Будучи завален работой, состоящей из множества мелких срочных дел, то бишь требующей прилежания на квантовом уровне, я поневоле начинаю задумываться, что жизнь моя проходит зря.

Нет, вообще-то я и так знаю, что зря она проходит, однако тут ещё и задумываться об этом начинаю. А кому такое понравится?

Ладно. В порядке терапии… сардонии… я вытащил из своих недавних черновиков и комментариев пару, как нынче выражаются, сеттингов. Сюжетных пространств. Псевдонаучная фантастика с социальными претензиями, не более того.

Перечитал извлечённое, пожал плечами: почему бы и нет? Это представления о воображаемой жизни в экстремальных условиях, пока я тут благоденствую в своих метаниях от рабочего компьютера к домашнему.

Потом порылся в рассуждениях, сохранённых «для себя», и нашёл те размышлизмы, благодаря которым оные пространства вообще удостоились записи.

Ладно. Полагаю, читателя развлечёт сам ход мысли от того, что я думаю, к тому, что я воображаю. «Почему бы и нет» (см. выше). Пусть читатель развлекается, пока я работаю со служебными документами, гореть им в любой из преисподней, что пугают верующий люд.

По соображениям, приведённым в самом конце текста, поставлю собранное в обратном порядке: сперва сами сеттинги, а потом рассуждения, их породившие.

Редактировать и сшивать тексты заняло почти час. Весь обеденный перерыв в среду, да.

А станете ворчать, буду рассказывать про попаданцев.

Сюжетное пространство №1. «Без света».

К планете Земля (или похожей на неё) приближается рой достаточно массивных небесных тел – в чём-то ещё метеоритов, а где-то уже и астероидов. Их много, и они настолько массивны, что атмосферы для защиты от значительной части этих небесных тел не хватает. Для чего-то почти не хватает, для чего-то точно не хватает. Приближается этот поток из межзвёздного пространства, но – хвала Юпитеру – со взаимными скоростями повезло.

Поток большой, хватит на годы.

Небесные тела начинают падать. Не слишком часто, так что кратеры дымятся в основном «где-то высоко в горах, не в нашем районе»©. Большая часть человечества знает об этом только по теле-, радио и интернет-репортажам. Огонь, дым, грохот, паника, беженцы, слёзы.

Учёные изобретают, а государства строят здоровенные электромагнитные (или гравитационные) пушки, позволяющие с помощью хитромудрой физики разбивать или отклонять приближающиеся небесные тела.

Орудия требуют очень много энергии, так что правительства задают и поддерживают режим экономии электричества везде, где только можно. «Где только можно» – это «в быту» в первую очередь.

Сюжетное пространство №1 задано описанием будней среднестатистического обывателя, живущего в условиях такой космической обороны пятый или шестой год, когда «приятие» уже состоялось.

Обыватель всего лишь пару часов в день пользуется электричеством в режиме, привычном нам нынешним, потому его образ жизни сильно отличается от нынешнего.

Счётчики с автоматическим отключением по лимиту; «умная» домашняя техника, чей «ум» направлен на поддержание пресловутой экономии согласно оперативно обновляемым по сети нормам и пайкам; неотвратимые и суровые наказания за взлом этого «железа»; неустанная пропаганда скромности как добродетели; бравурные новости об уничтожении или отклонении очередного небесного тела, которое почти уже приложило столицу нашей родины, но из-за удачного применения орудия ушло на орбиту, с которой вернётся обратно не раньше, чем года через два; очень дорогое электричество сверх лимита; элитарные публичные понты, основанные на таком сверхпотреблении. И так далее.

В обывательской среде набирает силу предельно неодобряемое властями и лояльными гражданами откровение: никакой космической бомбардировки на самом деле нет.

Репортажи что ранние, что нынешние суть то ли полностью компьютерные отрисовки, то ли постановки, а пушки вообще муляж. Те полосы, что иногда видны в ночном небе – вполне себе артефакты; то ли мусор сбрасывают с орбиты, то ли дроны распыляют что-то яркое в стратосфере.

Смысл же происходящего, гласит откровение, именно в загоне типического обывателя в стойло, а то подлец якобы распустился в крайние полвека и жрал как не в себя, до полной несовместимости с выживанием человечества. Углеродный след и всё такое.

«Сам процесс», согласно всё тому же разъяснению, обеспечен то ли заговором правительств всех сколько-нибудь развитых стран, то ли деятельностью единого мирового правительства, для которого правительства отдельно взятых стран – марионетки.

Сюжеты, развивающиеся в этом пространстве, могут быть самыми разными.

Общий признак у них один: читатель/зритель/игрок на протяжении любого из этих сюжетов так и не получает сколько-нибудь убедительных доказательств – есть ли те небесные тела или нет их, муляжи

Должен сказать, что сильнее всего в советской теме к нынешней дате меня достала «вера в светлое будущее» (в миру «уверенность в завтрашнем дне»), упоминаемая как достоинство СССР, причём с очень разных сторон.

Вера во что-то, уважаемый читатель, – это экономия мышления, это отказ тратить внимание и мысль на обдумывание альтернатив. Любой рекламный ролик есть история обретения веры за полминуты.

Доведу уже мысль до предела: вера – это естественная потребность человека, потому её итог, её эффекты столь же приличны и уместны в публичных демонстрациях и обсуждениях, сколь итоги и эффекты других естественных потребностей.

Без шуток, апологетам СССР, содержащим публичные ресурсы, я рекомендовал бы найти антиутопии советского времени и советского авторства – и я не про Торманс с Саракшем, я про вещи менее известные. Дюжина отыщется. Уровень авторов не тот, но сюжеты… небезынтересны. Выложить, предложить к обсуждению. А то так и останется в публичных опросах «вера».

«Верой» с «уверенностью», цинично предположу, нынче пытаются подменить «чувство глубокого удовлетворения», – проще говоря, «счастье» – которое заслуженно наступило у советского обывателя семидесятых, когда того убедили, что никаких «Барбаросс» на родной земле, никаких блокад, героических оборон и успешных наступлений больше не будет никогда. Паритет.

Если такое чувство всерьёз, без подмен, обсуждать, то оно называется не «верой» и не «уверенностью», а «свободой», а потому само это название задаёт неприятные дискуссии с самыми разными сторонами. В сюжетах советских второразрядных антиутопий, рекомендованных выше, всё именно что про «свободу».

И те, кто норовит захватить монополию на понятие «свободы», и, напротив, те, кто это понятие презирает, выступят здесь против вас… вообще, как они слаженно иногда работают… впрочем, ладно.

Это свобода, которой современного обывателя (меня или Вас) упорядоченно лишают через запугивание, через насыщение публичного пространства всевозможными угрозами, через приучение обывателя прислушиваться к таким угрозам, вскармливать свои страхи, покоряться им, зацикливаться на своих будущих потерях: как возможных, так и неизбежных.

Насколько я могу судить, в современном обществе такое запугивание («терроризм», если мы говорим о «плохих парнях») почему-то прибыльно и поставлено на индустриальную основу.

Отсюда у того же обывателя реакцией выступают пожелания «всё остановить», «всё запретить», «всё ограничить», «вернуться в СССР». Это «северное полюдье»: «никто не должен делать того, чего не делаю я» (исправлено по замечанию из комментариев), которое, по моему мнению, здесь скорее естественно.

Я считаю, что в пределе именно оно отвечает за «почему-то», выделенное ранее курсивом. Оно задаёт неизбежную реакцию на очередную пугалочку, и эту реакцию можно использовать.

Если Вы кидаете человеку, придерживающемуся «северного полюдья» как упрощённой версии «северной этики», очередной завих очередного психа с краёв земли, то человек дёргается и начинает орать. «В Интернете кто-то неправ». Внимание привлечено, можно ставить рекламный ролик и пересчитывать денежки от рекламодателя.

Правильным ответом на такое положение дел, то есть следующим шагом в развитии общества здесь станет повышение избирательности, переход от «полюдья» к «этике». Не «никто не должен делать того, чего не делаю я», а «другие не должны делать мне того, чего я не делаю им».

Такое подразумевает работу с медиасферой, вынуждение медиапредприятий к избирательной работе с подписчиками, вынуждение обывателя к подписке как к изначальному режиму общения с медиа, ограничение той же рекламы в публичной сфере… Сложно, долго, занудно, вроде светофоров с «зебрами» на дорогах, по которым естественно было бы бегать как хочешь, ездить, как хочешь...

Хотите, ищите вокруг подтверждения и отрицания хода дел в этом направлении. Я-то так, всего лишь предполагаю, спросив себя, что сильнее всего меня корёжит в медиа-отклике по текущей дате.

А к самой дате я поставлю видеоролик, который меня порадовал. Спасибо за внимание.

Я перечитывал «True Names» Вернора Винджа. Насколько я знаю, русские переводы есть разные, однако я с ними, к сожалению, не знаком.

Не умей я читать по-английски в нужной мере, рискнул бы сейчас прочесть вещь по-русски. Причина: год выхода оригинала 1981, а пишет про виртуальную реальность автор эссе «The Coming Technological Singularity» от 1993 года, вбросивший в массовое сознание ту идею сингулярности, которой до того баловались учёные с именами. Квалификация «рискнул» здесь не потому, что я не доверяю переводчикам, а потому, что переводы я вижу из XXI века, и… да, я не доверяю переводчикам, судя по себе самому: я бы на их месте не справился с соблазном облегчить жизнь читателю спустя десятки лет.

Если Вы, ещё не читав вещи, решите ознакомиться с русским текстом до того, как продолжить чтение моего рассуждения или отказаться от этого чтения, то я уже не зря старался. К сожалению, обратный подход не позволяет избежать встречи со спойлерами.

1981 год, вещь создавали на пороге восьмидесятых, когда Леонид Ильич помавал дланью с Мавзолея, сам автор 1944 года рождения начал писать в 1965, а вышел на пенсию с преподавания в университете Сан-Диего (State Univercity, хм-хм) в 2002. Иными словами, высокая интеллектуальная дисциплина, всё более чем в порядке с идеями плюс удобные научные костыли для масштабной и при этом подробной проработки тех или иных реалий в создаваемом произведении (математик).

…и вот тут начинается интересное. Мир у Винджа – что в «True Names», что в иных, более известных его вещах – компьютеризирован не просто обильно, но тщательно. Автор пренебрегает тем, что тщательность эта – наследие индустриальной эпохи, и что даже индустрия как способ организации производства пришла к своим допускам по размерам и времени далеко не сразу.

Например, в «True Names» некий суперхакер влёгкую задерживает посланный к нему в известную географическую точку спецназ, попросту вмешавшись в работу чужой навигационной аппаратуры и заставив бойцов ходить по кругу. Согласитесь, что такое в принципе возможно, но требует непредставимого и нынче присутствия электроники в пожитках – чтобы даже компаса нормального не нашлось.

…мир компьютеризирован обильно и тщательно: так, что может позволить себе сколько-нибудь убедительные видео- и аудиоиллюзии в индивидуальном пользовании, и позволяет.

Несколько суперхакеров-warlocks… «колдуны» всё же… собираются в иллюзии средневекового замка, планируют разновсякие шалости, ограбления, скрываются от правоохранителей, хвастаются, обмениваются опытом… короче, снуют, как тот Горлум. Живут полной жизнью.

