https://chingizid.livejournal.com/2240692.html

XXXV

Греттир поехал на Торхаллев Двор, и хозяин радостно его встретил. Он спросил, куда Греттир держит путь, а тот говорит, что если Торхаллю будет угодно, он останется у него на ночь. Торхалль сказал, что он был бы только благодарен, если б Греттир у него остался:

— Но мало кто почтет за удачу жить здесь. Ты, верно, слышал, что здесь творится. И я бы совсем не хотел, чтобы ты угодил из-за меня в беду. Ведь если ты и уйдешь отсюда цел, то уж коня наверняка потеряешь, потому что никому из тех, кто сюда приходит, не удается уберечь коня.

Греттир сказал, что коней у него хватит, что бы там ни случилось с этим.

Торхалль был очень рад, что Греттир решил у него остаться, и принял его с распростертыми объятьями. Коня Греттира они надежно заперли в конюшие, а сами пошли спать. Прошла ночь, и Глам туда не наведывался. Торхалль сказал:

— Вот твой приезд помог: ведь не проходило и ночи, чтобы Глам не ездил верхом на крышах или не ломал двери. Ты и сам видишь его рук дело.

Греттир сказал:

— Теперь одно из двух: либо он унялся ненадолго, либо он оставит вас в покое не только на эту ночь. Я побуду здесь еще ночь и погляжу, что будет дальше.

Потом они пошли к коню Греттира и увидели, что никто его не трогал. Хозяину стало казаться, что все идет одно к одному. Греттир проводит там и вторую ночь, и Глам опять не приходил. Хозяин решил, что дело совсем пошло на лад. Идет он взглянуть на коня Греттира и видит: конюшня взломана, а конь вытащен на двор, и каждая косточка у него переломана.

Торхалль рассказал Греттиру, что случилось, и попросил его поберечься:

— Тебе верная смерть, если ты станешь дожидаться Глама.

Греттир сказал:

— За моего коня я должен, самое малое, увидеть этого негодяя.

Хозяин сказал, что мало радости его видеть:

— Ведь он и на человека не похож. Но для меня благо каждый час, что ты здесь пробудешь.

Вот проходит день, и когда настало время идти спать, Греттир лег, не раздеваясь, на лавку против спальной ниши хозяина. Он укрылся мохнатым плащом: одну полу подоткнул под ноги, а другую обернул вокруг головы и сам глядел в прореху. Прямо перед ним приходился очень крепкий столб, и он упирался в него ногами. Наличник у входной двери был весь сорван. И теперь на его место кое-как приколотили жерди. Перегородка, которая прежде отделяла покои от сеней, была разломана и выше поперечной балки и ниже. Все постели были стащены с мест. Совсем нежилой вид был у дома. Всю ночь в покоях горел свет. И когда прошла примерно треть ночи, Греттир услышал снаружи страшный грохот. Кто-то лез на дом и ездил над самыми покоями, и бил по крыше пятками, так что каждая досочка трещала. Долго так продолжалось. Потом с крыши слезли и подошли к двери. И когда дверь отворилась, Греттир увидел, что Глам просунул в дом голову, и она показалась ему чудовищно огромной и безобразной. Глам шел медленно и, войдя в двери, выпрямился. Головою он доставал до самой крыши. Поворачивает он к спальным покоям и, облокотившись о поперечную балку, заглядывает в покои. Хозяина и слышно не было, так как он слышал, что делалось рядом, и этого ему хватало. Греттир притаился и не двигался. Глам увидел на лавке какую-то кучу и пошел внутрь покоев и прекрепко схватил плащ. Греттир же уперся в столб, и плащ ни с места. Глам рванул плащ в другой раз, еще сильнее, но плащ опять не поддался. В третий раз потянул он плащ обеими руками и с такою силой, что поднял Греттира на воздух, а плащ между ними разорвался пополам. Глам смотрел на обрывок, что остался у него в руках, и никак не мог понять, кто это сопротивлялся ему с такою силой. Тут Греттир проскочил у него под руками и обхватил за пояс, и стал что есть силы ломать ему хребет, думая опрокинуть его. Но Глам так сдавил Греттиру руки, что он не выдержал и пошатнулся. Отступает Греттир назад, к скамьям. Столбы так и валятся, рушится все, что стоит у них на дороге.

Глам все лез к выходу, а Греттир упирался во что только мог ногами. Все же Гламу удалось вытащить его в сени. Пошла у них тут битва не на жизнь, а на смерть. Глам хотел вытащить его из дому, а как ни трудно было биться с Гламом в доме, видел Греттир, что на дворе ему придется еще хуже. Поэтому он сколько было силы сопротивлялся. Когда они были уже на крыльце, Глам поднатужился и прижал Греттира к себе. И когда Греттир видит, что ему не устоять, он навалился всею тяжестью на грудь Гламу, а ногами в то же время уперся в камень, вросший в землю у самых дверей. К этому Глам не приготовился. Он тянул в это время Греттира на себя, и вышло поэтому, что он опрокинулся назад и вылетел задом из дверей, так что плечи его сорвали притотолоку, и крыша — стропила и мерзлый дерн — все разлетелось. Свалился он так, навзничь и головой наружу, а Греттир — на него. Ярко светила луна, и густые облака то закрывали Читать далее...

На самом деле, конечно, рассуждения вне практики ничего не стоят. Без соответствующего опыта никто ни хрена не поймёт (и не потому что все дураки, а нечем понимать, нет пока базы).

Пока не провалишься лично в безоценочное состояние, в котором всё - информация о текущем состоянии любимого (мира), не "хорошая", не "плохая", а просто - ну вот такая, и не прочувствуешь на собственном опыте, как радостно и эффективно в этом состоянии действовать, ваще непонятно (и мне тоже было), о чём они там лопочут, когда про безоценочность говорят. Меня в это состояние поначалу легко выносило на запредельной душевной боли, когда "плохо" такой страшной силы, что механизм оценки ломается; но это совершенно не означает, что всем непременно нужна запредельная душевная боль. Стопудов есть другие способы, просто я - любимец богов и редкостное тупло :)

Пока не почувствуешь непосредственно на себе воздействие сил, движущих миром, кажется, что "смирение" - дрянь, поповское слово. Ну, до какого-то уровня развития так и есть, смиряться можно только в сильной позиции, в которой уже не отдельные люди и обстоятельства, а весь мир с тобой говорит - и в диалоге с ним не смириться себе дороже. Дело даже не в том, что сломаешься, а в том, что если будешь слишком громко и противно визжать, мир перестанет с тобой говорить на понятном тебе языке (а воздействовать, конечно, продолжит, да так, что мало не покажется, эти силы воздействуют вообще на всех).

Пока не вспомнишь свою настоящую смерть, пока не осознаешь жизнь как данный тебе в подарок долгий и продуктивный миг до удара об землю, не избавишься от страха, точнее, от пожирающей все наши силы тревожности (даже если увидишь каким надо внутренним зрением, что за дрянь нас через эту тревожность жрёт). А когда у тебя есть всего миг до удара - ну, йолки. Не то чтобы страх и тревожность автоматически исчезают, просто понятно, что с ними делать (ржать над абсурдностью, например).

