станут семьи как способ задать адаптивный режим для неполноценных членов группы (детей, стариков, инвалидов), которым приват управляемое обособление нужно больше всего, и отдельные домохозяйства как набор технических решений по обеспечению семей. Проверочный пример: "семейки" во вполне современных местах не столь отдалённых.

Это, имхо, фундаментальное отличие "племени" от "народа", а все остальные растут из этого отличия, действующего на протяжении поколений. Однако даже в отсутствие поколений сколь угодно случайные, ситуационные, краткосрочные группы, собрания, тусовки можно рассмотреть с такой точки зрения: это "народ" (люди из разных народов) или это "племя" (люди из разных племён, только что с мигрантского судна).

"Народ" начинается с того, что табличка "Не беспокоить" работает, и может существовать "народ" там и до тех пор, где и пока она работает.

Как она, табличка, действует, и зачем её поставили, суть вопросы десятый и одиннадцатый: тут и божественное откровение сойдёт. Лоис наша Макмастер Буджолд, дама вельми добросовестная и системная, в "Границах бесконечности" в новелле о куполе случай рассмотрела.

Ошибиться, перепутав "народ" с "племенем" и наоборот, достаточно легко. Главный вопрос тут не в том, почему ошибка случилась (культура, она и в самом деле штука разнообразная, а граница между явлениями расплывчата), а в том, кто, почему и к чьей выгоде эту ошибку воспроизводит.

Всё изложенное выше можно столь же умозрительно изложить и через понятие об обществе изнутри, через его функциональное определение, - возможность совместной деятельности людей или координации их поведения - но пришлось бы постоянно помечать различие между делами реальными и виртуальными, то есть теми, возможность которых лишь отмечена в моём или Вашем уме, но влияет на моё или Ваше поведение. А это громоздко. Так что вот как-то так.

Спасибо за внимание.

Под катом небрезгливый читатель обнаружит продолжительные спекулятивные заметки с подходами к государственническому дискурсу в рамках моей апологии отнюдь не моего учения о четырёх этиках. Это сборник из нескольких черновых заметок за крайний перегруженный работой месяц. Сшил как мог.

"Западный" "категорический императив" "поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства" наследовал "восточному" "золотому правилу нравственности": "не делай другому того, чего он тебе не делает".

Очевидно, что "западный" подход более затратен, чем "восточный", но и более доходен. Чтобы быть "хорошим" по-"западному", я должен работать, я должен тратиться на застройку окружающих согласно своим понятиям о хорошем, а они в это время будут пытаться застроить меня, причём каждый по-своему (см. "свобода" - и "осознанная необходимость" тоже см.); в то время, как в "восточном" обществе я мог бы сидеть на собственных руках и излучать праведность, отворачиваясь от соблазнов.

Несколько менее очевидно то, что такое "западное" движение не будет броуновским: люди учатся. Через некоторое время опыт будет накоплен, какие-то философские камни будут найдены, хотя бы и методом перебора, и распространятся они в некотором "западном" обществе стремительно. После чего несколько таких обществ на не самом большом полуострове евразийского материка оглянутся вокруг, и понесётся... с полным набором побочек, главными из которых можно назвать пафос и самоуверенность. Горы трупов - это как всегда, а вот считать себя на их основании единственно верным - уже перебор.

В "восточных" обществах останется только гадать с отсиженными руками, а как оно так получилось. Обвинят огнестрел. Впрочем, альтернативные предположения о "западном" "падении", отказе от "хорошего" в "восточном" понимании будут близки к истине.

"Западное" государство здесь получится тем самым "ночным сторожем на рынке", а точнее, надсмотрщиком за порядком в очереди. Посудите сами: если я хороший мастер/торговец, то я делаю/продаю такой товар, за которым и сам бы выстроился в очередь (если бы я не стал покупать вещи качества, которое обеспечиваю сам - то я дерьмо).

Более того, я настолько превосходен над конкурентами, насколько приличнее мои клиенты перед их клиентами. А регламентация превосходства - это то, чем государство и занимается (не его цели, но его средства).

Кроме "западного", есть ещё один моральный постулат и этический императив (в "Поведении" его называют "северным"), тоже основанный на "затратной, но доходной" работе с окружающими. Он формулируется навскидку как "другие не должны делать мне того, чего я не делаю им", то есть я должен работать с другими не затем, чтобы они мною вдохновились, как на "западе", а чтобы они от меня отъ... отстали.

Построить общими усилиями нищему дом - это хорошо: тогда он не будет доставать своим попрошайничеством.

Хоть как-то сосуществовать с "западным" обществом, огнестрел там или нет, может только "северное" - и только потому, что "северная" этика требует сопоставимых затрат по отправлению коммунальной сферы.

Я атеист и материалист, потому считаю, что оформлением "северного" императива (в его зачаточной, грубой и неизбирательной форме "полюдья": "если не я, то никто") Россия обязана климату. "Биогеоценозу"(ТМ). "Жить захочешь - ещё не так раскорячишься"(с). Я склонен полагать, что российское общество пошло по этой дорожке после Смутного времени, которое вряд ли сталось бы без голода, а уже за него можно поблагодарить Гольфстрим.

Я считаю, что русская катастрофа начала XX века может быть объяснена через отказ химеры "восточной" и "западной" этик верхушки российского общества в сдерживании "северного" полюдья, с дискредитацией соответствующих решений по управлению и организации и присвоением активов и инструментов, наработанных столетиями в рамках этих решений (например, "великой русской литературы"). Хотя с масонами оно всё, конечно, объясняется проще, а уж с жидами и вообще - одним мановением.

Я считаю, что российское общество движется по этому пути и ныне, и что его успехи и неудачи на протяжении крайних ста лет обязаны собою соответствию или несоответствию задаче ограничения "северного" "полюдья" "северным" же этическим императивом. Апеллируя к метафоре выше, это успехи и неудачи в поиске философских камней того же разряда, что на "западе" искали четыре сотни лет тому назад и ранее.

В связи с тем, что российское общество спонсирует, в том числе вынужденно, очень сложную и разнообразную деятельность, сами успехи и неудачи тоже получаются составными и разнообразными - так, что их универсальное объяснение выглядит отвлечённым и малоприменимым.

И тем не менее, о "северном" государстве можно сказать вот что.

Настоящий ответ на вопрос "а на кой нам здесь государство?" (можно с добавлением "растакое и

Сижу, читаю Ленина. Не всё же работать. Читаю его статьи по национальному вопросу. Надо же когда-то и отдохнуть.

Начал я с его общеизвестной ругани в адрес Дзержинского, Сталина и Орджоникидзе от 1921-1922 годов. И не ошибся. Сам инцидент с пощёчиной не особо любопытен. Любопытна механика, подводимая под его, инцидента, появление и дальнейшее избежание. Я перечитал дважды: второй раз я честно пытался найти отличия ленинских рассуждений от обоснов Black Lives Matter и прочего похожего. Не преуспел. Объяснений тут четыре: первое - я читал невнимательно; второе - работавший над прошивкой BLM тоже читал Ленина, причём с карандашом в руках; третье - и Ленин, и автор прошивки BLM читали одно и то же (йа, Шаб-Нигротт!); наконец, четвёртое - идеи всё же носятся в воздухе.

Впрочем, подумал я, 1921-1922 - это уже поздно, это когда теории вокруг уже предостаточно, - так, что практика ломается и подаётся - а до следующего "без теории нам смерть" ещё три десятка лет с гаком. И пошёл смотреть на чистую, незамутнённую теорию, то бишь на тексты Ленина по национальному вопросу от 1913 и 1914; последний мирный год и самое начало войны, когда до публики ещё не дошло, что настал позиционный тупик, и что заскучавшая тётушка Логистика пойдёт по гостям.

Так вот, нация у Ленина, насколько я понял, есть набор особенностей общественно-политического быта, потенциально существующий всегда, но вставший в полный рост из-за развития товарного производства (сам не съем, но продам) и формирования единого рынка: нация работает на снижение расходов у посредников внутренних - единый язык - и внешних - пулемёт "Максим". При этом задачи снижения расходов у посредников могут быть взаимоисключающими, отсюда наций получается много.