Здесь автор помечает другую идею, а именно то, что само условное, заточенное под набор мифических стереотипов восприятие виртуальной реальности оказывается способом работы с ней, переработки большего количества информации в единицу времени. Замечу, что отношение к этой идее такой упаковки может быть очень разным в зависимости от того, насколько тщательно и добросовестно компьютеризирован окружающий мир. Сама идея очень древняя, – любое учение, религиозное или идеологическое, обязано собою ей – но здесь она проговорена применительно к делам техническим, и проговорена ещё тогда, когда они не вышли из моды.

Колдуны, однако, получают сразу с двух сторон предложения, от которых невозможно отказаться. К одному приходят особисты от социального государства, торжествующего в США будущего, других вербует на свою сторону Почтальон – тоже колдун, которого никто не видел, и который общается сугубо письменно.

Сами знаете, «коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве» (должен ли я «р» подменять на «'»?). К власти над планетой это тоже относится. После нескольких сюжетных поворотов видно, что

• планетарных масштабов компьютерная система достигает такой сложности, что может поддерживать режим работы, сопоставимый по сложности и похожий по эффектам на человеческую личность;


• эту особенность могут использовать достаточно разные сущности – и собственно человек, и программный продукт с ограниченным количеством чётко обозначенных целей;


• борьба за ресурсы, обеспечивающие эту особенность, имеет аспект сугубо виртуальный, когда человеческая личность оказывается способной контролировать и направлять компьютерные системы огромной сложности, а также защищать их от вмешательства себе подобных, или, напротив, оказывается способной отбивать такие ресурсы (Нео? Какой Нео?).

Это вещи, проговорённые в 1981 году. Это, если хотите, оригинал, и многое там виднее, чем у эпигонов.

Сейчас, сорок лет спустя, я рискнул бы высказать мнение, что упование на способность человеческой личности безукоризненно справляться с множеством дел в вездесущей и предельно отлаженной компьютерной системе, – сама по себе та личность напрягается

0. Пожалуй, самой выигрышной ролью в какой-нибудь легенде состоит предсказатель. Пророк, провидец, пифия, оракул, норна или ещё какой-нибудь волхв. Максимум внимания, минимум ответственности.

Я бы даже сказал, что одним из признаков священности писания, его радикальным отличием от всякого деревенского фольклора получается присутствие там сюжетов, в которых «правильных» пророков бьют и мучают, а «неправильные» какое-то время торжествуют. Хотя и это отнюдь не инверсия, а всего лишь радикальное увеличение инвестиций, когда преходящая сиюминутная ответственность есть всего лишь признак исключительного и вечного внимания с небес.

Ничего странного, ведь без сколько-нибудь единой картины будущего, распространяемой через вторую сигнальную, общество – независимо от определения такового – существовать не может. Предсказатель – действительно предельно выигрышная в силу необходимости роль, и я на неё не претендую.

Ниже я – рядовой читатель, зритель, а иногда и слушатель новостей общественных и частных – всего лишь высказываю собственное мнение: надвигаются какие-то крупные неприятности. Неприятности как минимум уже потому, что крупные. Далее я сошлюсь на несколько новостных сюжетов, очень слабо связанных между собою, и утверждение их следствиями или признаками какого-то единого, масштабного и разнопланового хода событий – моё сугубо частное дело. Самим утверждением я делюсь-то развлечения ради, а не репутации для.

Хотя во вдохновение я не верю, паранойей не страдаю, – я ей наслаждаюсь – и примерно представляю себе, откуда моя тревога взялась.

1. Видите ли, человеческие заботы сам человек отправляет, опираясь на свои восприятие и осуществление взаимодействия с окружающим миром в достаточно ограниченном диапазоне достаточно ограниченного множества параметров.

Ну, не можем мы бегать со сверхзвуковой скоростью и различать больше… скольки там?.. а, тут мы напарываемся на «различать» и «не верить в непрерывность действия, отображаемого на»… короче, число кадров в секунду тоже ограничено и заметно меньше ста.

Это означает, что слишком «сильные» и слишком «слабые» взаимодействия человек склонен отмечать и обрабатывать в самую последнюю очередь. Инвестиции по краям и за край привычного диапазона восприятия суть наименее экономное распределение внимания разумного субъекта. Да, «однажды оно случается», и пушистый северный зверёк нагрянет из непривычных мест, но такое «однажды» несопоставимо мало по сравнению собственно с длительностью жизни. Доказано миллиардами лет эволюции.

Спрашивается, как можно объяснить уход человеческого внимания в такие области?

Во-первых, тем, что внимания у обывателя стало столь много, что он может позволить себе взгляд туда.

Во-вторых, тем, что внимание, затрачиваемое человеком на дела привычные, перестало отбиваться, то есть дела привычные стали в принципе безопасными и неприбыльными.

В-третьих, тем, что опасность и прибыльность происходящего на границах и за границами человеческого восприятия стали заметны сравнительно с тем, что происходит внутри этих границ.

Вещи очевидные, друг дружку не исключающие и требующие вопросов «почему» применительно к конкретному положению дел.

И вот что мне попадает на глаза.

2. Чисто для разгонки: НАСА под руку с невыразимо раскрученным Илоном Маском ставит эксперимент по управлению движением тел в Солнечной системе. Я вспоминаю одну из вещей… если не ошибаюсь, автор Александр А. Бушков, и в столь обширной библиографии её искать бесполезно… где мир стал альтернативным тогда, когда злодеи притормозили на пару часов раньше метеорит, который лишился звания Тунгусского, ахнув по Санкт-Петербургу. Можно порекомендовать и стевенсоново «Семиевие», там сюжета ради Луна развалилась.

Уничтожение российской ракетой советского спутника можно записать в ту же рубрику… мол, пусть вы хотите что-то точное и мощное навести на нас, так мы попробуем такое если не уничтожить, то сбить с курса. Водородный взрыв на орбите, и получившая точным попаданием оплеуху каменюка может и упасть на землю, но уже не на наш командный пункт, и всё остальное мы поднять успеем.

Паранойя, да. Или правила хорошего тона.

3. Если чуть более серьёзно, то главной темой очень больших и сильных взаимодействий, внедряемой в повседневные сводки обывателя (от сайта-таблоида до правительственного телеграма, который я читаю), оказываются вопросы климата и его изменений, намеренно и ненамеренно управляемых и неуправляемых.

То, что эти взаимодействия не только сильные, но и медленные, составляет ещё одну границу, раздвигаемую рыночными масс-медиа, в принципе предприятиями-однодневками. Не путайте предприятия с учреждениями: газета со

Оставлю здесь изменения в правилах, которых я до сих пор придерживался, рассуждая про народы и страны. Искренне надеюсь, что ни народы, ни страны от этого не пострадают, и прошу их не паниковать.

Я полагаю, что предприятие – это способ существования общества, заданный сознательным влиянием предвидения на поведение.

Предприятие – скорее правило общественной жизни, чем исключение.

Экземпляры предприятий, однако, предельно разнообразны, отличаясь количеством действующих предвидений, глубиной их, подробностями, а равно количеством вовлечённых в предприятие людей, особенностями влияния предвидения одного участника на поведение другого и так далее – однако главное остаётся: ещё не случившееся влияет на происходящее, причём для этого влияния необходима «вторая сигнальная». Рефлексы, приёмы и прочие «шестые чувства» не считаются.

Я полагаю, что сколько-нибудь устойчивая группа людей, не теряющая связности в большей группе, обязана своей устойчивостью одному или нескольким экземплярам предприятия – с одной стороны, существующим в ней, а с другой – задающим само её существование.

Я считаю правильным подход Александра А. Зиновьева с выделением в такой группе – следовательно, и в предприятиях, её задающих – делового аспекта и коммунального аспекта. Первый включает в себя деятельность человека по обеспечению собственного существования, второй составлен поступками людей по отправлению совместного продолжительного существования.

Велик соблазн сопоставить предприятия исключительно деловому аспекту жизни в группе (а предвидение – бизнес-плану), однако такое упрощение исключит из предприятий, например, семью, где коммунальный аспект в настоящий исторический период доминирует. Тут надо с оговорками, вроде той же «деловой клеточки» по Зиновьеву.

Можно отметить, что одним из отличительных признаков того или иного экземпляра предприятия становится форма границы между его деловым и коммунальным аспектами. Например, именно она, граница между этими аспектами, выраженная, например, в том, что некий поступок здесь и сейчас принадлежит к деловым, хотя ещё вчера он был коммунальным (или наоборот), воплощает в себе отличия двух одинаковых дел, исполняемых в одной и той же группе, но в разных внешних условиях.

Я считаю правильным, однако, и подход Константина А. Крылова, классифицирующего общественные отношения как отношения людей («участие/уклонение») к различным видам действий («односторонние/двусторонние»). Подробнее см. работу «Поведение».

Ранее я отождествлял деловой аспект групповой деятельности у Зиновьева с рассматриваемыми по Крылову одновременно отношениями собственности («участие в односторонних действиях и уклонение от двусторонних») и отношениями власти («участие в односторонних действиях и участие в двусторонних действиях»).

Коммунальный аспект, таким образом, задавала суперпозиция отношений принадлежности («участие в двусторонних действиях и уклонение от односторонних») и свободы («уклонение от двусторонних действий и уклонение от односторонних действий»).

Теперь я полагаю такое отождествление ошибкой на почве всё того же упрощения. В качестве простого примера: начальник презрительно, «через губу», разговаривает с рабочим, очевидно унижая того, однако в связи с увеличившимся объёмом работы поднимает рабочему жалование. Первое относится к коммунальному аспекту, второе – к деловому аспекту предприятия. Поддержание соответствия оплаты труда затраченным усилиям – поступок, работающий на поддержание отношений принадлежности (простоты ради приму, что расценки изначально справедливы), а унижение – это упражнение власти, превосходства.

Иными словами, я считаю, что оценки общественной жизни, оценки обстановки в предприятиях по Зиновьеву и по Крылову не зависимы друг от друга и, следовательно, могут быть использованы одновременно для лучшей оценки предприятия или класса предприятий в некотором обществе.

Надо помнить, что Константином А. Крыловым предложен инструмент анализа отношений принадлежности, этические императивы, которые позволяют классифицировать возможные понимания справедливости в разных обществах (см. замечание выше о границе между деловым и коммунальным аспектами предприятия), а значит, дают возможность сколько-нибудь связного понимания той же справедливости в деловом аспекте предприятия и той же пользы в его коммунальном аспекте.

«Связного» – то бишь такого, которое можно воспроизвести в уме и за которое можно ответить без ссылок с каменной мордой на священные писания.

Практическим полем приложения ума здесь могут послужить, например, «бунты меньшинств» в странах «Запада», когда контингент бесится не из-за денег, но из-за уважения, которого ему начальство не оказывает (публичные претензии идут по коммунальной справедливости, а не по деловой).

Другим примером можно взять «зелёное

Банальности, кое-как применённые к недавним сенсациям провинциального пошиба. Утренняя зарядка технократа.

Сначала азбука, изложение вещей общеизвестных, нужное только для разъяснения некоторого набора ситуаций в общем виде с помощью единого словарного запаса.

«Нет земли без господина».