Пока не ощутишь всем собой подлинное прикосновение духа, невозможно держать дух в приоритете. С этим не согласится ни один нормальный человеческий организм! Но, кстати, если вести себя так, словно дух действительно в приоритете, его прикосновение неизбежно. Собственно, ради этого всякие практики и нужны - любым (подходящим тебе лично) способом привести себя в состояние, в котором прикосновение духа к тебе неизбежно. А дальше уже всё просто, пути назад нет, ищи дурака.
(Вот это, конечно, и есть вопрос веры - практиковать наугад, без гарантий, непонятно, в общем, зачем. Умным людям особенно трудно, умные естественным образом скептики. Хорошо, когда удалось нагулять себе дар хотеть невозможного - вот просто из вредности, чо это оно тут невозможное? Ишь какое, пусть сбудется для меня любой ценой!)

Карочи, от всех этих теоретических разговоров больше вреда, чем пользы: всё равно никто ни хрена не понимает (и не потому что дураки, как мне раньше казалось, а - ну правда, не обзавелись ещё нужным инструментарием). Поэтому наверное лучше рассказывать всякие простые смешные практики, которые легко встраиваются в жизнь занятого ленивого и не склонного к суровой аскезе горожанина, которому хочется невозможного. Такого, как я, например :)

В комментариях ко вчерашней записи меня раскрутили (лучше всего я формулирую в диалогах) на краткую формулу: в любой непонятной ситуации возвышай. Это правда, при всей наивности, отлично работает - рассказывать себе возвышающие истории про окружающих людей и в целом весь мир. Верить им не надо! Кто ж в здравом уме поверит в только что наспех выдуманную возвышающую чушь? Но это вообще не для веры делается, просто происходит постепенная перестройка ума и внимания. Главное в этом деле - регулярность. Лучше каждый день придумывать одну коротенькую глупую возвышающую историю про любого прохожего, чем раз в год медитировать на эту тему двести часов.

А вот теперь про самое трудное (ну, для меня лично, ясно, что не для всех). Про личные контакты с неприятными людьми. Я имею в виду не родственников и знакомых, таких по идее, рядом быть вообще не должно, потому что гигиена ближайшего окружения - минимальное требование, без этого вообще нет смысла пытаться делать вид, будто у нас тут происходит духовная жизнь. Так вот, я имею в виду неизбежные контакты - чиновников, врачей, работников сферы обслуживания, или наоборот, клиентов и т.п.
У меня уже была когда-то запись об этом, но практика настолько охуенная (эффективная и эффектная), что не грех повторить. При всяком столкновении с неприятным (или просто непонятно пока каким) человеком, мысленно просить: "дорогой бог, поговори со мной через этого человека". Верить в бога при этом совершенно необязательно! Даже и хорошо, на самом деле, не верить, по крайней мере, в голове на месте бога всей этой адовой чуши, напридуманной дураками за много тысячелетий, нет.
Карочи, верить не Читать далее...

XXXIV

Теперь надо возвратиться к тому, что Греттир, сын Асмунда, расставшись с Барди у Утеса Торей, просидел всю осень дома. И лишь незадолго до окончания зимы он поехал из дому на север, за гряду, в Ивовую Долину, и провел ночь на Аудуновом Дворе. Они совсем помирились с Аудуном, Греттир подарил ему добрую секиру и заключил с ним дружбу. Аудун долго жил на Аудуновом Дворе, и у него было большое потомство. Его сыном был Эгиль, который женился на Ульвхейд, дочери Эйольва, сына Гудмунда, и их сыном был Эйольв, которого убили на альтинге. Он был отцом Орма — капеллана епископа Торлака.

Греттир поехал на север, в Озерную Долину, чтобы проведать родичей в Междуречье. Там тогда жил Ёкуль, сын Барда, дядя Греттира по матери. Ёкуль был человек высокий, сильный и очень заносчивый. Он был мореход, нраву тяжелого, но при всем том человек достойный. Он радушно принял Греттира, и тот прогостил у него три ночи. Тогда ходило много рассказов о Гламе, ни о чем другом столько не разговаривали. Греттир все расспрашивал, как было дело. Ёкуль сказал, что в этих рассказах ничего не придумано:

— Не любопытно ли тебе, родич, туда съездить?

Греттир сказал, что и впрямь любопытно. Ёкуль стал просить его не делать этого:

— Ведь это значило бы искушать судьбу, а родичи твои многим рискуют, коль скоро речь идет о тебе. Мы ведь считаем, что среди молодежи нет второго такого, как ты. А что касается Глама, так от худого жди худа. И куда как лучше меряться силами с людьми, чем с подобной нечистью.

Греттир сказал, что его разбирает желание отправиться в Торхаллев Двор и посмотреть, что там творится. Ёкуль сказал:

— Теперь я вижу, что бесполезно тебя удерживать. Но вправду говорят, что одно дело — доблесть, а другое — удача.

— Чужая беда может стать и твоей. Думай лучше о том, что будет в свой час и с тобою, — сказал Греттир. Ёкуль отвечает:

— Может быть, мы с тобою что-то и смыслим в будущем, но уйти от него нам не дано.

На этом они расстались и были недовольны предсказаниями друг друга.

https://chingizid.livejournal.com/2239794.html

Этой ночью нам выдали лишний час (кажется, в последний раз такое случилось, вроде, обещали больше часы туда-сюда не переводить). И я прям в растерянности - на что потратить такую роскошь? А вот отвлекусь от котов и работы и запишу сюда всякое, давно хотелось потрепаться про разные простые (но базовые) штуки, да руки не доходили, а тут - целый лишний час.

Такая тема - общий поток. Не знаю, как понятно объяснить словами. Если совсем упростить, "общий поток" означает "делать как все", "выступать в согласии с социумом", но это неточно, точно именно "нестись в потоке", куда понесёт. Это может быть тактически выгодно (житейски и психологически проще), но стратегически - полный провал, потому что общий поток несёт понятно куда. В полную хероту он несёт. Я имею в виду, что уровень человечества в целом пока ниочинь. И среднестатистическая человеческая судьба пока что тоже ниочинь, честно говоря: старость = изношенность и усталость, смерть = неописуемый ужас тела, ну и так далее, а то вы не знаете без меня. Короче, нет смысла записываться в эту команду, лучше уж работать психа-одиночку. Может получиться даже ещё хуже, чем в общем потоке, а может и круче в сто раз. Это важно - когда есть разные варианты, где-то среди них непременно болтается Великий Шанс.

Важно понимать вот что: нельзя двигаться в общем потоке там, где это удобно житейски, и быть вне его в каких-то других вопросах. Мы или в этой команде, или не в этой команде, вот и всё.

Многим кажется: "Уж я-то точно не в общем потоке!" - ну, например, если там, не знаю, дух.искания, творч.успехи, неофиц.брак, или ещё что-нибудь такое антиобщественное. Но фиг там, традиционный классический нонконформизм тоже часть общего потока. Пока мы думаем, какие мы тут героические асоциальные элементы, общий поток подхватывает нас в тот момент, когда мы - ну, к примеру, поддавшись его влиянию, с неприязнью смотрим на кого-нибудь толстого-неспортивного, или объявляем никчемностью не умеющего зарабатывать деньги - и потом уже всё, несёт.