Ленин ратует за отделение территорий только как за способ отдельно взятой национальности уйти из-под ярма царской бюрократии с её "крепостнической" (я так понимаю, уже по modus vivendi, а не по status quo) клиентурой под ярмо местной буржуазии. Это, по Ленину, прогресс. Ильич добавляет, что пролетарской республике никакая автономия никуда не въедалась, и централизация для социализма предпочтительнее всего ("против мещанского идеала федеративных отношений"). Совмещая эти воззрения, Ленин и говорит о праве на самоопределение, тут же разъясняя, что право - это не обязанность и не обязательность, и что русским рабочим более всего надо валить своих эксплуататоров: это важнее, чем помогать инородцам с их независимостью. Вы уж там как-нибудь сами, а мы потом, если будут время и силы.

Жёг ли Ленин? Ленин жёг:

"Допустим, что между Великороссией и Украиной станет со временем государственная граница, — и в этом случае историческая прогрессивность «ассимиляции» великорусских и украинских рабочих будет несомненна, как прогрессивно перемалывание наций в Америке. Чем свободнее станут Украина и Великороссия, тем шире и быстрее будет развитие капитализма, который тогда еще сильнее будет привлекать рабочих всех наций из всех областей государства и из всех соседних государств (если бы Россия оказалась соседним государством по отношению к Украине) рабочую массу в города, на рудники, на заводы."

Хлебало какого-нибудь гiдноида с плакатом садка вишнёвого возле хаты по прочтении я даже боюсь вообразить. Впрочем, речь не о хлебале.

Ругаясь с каким-то евреем, Ленин задаёт, что интернациональная культура, предлагаемая эсдеками, основана не на отказе от культур национальных и на написании чего-то нового и единого с чистого листа, а на исключении из этих национальных культур "господских" компонент, работающих на классовое доминирование - и на смешении получившихся остатков.

Я бы сказал, что и эти его слова не остались без внимания: разве что нынешние культуртрегеры стараются отучить потребителей продвигаемой ими культуры от стремления к доминированию вообще - вся эта свистопляска с меньшинствами и идентификациями сводится именно к тому, чтобы субъект десять раз подумал перед тем, как высказать что-то резкое собеседнику, который может оказаться хрен знает кем и чёрт знает чем - и ради защиты хрензнаетктовости и чёртзнаетчёмности подать в суд.

Интернационализм капитала Ленин рассматривает как способ оного получить преимущество над пролетариями и - отсюда - получает ещё один аргумент в пользу интернационализации уже рабочего класса. Отсюда она, пролетарская интернационализация, получается прокачкой.

С системностью у Ленина проблемы есть, однако они объяснимы и простительны: в начале ХХ века некие процессы и ресурсы (и планетарные, и личные, и личностные) мнились вполне себе бесконечными и неограниченными, так что проходили как атрибут нулевого приближения, не востребованный далее.

Тем не менее. Ваш покорный слуга пребывает в том поколении, которому Ленина ещё цитировали в школе. Вот, делюсь здесь в чём-то

"Вызывает интерес" замечание президента о том, что у белых людей тех, кого пометили клеймом "иностранный агент", в общественные собрания при казённых учреждениях не пускают.

"Что касается того, чтобы иноагенты входили в общественные советы органов власти: звучит это странновато, конечно, но я не могу себе представить, чтобы иноагенты в США пришли и потребовали, чтобы их пустили в общественный совет Госдепа – смешно даже говорить – или в Министерство внутренней безопасности. Вы понимаете, что это смешно, это невозможно просто себе представить. Можно представить, что у нас обсуждаются эти вопросы, но чтобы там это было возможно – это просто в голове не укладывается."

Президент прав. Он представил, я "у нас", и я сейчас буду обсуждать этот вопрос.

Думаю, что проблема здесь в той историчности западных обществ, о которой шла речь в прошлый раз.

Историческое общество живёт в повествовании, в нарративе, в рассказе. Воспроизводясь, оно потребляет своё прошлое, и это использованное прошлое перестаёт быть сырьём и источником для правильного поведения здесь и сейчас. Расходуется, пусть по-разному.

Условный "запад" от прошлого освобождается. Ценой "западной" социализации становится снятие очередных ограничений, от которых страдали предки, даже если они в силу своей темноты и тупости о своих страданиях и не подозревали. "Этическое рассеивание", "ничто не истинно, всё дозволено", "гуляй, рванина".

Условный "восток", наоборот, совершенствуется, сводит многообразие сложных сюжетов повествования к одному, "единственно верному" и непорочному, в остальных находятся ересь и соблазн. "Этический коллапс".

И там, и там торжествует упрощение одобряемого поведения, пускай разное, в "конце истории" сводящееся к неспособности "законченного" общества адекватно реагировать на внешнюю обстановку: общая невозможность сложных действий для "запада", невозможность необходимых сложных действий для "востока".

Очевидно, что противостояние исторических обществ (и обществ разных парадигм, и внутри самих "востока" или "запада") неизбежно породит практику по экстренному, опережающему обесцениванию "исторических запасов" противника - разумеется, включённую в самые разные виды деятельности и понимаемую, как нечто естественное, "а разве можно по-другому". Конкуренция - это святое, "бои за историю" суть одно из её следствий.

И в таких условиях "иноагенты в общественных советах органов власти" - там, где делают историю или, точнее, пытаются затормозить её расход - выглядят кощунственной глупостью. "...чтобы там это было возможно – это просто в голове не укладывается".

Представлю себе общество, которое работает на другой горючке - такое, в котором, чтобы войти в это общество и стать лучше, не надо изобличать глупость и гнусность предков ("запад"), или, напротив, преодолевать те соблазны и излишества, которые всё же сражали оных бедолаг-предков ("восток").

Общество, где практики по такому изобличению или преодолению - дело сугубо наносное и случайное, прихваченное в нагрузку к вещам полезным, позаимствованным у соседей по планете. Нет, для неких групп в обществе это случайное дело вышло работой: освободить Екатерину от переписки с Вольтером. Со временем оно получилось бессмысленной работой, которая, в обратку, сама норовит стать и образом, и смыслом жизни.

Ни Екатерина, ни Вольтер Венедиктова с Гудковыми не то, что не поняли бы - даже не представили бы себе. Зато эта публика и о Вольтере, и о Екатерине сможет долдонить сутками подряд, не приходя в сознание - и всякое долдонство возымеет заключением идею о неполноценности русских ублюдков, каковая идея самим русским ублюдкам станется безразлична, что лишь увеличит кровяное давление у помянутой долдонствующей публики.

На какой горючке работает такое внеисторическое общество? В первом приближении - на длинные тексты работа времени не оставляет - работать оно будет не на внутренних, а на внешних делах. "Русская паранойя", ага. Успешная закрытость такое общество ослабит вплоть до отказа поддерживать государственные структуры: судьба вполне развитого Союза тут уроком. Успех убил - или, точнее, поспособствовал гибели.

Лирическое отступление. Ценность истории в таком постисторическом обществе - ноль. Не верите. Вопрос: Вы сталинисту руку подадите? А пламенному революционеру, борцу с культом личности? А монархисту? А язычнику? Вот расскажите, почему Вы не подадите руку этой твари - любой из списка - при встрече на работе или на вечеринке, какую рожу при этом состроите, каким самоправедным себя почувствуете, и насколько ценным для Вас стал этот акт исторического самоутверждения. Чтобы прямо как в Интернете. Есть подозрение, что ценность истории Вы тоже признаете нулевой,

Перегружен дистанционным режимом, сбрасываю выдержку из рассуждений по истории как общественному явлению. Можете считать продолжением предыдущих текстов на ту же тему.

Надеюсь, что не открою ничего нового, заявив, что всякий поучительный рассказ есть рассказ о том, как меняются человек - возможно, замаскированный под кого-то ещё - и его окружение. А всякое поучение в таком рассказе сводится к установлению соответствия между этими изменениями: человека и окружения. Читателю или слушателю любопытны порядок изменений и переживания изменяющихся участников (намерения включительно). "Он ведь не просто повторяет, он выводы делает".

Без особенного труда можно вообразить себе две крайности. Первая крайность: речь в повествовании идёт только об изменениях в окружении человека - в материальном мире или в представлениях окружающих об этом материальном мире. Сам человек... остаётся прежним. Вторая крайность: речь в рассказе идёт только о тонких движениях души главного героя в совершенно неизменном окружении. Очевидно, что обе эти крайности поучения per se не составят и поучительного рассказа сами по себе не зададут - сколь бы хаотичными ни стались окружающий мир в первом случае и внутренний мир во втором. Не о чем говорить.