Смысл высказывания, полагаю, понятен, и сводится он к провозглашению ограничений на распределение прибавочного (а если прижмёт, то и необходимого) продукта в сельском хозяйстве на некоторой территории, увеличению возможностей по его, продукта, управляемой концентрации и обмену на порядок как меру предсказуемости поведения субъектов на этой территории.

Хотя, конечно, и всякий виллан на упомянутой земле, и собственно господин, и местный клирик, и корчмарь какой-нибудь со мною бы не согласились, а то и морду захотели бы набить. У них там непрерывные история с традицией, права обычая и первой ночи, божественное устроение и какой-никакой доходец от самогонки, а я тут со своими технократическими глупостями.

Ладно, переживу. Что мне любопытно, так это переходный процесс, когда господина на землю сажают. И вот теперь пошла азбука.

Господину нужна земля, то есть некая территория, на которой можно производить достаточно продукта, чтобы обеспечить удовлетворительное функционирование господина в течение заданного времени. В «удовлетворительное функционирование господина в течение заданного времени» дополнительным условием входит удовлетворительное функционирование средств обеспечения на протяжении сравнимого времени.

Вопрос: кто и как производит оценку выполнимости этих условий? Кто формулирует параметры удовлетворительного функционирования господина?

Вопрос несколько более важный: возможно ли упорядочение этих сведений, чтобы не «на глаз», а «по книжке» отвечать на вопрос «будем брать эту землю, или пусть они там и дальше ковыряются по-прежнему»? Как быть с обновлениями тактико-технических требований к господину?

Если невозможно сколько-нибудь рациональное обоснование признания той или иной территории «землёй», а значит, невозможны и доказуемые, «сядем и посчитаем», выгоды от посадки господина на неё, то тогда захват или отказ от захвата основаны на признании правильности поступка, то есть на действующем в обществе этическом императиве. Понятно, что существует пограничная зона, в которой одновременно действуют оба этих подхода, но это уже «второй сложный».

«Заданное время» и «сравнимое время» напрямую связаны с «порядком». Самый простой подход: признать статус кво вечным и бесконечным и вывести отсюда право бессмертного господина на форсирование всякого поведения во всех подробностях.

Особенно забавно такое смотрится, когда само описание такого форсируемого поведения заведено на «свободу», «вседозволенность» и проч..

Надо отметить, что «все подробности» так же подразумевают возможность информационной перегрузки господина и свидетелей его деятельности – значит, и следующую отсюда востребованность этической оценки актуальных и возможных поступков господина по наведению, то бишь производству порядка. И да, тот же самый «второй сложный» с правильностью и пограничной зоной, но уже в другом аспекте.

Предсказуемость поведения субъектов резко упадёт, если они будут вынуждены планировать своё поведение на срок, превышающий известный им срок функционирования господина. Это повлечёт за собой дополнительные расходы. Альтернативой этим расходам станут расходы на совмещение сроков планирования субъектами их поведения и известного им срока функционирования господина.

В эту альтернативу входят решения очень разные, вполне самостоятельные, независимые друг от друга и разные по стоимости в зависимости от ситуации.

Провозгласить срок функционирования господина заведомо превосходящим все сроки планирования субъектами их поведения. Сделать технически невозможным такое протяжённое планирование: через признание субъектом его ненужности или бесполезности. Работа с терминологией, то есть с тем, что входит в понимание субъектом господина и в понимание субъектом себя. У того же «самосознания» больших групп населения ноги отсюда растут.

Как видите, никаких откровений. Те же самые вещи Вы слышали многажды, разве что другими словами и не в таком наборе. Да и сами, наверное, проговаривали по разным поводам. Если что, я ещё буду ссылаться на это изложение.

А пока к тому, что я хотел с использованием этой азбуки сказать. Тоже банальность.

Недавно в неизвестный по счёту раз было озвучено и осмеяно предложение создания некоей виртуальной вселенной на основе действующих социальных сетей. Кажется, отметился некто Цукерберг, миллиардер и владелец такой сети?

Так вот, я считаю правильным понимание этих идей не как предложений по созданию каких-то новых предметов, технологий, сущностей, а как предложений по

Перечитывал лекцию Ивана П. Павлова, «Об уме вообще, о русском уме в частности», которую заслуженно называют знаменитой. Автор на хорошем русском языке (да, по нынешним временам такое требует отдельного упоминания) излагает вполне нелицеприятные вещи о том, что творится в головах у окружающих его людей, и почему творящееся ему не нравится. Лекция прочитана весной 1918 года в городе Петрограде.

В рамках своих скромных познаний о Гражданской я понимаю тогдашнюю обстановку (1918, вполне забываемый) как совершенное дно, минимум порядка на протяжении всей зарубы, и сам этот минимум в конкретном городе своими формой и качеством обязан собой был пресловутой «красной гвардии», над сильно облагороженной версией которой Михаил А. Булгаков позднее подтрунивал, рисуя Швондера с присными.

Лекцию на ссылке прочтите, если ещё не сподобились. Совет искренний и добросердечный. Я перечитываю и горжусь. Самое меньшее, сможете потом этак через губу пенять всяческим российским резонёрам на их неумные восторги местным народишкой, почувствуете себя белым человеком... то есть я хотел, сказать, подчеркнёте и укрепите в себе эту благородную уверенность в превосходстве собственной цивилизованной персоны над самозабвенно бурлящим вокруг азиатским рабством.

Я же перечитывал и вспоминал старые добрые рассуждения на тему стратегии: точнее, хрестоматийные подсказки, как победить слабейшему. Эти рассуждения повторены немалым количеством авторов, и я полагаю, что читатель их обрящет без особенного труда. Основная мысль заключена здесь в напоминании о том, что сила есть не только масса, но и движение, и сильнейший количественно обладает большей массой, но не обязательно способен к движению, сопоставимому с движением своего противника. Противником может статься и Фигаро, который то здесь, то там.

Понятно, что вполне возможно совершенное превосходство в силах, когда при равном сколь угодно быстром движении один из оппонентов чистым количеством перекрывает всякое движение своего vis-`a-vis и неуклонно, безо всякой надежды загоняет того в угол.

Однако в немалом количестве ситуаций превосходство в массе оказывается большим, пускай и не настолько большим, чтобы его нельзя было надеяться отменить через превосходство в движении, выраженное в неожиданной и сосредоточенной атаке со стороны слабейшего с такой мерой воздействия на количественно сильнейшего, которая радикально изменит status quo.

Такая надежда, я считаю, есть топливо большей части общественных процессов, собирательно именуемых «политикой». А может быть, и сама политика – всего лишь способ человеческому общежитию более или менее безвредно избавиться от этой надежды слабейшего, которая, оставленная без присмотра, человеческое общежитие уничтожит. Выбирайте, не принуждаю.

При чём тут русский ум в изображении Ивана Петровича Павлова, великого человека безо всяких кавычек? При том, что лектор, мнится мне, подробно и непротиворечиво, пускай и негодующе, описывает подход слабейшего в некоей условной «битве умов», где позиция количественно сильнейшего уже занята умом европейским, умом многочисленных университетов, который лектор решил взять за безусловный эталон. Его право.

Однако, если рассматривать такую битву умов как эффект, условие и один из аспектов противостояния разных стран и народов, то распоясавшееся у нас в прошлом веке «единственно верное» выглядит той самой «неожиданной и сосредоточенной атакой», несомненной удачей слабейшего, сказавшейся хотя бы в том, что авгуры противоположной стороны честно прописывали этого слабейшего в куче фантастических романов как неизбежный признак очень далёкого будущего.

Или не только удачей выглядит, или у нас и в самом деле с людьми дела чуть получше, чем «у них там», в эволюционном смысле... Извините, внутренний нацист куролесит.

О чём я это всё? О том, что люди нынче хотят, а иногда и хочут неразрывной российской истории на протяжении столетий. Видите ли, стратегия слабейшего в интеллектуальной сфере со стороны российского общества, обдуманно или стихийно, здесь должна была начаться где-то в первой половине девятнадцатого века. Ну да, родные мои Интернет-юзеры, это когда тиражи разноязыких газет схлестнулись среди грамотных читателей уже не континента, а материка.

«Добрый день, мы русские нигилисты, отстали от группы, нас потом Тургенев с Достоевским пугаться будут. Страна у нас бедная, у самих нас ничего нет, сплошь землепашцы, с трудом отличают собственную подпись от крестика. Мы тут посидим, подождём, пока вы тут в Европах что-нибудь придумаете? Нам много не надо, что-нибудь такое складное, доходчивое и убедительное, евреи с немцами пусть какие-нибудь про собственность побалагурят... не-не-не... ну какие комиссары на

-1. Как и обещал, я возвращаюсь к теме идеологии. В предыдущем тексте я прикинул, что нужно современному российскому обществу в этом плане: не потому, что мне было откровение с вострубившими ангелами, а потому, что я увидел тот уровень, на котором эту тему поднимают нынешние «большие люди», и решил, что этого никак не достаточно.

Ранее я предположил, как могла бы сказываться на обществе деятельность современных государственных структур, решающих задачу присутствия идеологии в обществе. Ниже я предположу примерный список тем, ограничивающий тексты, артефакты или поступки, которые могли бы попадать в поле зрения этих структур. Грубо говоря, о чём именно идёт разговор, когда рассуждают на идеологические темы.

0. В доме висельника не говорят о верёвке. В доме канатоходца, подозреваю, этот предмет тоже обходят молчанием. Поднимать тему идеологии в РФ – да ещё с позиции читателя, а не писателя – выглядит чем-то достойным Лариона Ларионовича Суржанского. История, тяжёлые воспоминания, всё такое…

И тем не менее. Призыв «учиться, учиться и учиться» подразумевает ведь не только прилежание за партой, но и добросовестность ex cathedra. Вещью естественной здесь смотрятся требования того самого читателя к тому, что, собственно, читать – про что должны быть учебники, какие темы должны быть подняты текстами, составляющими «тело» идеологии.

Нужен список вопросов, на которые тот или иной единственно верный «-изм» должен ответить. Ответить сколь угодно просто или сложно, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте или с хитро бегающими глазками – но должен. А иначе, извините, это не идеология, а развлечение. Тоже неплохо, но не то.

1. Я вот и попробую огласить такой список, пожалуй. Откуда я его взял? А вывел из зиновьевского определения «идеологии», приведённого в предыдущем тексте и сопоставленного зиновьевскому же описанию «общества». Оно длинно для копирования в блог. Можно найти в «Идеологии партии будущего», например.

Принцип тут весьма простой: если в том описании есть какие-то сущности, то вопросы (от казённого человека или от собственной совести) должны помочь идеологу найти границы этих сущностей, их форму. Помощь в заполнении этих форм «единственно верным» содержанием идеологу уже не нужна. Сам справится, для того он и трудится, для того и живёт.

Пункт первый и главный. Граница между материальным и нематериальным аспектами (группами свойств) общежития. Это можно облечь в самые разные, в том числе возвышенные формы, однако сам запрос сводится к следующему.

Вот у нас есть общежитие. Куча людей, которые используют кучу вещей, чтобы как-то пыхтеть в этом мире. Мне нужно правило или набор правил, по которым я мог бы достаточно легко и просто отделять наблюдаемые мной эффекты общежития, порождённые людьми, от наблюдаемых мною эффектов общежития, обусловленных вещами.