Вот буквально всё, что навязывает нам социум, надо отслеживать и стараться избегать. Это трудно, потому что социум иногда навязывает как бы очень полезные вещи. Ну типа занятия спортом - телу и правда необходимо движение (всякому телу какой-то свой индивидуальный набор). Но пока спорт настолько в общем потоке, придётся как-то изворачиваться и хитрить. Например, скрывать, что мы им занимаемся, никогда не выдавать себя ни словом, ни намёком, не пропагандировать спорт, не отчитываться, не ждать похвал за "хорошее поведение" и даже молча про себя неспортивных не осуждать. Звучит довольно наивно, но вы попробуйте. Удивитесь, когда увидите, какая огромная разница между задекларированными занятиями и тайными, о которых никто не знает. Не сразу, конечно, но примерно через год будет понятно уже.
Тот же самый принцип во всём. Можно делать всё, что угодно, глупо отказываться от того, что нравится, только потому, что оно социальноодобряемо вот прямо сейчас. Но не пропагандируйте, не отчитывайтесь, не напрашивайтесь на похвалы, не осуждайте чужое поведение. Общий поток не страшен тому, кто легко и с удовольствием зарабатывает деньги, но подхватывает его в тот миг, когда он свысока смотрит на "нищебродов", или снисходительно поучает того, кто зарабатывает меньше, или в духе старого протестантизма втайне думает, что условный бог любит богатых, и т.п.

Для меня какое-то время назад (не так давно, на самом деле) стало чудовищным открытием, что я тоже в общем потоке. С потаённой неприязнью - даже не то чтобы именно неприязнью, даже не знаю, как обозначить этот выбраковывающий взгляд - смотрю на очень толстых людей. Я ни на кого не хочу так смотреть, а смотрю! Потому что выбраковывающий взгляд - ну как бы носится в воздухе, и я эти сигналы, оказывается, ловлю и им подчиняюсь. Вот это ужас был - такое про себя понять! Рассказываю не ради покаяния, конечно, а потому, что мне удалось изобрести отличное упражнение, может кому-нибудь пригодится, все люди разные, но среди них иногда встречаются похожие (по складу психики) на меня.

Так вот, упражнение. У меня было очень жёсткое, обязательное к исполнению условие (ну я прапорщик вообще): про каждого встреченного в городе толстого человека надо придумать возвышающую историю. О том, какой он на самом деле крутой в какой-нибудь области. В сто раз круче меня! Может, вообще падший ангел (потому и выглядит так - очень уж больно упал). Если возвышающая история не придумывается, надо останавливаться и придумывать. Просто нельзя, не придумав, дальше идти. Ну, стоять-то мне особо не пришлось: во-первых, я человек довольно рассеянный, мало кого вообще замечаю. А во-вторых, умею придумывать, мне это легко.

Если я начну описывать, какой навар мне был от этих сугубо внутренних экспериментов, никто небось не поверит. И даже я себе не поверю, скажу: хорош уже заливать. Тем не менее, был офигенный навар. Как будто гири от ног отвязали. Хотя прежде казалось, Читать далее...

XXXIII

Весною Торхалль нашел себе работников и заново отстроился на своей земле. На время самого высокого солнца привидение поутихло. Так настала и середина лета. Тут к Медвежачьему Заливу пришел корабль. На корабле находился человек по имени Торгаут, родом чужеземец, большого роста, а силой — с двоих мужей. Он был вольная птица и жил сам по себе. Он искал работу, потому что был беден.

Торхалль поехал к кораблю и, повстречав там Торгаута, спросил, не хочет ли тот у него работать. Торгаут сказал, что это можно и ему, мол, все равно, что делать.

— Только учти, — говорит Торхалль, — что слабосильному там делать нечего, потому что с некоторых пор там неладно. Я не собираюсь заманивать тебя в ловушку.

Торгаут отвечает:

— Ну, уж я-то не растеряюсь при виде какого-нибудь привиденьица. Я не из пугливых, и не откажусь от места из-за такого пустяка.

Они быстро сговорились, и Торгаут обязался смотреть зимою за овцами. Прошло лето. С первыми зимними днями Торгаут принялся пасти овец, и он всем полюбился. Глам беспрестанно к ним наведывался и ездил верхом на крыше. Но это только потешало Торгаута, и он говорил, что пусть, мол, этот мерзавец попробует подойти поближе, тогда, может, и испугаюсь. Торхалль просил его придержать язык:

— Уж лучше вам не меряться силами.

Торгаут сказал:

— У вас и впрямь ушла душа в пятки. А вот меня так скоро не испугаешь всей этой болтовней.

Так и шла зима до самого Рождества. В канун Рождества пастух пошел к стаду, а хозяйка сказала:

— Одного хочу, чтобы не вышло нынче, как в прошлый раз.

Он отвечает:

— Не бойся, хозяйка: зато будет о чем рассказать, если я не вернусь.

И он пошел к своему стаду. Было очень холодно, и сильно вьюжило. Торгаут приходил обыкновенно домой еще засветло, а тут он не вернулся в обычное время. Пришли, как всегда, люди из церкви. Всем показалось, что это сильно похоже на то, что уже было однажды. Торхалль хотел послать людей на поиски пастуха, но те отказались, говоря, что не полезут ночью прямо в лапы нечисти. Торхалль сам идти не решился, так ничего у них из поисков и не вышло.

В первый день Рождества люди поели и вышли искать пастуха. Они направились прямо к могиле Глама, решив, что пропажа пастуха — это, верное, его рук дело. Подойдя к могиле, они увидели, что стряслось, и. нашли пастуха: у него была свернута шея и каждая косточка переломана. Они снесли Торгаута в церковь, и он с тех пор никому не делал вреда. А у Глама снова стала прибывать сила. Сделался он теперь так могуч, что все бежали прочь с Торхаллева Двора. Остались только сам хозяин и хозяйка.

У них долгое время смотрел за коровами один и тот же пастух. Торхалль не хотел его отпускать, ценя за добрый нрав и усердие в работе. Он был уже очень пожилой и сам ни в какую не хотел уходить. К тому же он видел, что без присмотра пойдет прахом все хозяйское добро.

И вот, как-то уже к концу зимы, хозяйка пошла утром в хлев подоить, как обычно, коров. Было уже совсем светло, потому что до свету никто, кроме пастуха, выходить не решался. Он же выходил едва светало. Хозяйка услыхала в хлеву шум и ужасающее мычанье. Она с воплями бросилась домой, говоря, что там творится что-то неслыханное. Тогда пошел к коровам хозяин, и он увидел, что они бодают друг друга. Он подумал, что это неспроста, и вошел в хлев. Он увидел пастуха. Тот лежал навзничь, головою в одно стойло, ногами — в другое. Торхалль подошел и пощупал его. Он скоро увидел, что пастух мертв и у него переломан хребет. Он был сломан о каменную перегородку между стойлами.