По некотором размышлении можно добавить, что человеку/герою в первой крайности не обязательно оставаться прежним, то есть всё время быть одинаковым, константой. Можно быть конечным автоматом, то есть иметь набор состояний, заранее известный читателю, и переключаться между ними.

Именно "переключаться": мгновенный, дискретный переход вместо убедительной последовательности переживаний персонажа - то, что отличает халтуру от художественного произведения. Поучительности у такой халтуры окажется minimum minimorum: и именно к этому сводилось морщеносье советских пропагандистов, адептов марксистско-ленинского учения в адрес западных комиксов, последовательности скриншотов.

То же верно и для второго случая: если герой с зыбкой, турбулентной и непредсказуемой душой пребывает внутри не какой-то застывшей картины, но конечного автомата - то есть в окружении с несколькими возможными и заранее известными читателю состояниями. Достаточно поучительного рассказа тут всё равно не выйдет.

То же рассуждение можно и должно применить к истории, - не как к набору фактов, с которыми работает множество наук, а как к рассказу, повествованию, поучению - ведь история как рассказ существует только потому, что поучает, экономит умственные усилия члена общества в его отношении к окружающему миру.

До её появления царит первая "крайность", то бишь мифы и пантеоны, живописующие конечный и сравнительно небольшой набор состояний человеческой души, известный каждому. Правит отнесение этого набора ко всему, что случается вокруг. То есть вообще ко всему - ничто не удивляет, не заставляет переосмыслять, переживать, перерождаться. Никакие поучения, упакованные в библии, тут не нужны, каждый сам справится. Результирующий технический уровень общества примитивен, в изобретениях здесь просто не видят нужды, хотя масштабы применения того, что есть, могут быть впечатляющими.

Потом появляется история как рассказ. Память предков, священные писания и всё такое. И тогда - да, в этом рассказе присутствуют и изменения окружающего мира, и изменения действующих лиц, и так или иначе поданное соответствие между этими изменениями; главное, с помощью такого рассказа можно влиять на поведение читателя или слушателя. Так берут старт исторические общества, которые преуспевают столь завзято, что эта их историчность кажется нынче чем-то обязательным. Однако у огромного количества этих обществ, помимо старта, случился уже и финиш, а у оставшихся, имхо, он ещё будет, но здесь речь не об этом.

А теперь представлю себе другую "крайность", то есть общество не до-, а послеисторическое: в нём уже существуют достаточно чёткие представления о конечном наборе возможных общественных решений: от "коммунизма" по А.А.Зиновьеву до "рынка" по А.Б.Чубайсу. Представим себе, что в этом обществе - в стране, где оно существует - создаётся инфраструктура, позволяющая достаточно дёшево переключаться между этими решениями/состояниями: без миллионов трупов - ни от Гражданской, ни от приватизации. "В связи с победой коммунистов на выборах деньги в стране на ближайшие несколько лет будут отменены, программные комплексы по оперативной оценке потребностей уже готовы к загрузке в домашние ИскИны".

В головах у населения такой страны может твориться что угодно: более того, в этом и смысл заведения - конечный автомат из общества работает ради того, чтобы избавить человеческие переживания от "исторической" ответственности, чтобы те переживания могли быть какими угодно. Это и есть свобода -

В отличие от моих читателей, я человек глупый и легковерный, потому слушаю, а иногда и смотрю телевизор. Мощностью от вполуха до вполтораглаза.

Иногда я даже не сожалею о потраченных усилиях.

Сериал "Грозный" стал крайним поводом не пожалеть. Тут, правда, сработал контраст с лютой халтурой первых серий "Тобола" (на всё меня просто не хватило, так что не знаю - может, они исправились?): на её фоне что угодно могло смотреться.

В "Грозном" этого "что угодно" тоже сталось выше крыши. Не уверен, что продолжил бы смотреть сериал, не всплывай в памяти эталоном и мерой "тобольские" завихи.

И тем не менее. Я тут выложу несколько мыслей, появившихся в процессе просмотра.

1. Из "Поведения". Власть - это сфера деятельности в обществе, заданная ценностью превосходства. Превосходство А над Б - это такие отношения, когда субъекты А и Б участвуют в двусторонних действиях, и вместе с тем А осуществляет односторонние действия по отношению к Б, а Б по отношению к А - нет.

"Специфика властных отношений определяется тем, что на управление можно смотреть с двух разных точек зрения, и обе являются правильными. С одной стороны, управление какой-то деятельностью является частью той деятельности, которой управляют. Если какой-то коллектив людей что-то делает совместно (скажем, строит дом), то человек, распоряжающийся строительством, безусловно, участвует в строительстве дома. С другой стороны, он не позволяет вмешиваться в свои действия управляемым: его распоряжения должны ими просто выполняться."

Культура - это сфера деятельности в обществе, заданная ценностью свободы. Свобода А от Б и Б от А - это отношения, когда А и Б уклоняются что от двусторонних действий, что от односторонних действий по отношению друг к дружке. Изолирующее поведение в обществе.

Из изложенного следует, что общество как возможность совместных действий в наибольшей степени присутствует во властной сфере, а в наименьшей - в культурной.

Теперь от себя. Это вполне узнаваемая ситуация "наблюдателя с минимумом шума", из которой следует, что культурные артефакты по теме власти (что там в ней происходит и чем объясняется) по своему смыслу есть результаты наблюдения общества за самим собой, причём наблюдения, проводимого в условиях, наилучших из возможных.

К делам российским на протяжении столетий тут возникают вопросы, которые сводятся,

- во-первых, к признанию недостаточности наблюдения российского общества за собой: одно из видимых следствий - доходящее до абсурда внимание к зарубежным материалам по теме;
- во-вторых, к выяснению причин этого: "слишком много шума" - и то ли

-- на это жалуются сами культуртрегеры: им "власть мешает", а в пределе - "правитель просто маньяк непонятный";
-- сам наблюдатель - лодырь, разгильдяй и самовлюблённый рвач, и к этому сводятся все претензии к российским "работникам культуры".

2. Из того, что общество как возможность совместных действий в наибольшей степени присутствует во властной сфере, следует, что в стране, где общества мало, все претензии общества к власти сводятся к её безделью, к несоответствию выходной работы наличному ресурсу.

В странах, где общества много, всерьёз говорят о его неправильном использовании сувереном, о неправильном выборе из множества возможных и проч.. "С жиру бесятся".

А потом не понимают, почему в России это никогда не было актуальным.

У нас Ельцин - пьяница, Горбачёв - трепло, политбюрошные старцы спят на заседаниях под капельницами, Николай Романов ворон стреляет и по балам шляется... никого не забыл? Ах да, ещё Сталин в начале войны на дачу убежал. Или не убегал, или не спят, или не стреляет и не пьяница, но запоминается и в претензиях ходит именно это, "вместо работы".

Я даже не начинал считать, сколько раз в сериале "Грозный" протагонист мотается по помещениям, глядя в никуда, встаёт на карачки перед иконами, о гроб головой бьётся, на банкетах отрывается и так далее. Он же не работает ни хрена.

Он родился в 1530, править начал в 1547(?), а Молодинское сражение было в 1572. Этому аутическому панану с чётками 42 года?

Нет, к такому имиджу можно прийти, если стараться и налегать на горячительное, но ведь в реальной истории Иван очень много успел сделать за это время (переход от "кормлений" к "приказам" - это называется "цивилизация", если что, от дани к бюрократии), причём сделать в условиях, когда с учётом и контролем были проблемы с очень большой буквы - и чисто технические, и с общим образовательным ресурсом. По которому ещё прошлись и чума, и война... и опричниной ещё, сам постарался.

Да, царь и воевал, а это дело затратное, в том числе по времени. Та же битва при Молодях в нашем мире - это демонстрация

Некоторые вещи проще делать неправильно. Точнее, сперва их делали как проще и доступнее, а потом стали делать сложнее и с переподвывертами, - "правильнее" - и получая с такой практики много лучшие результаты.

Санитария, например, к такой переподвывернутой практике относится целиком. При этом "во времена укромные, теперь почти былинные" всякий вольный охотник рассказал бы Вам (большей частью жестами), что срать на улице легко и приятно, а микробы - которых не существует, если их не видно - захотят, и так до своей жертвы доберутся, где ты ни сри.