Ага, «достаточно легко и просто» может статься неподъёмной ношей для человека: «пусть святой отец решает, у него лайков куча, а я как он!..» Ага, сама граница может проявить себя расплывчатой и непостоянной: рабство, эксплуатация, человекоподобие по тесту Тьюринга, степень ответственности отдельно взятого разума за инстинкты и рефлексы отдельно взятого тела, степень устойчивости отдельно взятой личности перед процессами в масштабе мировом или историческом… да мало ли.

Тем не менее. Если Вы посадите друг напротив друга двух достаточно упорных сторонников разных идеологий, не желающих опускаться до мордобоя во славу, то сколь угодно прилежное выяснение отношений завершится именно здесь, на границе между материальным и нематериальным аспектами человеческого общежития, проведённой по-разному. Здесь будет «ground zero», «save as» и конец дискуссии.

Более того. Пресловутая «системность» (не путать с «верноподданностью») того или иного идеологического учения надёжнее всего может быть оценена через постоянство этой границы в нём. «Системность» сводится к тому, что «правило или набор правил» выдают более или менее схожий результат для разных людей в одном и том же общежитии примерно в одно и то же время. Если «системности» нет, то в этом результате всегда можно будет указать на противоречия, которые увидят окружающие, а не только Ваш собственный комплекс неполноценности.

Впрочем, это не повод путать «системность» с «истинностью». Истинность к идеологии вообще отношения не имеет.

Пункт второй. Границы религии, науки, культуры и идеологии в общежитии, в его нематериальном аспекте. Все эти явления претендуют на один и тот же ресурс. Более того, первые три отпочковались от идеологии с усложнением задач по обслуживанию «менталитетного аспекта» (по Зиновьеву) человеческих общежитий.

Полагаю, что читатель знаком с советским подходом к снаряду, когда

Под катом размещён длинный и скорее скучный идеологический текст, состоящий, во-первых, из моего комментария к пониманию «идеологии», которое я считаю истинным, и во-вторых, из моих соображений по обустройству российского общества для извлечения выгод из такого понимания.

Причиной к появлению текста стала апелляция к «здоровому» или «умеренному консерватизму», высказанная первым лицом государства и подхваченная апологетами существующего политического режима до степени непристойности.

Непристойность? Видите ли, когда после тридцати лет свободы от коммунистической тирании, посягавшей на власть над телами, умами и душами людей, и после двадцати лет возрождения России актуальным оказывается вопрос о препятствиях к падению во мрак и хаос, а для указания на эти препятствия прибегают к автору, который сто лет назад понимал ту же «русскую идею», как «то, что замыслил Творец о России»… даже я начинаю догадываться: в датском королевстве что-то не срослось.

И не надо уже вдогон сообщений об ужимках и прыжках «антиваксеров», которых цитируют… цитируют на своих собственных каналах!.. перед тем, как впасть в священный берсерк, те же охранители, что десять секунд тому назад воспевали царёву мудрость. Я понимаю. Мрак и хаос, он такой. Жить как-то надо, да. «Детей моих ты кормить будешь, горлопан», или будет кормить их паства, которой рекламу будут показывать за мои визги и вопли о мерзости еретичной – а чтобы те визги ты, горлопан, смотрел с удовольствием, я тебе и мерзость покажу…

Ладно. Не хотите мрака и хаоса? Я попробую. А творец может идти лесом.

Я разделяю понимание идеологии, сформулированное Александром А. Зиновьевым: «совокупность понятий, суждений, идей, учений, концепций, убеждений, мнений и т.п. людей обо всём том, что в данных условиях и в данной человеческой общности считается важным для осознания человеком самого себя и своего природного и социального окружения».

1. «Понятия, суждения, идеи, учения, концепции, убеждения, мнения и т. п.» могут быть обобщены, если вспомнить следующее рассуждение Константина А. Крылова в «Поведении», далее приведённое в моём изложении.

Отдельный вид мышления (я бы сказал «жанр», чтобы не придирались с технической стороны – 17ur) образует анализ своего и чужого поведения, который можно описать как восприятие своих или чужих действий.

Результатом такого восприятия оказывается понимание, как появление двух разных объектов мышления (любой из которых или оба сразу могут быть «понятиями» – 17ur) на месте одного объекта.

Прокомментирую. Анализ как мышление сводится к сопоставлению двух разных описаний объекта, одно из которых изначально считается истинным. Константин А. Крылов говорит здесь о том, что всякая сознательная мыслительная деятельность человека задаёт постоянный запрос на понимание чего-либо, на анализ, и если одного из двух описаний (истинного или анализируемого, неважно) у человека здесь и сейчас нет, то он его создаст. На ровном, нейтральном фоне человек в сознании обязательно увидит нечто. См. будущего пилота Пиркса в тёплой ванне.

Своё «понимание понимания» Константин А. Крылов далее использует для анализа поведения человека. Однако этот подход без утери смысла можно распространить на сознательное восприятие человеком всякого изменения вокруг себя – неважно, следствия волевого действия или сугубой стихии.

И тогда перечисление «понятия, суждения, идеи, учения, концепции, убеждения, мнения и т. п.» может быть обобщено как «совокупность понятий и связей между ними», где «суждения, идеи» и проч. оказываются различными видами изделий – конструкций из понятий – и в принципе могут быть проанализированы через разложение на таковые с учётом вида и качества связей между ними.

Такой анализ необходим уже для работы со связями между людьми в самой «данной человеческой общности» и «в данных условиях».

Надо понимать, что эта работа «в данных условиях и в данной человеческой общности» может вестись в самых разных целях, в интересах самых разных субъектов, так что критерии «хорошего анализа» тоже станутся самыми разными.

То же рассуждение относится к техническому, методическому, информационному, организационному и другим видам обеспечения такого анализа как кустарной или профессиональной деятельности «в данных условиях и в данной человеческой общности».

2. «Осознанием человеком самого себя и своего природного или социального окружения» в зиновьевском определении и приложенном к нему рассуждении п.1 станет понимание, состоявшееся либо как различение человеком себя на фоне всего остального в его, остального, различных аспектах («природного или социального окружения»), либо как отличение каких-то окружающих человека особенностей природного или социального окружения от себя самого.

Что нужно для того, чтобы такое

Не мундир надеваю с наградами, за отсутствием оного, а Пикейный жилет без них. То есть жилет я надеваю из сложносочинённого материала, обычная синтетика скорее всего, однако я авторской волею провозглашаю оный жилет Пикейным и, облачившись в него, устремляюсь в рассуждения о грядущем. Где ты, Бриан? Где глава твоя?

Я разделяю тезисы, на которых основана зиновьевская экстраполяция о «сверхобществе», и тезисы, которые она в свою очередь обосновывает. Если очень коротко, со всеми возможными упрощениями и округлениями, то рассуждение о возможности войны в прекрасном далёке выглядит примерно так.

«Западное» «сверхобщество», по Александру А. Зиновьеву, есть следствие эволюции общества некоторого множества развитых стран с общим условным наименованием «Запад». В процессе своего развития «западное общество» (по зиновьевскому пониманию «общества») претерпело циклопические разрастание и усложнение своей структуры, обесценив прежние решения по самосохранению этого общества («государственность»).

В качестве крайне приблизительной, единичной и совершенно недостаточной иллюстрации очень сложного и многомерного процесса: «лоббизм». «Знакомство с сильным человеком» как способ преуспеть было всегда, а в профессию и во что-то вроде гильдии это оформилось исторически недавно.

Личный состав, вовлечённый в «слишком новые» для существующей государственности отношения, то есть живущий не с процессов осуществления государственных решений по застраиванию и дойке общества, а с модерации процессов принятия и оформления таких решений, образует общественные слои (опять же, по зиновьевскому пониманию «слоя»), количественно и качественно достаточные для осознания собственной… «идентичность» слово слишком умное, пусть будет «достаточные для воспроизводимого понимания своей нужды в сохранении и улучшении текущего положения дел». Ну да, «жить хорошо».

То же слово «коррупция» потеряло свой смысл («разложение»), перестало иллюстрировать штучные случаи продажи на сторону не принадлежащих продавцу его административных полномочий, а стало чем-то вроде «плохой погоды» в ежедневных прогнозах – это как раз описание одного из аспектов взаимодействия «сверхвласти» (вновь по Зиновьеву) с «властью», с известным нам «государством».

На всякий случай: советскую эпопею Александр А. Зиновьев рассматривает, как «сверхобщество» на минимальном ресурсе, когда эти решения (Партия как «сверхвласть» и проч.) стали продуктом стихийного творчества масс, вызванного к жизни катастрофой начала ХХ века и кое-как оформляемого людьми, слышавшими Маркса в режиме «Моня Рабинович напел». «Жить захочешь – ещё не так раскорячишься».

Кардинальное отличие «советских решений» от «западных» заключается в том, что «западное сверхобщество» есть продукт изобилия, избытка и благоденствия, а в своём развитии оно выступает и как инструмент, и как результат исторической победы в «холодной войне» над СССР. Зиновьев употребляет образы «советской пустыни» и «западных джунглей».

Ладно, обратно к теме.

«Государственность» как набор практик, по Зиновьеву, возникла вследствие завоевания и покорения одного человеческого общежития другим (автор предлагает термин «человейник»). Будучи сохранённой и распространённой, «государственность» создала решения, во-первых, облегчающие существование групп, где она практиковалась, а во-вторых и главных, выгодные для распространения отдельно взятыми людьми в интересах собственного преуспевания в этой жизни. Или в следующей.

И вот я о чём. В догосударственном по своему развитию «человейнике» «большие люди» всё равно были. «Большие» в смысле «физически сильные», «хозяйственные», «посвящённые»… да мало ли какие. И было бы заблуждением считать, что все они – или даже решающая их часть – приняли возможность новых жизненных практик, связанных с «государственностью», как благо. У взрослых, состоявшихся людей консервативное мировоззрение вероятнее радикального.

Сугубо надуманный сюжет.

Собрание племени. Встречают победителей в выяснении отношений с достаточно далёкими соседями. Стоят молодые парни… посылали-то как раз, чтобы проредить их поголовье... рассказывают, как они к стойбищу подкрались, а потом всё настолько хорошо срослось, что мужиков они там вырезали всех, без оглядки и потери хитпойнтов. Так что тамошних девок и всех, кто мог хотя бы отдалённо за девок сойти, в течение месяца, в разных позах, а они (девки и подобные им) там пищали, верещали, подносили еду и питьё из вражеских запасов, надеясь на лучшее, и даже трупы своих недотёп похоронить не могли. Заняты были. По кругу. Ну, а перед уходом – и их тоже. И в течение этого рассказа на собрании один из самых ярых храбрецов из-под свежего шрама смотрит на обстоятельного и зажиточного мужика, который его полгода тому назад палкой гонял от своей дочки. Нехорошо смотрит. И на самоё дочку тоже смотрит, всего лишь немногим лучше.

Сюжет,

Я атеист, мне на религиозные темы прогнозировать неуместно. С другой стороны, почему бы и нет, в предтечи ведь не прошусь, место свободно. Пользуйтесь. Хотя я истинно верующим в конце гадкое выскажу, предупреждаю.