Тут стало Торхаллю уже совсем невмоготу, и он уехал прочь со двора, забрав с собою все, что было возможно. А всю оставленную им скотину перебил Глам. После этого он стал ходить по всей долине, опустошая все дворы кверху от Междуречья. Остаток зимы Торхалль провел у друзей. Никому нельзя было заходить в ту долину с конем ли, с собакой ли — их тут же убивал Глам. А весною, во время высокого солнца, снова пошла на убыль его сила. Торхалль захотел вернуться на свою землю. Ему нелегко было сыскать себе людей, но все же он снова обосновался на Торхаллевом Дворе. А только лишь наступила осень, снова началось все по-старому, и Глам стал досаждать сильнее, особенно мучил он хозяйскую дочку, и в конце концов довел ее до смерти. Много испробовали разных средств, но все без толку. Людям казалось, что все идет к тому, что опустеет и вся Озерная Долина, если только не придет откуда-нибудь спасение.

https://chingizid.livejournal.com/2238977.html

XXXII

Торхаллем звали одного человека, жившего на Торхаллевом Дворе, в Тенистой Долине. Тенистая Долина находится в верхней части Озерной Долины. Торхалль был сыном Грима, сына Торхалля, сына Фридмунда, занявшего Тенистую Долину. У Торхалля была жена Гудрун. Сына их звали Гримом, а дочь — Турид. Оба уже встали на ноги. Торхалль был очень богат, особенно скотом: ни у кого не было столько скота, сколько у него. Он был хоть и не так уж знатен, но человек достойный.

В тех местах завелась какая-то нечисть, и ему никак не удавалось найти подходящего пастуха для овец. Он обращался за советом ко многим мудрым людям, но никто не мог дать ему дельного совета. Торхалль каждое лето ездил на тинг. У него были добрые кони. Как-то летом, на альтинге, Торхалль пошел в землянку законоговорителя Скафти, сына Тородда. Скафти был человек премудрый и, если его просили, давал добрые советы.

Вот что различало отца и сына: и Тородд был ясновидец, но некоторые называли его двоедушным, а Скафти высказывал каждому все, что, он думал, принесет ему пользу, если в точности последовать его совету. Оттого считали, что он лучше отца. Так вот, Торхалль пошел к Скафти в землянку. Тот хорошо встретил Торхалля, зная, что он богат скотом, и спросил, что нового. Торхалль сказал:

— Хочу я получить от вас добрый совет.

— Ну, не такой уж я хороший советчик, — сказал Скафти. — Но что у тебя произошло?

Торхалль ответил:

— Так уж вышло, что мне не везет с овчарами. Все какие-нибудь с ними напасти, а иные не дотягивают и до конца срока. Теперь никто не хочет наниматься ко мне, из тех, кто знает, что тут творится.

Скафти отвечает:

— Верно, там завелась какая-нибудь нежить, раз люди предпочитают пасти скот у других людей, только не у тебя. Но если уж ты пришел ко мне за советом, я дам тебе пастуха. Его зовут Глам, родом он из Швеции, из Сюльгсдаля, сюда же приехал прошлым летом. Он рослый и сильный, и люди не очень-то его любят.

Торхалль сказал, что это мало его беспокоит, лишь бы овец пас хорошо. Скафти сказал, что уж если Гламу не хватит для этого силы или храбрости, то от других и ждать нечего. Торхалль ушел. Это было в самом конце альтинга.

Торхалль недосчитался двух своих соловых лошадей и сам отправился их искать. Отсюда можно заключить, что он был не такой уж большой человек. Он миновал Санный Холм, прошел южнее Арманновой Горы. Тут он увидел, что из Леса Годи идет человек и везет на лошади хворост. Вскоре они поравнялись. Торхалль спросил человека, как его зовут, и он назвался Гламом. Человек этот был велик ростом и необычен с виду: глаза серые и большие, волосы серые, как волчья шерсть.

Торхалль малость опешил, когда его увидел, но он смекнул, что это тот самый и есть, на кого ему указывали.

— Какая работа тебе больше подходит? — спросил Торхалль. Глам сказал, что ему хорошо подходит пасти зимою овец.

— Пойдешь пасти моих овец? — сказал Торхалль. — Мне на тебя указывал Скафти.

— Тебе будет прок от моей работы, только если я буду все делать по-своему, потому что я бываю очень зол, когда что не по мне.

— Не вижу в том беды, — говорит Торхалль, — и я хочу, чтобы ты пошел ко мне.

— Ну ладно, — говорит Глам. — А что там у тебя такого особенно трудного?

— Там, кажется, завелась нечисть, — сказал Торхалль.

— Ну, нечисти я не побоюсь, — сказал Глам. — Не так скучно будет.

— Смелость тебе пригодится, — сказал Торхалль, — и самое лучшее, если ты не оплошаешь.

Затем они сговорились и условились, что Глам придет в первые зимние дни. Потом они разошлись, и Торхалль нашел своих лошадей на том самом месте, где он только что их искал. Торхалль поехал домой, и был благодарен Скафти за добрый совет.

Миновало лето, а о пастухе не было ни слуху ни духу. Но в назначенное время он пришел на Торхаллев Двор. Хозяин хорошо его принял, но остальным он совсем не понравился, в особенности хозяйке. Он начал пасти овец, и ему это ничего не стоило. Голос у него был зычный и грубый, и, едва он начинал кричать, скот сбивался в кучу.

При Торхаллевом Дворе была церковь. Глам не хотел туда ходить, он не молился, и не верил в Бога, и нраву был сварливого и злобного. Всем он был ненавистен.

Так и шло до самого кануна Рождества. В то утро Глам встал рано и крикнул, чтобы ему подали есть. Хозяйка отвечает:

— Не по-христиански это — есть сегодня, ведь завтра первый день Рождества. А сегодня все обязаны поститься.

Он отвечает:

— Много у вас суеверий, в которых я не вижу толка. Не нахожу, чтобы теперь людям жилось лучше, чем когда они их не придерживались. По мне, старый обычай был лучше, когда люди назывались язычниками. И мне нужна еда, а не все эти выдумки.

Хозяйка сказала:

— Я Читать далее...

XXXI

Барди, сын Гудмунда, расставшись с Греттиром, поехал с братьями домой, на Асбьёрнов Мыс. Они были сыновьями Гудмунда, сына Сёльмунда. Матерью Сёльмунда была Торлауг, дочь Сэмунда с Гебридских Островов, побратима Ингимунда Старого. Барди был очень знатный человек.

Вскоре он поехал к Торарину Мудрому, своему приемному отцу. Тот хорошо встретил Барди и осведомился, какою он заручился помощью, потому что они уже обсуждали поездку Барди. Барди отвечает, что он берет с собою человека, который один двоих будет стоить. Торарин помолчал и сказал:

— Это, верно, Греттир, сын Асмунда.

— Мудрый правду без подсказки скажет, — сказал Барди. — Это он самый, отец.

Торарин отвечает:

— Это правда, что Греттир далеко превосходит всех, кто ныне живет в Исландии. И пока он на ногах, не так-то просто одолеть его оружием. Но он стал очень заносчив, и меня берет сомнение в его удачливости. А тебе нельзя брать с собой в поездку людей неудачливых. Довольно у вас будет хлопот и без него. Я считаю, что он не должен ехать.

— Не ожидал я, отец, — сказал Барди, — что ты будешь противиться тому, чтобы я брал храбрейшего человека при всем том, что нам предстоит. Нельзя всего предусмотреть, когда терпишь такую нужду в помощи, как я сейчас.

— Поэтому тебе лучше положиться на мою предусмотрительность, — сказал Торарин.

Пришлось сделать так, как хотел Торарин, и за Греттиром не послали. А Барди поехал на юг, к Городищенскому Фьорду, и там произошла Битва на Пустоши.

Греттир был на хуторе Скала, когда ему стало известно, что Барди уехал на юг. Он очень рассердился, что ему не дали об этом знать, и сказал, что на этом у них с Барди дело не кончится. Ему донесли, когда можно ждать их возвращения с юга, и он поехал к хутору Утес Торей, собираясь подстеречь там Барди и его людей, когда они будут проезжать мимо. Он отъехал от хутора к откосу и стал дожидаться.