Нет, я не про маски и перчатки. Сам я маски ношу в общественном транспорте (места ожидания включительно), в торговых учреждениях и на работе, там же пользуюсь дезинфекторами и спиртовыми салфетками для рук, однако перчатки уже выше моих сил - запотевающих окуляров и так хватает, без непонятливого смартфона в нагрузку.

Себя в пример не ставлю; в откровениях о том, что всё это обман, а без маски легко и приятно, вирус же и так доберётся, если захочет - не нуждаюсь, спасибо (и в откровениях, обратных им - тоже). Тестов на пресловутый ковид не проходил ни единожды. За угрожаемый период была пара простуд, но не "сухих", да и температура выше 36.8⁰С не поднималась. Паниковать же я начну лишь с повышением температуры, которую измеряю дважды в сутки, утром и вечером. Russian paranoia, ага.

Так вот, одна из вещей, которую очень просто делать неправильно, и поэтому её так долго уже делают в масштабах планетарных - это осюжечивание истории, её нарративизация (первого абзаца по ссылке достаточно). Окончательное объяснение порядка, структуры и исхода всякого события, большого или маленького, через принадлежность этого события к некоему повествованию.

Сюжет повествования - силы, влекущие каждого его персонажа - заранее известен объясняющему, и тот получает ещё и дар предсказателя. Предсказания сбываются скорее случайно, а силы, которые будут потрачены лохами на приближение этой случайной сбычи (если она хорошая) или на уклонение от неё (от плохой), будут потрачены безвозвратно и лишь помогут беспорядку в обществе. Однако всё это - ничто перед состоявшейся здесь и сейчас экономией умственных усилий объясняющего. Да ещё и обозначенной подношениями от этих самых лохов.

Воистину, идти от такого триумфа куда-то в особо отведённое помещение, ограждённое от чужих взглядов? Платить деньги, мыть руки, снимать штаны, подтираться... это какое-то ритуальное безумие декадентской веры, вольный сын природы никогда до такого не опустится. "Талитаризьм" (© Михаил Горбачёв).

Итого, господа-товарищи: по моему скромному мнению, публичная нарративизация истории общества должна быть воспрещена, независимо от версии, ибо она ничем не отличается от сранья на углу. Только в специально отведённых для этого пространствах с заранее установленными и с жёстко поддерживаемыми характеристиками и правилами. Платность отсюда следует, ибо поддержание надо оплачивать.

Это не покушение на исторические науки - автор ничего против них не имеет. Напротив, подозревает, что такие меры очистят многие исследования от шума.

Это не покушение на частные усилия по пониманию тех или иных исторических событий: постольку, поскольку силящийся действительно хочет их понять, а не продать спешно сшитое толкование первому встречному за наличные или за восхищение. Лицензировать художественные исторические произведения? Да, конечно, здесь не более чем отсечение халтуры... критики, они же для того и существуют.

Это всего лишь практическое следствие из понимания того, что естественная работа с пережитой и переживаемой историей общества, доступная всем и каждому - дело не только естественное, но и общественно опасное, и в силу этого должное быть цивилизованным, искусственным.

Выгоды? Примерно те же, что от туалетов, частных и общественных. Другое дело, что для подробного описания эти выгод понадобятся не медики и бухгалтеры, а писатели и сценаристы. "Имярек не страдал ни сталино-, ни николаепоклонничеством, а сравнительно со страдавшими давал +10% эффективности в выполнении рабочих заданий, на полученные деньги сделал и вырастил +1 ребёнка, прожил на 20 лет дольше"... медики такое не потянут, это нужен сериал или много сериалов. С переподвывертами. Ибо "+1 ребёнок" в терминах родительской любви вряд ли может быть задан экселем.

Спасибо за внимание.

Не знаю, заметил ли кто до меня.

Из укровики:


Из Яндекса:


Из Гугла:


Ещё из Яндекса (если хотите, можете посмотреть и другие языки, хоть казахский, хоть ирландский):

Ниже очередной комментарий к работе "Поведение". Речь пойдёт об истории, а то её что-то развелось вокруг в последнее время.



Как обычно, четыре этические системы.

В данном случае отношение обществ, в которых те существуют, ко времени. Оное отношение, по-моему, и задаёт понятие истории: а кто и что будет записывать, кто и что из записанного прочтёт - это уже потом.

Итак.

Этический императив "я должен делать другому то, что он делает мне" и его упрощённая форма "я должен делать то же, что и все" спонсируют предельно примитивные общежития, "человеческие стаи", известные нам как "племена", "кланы" и т. п.. Это общежития закрытые и общежития доисторические, в которых истории ещё нет потому, что там ещё нет общего времени.

Процитирую "Поведение":

"Общества, функционирующие в рамках Первой этической системы, можно назвать закрытыми. Они лишены механизмов саморазвития и исторической памяти. Это не значит, что они являются абсолютно неизменными. Общество может оставаться неизменным только в том случае, если оно активно сопротивляется всем изменениям, в том числе случайным и малозаметным, а для этого необходимо иметь историческую память и какой-то образ "идеального прошлого". Общества Первой этической системы могут меняться, но незаметно для себя."

Время - это смена состояний системы. Если у общества нет исторической памяти, то у общества нет времени. Это достаточно сложный для восприятия тезис, ибо из него следует, что так можно провести вечность; более того, так её и проводили, и вопрос "чем хомо сапиенс занимался тридцать пять тысяч лет из своей сорокатысячелетней истории" (цифирь навскидку) не требует никакой Атлантиды, населённой древними ариями. Скорее уж её требует вопрос "а с чего хомо нашего сапиенса понесло в историю, Вторую этическую и далее, если ему и так вкусно рыгалось".

Впрочем, здесь возникает любопытное возражение. То же "Поведение" провозглашает несколько выше:

"Народы, имеющие в качестве основы поведения Первую этическую систему, как правило, живут, разбитые на небольшие группы или кланы, каждый со своими, отличающимися от соседей, обычаями, преданиями, а главное - авторитетами. Размер клана определяется возможностью непосредственного знакомства и контакта каждого человека с группой лидеров клана (а по возможности и со всеми остальными людьми клана), поскольку нужно всё время иметь перед глазами образец для подражания. По этой причине такие народы никогда не бывают большими, поскольку они всё время делятся на мелкие группы, относящиеся обычно друг к другу безразлично или (чаще) враждебно."

И тридцать пять тысяч лет такого близкородственного скрещивания по углам? А геном выдержит? А стихийных бедствий хватит, чтобы перемешиваться в чрезвычайном режиме?

Парировать такое возражение можно, даже не уповая на генетику, но предположив некие социальные технологии, вроде договорных набегов с изнасилованиями или действительно эффективных ритуалов инициации - так, чтобы клиента переформатировало по полной, и применять можно было не только к подросткам, но и ко взрослым беднягам, попавшим в плен (см. "манкурт").

Вдогон можно отметить, что известные британские страшилки ("1984", "Дивный новый мир", "Повелитель мух") пугают читателя именно таким безвременным и внеисторичным общежитием, что, впрочем, вполне объяснимо: британцы имели дело с такими по самым разным углам мира. Могли обобщить.

Извините, отвлёкся.

Время появляется у общества с переходом от "ока за око" к "не делай другому того, чего не хочешь себе" или, точнее, "не делай другому того, чего другой тебе не делает" с упрощённой формой "не делай того, чего никто не делает".

Снова цитата из "Поведения":

Назвать эти общества закрытыми (как общества в рамках Первой этической системы) нельзя. Их, скорее, можно было бы определить как закрывающиеся или сжимающиеся. "Нельзя" становится со временем слишком много, и кончается это тем, что "нельзя" становится делать почти всё. Таким образом, именно то, что в какой-то момент содействовало прогрессу общества (очищая его от некоторых форм поведения), в дальнейшем обрекает его на застой.

Общества, основанные на Второй этической системе, являются историческими. Происходящие события не являются просто актами приспособления к меняющейся среде - например, описанный выше "этический коллапс" происходит независимо от обстоятельств (хотя последние могут его ускорить или задержать). На Востоке существует и поддерживается память о прошлом, и возможно сравнение настоящего с ним.

Далее "Поведение" предрекает расцвет Китая как результат "культурной революции" (расчистка) в сочетании с одновременным заимствованием новых ("европейских") моделей поведения. Цвести будет до тех

Чисто технически юмор представляет собою средство упаковки информации. Юмор описывает неправильное срабатывание, а это всегда два описания, - "как должно статься" и "как сталось" - совмещённые в одной передаче, реплике, истории.