Так вот, когда-то давно по берегам Средиземного моря жили не тужили маленькие государства во множестве. Были у них более или менее схожие и продолжающие сходиться понятия о торговле; случались вооружённые разборки достаточной поучительности при сравнительно малых продолжительности и интенсивности; завёлся прибавочный продукт, которого со временем стало хватать на всякий статуй... в общем, шли дела. Прогрессировали.

И запрогрессировали они до того, что гегемония над регионом стала рентабельной, извините мой нерусский. Случилась она у римлян, однако, подчеркну свою мысль, до того, как случиться, гегемония вообще должна была стать возможной.

Да, приближение нулевое, но для моих прогнозов достаточное. Продолжу.

В любой сколько-нибудь развитой современной стране ведётся идеологическая работа. Цели этой работы: экономия внимания и мышления обывателя – раз, поддержание связности общества через обеспечение предсказуемости поведения обывателя – два. Смысл этой работы: изменение условий выживания страны. В «хорошую» или «плохую» сторону изменение – «второй сложный». Местные авторитетные пацаны за ту работу платят или не местные.

Без идеологической работы сложное общество невозможно. Неважно, ведётся та работа в рамках специфически идеологических или ещё каких-то научных, религиозных или художественных изысканий, и неважно, ведётся идеологическая работа сосредоточенно профессионалами-идеологами или профессионалами в других областях (медиа, политика, культура, наука, религия) как одна из сопутствующих функций.

Я атеист, у меня видений с откровениями не бывает. У меня аналогии. Вот вам одна.

В моём понимании, в настоящий момент ситуация с идеологической работой в развитых странах примерно такая же, как с «государственностью вообще» на средиземноморских югах две с половиной тысячи лет тому назад.

Марксизм-ленинизм отменён неопровергнутым. По этому случаю большей части образованного населения планеты прошита однозначная ассоциация самого понятия «идеология» с «единственно верными учениями» о десятках томов мелкого шрифта. Это всё равно, что называть государствами только те средиземноморские заведения, где царский дворец имел бы три этажа, а в пыточных шум стоял бы не ниже восьмидесяти децибел.

Условный «запад» не покладая рук и иных частей тела навязывает не какое-то «единственно верное», а общие свои понятия об идеологической работе: «цивилизованный плюрализм в рамках общечеловеческих ценностей» или ещё какую похабень.

Эти цивилизованные понятия, а равно следующие из них подходы и правила большинство стран мира не оспаривают и не игнорируют (пока могут). Идеологические войны – не путать с повседневной работой с населением, когда привычные, межгосударственные войны как средство запугивания ходят в именинницах – малочисленны и весьма вялы.

Современные средства идеологической работы крайне эффективны и во всяком случае намного эффективнее средств идеологической работы двухсотлетней, скажем, давности. С окучивания охлоса стало можно жить и са-мо-ре-а-ли-зо-вы-вать-ся.

Посему я позволю себе предположить: дальнейшее развитие такого положения дел завершится тем, что идеологическое доминирование планетарных масштабов станет предприятием выгодным, причём «выгодным» вполне житейски: уровень потребления, общественный статус и проч..

И тогда за этой выгодой придёт аналог римлян.

По моему скромному мнению, этот аналог не будет опираться на уже состоявшиеся тексты: Библию, Коран, «Капитал» и т. п..

Усугублю – и это я не издеваюсь, а надеюсь: как Roma Aeterna не мог быть всего лишь разросшимся прибрежным торговым посёлком, так и новая идеологическая сущность уже при объявлении себя должна будет предложить новые, продвинутые версии aeternae veritates.

«42» тут не отделаешься, хотя присутствия чего-то подобного я не исключаю.

С учётом многообразия подлежащих доминированию людишек – и сами прошиваемые тексты, и правила идеологической работы могут быть сколь угодно сходны, но огромная разница в обрабатываемом человеческом материале никуда не денется – такое объявление может состояться только в одном формате: религия.

Всемогущество, всезнание, вечность, бесконечность, непогрешимость, свет, тьма, прочая тотальность – наука с техникой и культурой на это «смотрят, как челюскинец на мороженое»©, а идеология в лице своих работников и рада бы принять, но не готова отказаться ради принятого от права маскироваться под тех же науку с культурой и техникой. Не окупается.

Так что. Будут предтечи, будет разведка. Я не рискнул бы объяснять палестинским

Сижу, никого не трогаю, починяю примус, читаю презентацию правительства Российской Федерации: стратегические инициативы 2024/2030.

Нет, начальное отторжение «начальство врёт» у меня уже прошло, Овертон там или муха головой об стекло. В конце концов, «слона в шампанском не искупаем, так хотя бы кошку пивом обольём»©, а облитая пивом кошка, согласятся историки с математиками, бесконечно больше нуля.

Ну что ж, грядёт централизованная дискретизация населения в хозяйственном и коммунальном аспектах общества на уровне индивида. Обещали-то это все и столетиями… Но.

Советы смогли учинить такое централизованно на уровне рабочего коллектива, над отдельно взятым человеком (коллектив уже застраивал своих членов самостоятельно), а сделано это было, чтобы потягаться с загнивающим Западом, который много раньше насобачился выделять в самом публично, идеологически признанном якобы неделимом «индивиде» тот же сугубо хозяйственный аспект и обеспечивал работу с этой частью человека через «рынок рабочей силы» – децентрализованно, с нужной в данный момент степенью избирательности.

Провозглашённая нынешним российским правительством парадигма позволяет это дело… «не побояться и… ликвидировать! Или… приблизить? Соединить!»©, то есть разрешить и «советский», и «западный» подходы как упражнения отдельно взятых сущностей на уровне отдельных предприятий дополнительно к гарантированному государственной практикой уровню индивида/гражданина.

Это вызов и политический, и культурный, и хозяйственный. Боюсь, что принят российским обществом он окажется сугубо реактивно, «пока жареный петух не клюнет». О, я буду отписываться на эти темы, но кто я?

Как именно клюнет? Ну, например, всерьёз будет поставлен вопрос о «гарантированном прожиточном минимуме»; ни советский, ни западный подходы буквально этот вопрос не воспринимают. Очень близко к нему встанет вопрос о «семье», об отдельно взятом «домашнем хозяйстве» как о предприятии. «Одна плоть» или?..

Да, о плоти. «Дистанционный медицинский мониторинг» – это прекрасно, и я не шучу. Его техническое, программное, методическое, социальное и политическое обеспечение – куча «вторых сложных». «Персонализированные тест-системы на основе генетических технологий»… как бы это помягче… моя генетика – это уже уровень, за который я в принципе не отвечаю. Доступ нашего любимого правительства к такому, хотя бы из сугубо хозяйственных соображений, – чтобы я жил и работал долго и счастливо – уже нуждается в каком-то контроле. Я хочу быть уверенным, что моё счастье – моё.

Ещё один уровень, на который я персонально повлиять не могу, уже надо мной – это столетиями складывавшиеся человеческие сообщества, этносы… у нас тут сейчас мигрантская амнистия грянула. Был ли там лозунг «да, русский скот можно по-всякому, и вас простят – амнистия, йеееее!», не был ли, я не ведаю, но и тут я нуждаюсь в средствах политического контроля за принятием таких решений или, по меньшей мере, за их объяснением мне.

В 42 стратегических инициативах государство общается с гражданами, и прекрасно общается, но кто эти граждане, откуда они берутся, кто их берёт в граждане и по каким соображениям? «Государство для всех»©? Прекрасно. Так и скажите. Однако «я не все»©.

Идеи обезличивания транспорта мне по нраву, – беспилотные леталки, бесшофёрные ездилки – но… я Антона П. Чехова читал, «Злоумышленника». И про вредительство читал. И про «вредительство» тоже читал.

Да, задачу снижения стоимости перевозок по русским просторам надо решать: всё, что этому способствует, для России хорошо. Я и с мигрантской амнистией соглашусь, если эти 300 тысяч индульгированных колоннами трусцой будут грузы таскать из Красноярска в Иркутск 24 часа в сутки.

Однако проблема соответствия техно- и социосферы с внедрением бесчеловечных устройств встаёт в полный рост, и, как ни странно, здесь условно «советский» и «западный» подходы примирить намного сложнее.

Видите ли, Советы ставили на гарантированное приобретение своим личным составом (вчера из деревни или с окраин) некоего набора фундаментальных знаний, из которых можно было бы вывести (в том числе через внешнее принуждение) знания сиюминутные (плюс-минус «смекалка»), а Запад преуспел в оперативной перепрошивке рядовых исполнителей (в принципе неважно, кого именно) применительно к текущей ситуации, не считая ценностью саму связь знаний сиюминутных и фундаментальных.

Поэтому вопрос взаимной адаптации населения и бесчеловечных систем, отнюдь не ограниченный вопросами транспортировки людей и грузов, встаёт в полный рост. Просто потому, что ответы взаимоисключающие.

Пожалуй, хватит. Прекрасным трамплином для троллинга здесь послужило бы соотнесение тех или иных нынешних планов российского правительства,

Самый большой вызов российскому обществу (по Александру А. Зиновьеву) в его современном виде, по моему скромному мнению, – это идеологическое строительство. Та самая «идеология», об отсутствии которой стенают нынешние охранители.

Надо сразу отметить, что им, бе-едненьким, нужна вовсе не «идеология» как некое учение, как набор штампов, восхваляющих или порочащих те или иные социальные реалии, наблюдаемые или воображённые.

Им нужна «идеосфера» по Александру А. Зиновьеву как множество продолжительных управленческих решений по формулированию и распространению этих штампов.

Однако именно им она нужна как набор желательных к занятию социальных позиций. Грубо говоря, чтобы условному попу или комиссару хорошо жилось, где под «хорошо» можно понимать и уровень оплаты, и востребованность как таковую («уважуху»).

В современном российском обществе, опять же по Александру А. Зиновьеву, доминирующей сферой является сфера государственности (традиционно для России), за ней в наше время следует экономика, а идеосфера замыкает эту тройку после советского исторического поражения.

Заявления о нужности идеологии по сути своей представляют оспаривание этого поражения и вытекающую из этой претензии заявку на дополнительные общественные ресурсы за счёт государственной и экономической сфер российского общества.

Ответ на эти запросы тот же Путин давал неоднократно, говоря о патриотизме в максимально широком смысле слова как безальтернативной идеологии современного демократического общества.

Очевидно, что в представлении, изложенном выше, это чёткий и однозначный отказ, заявление о том, что современная российская государственность в идеологическом обслуживании, поставленном через сотрудничество, не нуждается. Хотите славить – славьте («патриотизм в максимально широком смысле слова»), а прислушиваться к вашим нуждам – много чести.

Современное российское государство вообще не нуждается в развитой сфере культуры как работы с человеческим умом в современном российском обществе. Извините.

Можно заметить, что, например, усилия сетевых авторов по выводу через наблюдение, по обоснованию и по формулированию правил поведения в современном российском обществе сводятся к игре на понижение, к подрыву позиций актуальных и потенциальных профессиональных (партийных) идеологов, ибо упомянутые сетевые авторы (я, например) не живут этим трудом, а так, рядом гуляют.

Повысить важность идеосферы в современном российском обществе можно двумя путями.