В тот же день Барди и его люди ехали с юга, с Двухдневного Взгорья, возвращаясь с Битвы на Пустоши. Их было шестеро, и все были сильно изранены. И когда они поехали на хутор, Барди сказал:

— Там, на откосе, человек, рослый и при оружии. Кто это, по-вашему?

Они сказали, что не знают. Барди сказал:

— Сдается мне, что это Греттир, сын Асмунда. А если так, то он, верно, хочет с нами встретиться. Стало быть, ему не понравилось, что он не поехал с нами. Но, по-моему, нам совсем сейчас некстати, если он будет сводить с нами счеты. Я, пожалуй, пошлю за подмогой на Утес Торей, дабы избежать нападения.

Они говорят, что это самое лучшее. Так и сделали. Барди поехал своим путем. Греттир увидел их и тут же к ним направился. И повстречавшись, они здороваются. Греттир спросил, что нового, а Барди говорит безо всякой опаски, все как было дело. Греттир спросил, что за люди с ним ездили. Барди сказал, что это его братья и зять — Эйольв.

— Ну что ж, ты избавил себя от упреков, — сказал Греттир. — А теперь нам предстоит проверить, кто из вас чего стоит.

Барди сказал:

— У меня есть дела и поважнее, чем сражаться с тобою безо всякого повода. И, думаю, что я вправе избавить себя от этого.

Греттир отвечает:

— Трусишь ты, Барди, вот что, если не смеешь со мной сразиться.

— Зови это, как хочешь, — говорит Барди, — но хотел бы я, чтобы ты показал свое самоуправство где-нибудь в другом месте, а не со мною. С тебя станется: далеко ты зашел в своей наглости.

Греттиру совсем не поправилось его пророчество, и он прикидывает, не напасть ли ему на кого-нибудь из них. Но ему кажется, что это было бы неосторожно, раз их шестеро, а он один. А тут как раз подоспели на помощь Барди люди с Утеса Торей. Греттир стал от них отдаляться и направился к своему коню, а Барди и его сотоварищи поехали своей дорогой, и они не сказали друг другу на прощанье ничего хорошего. Больше между Барди и Греттиром не было ничего такого, о чем бы рассказывалось.

Греттир сам говорил, что он бы не побоялся сразиться с кем угодно, хоть с троими зараз, и что он не побежал бы без боя и от четверых, но с большим числом врагов он стал бы сражаться, разве что защищая свою жизнь, как говорится в этой висе:

Знай, испытатель секиры,
В бранной игре валькирий
Отроду Греттир не прятался
От троих неприятелей.
Но очертя голову
Не полезу под лезвия
Пятерых противников,
Если нужда не заставит.

Расставшись с Барди, Греттир поехал к себе в Скалу. Греттира очень удручало, что ему было негде испытать свою силу, и он все искал, не найдется ли для него достойное поприще.

https://chingizid.livejournal.com/2238603.html

XXX

Торбьёрном звали человека, жившего на Тороддовом Дворе у Хрутова Фьорда. Он был сыном Арнора Волосатый Нос, сына Тородда, который занял Хрутов Фьорд по тому берегу до места, что напротив Бугра. Торбьёрн был силен, как никто. Его прозвали Бычья Сила. Брата его звали Тородд, по прозванию Обрывок Драпы. Матерью их была Герд, дочь Бёдвара с Бёдваровых Холмов. Торбьёрн был большой рубака и держал у себя много народа. Про него говорили, что у него никто не хочет работать, так как он почти никому не платит. Его не считали покладистым человеком.

Был у него родич по имени Торбьёрн, по прозванию Путешественник. Он был мореходом, и тезки были товарищами в торговом деле. Торбьёрн Путешественник постоянно жил на Тороддовом Дворе, и находили, что он не меняет к лучшему Торбьёрнова нрава. Он был зол на язык и любил насмехаться над людьми.

Жил человек по имени Торир, сын Торкеля со Столовой Косы. Торир сперва жил на Каменниках, у Хрутова Фьорда. Его дочерью была Хельга, на которой женился Хельги Надувала, Но после битвы на Красивом Склоне Торир перебрался на юг, в Соколиную Долину, и стал жить в Ущелье, землю же на Каменниках продал Торхаллю из Виноградной Страны, сыну Гамли. У того был сын Гамли, женившийся на Раннвейг, дочери Асмунда Седоволосого, сестре Греттира. В то время они жили на Каменниках, в добром согласии. У Торира из Ущелья было двое сыновей. Одного звали Гуннар, другого — Торгейр. Оба подавали большие надежды, и отец к тому времени уже передал им хозяйство. Жили они, однако, все больше у Торбьёрна Бычья Сила и набрались там нахальства.

В то лето, о котором идет речь, Кормак и Торгильс и родич их Нарви поехали по своим делам на юг, в Долину Северной Реки. Одд Нищий Скальд тоже поехал с ними. Он уже оправился от увечья, которое получил во время боя коней. И пока они находились к югу от пустоши, Греттир выехал со Скалы, и с ним двое работников Атли. У Чуланной Горы они переправились через реку и оттуда держали путь через гряду к Хрутову Фьорду и под вечер добрались до Каменников. Там они пробыли три ночи. Раннвейг и Гамли радушно приняли Греттира и предложили ему еще погостить, но он хотел ехать домой. Тут Греттир и узнал, что Кормак со своими возвращается с юга и ночевал в Междуречье. Греттир живо собрался из Каменников. Гамли просил его быть осторожным и предложил в помощь людей. У Гамли был брат Грим, удалец, каких мало. Он отправился с Греттиром, и с ним еще один человек. Всего их было пятеро. Ехали они так до Гребня Хрутова Фьорда, западнее Чуланной Горы. Там лежит большой камень, что зовется Греттиров Подым. Он большую часть дня занимался тем, что подымал этот камень и коротал так время, пока не показался Кормак со своими людьми. Греттир направился им навстречу, и те и другие соскочили с коней. Греттир сказал, что свободным людям приличнее будет испытать силу оружия, а не драться палками, подобно бродягам. Кормак призвал своих держаться мужественно и показать, чего они стоят. Затем они бросились друг на друга и стали биться. Греттир был впереди своих людей и просил их смотреть, чтобы на него не напали со спины. Так они некоторое время сражались, и с обеих сторон уже были раненые.

Торбьёрн Бычья Сила ездил в тот день через гряду к Чуланной Горе, и на возвратном пути увидел это сражение. С ним в то время были Торбьёрн Путешественник и Гуннар с Торгейром, сыновья Торира, и Тородд Обрывок Драпы. Когда они подъехали, Торбьёрн велел своим людям разнять сражающихся. Но те были в таком исступлении, что с ними ничего нельзя было поделать. Греттир расчищал себе дорогу мечом. Оказались у него на пути сыновья Торира, но оба упали, так он их оттолкнул. Они пришли в ярость, и Гуннар даже зарубил работника Атли. Торбьёрн увидал это и просит их разойтись, говоря, что станет на сторону тех, кто захочет внять его словам. К тому времени пали двое работников Кормака. Тут Греттир видит, что мало будет хорошего, если Торбьёрн примкнет к его противникам. И он прекращает сражение. Все они были ранены, те, кто участвовал в сражении. Греттир очень досадовал на то, что им пришлось разойтись. Поехали они по домам, не заключив никакой мировой.