Советское буйство анекдотов для моего личного заднего ума представляет собою закономерный, хотя и побочный эффект допуска огромной части населения к сложным текстам с одновременным усложнением индивидуального и общественного бытия (образование, индустриализация и проч.). Усложнение задало необходимость уплотнения информационного обмена, допуск к текстам предоставил приёмы такого уплотнения, а приятность юмора споспешествовала распространению отдельно взятых законченных упражнений по уплотнению, решённых именно в юмористическом ключе, с неправильным срабатыванием.

Другим проявлением того же процесса стала востребованность при Советах научной фантастики, которая представляла собою описание "не может быть" настолько упорядоченного, что читатель мог использовать его для корректного описания окружающего статуса-кво, опять-таки получая "два в одном". Это очевидно для "фантастики ближнего прицела", однако верно для прицела любой дальности постольку, поскольку автор может внятно, на пальцах, ответить на вопрос, как ему, соседу читателя по подъезду, пришли в голову завихи, описывающие ужасную тиранию на планете Хош-Ни-Хош системы звезды Эоэллы в Малом Магеллановом Облаке.

Техника упаковки альтернативных сообщений в единое художественное произведение существовала и до появления бытовых компьютерных систем ("если Вы считаете, что Джон должен быть поцеловать Энни, то откройте страницу 11, если нет - страницу 35"), однако с появлением персоналок появилась возможность работы на ином уровне: требующая больших вложений и обещающая за них большие эффекты.

Увы, эти эффекты до сих пор не востребованы.

Прибыль от того, чтобы приучить население ан масс работать с ещё более сложными текстами (и я имею в виду не только последовательности букв и цифр)... нынче неактуальна. Умники в количестве, умники на конвейере не нужны. Сложность индивидуального и общественного бытия растёт экстенсивно: обыватель должен учитывать всё большее количество схожих между собой внешних раздражителей при том, что разнообразие его собственных переживаний топчется на месте, не порождая запроса на уплотнение информационного обмена и на применение новых техник в таком обмене.

Я считаю, что именно поэтому компьютерные игры остаются не более чем экзотическим жанром на периферии индустрии развлечений, в то время, как в действительно развивающемся обществе они должны были бы составлять ядро этой индустрии так, чтобы книги и фильмы были всего лишь отражением тех или иных альтернативных сюжетных линий этих игр, от которых всё и отталкивается. Да-да, "пока народ безграмотен, из всех искусств важнейшими для нас являются кино и цирк", где под "кино и цирком" подразумеваются РПГ-похождения - сугубо линейные, только с "правильными" или "неправильными" выборами.

Так что, граждане революционеры. Вы видели Майдан с его торжеством малограмотных укропитеков, но я уверяю вас, что не только этот Майдан, но и всё, что не приведёт к эпидемии компьютерных анекдотов... то бишь сравнительно кратких РПГ-сеансов, ласкающих чувство юмора, чувство собственного превосходства, чувство принадлежности, чувство справедливости у пользователя... оно - не совсем то. Не прогресс. Рокировка. Перетасовка. Предложения от людей, застрявших во времени сто лет тому назад. Уходите от этого.

И наоборот. Пишете партийную программу про светлое будущее? - так внесите в неё требования создания инфраструктуры, дозволяющей такие анекдотцы, делающие прибыльными эти краткие РПГ-сеансы. "Госзаказы на РПГ-пакеты", "конкурсы на короткие смешные истории" и прочее.

Не хотите - не надо. Я тут так, развлекаюсь.

Спасибо за внимание.

Считайте продолжением, хотя я сначала напомню и своё понимание этноса.

Общество - это сила, соединяющая людей вместе; возможность совместных действий людей.

Общество существует в группе и может быть понято как состояние группы.

Присутствие общества в одной и той же группе может быть различным и количественно, - разнообразие возможных совместных совместных действий, прочность связей между людьми - и качественно: какие именно совместные действия возможны, в каких обстоятельствах связи между людьми проявляют себя.

Отсюда следует, что в обществе могут быть неоднородности, выражающиеся в его, общества, различном присутствии в группе в один и тот же момент времени для разных членов группы. Собственно, любое предприятие, требующее участия более чем одного человека, любое совместное действие с конечным результатом "в уме" представляет собой такую неоднородность в обществе.

Некоторые из этих неоднородностей - самых разных масштабов по числу участников, лишь бы больше одного - могут быть стабильными и самовоспроизводящимися: например, любая футбольная команда, когда под одной и той же эмблемой бегают поколения и поколения игроков.

Однако в некоторых уже из этих неоднородностей их личный состав производит своих новых членов естественным путём, а в некоторых уже из этих неоднородностей модерируются обстоятельства, играющие роль в воспроизводстве. Например, понятие о красоте.

Этнос я понимаю как самовоспроизводящуюся неоднородность в обществе, которая модерирует естественные процессы воспроизводства группы, где существует общество. Сюда входят и рождение новых членов группы, и их кондиционирование, оно же застраивание - то есть воспитание, в какой-то мере образование и последующее общежитие.

Выгода от этноса? Экономия сил и времени на таком воспроизводстве. Тем, кому это не очевидно сразу, просьба вспомнить о языке. В группе, где общество дошло до этноса, со взаимопониманием и организацией противостояния внешним невзгодам сильно полегче, чем в сборище разноплемённых погорельцев.

Постольку, поскольку этнос выгоден, то его стараются распространить на всю группу, где существует общество, однако неоднородностью в самом обществе этнос от этого быть не перестаёт, так как этническая компонента присутствует и в человеческой реакции на изменения внешней обстановки, и в работе по предупреждению или совершению таких изменений. Более того, эта этническая компонента исторически появляется уже через поколения после начала общежития, но, появившись, в отдельно взятой человеческой натуре в общежитии проявляет себя до рациональных размышлений и прикидок.

Перед тем, как перейти к моему пониманию нации, напомню о такой вещи, как общественное сознание. Нет, я не пытаюсь провозгласить общество, определённое мною выше, носителем личности (не Солярис). Я говорю о том самом отражении общественного бытия из лекций по истмату.

С усложнением общественного бытия, с появлением в нём большого количества новых, ранее неведомых дел, общественное сознание, носителями которого являются отдельно взятые люди, тоже будет усложняться: проще говоря, люди начнут задумываться о всяком. Помимо прочего, неизбежными здесь выглядят попытки осознания процессов воспроизводства группы, "чем свои отличаются от чужих", "почему дети похожи на родителей" - и результатом станется тот самый этнос, о котором шла речь выше, с национальными орнаментами, исконными обычаями и народными героями.

Однако усложнение общественного бытия и соответствующее ему усложнение общественного сознания на этом не обязательно остановятся. Общественного дела, возможности той самой совместной деятельности - станет ещё больше; масштабы отдельно взятого дела тоже смогут изменяться от мелких и сиюминутных до масштабов страны, уходя из фокуса общественных объединений по воспроизводству группы (семей и школ во всём их историческом разнообразии).

Эффектом такого развития станет возможность осознания воспроизводства уже не группы, в которой существует общество, а самого общества в группе. Почему те связи между людьми сильные, а другие слабые, почему вон те могут многое, а вот эти ничего... и так далее.

И на этом уровне уже видится создание таких сущностей в группе и обществе, которые, во-первых, будут заниматься модерированием воспроизводства общества в группе (конечно, к собственной выгоде, хотя понимать они её могут очень по-разному), а во-вторых, ту же самую деятельность направят на собственное воспроизводство. Ну да, любая банда, которая "порядок держит" в какой-то местности и привлекает новых членов вместо потерянных на разборках прежних.

И в этом множестве по признаку непротиворечия какому-то этносу в обществе можно выделить отдельный класс таких сущностей.

Под "непротиворечием" я здесь понимаю именно что отсутствие

"Этнос" - слово заслуженное. С такой массой заслуг перед всеми и каждым на протяжении десятилетий, что опираться на некое единое словарное значение этого слова не вижу возможности.

Искривление позвоночника под излишним грузом, изволите видеть.

Голос с небес, от участников "гонок на лафетах": если уж развлекаешься теоретическими построениями, то будь любезен пояснить столь заслуженное слово через оные построения, чтобы дальше нашлось, куда кивать с честным лицом.