Во-первых, это импорт идеологических разработок с присвоением им изначально высокого статуса («либеральная демократия», «ислам») и последующее оспаривание государственного доминирования в общественной жизни России (радио «Эхо Москвы» и прочие умные голосования, ваххабитские подпольные мечети) в пользу доминирования идеологического.

Во-вторых, это местная идеологическая работа по общественному осмыслению – читай: новому публичному описанию, интересному для людей – самих явлений вроде «государства», «экономики» вообще и «российского государства», «российской экономики» в частности, то есть «исторически».

Второй подход – это вообще-то естественный и неизбежный способ утверждения идеосферы в суверенном обществе, способ борьбы идеологов в нём за существование и за относительный статус. Рискну инвестировать в следующее утверждение: какие-то националистические умы вне государственности и экономики могут реализовать себя только этим способом.

Здесь надо отметить, что идеологическая работа извечно опасна в том смысле, что идеологическое мышление как алогический подвид знакового мышления (по Александру А. Зиновьеву) форматирует ум, занятый им. Ну да, «сам начинаешь верить» в максимально широком смысле слова.

Однако сообщества, которые могли бы направлять и контролировать этот «сам начинаешь верить» процесс – «второй сложный». И я полагаю, что у нас в РФ этих сообществ нет.

Пример идеологической работы (работы с умами), идущей вразнос без оглядки на общество, в которой она ведётся: хохлы и прочие лимитрофы, у них сталось хуже с инерционностью, народу меньше.

Однако то же самое со временем, получается, ждёт и нас – и такая идеологическая альтернатива сугубо государственному доминированию как будущему российского общества не особо радует.

Вопрос, господа-товарищи, вопрос. И вызов, как и было сказано выше. Спасибо за внимание.

ПостСкриптум. На всякий случай подчеркну: «общество» в настоящем тексте соответствует зиновьевскому определению (человейник некоторого уровня развития), а не крыловскому (свойство группы людей).

Это поствыборное рассуждение обязано собою обороту речи некоего соловьёвоцентричного лоялиста, отвергавшего и клеймившего недавние эскапады прогрессивной российской общественности. Оборот звучал так: «такова метафизика нашей страны». Аргумент, да.

Несколько позже то ли тот же самый, то ли другой лоялист потешались над очередными публичными завихами во временно отколовшихся юго-западных провинциях России, в том числе тамошними завихами на исторические темы. «А вы-то чем лучше их, метафизики хреновы нашей страны», – подумал я. – «Вы ведь к тому же самому приведёте».

Да, уважаемые читатели, по моему скромному мнению, любое осуждение или предложение, в политике или где ещё, должны быть обоснованы неким ходом рассуждений. Вывести любое текущее рассуждение от начала Вселенной невозможно, однако выводить его из некоторого набора определений необходимо.

И я уселся за клавиатуру. А то у нас недавно были выборы, а на выборах были партии, легитимные источники разновсяких эскапад. Вопрос: как усилить партии в РФ? – причём усилить их как носителей идей, а не как рыночные предприятия a.k.a. бизнес-проекты? Дополнительное условие: без «метафизики нашей страны». И любой другой.

Попробую ответить, сходив в рассуждения.

Всякая идея, претендующая на то, чтобы её применяли везде и всегда, есть идея не штучного достижения чего-то придуманного, а идея постоянного запрета чего-то воспроизводящегося.

Хотите запустить новую мировую религию? – придумайте новую теодицею: ранее не встречавшееся и льстящее Вашей будущей пастве объяснение общей непобедимости зла. Остальное приложится. Вам нужен неубиенный чёртушка, а не очаровательный боженька.

«Левая» и «правая» идеи, к комбинации которых во всякий политический момент сводится всякая партийная программа, суть тоже запреты, иначе бы они столько времени не протянули.

Зло, с которым борются «левые», и которое никуда не намерено исчезать из общества в обозримом будущем, называется «эксплуатация человека человеком», то есть отношение к человеку, как к вещи.

«Левым» в пределе надо, чтобы всегда и везде сообразно с текущей затеей её участники следовали правилу «а поцеловать». Чтобы целовали.

Добиться такого невозможно, как ни старайся, – например, вся нынешняя шиза с меньшинствами и идентичностями есть отчаянная попытка создать возобновляемый список тем и правил для «поцеловать» – поэтому «левые», которые действительно хотят чего-то достичь (Советы), в своих программах или практиках обозначают в обществе некие области, где вето на эксплуатацию не действует, и той дозволено присутствовать сколько-нибудь заметно безо всякого общественного осуждения, а то и с похвалой.

Как правило, это текущие пограничные области общества – «пограничные» в самых разных смыслах: «трудовые лагеря», «освоение территорий», «ударные стройки», «прорывные исследования», «гендерное разнообразие» и проч..

«Правые» борются с другим злом, которое одним словом весьма приблизительно можно обозначить, как «паразитизм», и которое тоже не собирается никуда исчезать.

Если точнее, то зло здесь состоит в том, что некий участник текущей затеи ради своего прокорма работает только с умами других участников, не имея в виду ни прямого, ни опосредованного изменения окружающего мира по итогам своей работы. Проще говоря, мошенничает или попрошайничает.

Опять же, «правые» в своих программах и практиках обозначают такие области в обществе, где паразитизм в только что обозначенном смысле можно и нужно терпеть, а то и поощрять.

Это тоже пограничные области, но выделенные, как правило, с учётом фактора времени. Скажем, «семейные ценности» сводятся к правилам работы с биологически обусловленным паразитизмом детей и стариков, а «свобода слова» (в том числе для сколь угодно лживых выдумок, которыми живут мошенники) создаёт среду для связных и системных рассказов о прошлом и будущем, необходимых для оценки того, чего уже нет, и планирования того, чего ещё нет. И так далее.

Это был «ход рассуждения». Далее выводы и предложения.

Во-первых, противоречие между «левым» и «правым» мировоззрениями очевидно, и оно проявляет себя в борьбе тех или иных общественных объединений за… ну, пусть будет «за политический ресурс», чтобы сэкономить моё место и Ваше время.

Однако острота этого противоречия обусловлена количеством оспариваемого ресурса, а не какой-то вечной и беспредельной несовместимостью двух мировоззрений.

Если в некоей группе много общества, то и «правые» с «левыми» там вполне уживутся, а усилия, затрачиваемые на пограничные тёрки между ними, окажутся много меньше усилий по борьбе со «своими» видами зла.

Итого, Гражданская война не обязательна. Понимаю, ересь, но правда.

Во-вторых, нынешние политические

С каким-то даже благоговением я читаю лоялистские обвинения КПРФ в «биотерроризме».

Актом биотерроризма авторы (авторы вроде бы разные, но тексты вполне однояйцевые) считают призыв от КПРФ не пользоваться в столице дистанционным голосованием, а пойти и проголосовать вечером в воскресенье, дабы Администрация не успела посчитать всё по-своему. Мол, коммунистические избиратели, поверив призыву, поддадутся и шумною толпою перезаразят друг дружку. За кулисами набирает силу сатанинский хохот.

Нынешний московский всплеск ковидных фрагов лоялистские авторы считают успехом большевицкого заговора. Неогиляченные подобрали знамя, выпавшее из рук генерала Сиро Исии, и ад шествует по земле.

Повторю: даже с каким-то благоговением я всё это читаю. Ведь додуматься надо, призыв к исполнению гражданского долга – пойти и проголосовать – объявить актом терроризма. И сделать это через пару дней после пермской стрельбы, представляющей собою террор в чистом, незамутнённом виде.

Очень удачная находка. Креативно. Вы, вежливо говоря... люди вольного ума, верные государству российскому... продолжая в том же духе, допрыгаетесь и даже не поймёте, почему всё пошло под откос.

Да, конечно: «это всё слова, слова, слова, от коих не одна кружится голова». Тогда и я добавлю со своего дивана, раз уж всё слова.

Значит, так. Эти ваши выборы, это ваше голосование представляет собою превращённую форму гражданской – точнее, горожанской – войны. Станете спорить?

Давным-давно, тысячи лет тому назад, начиналось всё с выяснения отношений «аул на аул», род на род, а продолжилось тем же самым, но уже «слобода на слободу». Сами понимаете, полис.

Преимущества совместной жизни в городе заставляли искать сравнительно дешёвую форму выяснения отношений, чтоб поменьше выбитых зубов и надорванных глоток. Нашли и со временем отшлифовали. Аплодисменты безо всякой иронии.

Вот только смысл решения заключался именно в том, чтоб драться выходили на улицу. Акт общественного волеизъявления в принципе не мог быть совершён дома, «в родных стенах».

Сама идея жилища, смысл своего дома состоит в возможности «в родных стенах» расслабиться и не напрягаться ради соответствия ожиданиям окружающих; исключение – «семья», которая тем и отличается от всех остальных людей вокруг.

Эта идея в принципе противоречит идее проявления человеком своей воли как части общества и ради формирования этого общества. Та самая «гражданская сознательность» – это всегда напряжение, это затраты ума, воли, времени. Если их упражнять дома, то либо они, затраты, разрушат дом, либо дом сгладит их до полного… избытия от слова «быт».

Когда в Гражданскую к человеку домой приходят товарищи из ЧК или являются благородия из контрразведки, не говоря уж о каких-нибудь вольных воинах батьки Бурнаша, – то есть когда общество вламывается «в родные стены» – то такое воспринимается как ЧП: либо бессмысленная слезодавка от автора, либо сюжетный ход, требующий чёткого обоснования в каждом конкретном случае.

Постольку, поскольку голосование есть превращённая форма гражданской войны, то и домашнее голосование есть превращённая форма такого же штучного ЧП, только здесь и сейчас. И раньше, до «дистанционной» песни радости и счастья требование особого резона никуда не исчезало. Например, для каждого случая голосования на дому имярек повинен был иметь актуальные, а не потенциальные неприятности со здоровьем.

«Это другое»? Ладно. Ещё один подход.

Диванные хомячки заслуживают презрения. Например, я, бессмысленно и бессвязно копошащийся где-то на периферии Рунета.

Я пишу настоящий текст на дому, на условном «диване». Именно посему этот набор слов плох, именно поэтому меня не надо слушать. Я рассуждаю о делах общественных там и оттуда, где не принято напрягаться ради общества, и сам этот факт создаёт циклопический гандикап не в пользу моих рассуждений («хомяк не напрягается, а дурью мается»), а равно не в пользу рассуждений любого такого же диванного хомячка, за что нас и презирают.

Лоялисты, ублюдочная клевета которых меня разозлила, на работе. Они стараются, они напрягаются ради общества, а я так, «рядом гулял». Их хвалебная сопелка идее «всеобщего домашнего голосования», отвержение которого уже, оказывается, терроризм – эта хвалебная сопелка есть изделие, продукт, шедевр, номер, выполненная задача. А я с дивана вопию в случайно свободное от работы время, и деньги мне (казённые, если что) платят за другое совсем.

Согласитесь, что лоялисты заслуживают уважения в отличие от.

И «это другое» тоже? И вообще, постом ранее я восхвалял «дистанционное голосование», а сейчас стремительно переобулся, недобиток краснопузый?

Не переобувался. Я восхищён тем, что стало возможным дистанционное

Сегодня, семнадцатого сентября две тысячи двадцать первого года, я сходил и проголосовал по всем четырём бюллетеням. Ниже объясняю, с какой стати. Ради всех богов, не вините меня за собственный клик на шорт-кате, обвиняя в пропаганде. Виноваты Вы сами. Нечего кликать, дальше пошли, песнопеть и лучезарить.