Торбьёрн Путешественник очень потешался над этим случаем. С того и начались нелады между людьми из Скалы и Торбьёрном Бычья Сила, а там дошло и до настоящей вражды, как это вышло потом наружу. Атли не предложили никакой виры за работника, но он не подал виду, что знает об этом. Греттир оставался в Скале до самого двойного месяца. Не рассказывается, что у них с Кормаком были еще встречи.

https://chingizid.livejournal.com/2238430.html

XXIX

Летом устроили большой бой коней в Долгой Пойме под хутором Дымы. Пришло туда много народу. У Атли из Скалы был добрый конь буланой масти, потомок Черноспинки: отец с сыном знали толк в лошадях. У братьев Кормака и Торгильса с Каменника был гнедой конь, надежный в боях. Они должны были стравливать своего коня с конем Атли со Скалы. Там было много и других добрых коней. В тот день коня братьев должен был выводить Одд Нищий Скальд, родич Кормака. Одд сделался большим силачом и хвастуном, он был заносчив и нахален. Греттир спросил у своего брата Атли, кто будет выводить их коня.

— Я еще сам не знаю как следует, — сказал тот.

— Хочешь, я возьму это на себя? — сказал Греттир.

— Только вооружись терпением, родич, — сказал Атли. — Тут придется иметь дело с заносчивыми людьми.

— Они сами и поплатятся за свою заносчивость, если не будут ее сдерживать, — сказал Греттир.

Вот вывели лошадей, а остальные кони стояли в стороне по берегу реки, и были все на одной привязи. Под берегом был глубокий омут. Лошади кусались как нельзя лучше — любо-дорого было посмотреть. Одд, войдя в раж, горячил своего коня, а Греттир отступал, одною рукой держа своего коня за хвост, а другою сжимая шест, которым он подгонял коня. Одд стоял впереди своего коня, и нельзя было поручиться, что он не отпихивал шестом коня Атли. Греттир не подавал виду, что он замечает это. Кони подошли к самой реке. Тут Одд вдруг колет Греттира шестом. Тот успел повернуться боком, и ему попало только по лопатке. Удар был так силен, что лопатка сразу вся вздулась, но Греттиру это было нипочем. В этот миг кони стали на дыбы. Греттир проскочил под брюхом у своего коня и пихнул Одда шестом в бок с такою силой, что сломал ему три ребра, и Одд полетел в омут, а с ним и конь его и все те лошади, что были на привязи. За ним тут же бросились и вытащили его из воды. Поднялся страшный крик. Кормак и его люди схватились за оружие, люди со Скалы — тоже. Люди с Хрутова Фьорда и с Озерного Мыса, увидев это, вмешались и разняли их. Они поехали по домам, осыпая друг друга угрозами. Все же некоторое время было спокойно. Атли мало говорил об этом, а Греттир не унимался и говорил, что, если это будет зависеть от него, они еще встретятся.

https://chingizid.livejournal.com/2238077.html

XXVIII

Греттир, сын Асмунда, приплыл в то лето в Исландию к Мысовому Фьорду. Он был тогда так знаменит своей силой, что, считали, второго такого нет среди молодежи. Он сразу поехал домой, в Скалу, и Асмунд принял его как должно. Хозяйством у них заправлял тогда Атли. Братья хорошо сошлись друг с другом. Греттир тогда так возгордился, что считал — все ему по плечу.

К тому времени совсем возмужали те, кто подростками играл с Греттиром на Озере Среднего Фьорда, перед тем как ему уехать. Одним из них был Аудун, живший тогда на Аудуновом Дворе в Ивовой Долине. Он был сыном Асгейра, сына Аудуна, сына Асгейра Буйная Голова. Аудун был хороший хозяин и человек справедливый. Он был сильнее всех там, на севере, и слыл притом за самого покладистого.

И вот Греттиру припомнилось, что Аудун будто бы дурно обошелся с ним на играх в мяч, как уже рассказывалось, и он вздумал доказать, кто из них стал с тех пор сильнее. С этим на уме Греттир отправляется на Аудунов Двор. Дело было в начале сенокоса. Греттир нарядился во все лучшее и поехал в крашеном седле искусной работы, которое подарил ему Торфинн. У него был добрый конь и оружие все самое лучшее. Греттир рано утром приехал на Аудунов Двор и постучался. Мало кто был дома. Греттир спросил, дома ли Аудун. Ему ответили, что он поехал на летовье за скопом. Греттир снял с коня уздечку. Луг у дома был еще не выкошен, и конь пошел на самую густую траву. А Греттир пошел в покои, лег на лавку и заснул.

Немного погодя возвратился домой Аудун. Он видел на лугу коня под крашеным седлом. Аудун вез на двух конях разный скоп и скир41 на третьем. Скир был в двух кожаных мешках с завязками сверху: их называли скирными мехами. Аудун снял их с коней и взял в охапку. Ему было ничего не видно за мешками. Греттир выставил с лавки ноги, Аудун и растянулся. Скирный мех оказался под ним и завязка соскочила. Аудун живо встал и спросил, чьи это проказы. Греттир назвался. Аудун сказал:

— Это дурость с твоей стороны. По какому делу ты приехал?

— Хочу побороться с тобою, — сказал Греттир.

— Сперва мне надо позаботиться о моих припасах, — сказал Аудун.

— Ну что ж, — сказал Греттир, — если тебе некому это поручить.

Тогда Аудун нагнулся, схватил скирный мех и швырнул его прямо в руки Греттиру и крикнул, пусть он примет сперва, что ему послано. Греттир был с ног до головы в скире. Ему это показалось более унизительным, чем если бы Аудун нанес ему большую рану. После этого они схватились и стали бороться изо всех сил. Греттир рьяно нападает на Аудуна, а тот уворачивается. Видит он, что Греттир-то превзошел его в силе. Все, что попадается у них на пути, так и летит, и они перебегают из конца в конец покоев. Оба бьются нещадно, но все же Греттир пересилил, и Аудун в конце концов упал. Он сорвал все оружие с Греттира. Они борются жестоко, и стоит у них страшный шум.

Тут раздается у двора громкий топот, и Греттир слышит, как кто-то подъезжает к дому и, соскочив с коня, поспешно заходит в покои. Он видит: вошел человек, видный собою, в красной рубахе, а на голове шлем. Он направился в покои, услышав возню, что они затеяли. Он спросил, что тут происходит. Греттир назвал себя:

— А кто об этом спрашивает?

— Меня зовут Барди, — сказал вошедший.

— Ты что, Барди, сын Гудмунда с Асбьёрнова Мыса?

— Он самый, — сказал Барди. — А что ты здесь делаешь?

Греттир отвечает:

— Мы с Аудуном боремся здесь для забавы.

— Что-то не похоже у вас на забаву, — говорит Барди. — И потом, вы боретесь не на равных: ты человек самоуправный и самонадеянный, а он и добрый, и ровный. Отпусти-ка его немедля.

Греттир отвечает:

— Много есть охотников совать нос в чужие дела. Ты бы лучше думал о том, как отомстить за своего брата Халля, а не вмешивался в наши дела с Аудуном.