Так точно, Константин Устинович! Этим я и займусь. Нет, не киванием с честным лицом (у меня его нет - недавняя фотография на паспорт возопила об этом миру), а всего лишь пояснениями.

Пояснения заумные, предупреждаю сразу. Посему либо не лезьте под кат, либо потом не жалуйтесь. В порядке подсказки вариант win/win: влезть, ничего не понять и с презрительным лицом отправить автора в Википедию. Жду с нетерпением.

А если без кривляния в пяти предыдущих абзацах, то сугубое "имхо" по "этносу".

Сначала напомню то определение общества, которого придерживаюсь я (из работы "Поведение", Вы уже догадались).

Общество - это сила, соединяющая людей в группе вместе; общество - это возможность совместных действий в группе людей.

Общество и группа, в которой оно существует - разные вещи. Группой могут быть двадцать человек в двадцати камерах-одиночках на одном и том же этаже тюрьмы без возможности перестукиваться. Общества там нет.

Я полагаю, что общество в группе может быть неоднородным, анизотропным.

Поясню. Субъект, делающий какое-то дело, всегда будет его делать его путём самым лёгким и/или простым. Если это не так для стороннего наблюдателя, то либо субъект не знает, что существует способ легче и/или проще, либо одновременно делает ещё какое-то дело, которое наблюдатель не принимает во внимание. Скажем, добивается ачивки лучшей посмертной участи за своё благочестие.

Для проведения совместной деятельности выбор самого лёгкого и/или простого пути включает в себя и выбор соучастников.

Если принять, что соучастники отличаются друг от друга, то разные части общества, разные возможности одной и той же совместной деятельности в разной команде тоже будут отличаться.

Это был длинный и заумный способ высказать очевидное: "с кем-то дела вести лучше".

Такое отличие создаёт неоднородность в обществе, его разную силу в отношениях между разными людьми.

Как осознаёт эту неоднородность субъект, собирающийся на совместное дело? Через разную предсказуемость поведения разных кандидатов в контрагенты. Эту предсказуемость создают и общий язык (не только словесный), и компетентность, и репутация, и горизонт планирования.

Можно ли контрагенту создать эту предсказуемость намеренно или намеренно разрушить её? Да, конечно.

Язык можно выучить, делу можно обучиться, репутацию можно заработать, планы можно составить, - или наоборот, забыть и разучиться - и тем изменить расклады по своему или чужому принятию в дело.

А теперь внимание. Можно ли считать делом, предприятием или набором таковых из списка выше - "выучить-обучиться-заработать-составить" - само производство такой неоднородности/предсказуемости в обществе? Да.

Это означает, что в обществе может существовать самовоспроизводящаяся неоднородность, рекуррентная в своих проявлениях. "Рекуррентная" - в смысле не "повторяющаяся", а в смысле "нынешний вид задан предыдущими".

Внимательный читатель уже понял, куда я клоню, и возражает: таким макаром можно описать и этнос, и всякий футбольный клуб "со своей великой историей". Чем этнос стоит наособицу среди всех остальных долгоиграющих предприятий в обществе, которые тоже достигли самовоспроизводимости; предприятий, куда люди идут?

Ответ: этнос модерирует естественные процессы воспроизводства группы, в которой существует общество. Производство людей, которые куда-то там идут. Это тоже заумный способ высказать очевидное: "детей надо делать со своими и с нормальными, а потом растить как своих и нормальных, без вот этого вот всего". Под "всего" подразумевается "нужное вписать".

Новое возражение: получается, помимо прочего, что будет этносом всякая секта, где уверенно отмечают "своих и нормальных", но где однажды по нужде или добровольно отказались от активного прозелитизма и теперь умножают свою численность естественными движениями бёдер? Да, будет, а ви шо таки думали.

Нет, я не набрасываю. Хотел бы набросить, помянул бы старообрядцев. И подчеркну: имеется в виду всякая секта, отказавшаяся от набора сторонников; современные обычно не хотят бросать бизнес, на этом и палятся.

Ещё одно возражение: а если племя сталось на небольшом, наглухо затерянном в океане островке, где "все свои" - тут-то этнос

Вера в изобилие - одна из немногих общих черт у спорщиков о благости рыночной экономики или о счастьи отказа от неё. У одних это "сто сортов колбасы", у других "каждому по потребности".

Полемический ход в таких дискуссиях, который я видел многажды: условный "рыночник" представляется "каждым", после чего провозглашает у себя "потребности" а-ля Байден-младший и пеняет условному "коммунару" за отказ их удовлетворять. С соответствующим выводом: мол, лучше честно заработанные инвестициями в инновации кокс и малолетки, нежели ваши единственно возможные сто двадцать пять блокадных грамм не только мне, такому хорошему, но и всяким недостойным.

Ответом на такой выпад, как правило, оказывается идея "достаточности" потребления, однако на вопрос "сколько вешать в граммах" и что такое "достаток", "коммунар" либо теряется, неубедительно импровизируя в русле "десяти сортов колбасы достаточно, какие там сто", либо оставляет идею "достатка" в разговоре на правах риторического хода.

Ниже я не претендую на ответы, всего лишь помогаю задать вопросы.

Достаток - это такой диапазон потребления субъекта, который не вызывает морального напряжения среди окружающих.

Вы не дотягиваете до достатка тогда, когда я вынужден Вас кормить или терпеть угрызения совести от Вашего голода. Вы превысили достаток тогда, когда я вынужден Вас экспроприировать ("на благо народа"^ТМ) или терпеть угрызения совести от Ваших ананасов и рябчиков, которых у меня руки коротки отобрать.

Иными словами, достаток - это не то, что, как и сколько Вы потребляете, а тогда, когда на всё это смотрят не морщась.


В делах общественных, управляемых и не очень, предвидимы эпические сложности с таким подходом, когда не получается сколько-нибудь убедительно изъясняться числами на банковском счету или разнообразием ценников в супермаркете.

На некоторые обстоятельства, ответственные за эпос и пафос, указать можно здесь и сейчас.

Во-первых, человек вполне способен самостоятельно оценить свой достаток, есть он или ещё/уже нет. Однако общество отсюда не исчезает, ибо такая оценка получается только через ассоциацию себя с внешним наблюдателем, "посмотреть на себя чужими глазами". И это навык, а не дар. Такое воспитывают и развивают, такое умение можно подтвердить или, напротив, выдать его отсутствие.

Во-вторых, единичный акт потребления о достатке не говорит ничего. Тот же ананас может быть куплен единственный раз в жизни, за шальные деньги и ради случайно вспомнившейся картинки, и в буржуи на этом основании записывать неосмотрительно. Достаток признают через потребление повторяемое и предсказуемое. Я больше скажу: приведённая выше перовская картина - разовый эпизод - может быть без особенного напряжения истолкована в пользу диабетика в рясе, самоотверженно убивающегося на ниве духовного просвещения, а не алкоголика, прикупившего себе поводырёнка.

В-третьих, намеренно публичное потребление, потребление напоказ может решать задачу проверки-себя-на-достаток. Что для этого требуется? Превратить акты потребления в двустороннее действие. Потреблять что-то и как-то напоказ кому-то ради последующего внимательного чтения свидетельских показаний. Морщатся или нет.

В-четвёртых, такое же намеренно публичное потребление работает и в обратную сторону, если это акт односторонний. Утрирую: отделить себя от быдла, которое не понимает, и чьи отзывы рассмотрению не подлежат, а то и не требуются. Такое потребление представляет собой конвенционное средство самоидентификации группы в обществе, выделения себя, и оно намеренно игнорирует действующие в обществе пределы достатка. Да, и ритуальные убийства сюда тоже входят.

В-пятых, субъектом достатка или его отсутствия вовсе не обязательно будет отдельно взятый человек. Это может быть любое узнаваемое сообщество, то есть сообщество с небольшим набором признаков, бросающихся наблюдателю в глаза. И тогда "типичному кому-то" наблюдатель станет вменять пределы достатка, которые должны быть у этого сообщества согласно представлениям вменяющего.

Даже перечисленного хватает, чтобы понять: числа на банковском счету и витринные калейдоскопы толковать много легче.

А я ведь ещё не упоминаю о том, что человек со временем меняется, что меняется его положение в обществе, что некоторые привычки ему можно поставить ради выгоды окружающих, а от других он норовит избавиться ради выгоды собственной... то есть здесь вопросы и только вопросы.