Я знаю, что всякое государственное дело, – «ты улавливаешь нить?»© – независимо от того, какой цели оно тщится достичь и какую форму принимает, своей движущей силой, драйвом, мотивом и горючим имеет нежелание казённых людей быть похороненными вместе со своим начальством.

Дела властные могут существовать до государства, без государства, помимо государства и вместо государства. Проиллюстрирую тезис цитатой из классики: «Attack, my vermin, attack! Onward! Bring me the fuel. – For the glory of Humungus. For the great glory of Humungus. – Smegma crazies to the left! The gate! Gayboy berserkers to the gate! I am your Lord. Attack, my vermin, attack!»© Конечно, не «пан-атаман Грициан Таврический»©, но у западных дикарей тоже выходит неплохо, когда стараются.

А вот государство как заведение начинается тогда, когда до «ближних людей» доходит, что лояльность месту, должности, регламенту, идее в долгосрочной перспективе безопаснее, чем преданность личности (мысль не моя, но я с ней согласен). «Да наплевать мне, Ланнистер ты, Старк или Гумунгус, ты мандат от губревкома покажи». И государство стараниями «ближних людей» продолжается до тех пор, пока это осознание у них остаётся, а когда оно исчезает, то начинается вильна Украина.

Замечу, что «коррупция» a.k.a. «разложение» своим обязательным условием имеет ту самую личную преданность начальству взамен всего остального, и надеюсь, что читатель понимает: пресловутый «культ личности» был для тогдашней казённой публики очень серьёзной предъявой именно по государственному строительству, а вовсе не ритуальной вознёй вокруг священных партийных текстов.

Потому государственные практики, как правило, движимые нежеланием служилого люда огрести ни за что после смены начальства, своей обязательной составляющей будут иметь усложнение и замедление такой смены.

Решения по этой составляющей у всякой государственной практики будут отличаться,

• во-первых, тем, чьи планы они, решения, дезавуируют: планы внешних субъектов, желания пресловутого «народа» или замыслы отдельно взятой группы себе подобных «ближних людей»,


• а во-вторых, тем, насколько сложна обычная и привычная деятельность в современном обществе, от которой надо отталкиваться, насколько высок уровень развития.

Под таким углом зрения все и всякие «демократические процедуры» выглядят совершенно рационально. Они суть способ усложнить, замедлить, а в идеале и отменить смену казённого персонала.

Правда, в этих ритуалах надо разделять две компоненты: одна задаёт мероприятия, направленные на то, чтобы помешать всем гражданам государства, всему населению страны… пресловутые «цветные революции» сводятся к усилиям по снятию именно этой компоненты, чтобы «народ» как целое своими радостными воплями или молчаливым согласием обвалил государственные структуры себе на голову… а вторая затрудняет действия инициативных групп государственных служащих по узурпации власти.

И то, и другое, повторю, делается, сперва через безусловное и безальтернативное приятие в качестве государственных практик тех самых «демократических процедур», а потом через их затруднение и усложнение.

«Отсюда совсем не является странным»© нынешний гротескный фальстарт «умного голосования» со сливом баз данных: здесь сама идея предвыборной организации сколько-нибудь значительной части населения с использованием компьютерных сетей помимо государства – дезавуирована на десятилетия.

Наглядно продемонстрирована неспособность оппозиционных политических деятелей (назову их так) работать со сложными системами, проектировать их, защищать их в самых разных аспектах: техническом, легальном, медийном, организационном, финансовом.

Большой Зю – тот даже не пытается соорудить нечто подобное, отказывается от оного прямым текстом и шлёт проклятия. «Тоже вариант».©

Точно так же странным не является «дистанционное голосование» об руку с «продлённым голосованием»: это такое же замедление и усложнение процедуры, однако предпринятое не против «народа», а против возможных потуг какой-то части самих казённых людей против всех остальных.

Обязательное условие успеха этих возможных потуг – их «тут полная быстрота нужна»©, в том числе в использовании легальных процедур. Нынче на ровном месте, под вполне смехотворными предлогами, продемонстрировано, что ветирование той или иной государственной практики, сколь угодно стремительно введённой, перестаёт быть делом сезонным и периодическим, а значит, идея «полной

Недавно зашёл в магазин, где обычно покупаю вино. Спросил, есть ли у них вино польское, чем изрядно озадачил персонал. Не нашлось. Польская водка в металлической ёмкости меня не прельстила; выгадывая пару лет жизни, я чураюсь крепкого алкоголя.

Спрашивал я вино на сегодня. Сегодня, 12.09.2021, сто лет со дня рождения Станислава Лема, а такую дату не грех и отметить. Увы, придётся как-нибудь позже и придётся французским, потому что польское виноградарство, если верить Интернету – это отдельная история, печальная отнюдь не из-за климата.

«И из Львова бывает хорошее», – хочется сказать, глядя на жизненный и творческий путь Станислава Самуиловича. Без злых шуток, автор представляет собой величину самостоятельную и самодостаточную, как всякий гений: его одного хватило бы, чтоб задать жанр научной фантастики в литературе цивилизации уровня дизельного двигателя, миллионных газетных тиражей и тысяч народных библиотек. Со всеми требованиями к этому жанру: «чтобы поднимала, чтобы вела… но в то же время и не уводила».

«Место силы» лемовской прозы не в том, что в ней есть, а в том, чего в ней нет. В ней нет той инфантильности, которой загрязнено огромное большинство повествований о несбыточном вообще и подавляющая часть нынешних повествований о несбыточном. Современная невозможность на продажу неотделима от детской игры в войну с её «а я тебя из последних сил».

Эти «последние силы», независимо от жанра, насилуют и сюжет, и антураж едва ли не всякого рассказа о невозможном. Они могут замаскироваться под «очень сильные чувства», призывают себе на помощь орды богов из машины, но остаются всё тем же «запятой здесь нет! – Тогда она здесь будет!» Они очень хорошо продаются.

Вот у Лема этих «последних сил», выскакивающих по свистку из внутреннего мира персонажей или из внешних, ранее не упомянутых обстоятельств, нет. Его невозможность технична, логична, независима от человека и потому неоспорима. Приятности ей это не добавляет, и я сильно подозреваю, что автор лемовского уровня и… ответственности за свои слова… нынче не раскрутился бы до переводов на сорок языков.

Тот же «Солярис», которому в этом году полвека шестьдесят лет. Лем писал о том, как люди, хомо сапиенс, взялись изучать систему, заведомо сложнее каждого из них по отдельности, которой могло быть сопоставлено только общество в группе людей на научной станции, и то без значимых краткосрочных перспектив. А прилетевшая ответочка уничтожила общество на научной станции руками этих же самых людей, с опорой на мусор в отдельно взятых головах, на потерянные воспоминания и подавленные импульсы.

Ну, а Тарковский сделал кино, чтобы «народу нравилось». «Про любовь», про чувства, про то, что так и надо. Я бы сказал, что недовольство Лема усилиями Тарковского вполне объяснимо.

Лемовские «обычные люди» отличаются от «обычных людей» у других титанов и корифеев НФ в первую очередь тем, что осознают свои завихи и не жалеют времени на то, чтобы объяснить их читателю. Класс автора тут в первую очередь сказывается в том, что такое удаётся сделать быстро и понятно. Речь идёт и об Ийоне Тихом, и о Пирксе, и о Трурле с Клапауцием. Хотя… приятного и тут мало; это не они такие простые – это мы. Ну хорошо, только я прост, а все остальные невероятно загадочны, Солярисы двуногие.

Столь предсказуемая обстановка необходима для того, чтобы ставить эксперименты и вести наблюдения, чем автор и занимается: его рассказы с забавными штучными допущениями, по моему мнению, становятся именно тем, чем должны были стать в ХХ веке, веке сколько-то образованных масс, всевозможные басни, душеполезные рассуждения и прочие околопрофессиональные литературные усилия европейского образованного класса второй половины XIX века.

О, немало других авторов создали очень хорошие анекдоты в НФ-жанре, на которые никак не жаль потраченного времени, однако люди в тех произведениях были и остались современниками авторов так, что нынешний читатель не отождествляет себя с ними.

А вот лемовская дисциплина в допущениях и следующих из них выкладках, в применении их к «обычной жизни», дополнительные затраты автора на понимание его персонажами своих собственных мотивов, делают этих персонажей понятными читателю и через десятки лет, поэтому истории от Лема остаются востребованными на протяжении очень долгого времени.

Не приходило в голову «неизвестно – кто – управление», когда читали об успехах цифровизации? Не вспоминался Гармонарх Збаситель, когда «что надо сделать» и «как надо делать» сталкивались в лоб? «Бетризация», помнится, часто звучала рядом с «политкорректностью», когда термин только входил в оборот.

Список можно продолжать очень долго, даже в ранних лемовских утопиях можно найти вещи, уместные и поныне. Актуальные не в силу какой-то особенной способности автора угадывать, а в силу самой обычной его добросовестности.

Название книжки сэра Тэрри «Nation» в русском переводе звучит, как «Народ». И это неправильный перевод. Я не укоряю переводчика: длинный высокохудожественный текст про нацию в современном российском обществе табу. Про народ сколько угодно, а про нацию – шалишь. Хотя мнение умного и талантливого (на карьеру посмотрите) британца по такому вопросу заслуживает неподдельного уважения.

Я опять растекусь мысью по древу и попробую пояснить, почему прэтчеттовские дикари – островитяне в несколько сотен голов – всё же нация. Подсказка: правильно хоронили своих мертвецов.

Итак, отношения (не путать с влиянием) возможны только между существами, обладающими сознанием, то есть способными иметь представление о собственном будущем – действовать, ожидая реакцию на свои действия. Однако лишь разумное существо способно выбирать между этими представлениями о своём будущем, то есть устанавливать те или иные отношения с себе подобными.

Замечу, что понятие о человеке у коммунистов – способность к изготовлению орудий труда – оказывается индикатором именно этой способности. Вот только однозначное срабатывание этого индикатора уже «второй сложный». Можно и не делать орудий труда, обходясь подручными средствами, но человеком оставаться. Можно, напротив, не опускаясь до палок-копалок, делать орудия труда из других людей через отношения с ними и звания человека не терять.

Полагаю, что не нуждается в доказательствах существование взаимозависимого поведения в группе. «Все побежали, и я побежал». Или не побежал именно потому, что побежал кто-то ещё. Не надо доказывать и то, что побежал я или нет, но всё равно могу иметь представление о будущем поведении группы, в которой существует общество, и к которой принадлежу я.

Да, из таких представлений получается «общественное сознание», которое сводимо к влиянию будущего состояния общества на его нынешнее состояние. Да, носители «общественного сознания» суть индивидуумы, вроде меня или Вас. Да, связи, которые обеспечивают этот эффект, суть связи между различными организмами, и эти связи обязаны собой не только первой, но и второй сигнальной системе, со всей её свободой и со всеми её ошибками.

Отсюда «народ» в моём понимании получается группой людей, в которой общественное сознание существует на протяжении поколений; иными словами, народ – это такая группа, которую существующие в ней представления о будущем не смогли уничтожить на протяжении поколений.