— Про это я часто слышу, — говорит Барди, — но не знаю, буду ли мстить. Как бы там ни было, оставь Аудуна в покое: он человек мирный.

Греттир уступил Барди, но был этим недоволен. Барди спросил:

— Что между вами вышло?

Греттир сказал вису:

Как бы за пыл излишний
К тебе не пришла расплата:
Долго ли Аудуну горло
Другу до хруста стиснуть?
Так он сделал, о стражник
Жара прибоя, со мною:
Глотку — тому уж годы —
Сдавил лососю долины.

Барди сказал:

— Это отчасти тебя оправдывает, раз ты должен был мстить за себя. Теперь я помирю вас, и хочу, чтобы на этом вы разошлись и делу конец.

На том они и порешили, потому что Аудун и Греттир были родственниками, но Греттира разбирала злость на Барди и его братьев. Они поехали вместе, и Греттир сказал по дороге:

— Слышал я, что ты собираешься летом на юг, к Городищенскому Фьорду. Хочу предложить тебе, Барди, чтобы ты Читать далее...

XXVII

На Холмах Дымов жил тогда Торгильс. Он был сыном Ари, сына Мара, сына Атли Рыжего, сына Ульва Косого, который занял Мыс Дымов. Матерью Торгильса, сына Ари, была Торгерд, дочь Альва из Долин. Другой дочерью Альва была Торельв, мать Торгейра, сына Хавара. Такое родство было Торгейру большой поддержкой, потому что Торгильс был одним из самых могущественных людей в четверти Западных Фьордов. Он отличался такою щедростью, что был готов кормить-поить любого свободного человека столько, сколько тот пожелает. Поэтому на Холмах Дымов всегда было людно. Хозяйство у Торгильса было поставлено на широкую ногу. Он был человек благожелательный и мудрый. Торгейр зимою жил у Торгильса, а на лето отправлялся к Берегам.

Убив Торгильса, сына Мака, Торгейр поехал на Холмы Дымов и рассказал Торгильсу, что случилось. Торгильс сказал, что стол и дом для него всегда найдутся.

— Но думаю, — сказал он, — что они будут нелегкими противниками в этой тяжбе, а у меня нет охоты идти на лишние неприятности. Я сейчас пошлю человека к Торстейну и предложу ему виру за убийство Торгильса. Но если он не согласится на мировую, я не буду лезть на рожон в этой тяжбе.

Торгейр сказал, что он целиком на него полагается. Осенью Торгильс послал человека к Торстейну, сыну Кугги, предложить ему мировую. Но тот наотрез отказался брать деньги за убийство Торгильса. Что же до остальных убийств, тут он сказал, что поступит по совету мудрых людей. Когда это стало известно Торгильсу, он зовет к себе Торгейра и спрашивает, как теперь ему лучше помочь. Торгейр сказал, что если его объявят вне закона, он бы лучше всего уехал. Торгильс сказал, что надо попытаться это устроить.

На берегу Северной Реки в Городищенском Фьорде стоял корабль. На этот корабль Торгильс и устроил тайком побратимов. Так прошла зима. Торгильсу стало известно, что Торстейн со своими собрал на альтинг много народу и что теперь они в Покосных Лесах. Он отложил выезд так, чтобы Торстейн со своими уже успел проехать на юг к тому времени, как он поедет с запада. Так все и вышло, Торгильс поехал на юг и с ним Торгейр. В этой поездке Торгейр убил Торви Палку в Маровом Болоте. Убил он и Скува с Бьярни в Собачьей Долине. Так говорит Тормод в Драпе Торгейра:

Сына Мака сурово
Герой наказал за гордость,
Градом сыпались стрелы,
Вороны к трупам слетались.
Скува и Бьярни — обоих
Кормчий ладьи вскоре
Смерти предал. Стремился
К бою Видур секиры.

Торгильс там же в долине уплатил виру за убийство Скува с Бьярни, и пришлось ему задержаться дольше, чем он предполагал. Торгейр поехал на корабль, а Торгильс на тинг и поспел туда не раньше, чем начался суд.

Асмунд Седоволосый вызвал противников защищаться по делу об убийстве Торгильса, сына Мака, а Торстейн, сын Кугги, стоял рядом во всеоружии, со всеми своими людьми. Торгильс вышел перед судьями и предложил виру за убийство при условии, что Торгейра не объявят вне закона. Он попытался выставить и такой довод: не всем ли, мол, принадлежит добыча с Общинных Земель. Спросили у законоговорителя, не законное ли это основание для защиты. Законоговорителем был тогда Скафти, и он взял сторону Асмунда, своего родича, сказав, что оно было бы законным, будь они ровня друг другу, но бонды имеют преимущество перед теми, кто не живет своим домом. Асмунд сказал, что Торгильс предлагал названым братьям, когда они пришли туда, разделить поровну неразделанную часть кита. Их защиту отклонили. Тогда выступили Торстейн и его родичи. Они настаивали на том, чтобы Торгейра не иначе как объявили вне закона. Торгильс увидел, что ему остается одно из двух: либо действовать силой, — но неизвестно еще, что из этого выйдет, — либо уступить им. И при том, что Торгейр был уже на корабле, Торгильс не стал особенно упорствовать. Торгейра объявили вне закона, а за Тормода внесли виру и его не осудили. Эта тяжба прибавила славы Асмунду и Торстейну.

Люди разъехались с тинга. Иные поговаривали, что Торгильс не очень утруждал себя в этой тяжбе, но тот не обращал на это внимания, не мешая им говорить что угодно. Когда Торгейр узнал о своем осуждении, он сказал так:

— Хотел бы я расквитаться с теми, кто объявил меня вне закона. Уж у меня бы они так не ушли.

Был человек по имени Гаут, по прозванию сын Надувалы. Он был родич Торгильса, сына Мака. Гаут сел на тот самый корабль, на котором должен был плыть Торгейр. Он ссорился с Торгейром и не скрывал своей неприязни. Когда это заметили торговые люди, им показалось совсем некстати, что они плывут на одном корабле. Торгейр сказал, что ему плевать, если Гаут и хмурится. Но все-таки почли за лучшее, чтобы Гаут сошел с корабля. Он отправился на север Исландии. На этот раз все у них с Торгейром обошлось, но с того случая и началась между ними рознь, которая потом вышла наружу.

Читать далее...

...я даже не знаю, кого именно не пускайте. А никого!









































(Я тоже не знаю, как это получилось, и как вообще такое возможно. А никак!)

https://chingizid.livejournal.com/2237206.html

XXVI

Жил человек по имени Торстейн. Он был сыном Торкеля Кугги, сына Торда Ревуна, сына Олава Фейлана, сына Торстейна Рыжего, сына Ауд Многомудрой. Матерью Торстейна, сына Кугги, была Турид, дочь Асгейра Буйная Голова. Асгейр был дядей по отцу Асмунду Седоволосому. Торстейн, сын Кугги, вел тяжбу об убийстве Торгильса, сына Мака, наравне с Асмундом Седоволосым.

Асмунд послал за Торстейном, чтобы тот к нему приехал. Торстейн был человек очень воинственный и заносчивый. Он сейчас же отправился к своему родичу Асмунду, и они обсудили эту тяжбу. Торстейн был очень настойчив и говорил, что о вире тут не может быть и речи. Он сказал, что у них пока хватает родичей, чтобы кончить дело либо объявлением вне закона, либо кровной местью. Асмунд сказал, что он во всем его поддержит, что бы тот ни предпринял. Они поехали на север к своему родичу Торкелю и просили у него поддержки. Тот сразу согласился.