Что ж. Да, это сложно, но альтернативы вроде "десять сортов колбасы ещё можно, а уже

Не моя мысль, с которой я согласен: страх - это предощущение потери. Бояться можно только что-то потерять. Отсюда и исхожу.

Жанр ужасов сводится к описанию этих потерь у персонажа, с которым себя ассоциирует читатель/зритель/слушатель/игрок. Что отобрали, у кого отобрали, кто отобрал (если поля "у кого" и "кто" совпадают, то это называется "прое...л"). А дальше уже дизайнерская работа, то бишь покраска конструкции в нужные цвета. Сюжет, имена, ужимки и прыжки.

Зачем нужен жанр ужасов в искусстве?

Он нужен ради предложения в каждом конкретном произведении иерархии этих самых ужасов. Что потерять хуже: жизнь, имущество, честь, уважение и проч.. Отмечу, что героический выкрик в лицо гнусному палачу - это признак жанра ужасов ("честь потерять хуже, чем жизнь"), даже если произведение в целом к нему не относится.

Заинтересованный потребитель произведения в жанре ужасов вынуждаем к согласию с предложенной иерархией или к несогласию с ней, то есть к собственному ранжированию статуса потерь, к объяснению хотя бы себе самому, а почему на самом-то деле потерять "вон то" страшнее "вот этого", а не как тут автор наплёл.

Это объяснение остаётся может остаться у потребителя в голове и тем увеличить предсказуемость его поведения хотя бы для него самого, и, вполне возможно, для окружающих. Причём речь идёт о такой предсказуемости, которая сработает и в новой, в неиспытанной потребителем ситуации, задающей свой набор возможных потерь - читай: страхов.

Итого, жанр ужасов в искусстве повышает устойчивость существующего общественного порядка. Порядок, если что, это та самая предсказуемость завихов ближнего твоего.

Причём делается это путём индивидуальной работы с гражданином, без установления какой-то особенной связи между автором и читателем... Энни Уилкс? Какая ещё Энни Уилкс?!. иными словами, это окупается.

Зачем нужен жанр ужасов в политике?

Как и всё остальное в ней - для сплочения, для увеличения числа связей в той части общества, которое претендует на статус "политической силы". Жанр ужасов дописывает к этой цели слова "перед лицом общих угроз", то бишь перечисляет возможные общие потери, которые коснутся каждого.

Предложение иерархии потерь здесь прямо противопоказано, оно только провоцирует споры, "что на самом деле потерять хуже", и желательные связи такое предложение ослабит. Потому либо берутся крайне расплывчатые общие определения, которые всяк толкует себе в угоду, либо каждый раз оглашают весь список, пожалуйста.

Второй подход, с оглашением всего списка, пожалуйста - повторю, без указания, что важнее - этот подход добросовестнее и плодотворнее. Как учит нас товарищ Ленин, "чтобы объединиться, нужно сначала решительно размежеваться". Вот это один из поводов размежеваться.

Политические произведения в жанре ужасов - речи, статьи, "мнения экспертов" и проч. - вынуждают потребителя к отказу от ранжирования угроз себе. В порядке возмещения такой отказ инициирует ранжирование потребителем своих врагов оппонентов. Сосед по подъезду, начальник на работе, мэр города, партия жуликов и воров, наследники партноменклатуры, злотворный Запад, жидомасонский заговор и так далее вплоть до центра Галактики.

И вот тут начинаются неприятности, ибо продавец "политических ужасов" не знает, что выкинет сосед по подъезду или начальник на работе покупателя таковых в конкретный день и в конкретный час. Мэр города - предсказать ещё можно, это уже политика, но ниже? А если нельзя предсказать действие ближнего своего, то тем более нельзя предсказать реакцию кондиционированного "политическими ужасами" последователя: вплоть до того, что оный возьмёт ружьё и пойдёт разбираться.

Итого, жанр ужасов в политике уменьшает устойчивость существующего общественного порядка, причём делает это через работу с массами, через увеличение числа связей в части общества за счёт уменьшения таковых в остальном обществе. В том числе через увеличение числа связей в этой части личных, пускай односторонних ("культ личности").

Другими словами, это "инвестиция в будущее": читай "ставка", которая вовсе не обязательно выиграет через увеличение общественных связей где-то там в будущем.

Вывод по размышлённому. Консерваторы должны спонсировать жанр ужасов в искусстве и всячески препятствовать его применению в политике. Бюджетные деньги на фильмы, книги, игры в жанре ужасов. Жёсткие ограничения по политическим документам и ораторскому искусству на упоминания угроз и возможных потерь. Радикалы, агенты перемен - наоборот. Постоянные трибунные угрозы кризисов, нашествий, сломов эпох и прочего, с издевательским дразниловом по всякому сколько-нибудь успешному произведению в жанре ужасов - и с отказом

Посвящается мистеру Вольфу.

Запишу, чтобы не забыть. Хотя вроде бы уже записывал и забыл.

Предприимчивость: склонность субъекта к самостоятельным усилиям по достижению желательного будущего. Сам гребёт, а не течением несёт. При этом точность и корректность представлений субъекта о будущем или о способах его достижения - "второй сложный". Errare humanum est ("бабушка надвое сказала").

Предприятие: набор инструментов по достижению субъектом желательного будущего, начиная с собственного тела субъекта ("накачать мышцы, чтобы набить оскорбителю морду").

Наконец, предпринимательская деятельность: деятельность субъекта по использованию предприятия в порядке предприимчивости.

В "южной" и "восточной" этической системах правильное поведение субъекта ограничено поведением окружающих, напомню императивы:

- "юг": "я должен делать другим то, что они делают мне";
- "восток": "я не должен делать другим того, чего они мне не делают",

а генератором нового поведения здесь выступает окружающая природа, происходящее в ней - чтобы "другие", "все", на которых я смотрю и к которым я отношусь, начали что-то делать или, наоборот, перестали.

"Все побежали [от какого-нибудь махайрода или за какой-нибудь антилопой], и я побежал" - это "юг".

"Все запасаются на зиму, чтобы у меня не попрошайничать, и я должен запастись, чтобы не попрошайничать у других" - это "восток".

Предпринимательство, "начать что-то первым и заблаговременно", здесь выступает как опережающая реакция на вовремя распознанную пакость природы, происходящую или грозящую. И, обычно, уже случавшуюся, так что её можно заблаговременно распознать - читай: предвидеть.

Если её нет, то "никто никуда не идёт", а те, кто эту пакость вовремя не распознают, на "южного" или "восточного" предпринимателя смотрят, как на плохого человека, а при возможности норовят его заткнуть.

Что не отменяет и обратного случая, когда "южные" или "восточные" подлецы и насильники оправдывают свои сейчасные выкрутасы некими будущими всеобщими неприятностями.

А вот "западная" и "северная" этические системы заведены на ограничение поведения окружающих поведением субъекта, и предпринимательство они прямо называют вещью хорошей, их императивы:

- "запад": "другие должны делать мне то, что я делаю им";
- "север": "другие не должны делать мне того, чего я им не делаю",

подразумевают, что субъект видит какое-то будущее, себя и других в нём, и пытается этих других как-то застроить, работая на опережение.

Различие здесь в том, что "западное" предпринимательство работает на воплощение желательного [для предпринимателя] варианта будущего, - всё будущее сворачивается в воронку полюдья* "все делают то, что делаю я" - а "северное" заточено на отсечение нежелательных вариантов - "никто не делает того, чего я не делаю".

Эффектом "западного" предпринимательства оказывается наращивание количества актуальных связей в обществе ("все ко мне, все за мной"), а эффектом "северного" - наращивание количества потенциальных связей в обществе ("делайте, что хотите, только от меня отстаньте").

С экономической точки зрения "западная" этика - это "место силы" производителя и продавца, когда производство и распространение вещей и услуг одновременно производит, воплощает, реализует, распространяет само общество, живущее по "западному" императиву, увеличивает количество этого/такого общества в группе людей. Отсюда институты брендов и клиентуры, отсюда всепроникающая реклама, отсюда намеренное ограничение срока годности вещей и услуг, отсюда мода как сиюминутное и непрестанно меняющееся подражание в потреблении и проч., правильные именно с "западной" точки зрения.