Способы такого уничтожения? Да полно: тотальный суицид, невынужденно высокая смертность, недостаточная рождаемость, поголовная эмиграция, междоусобицы... байку о вавилонской башне перечитайте с этой точки зрения. Рискну утверждать, что мораль там получится поумнее, нежели рабов божьих хозяйской магией стращать.

Признаки и параметры «народа» выводимы из такого понимания.

Например, численность состоявшегося «народа» можно сопоставить разнообразию представлений о будущем группы, получаемых прямо или опосредованно (медиа). Выходит, что в «народы» не попасть не просто малочисленным группам, а малочисленным в чересчур быстро, часто и заметно изменяющихся внешних условиях (или сообщениям о них). И так общедоступное «информационное пространство», где «всё обо всём», становится ограничителем «снизу» на численность группы, в которой мог бы состояться «народ».

Думаю, что внимательный читатель уже понял, что я имею в виду под «нацией». Это группа, в которой достаточно долго существует не только «общественное сознание» как способность иметь представления о будущем поведении группы (формулировать-передавать-использовать), но и «общественный разум» как способность из этих представлений выбирать.

К работе с механизмами и следованию протоколам этого выбора, как правило, принуждает государство (это такое орудие труда), однако можно вообразить и другие подходы, не столь привычные. Предельные требования здесь, повторю, это генерация и сопровождение описаний будущего группы, достаточных для рационального выбора между ними как основания для будущих ограничений в поведении в группе.

Как легко догадаться, «нация» – свойство группы, наследующее «народу» и много более опасное для существования группы, нежели «народ». Причин и поводов группе для того, чтобы разбежаться или самоуничтожиться, «нация» предоставляет больше, и делает она это чаще. Точно так же, как и «народ», «нация» требует соответствия собственной численности разнообразию окружения – и если людей слишком мало, то восприятие мира тяготеет к сколь угодно постыдному упрощению (лимитрофы тому в пример).

Дикари в прэтчеттовской «Нации» стали нацией не тогда, когда вышли из пещеры предков, а тогда, когда стали хоронить своих заслуженных мертвецов не лицом вглубь пещеры, откуда дикари некогда вышли, а спиной к ней, лицом к выходу из пещеры. Этот акт выбора будущего сделал их «нацией» из «народа» и продержал

Я исторически недавно высказывался здесь на эту тему. Однако доклад по терроризму, увиденный мною на сайте фильма «Шугалей» и с интересом прочитанный, заставил мысль повторить, во многом теми же словами.

Понимая «терроризм» как практику, то есть набор технологий, применяемый для достижения набора целей, можно определить его, как совокупность способов создания страха, распространения его в обществе и такого перераспределения его, страха, в обществе, при котором оно, общество, претерпевает значительные изменения в отдельно взятых областях.

Под «значительными изменениями» здесь подразумеваются такие изменения в отношениях между членами общества, которые намного увеличивают или уменьшают количество дел, доступных к исполнению в группе, где существует общество или его часть, или – что то же самое – заметно изменяют прочность связей между людьми в такой группе.

«Значительные», «намного» и «заметно» – да, «парадокс кучи». Сколько точно, сам не знаю. «Смотреть надо».

Из приведённого понимания, однако, следуют другие. И там, где «терроризм» ходит в именинниках, – он ярок и громок – те явления, которые можно понять в том же подходе... скажем так, растасканы по другим точкам зрения, по другим парадигмам, хотя «терроризму» они ровня и по общественной опасности, и по (теоретически, конечно же!) технологичности.

Я очень хотел бы почитать доклады по этим явлениям. Как минимум того же уровня, которого нынче от людей со степенями и званиями удостаивается «терроризм». Потому и повторяю ранее сказанное. Глядишь, кто-нибудь умный прочтёт. Я-то так, рядом гуляю и вопросы задаю.

Во-первых, «страх – это предощущение потери» (да, это я опять у Крылова списал), то есть страха может быть больше и меньше; именно поэтому страх можно генерировать, передавать и распределять, оперируя списком возможных потерь применительно к отдельно взятому адресату.

Во-вторых, страх есть необходимое средство управления обществом в человеческой группе, одно из средств цивилизации этого общества. Скажите мне, что Вы на пешеходном переходе не оглядываетесь, как и Ваш стотысячелетний предок, так я тут же поверю и поаплодирую.

Итого, «нормальное» общество существует в некотором «интервале страха», а угрозу ему, обществу, составляет, как то, что страха в отдельно взятой области общества может оказаться как слишком много («терроризм», помаши читателю ручкой), так и слишком мало.

И вот это «слишком мало», когда страх не нагнетают, а наоборот, – отсасывают, что ли? – избывают его, выглядит такой же опасностью для общества, как и «терроризм». И столь же технологичной практикой при работе с обществом, которому надо нанести вред.

«Безалаберность», назову её так, то бишь уверенность в том, что ничего плохого не будет, есть опора и обеспечение всякой коррупции, всякого разложения, всякой потери прочности общественных связей. Не само это разложение, но его необходимое условие. Именно на дефицит страха косорылятся, тоскуя о «сильной руке», и именно поэтому «идиотов» (асоциалов) часто величают «непугаными».

Неожиданный пример: «безалаберность» получается главной составляющей привлекательности «западных стран» для мигрантов всякого пошиба. Нынешний «мигрантский кризис» можно объяснить кризисом перепроизводства «безалаберности» «западными обществами» во всех остальных, чересчур успешной работой по избыванию страха в отношении себя, «западных». Раньше эту работу делали для того, чтобы погасить опасения умного, хваткого и образованного чужака в развитой стране-конкуренте. Он, с наведённым дефицитом страха у себя в голове, соотечественников обворует и/или предаст их и сбежит сюда, в «цивилизованный мир», где «ничего плохого не будет». А нынче «безалаберности» столько, и она так хитро выделана, что добивает до всякого затерянного в пустошах хутора и оседает на любых мозгах. И «все бегут». То-то радости.

Однако это ещё не всё. У страха есть сестра, и звать её надеждой с маленькой буквы. Это предощущение приобретения. Оно такое же управляемое (технологичное), как и страх, оно столь же необходимо для управления человеческим обществом. Подобно страху, оно полезно в некотором интервале, а «слишком много» и «слишком мало» надежды в обществе это общество разрушают. Так она, надежда, задаёт ещё две вещи из того же ряда, что и «терроризм».

Тут легко сделать ошибку, отождествив недостаток надежды с избытком страха и наоборот. Мол, «чтобы найти, надо потерять» и прочий джедайский фастфуд. На самом деле то же избавление от страха («пронесло») вовсе не равнозначно притоку надежды («вот теперь меня точно примут в ЕС»), хотя да, второе часто следует за первым, и

Это очень длинное рассуждение по фильму «Солнцепёк» о событиях на юго-востоке Украины весны и лета 2014 года.

Предупреждение: пишет не зритель, пишет читатель. Хорошо ли, плохо ли, но я слова и дела разбираю, а не выражения лиц или нюансы поз. Мало того, пишет читатель, который о тех событиях знает и помнит исключительно по новостям, а также помнит о том, что из себя представляют новости в «эпоху Интернета».

И да, фильм не всегда выступает причиной что-то записать, иногда он просто повод. «Мысли-то куда девать?» В ЖЖ, знамо дело.

0. Посмотрел фильм «Солнцепёк» второй раз и сейчас попробую объяснить, почему. Смотрел этот второй раз с огромным количеством пауз… нет, заметок в это время не делал, так – обдумывал. Первый-то раз посмотрел, когда по НТВ показали, а там паузы только рекламные.

Беру на себя смелость предвидеть, что среди моих читателей найдутся люди, которым всё ясно и всё понятно. Сразу. С первого взгляда, на всю оставшуюся вечность и до пределов Метагалактики. Я рад за них, причём рад искренне, без троллинга и эльфинга; полагаю, что такая искренность приходит с возрастом.

Специально для этих людей моё нынешнее мнение о делах украинских. Выскажу его перед тем, как начну рассуждать о фильме, чтобы этим людям всё стало ясно и понятно, и можно было им не тратить время на дальнейшее чтение. А то жизнь не вечна.

1. По моему мнению, нынешнее положение дел на Украине описано в учебнике «Политическая экономия» издания 1954 года – да, тот самый – в главе XVIII «Колониальная система империализма», разделе «Колонии как аграрно-сырьевые придатки метрополий».

Нет, это не шутка и не попытка уязвить национальную гордость украинцев ассоциацией с условно нехорошим словом «колония».

Я действительно считаю, что указанный текст позволяет составить представление о нынешнем и будущем положении дел на Украине более масштабное и точное, чем то, что предлагают нам ежедневные новости от самых разных производителей, не говоря уж о личном общении или собственных впечатлениях.

Конечно, времена меняются, и вне тогдашнего марксистского исторического детерминизма, например, те же «докапиталистические формы хозяйства» нынче надо понимать, как «некапиталистические формы хозяйства». Да, соблазн отождествить председателя колхоза с феодалом велик, однако пониманию предмета такое отождествление не способствует.

Для понимания нынешнего положения дел в РФ было бы полезно дополнительно изучить главу XIX «Историческое место империализма» того же труда, а именно разъяснение концепции «государственно-монополистического капитализма», с теми же поправками на время.

После такого, полагаю, уменьшится число желающих попенять автору на то, что тот рассматривает украинскую эпопею «в мировом масштабе» всего лишь как эпизод борьбы за рынки рабочей силы и сбыта, считая, что из условий этой борьбы и декораций её эпизода весьма просто вывести те неприятности, которые испытывает вовлечённое в неё население.

Нет, это не повод меньше жалеть людей.

Можно отметить, что условия стороны РФ с точки зрения «того самого учебника» для подавляющего большинства населения Украины несопоставимо лучше условий противной стороны, ибо не подразумевают уничтожения сложных производств: иными словами, оставляют за тамошними землями право на действительно существующую, а не воображаемую цивилизацию.

Фильм «Солнцепёк», по моему скромному мнению, про это тоже.

2. Теперь к самому фильму.

Начать с того, что первые кадры этого фильма чуть не отбивают желание его смотреть.

Зачем в качестве логотипа производителей ставить четвертьминутный мультик про то, как русский медведь побивает штатовского орла и ещё какие-то натовские тотемы? Это первый «большой» художественный фильм про события, которым российское общество уделяет много внимания на протяжении последних лет. Эмблеме такого предприятия его характер давал гарантию стать долговечным мемом, станься эмблема узнаваемой и воспроизводимой. Этот шанс оказался похерен.

Текстовая вводная вызывает тяжёлые чувства не из-за содержания, а из-за изложения. Вопрос к производителям: у вас там политически озабоченного граммар-наци не оказалось под рукой? Человек бы даром постарался.

Я уберу все свои придирки с разъяснением, что да как, а всего лишь изложу вводный текст так, как счёл бы правильным: повторю, правильным не по содержанию («официальная статистика», да), а по изложению. Это не наезд, это помощь.

«Права и свободы жителей юго-востока Украины были прямо отвергнуты режимом, установленным в Киеве после государственного переворота 21 февраля 2014 года.

В ответ на гражданские выступления против преступной политики киевских властей Совет национальной безопасности и обороны Украины объявил на территории