С экономической точки зрения "северная" этика спонсирует производство "вечных" вещей ("вот мой шедевр вам, а теперь отгребитесь") и "окончательных решений" тех или иных проблем, то есть не поощряет воспроизводства общества через экономическую активность. Не воспрещает, но и не поощряет.


Именно поэтому с экономоцентрической точки зрения (капиталистической или социалистической, неважно - УПДАТЕ. Важно, что хрематистической) "западная" этика всегда будет крыть "северную" (а остальные две тем более), как бык овцу, а мистер Вольф на "западе" будет выглядеть ярмарочным экспонатом, уместным в гротескной комедии, но неприменимым в повседневной жизни.

В этом, по моему мнению, заключаются как источник верований в "безальтернативность

Посидел, слушая закипающий чайник, перечитал набор поправок к Конституции, прочитал законопроекты о Государственном совете и о Правительстве РФ.

Понимаю, что не модно, ведь сейчас положено суждение иметь даже не до, а вместо ознакомления с предметом. Что поделать, оригинальничаю.

Первое. Аналогов предлагаемому заведению, Госсовету, я не вижу, хотя велик соблазн объявить его Президиум версией Политбюро. Однако это нечто новое, и вот имхо, почему.

По своим задачам... если не ошибаюсь, то у Переслегина была сформулирована следующая мысль: единство страны находится под угрозой, если внутренние связи региона нарастают быстрее его внешних связей - с Центром и ему подобными регионами. Тут ещё можно бы добавить насчёт сравнительного веса этих связей, точнее, неспособности обывателя учитывать этот вес, когда, например, кувырки со свежеприобретённым национальным флагом ему важнее единственного рынка сбыта того предприятия, на котором он трудится.

Очевидно, что распространение "этих ваших энторнетов" усиливает вышеупомянутый механизм и тем создаёт потенциальную угрозу единству любой страны и любого общества. Процесс несколько медленнее, чем кажется, - это десятки лет - но он идёт, и икнётся всем. Очевидны два независимых подхода к решению: мешать созданию внутренних связей в регионах (сизифов труд... хотя нет, иногда необходимый) и наращивать мощность связей между регионами и Центром.

Имхо, Госсовет есть генератор связей Центра с регионами и, во вторую очередь, межрегиональных связей. Хорош он или плох как решение, будет работать или не очень - "второй сложный". Я про то, зачем толпу губернаторов сгонять в одно помещение с "и иными людьми" из текста закона.

Второе. Госсовет оказывается сэйвом, сохранённой игрой, нужной, чтобы не начинать заново в случае поражения. Или, другими словами, чтобы перевести наработанные практики из разряда "так тут заведено" в разряд "так здесь записано". Нужна площадка для работы с губернаторами, нужна площадка, чтобы этих губернаторов, как посредников между Центром и "региональными элитами" выслушивать - и в обоих случаях чтобы под протокол, чтобы технология и личные связи, а не вдохновение и не удача и, конечно, не личные связи, как сейчас.

И третье, близкое ко второму. Мнится мне, что Государственный совет своим появлением окончательно снимает комплекс проблем под общим названием "преемничество". Не в том смысле, что Путин обретает жизнь вечную, а в том, что "генеральная линия", поддерживаемая таким заведением, окажется настолько толста, что сломать её не получится и даже согнуть будет трудно. Следовательно, пакость условно "бывшему", составляющая неизбежную часть такого слома/гнутья, перестанет окупаться. Когда схожий процесс возымел место в СССР, то Никита Сергеевич впоследствии вместо сердечного приступа получил пенсию; и это ещё радикальное развитие событий, которого в обозримом будущем не предвидится.

Вот как-то так. Спасибо за внимание.

ПостСкриптум. Совершенно то же самое можно изложить в стиле "мы все умрём", а автора обвинить в бесстыжем оптимизме. Если кому-то такое потребно ради душевного равновесия, то не стесняйтесь. Я пойму.

ПостСубСкриптум. Прошу у читателя прощения за нецензурщину в тексте, слово "элита" в седьмом абзаце.

Провозглашу: если балуешься какой-то теорией, вожделеешь мир системою сковать, то будь любезен использовать свою игрушку для обоснования полной и окончательной исторической победы "своих" над "чужими"; нужное в кавычки вписать. Иначе это не баловство, а самоутешение.

Будь любезен обосновать великое счастье "своим" и крах "чужим". Причём что счастье, что крах должны наступить в порядке применения производных от твоей теории к нужному в кавычках, а обычное пророчество в режиме "всё само собой получится" тут пошло, ими твиттер и так полон.

Пример? "А далеко ходить не надо". Вот Карл Маркс и Фридрих Энгельс создают теорию. Первый том "Капитала" выходит в 1867, а последний... эээ... я даже не знаю точно, сколько их сталось, три или четыре, но вроде бы уже в нашем веке (ПОЗДНЕЕ. Вот кто бы из комментаторов указал... в двадцатом веке, конечно). Маркс умирает в 1883, Энгельс в 1895. Марксизм в Европе вполне себе принят как "один из", однако в Российской Империи упомянутую теорию изучает большинство политически активных подданных - это потом "красные" провозгласят себя единственными учениками и наследниками. В 1917 в России начинаются очень большие перемены под знаком упомянутого учения. А в 1953 звучат слова "без теории нам смерть, смерть", которые уже через сорок лет трудно счесть гипотезой.

Рискну утверждать, что такие долги надо возвращать с процентами. И я попробую прикинуть, чем можно должок отдать, со временем обеспечив "чужим" кучу неприятностей, схожих с нашими. Да, на основании всё той же теории, многажды утомившей здесь доброго читателя. Балуюсь я ей здесь, не утешаюсь.

Что поделать: сама идея настолько проста, что без длинного (я предупредил) обоснования будет воспринята как тычок пальцем в небо.

Исходный текст из работы "Поведение". Это скорее представление, список терминов. Он и так получается продолжительным, а подробное обоснование любопытный читатель найдёт в самой работе.

"Все действия, совершаемые людьми, можно разделить на односторонние (асимметричные) и двусторонние (симметричные).

Односторонними (асимметричными) можно назвать действия, которые человек совершает (по отношению к другим людям или вещам) один, не нуждаясь в постороннем содействии.

Двусторонние (симметричные) действия, напротив, таковы, что они не могут быть совершены без помощи и участия других людей...

В общем случае, существуют всего четыре альтернативы: человек может поддерживать оба типа действий (симметричные и асимметричные), поддерживать один из них и уклоняться от другого, или уклоняться от обоих. Соответственно, можно ввести четыре типа общественных отношений..."

Здесь коротко процитировать сложно, поэтому перечислю своими словами:

- отношения собственности есть сочетание участия в односторонних действиях и уклонения от двусторонних;
- отношения принадлежности есть сочетание участия в двусторонних действиях и уклонения от односторонних;
- отношения власти есть сочетание участия и в дву-, и в односторонних действиях;
- наконец, отношения независимости есть сочетание уклонения от тех и от других.

"Сферы деятельности состоят из моделей поведения, то есть способов реализации тех или иных общественных отношений, которые могут складываться в обществе и могут передаваться от одного человека к другому путем обучения.

Общество может рассматриваться как четыре взаимосвязанные сферы деятельности, каждая из которых влияет на другие...

Во-первых, это сфера отношений собственности, куда входят и экономические отношения...

Во-вторых, это сфера социальных отношений, которые можно еще называть коммунальными...

В-третьих, это сфера властных отношений...

Последнюю сферу деятельности можно назвать сферой культуры..."

Граница между этими сферами проходит в отдельно взятых головах членов общества, которые как раз и делают повседневные выборы, в чём участвовать, а от чего уклоняться.

Всякий такой выбор можно осознать через соответствие некоторой ценности (соответствие единству норм поведения, принятых в некоторой сфере деятельности) или через отступление от неё.

Для сферы отношений собственности такое единство норм поведения - это "польза", для социальных отношений ценностью будет "справедливость", для сферы властных отношений это "превосходство", а для сферы культуры это "свобода".

Далее мои домыслы.

Домысел первый. Если человек осознаёт свой выбор, то он может осознать его неправильно. Легче всего эту ошибку представить себе через именование.

Я уверен, что читатель не видит никакой крамолы или хотя бы поэзии в словосочетаниях "свобода власти" или "власть свободы", "польза справедливости" или "справедливость пользы". Действительно, что такого? -