Они приготовились к тяжбе против Торгейра и Тормода, и Торстейн поехал к себе домой. Он жил тогда на хуторе Покосные Леса в Лощинной Округе. А Скегги жил на хуторе Лощина. Он тоже поддерживал Торстейна в этой тяжбе. Скегги был сын Торарина Жеребячий Лоб, сына Торда Ревуна. Матерью Скегги была Фридгерд, дочь Торда с Мыса. Они собрали на альтинге много своего народу и вели тяжбу с большим напором. Асмунд и Торвальд поехали с севера числом шестьдесят человек и много ночей провели в Покосных Лесах.

https://chingizid.livejournal.com/2237175.html

XXV

Пока Греттир был в Норвегии, Асмунд Седоволосый по-прежнему жил в Скале и слыл очень уважаемым бондом на Среднем Фьорде. За то время, что Греттира не было в Исландии, умер Торкель Разгребала. Торвальд, сын Асгейра, жил тогда на хуторе Гора, в Озерной Долине, и сделался большим человеком. Он был отцом Даллы, на которой женился Ислейв, ставший потом епископом в Скалахольте. Торвальд был большой поддержкой Асмунду в судебных делах, да и во многих других.

У Асмунда в доме вырос человек по имени Торгильс. Он звался Торгильс, сын Мака. Он был в близком родстве с Асмундом. Торгильс был очень силен и нажил с помощью Асмунда большое богатство. Асмунд купил Торгильсу землю у Слиянья Ручьев, где тот и жил. Торгильс был предприимчивый хозяин и каждый год отправлялся на Берега за китами и другой добычей. Торгильс был большой храбрец: он ездил до Восточных Общинных Земель. В то время в самой силе были названые братья, Торгейр, сын Хавара, и Тормод Скальд Чернобровой. У них был корабль, и они промышляли здесь и там, не останавливаясь и перед насилием.

Случилось как-то летом, что Торгильс, сын Мака, нашел на Общинной Земле кита и принялся с товарищами его разделывать. Узнав об этом, названые братья тотчас туда направились. Сперва было похоже, что они договорятся. Торгильс предложил поделить неразделанную часть пополам, но те хотели либо взять себе всю неразделанную часть, либо делить пополам всего кита — и то, что разделано, и то, что не разделано. Но Торгильс ни в какую не уступал того, что уже было разделано. Дошло у них до угроз, а там схватились они и за оружие и стали сражаться. Торгейр и Торгильс долго бились один на один, и оба наступали очень рьяно. Был их бой жестоким и долгим, но в конце концов Торгильс пал от руки Торгейра мертвый.

А Тормод и остальные товарищи Торгильса бились в другом месте. Тормод победил в этой стычке, убив троих товарищей Торгильса. Люди Торгильса, когда того убили, повернули назад, в Средний Фьорд, а тело его взяли с собою. Его смерть была для всех большой потерей. Названые братья забрали себе всего кита. Эту стычку упоминает Тормод в погребальной драпе, которую он сложил в честь Торгейра.

Асмунд Седоволосый узнал о гибели Торгильса, своего родича. На нем лежала обязанность начинать тяжбу об убийстве Торгильса.

Он поехал к тому месту, назвал очевидцев ран и передал дело на альтинг, как полагалось по закону в тех случаях, если убийство происходило в другой четверти. Так прошло некоторое время.

https://chingizid.livejournal.com/2236734.html

XXIV

Гуннар был в городе и только и ждал случая напасть на Греттира.

Случилось однажды, что Греттир сидел в одном доме и пил там, потому что он не хотел попадаться Гуннару на глаза. И вдруг, когда он никак не ждал, на дверь кто-то так нажал, что она проломилась, и в дом вбежали четверо вооруженных мужей. Это был Гуннар и его люди. Они напали на Греттира. Он же схватил свое оружие, висевшее у него над головой, отступил в угол и стал защищаться. Он держал перед собой щит и рубил мечом. Не пришлось им быстро одолеть Греттира. Он так ударил одного из людей Гуннара, что другого удара и не понадобилось. Стал Греттир пробивать себе мечом дорогу, а те отступили к выходу. Тут пал и второй из Гуннаровых людей. Гуннар и последний его сообщник хотели было бежать. Добрался этот сообщник Гуннара до двери, но споткнулся о порог, растянулся и никак не встанет. Гуннар же, держа перед собою щит, попятился от Греттира. Но тот рьяно нападал и вскочил на поперечную лавку у двери. Гуннаровы руки еще оставались в дверях, вместе со щитом. Тут Греттир обрушил меч между Гуннаром и его щитом и отрубил ему обе руки по запястья. Тот упал навзничь, головою на улицу и Греттир зарубил его насмерть. Встал, наконец, и сообщник Гуннара. Он сразу же побежал к ярлу и рассказал ему, что случилось. Услышав его рассказ, Свейн ярл пришел в ярость и немедля созвал в городе тинг. Но Торфинн и Торстейн Дромунд, узнав об этом, созвали всех своих шурьев и свояков, и друзей и пошли всем скопом на тинг. Ярл был вне себя от гнева и не желал никого и ничего слушать.

Торфинн первым предстал перед ярлом и сказал:

— Я затем пришел сюда, чтобы предложить вам почетную виру за убийство, совершенное Греттиром. Вам одному вершить суд и решать, будет ли он помилован.

Ярл отвечает в великом гневе:

— Как не надоест тебе просить помилования для Греттира! Только боюсь, что тебе не на что рассчитывать. Он убил уже троих братьев, одного за другим. Они были такие молодцы, что не пожелали продавать один другого. Так что напрасно ты, Торфинн, просишь за Греттира: я не допущу у себя в стране такого произвола, чтобы брать виру за подобные злодейства.

Тут выступил вперед Берси, сын Скальд-Торвы, и просил ярла согласиться на мировую.

— Не пожалею на это, — сказал он, — своего добра, ибо Греттир человек родовитый и добрый мой друг. Смекните сами, государь: ведь лучше помиловать человека, получив за это благодарность многих и самому назначив выкуп, чем отвергнуть почетное предложение, да еще и не зная, заполучите ли вы этого человека.

Ярл отвечает:

— Тебе не откажешь в смелости, Берси: ты всегда ведешь себя благородно. Все же я не собираюсь попирать законы страны и миловать преступников.

Тут выступил вперед Торстейн Дромунд и, приветствовав ярла, предложил внести виру за Греттира, и говорил с большим красноречием. Ярл спросил, что побуждает его предлагать виру за этого человека. Торстейн сказал, что они с Греттиром братья. Ярл сказал, что он не знал этого:

— Но у тебя есть мужество, раз ты желаешь ему помочь. Поскольку, однако, мы уже решили не брать виры за это убийство, для нас немногого стоят все ваши просьбы. Мы лишим Греттира жизни, как только сможем и чего бы это ни стоило.

Ярл вскочил и не желал больше слушать о мировой. Торфинн и остальные пошли на двор к Торстейну и приготовились к сопротивлению. Увидев это, ярл приказал своей дружине вооружиться, и они выступили против Торфинна. А те, не дожидаясь прихода войска, расставили людей оборонять ворота. Впереди стояли Торфинн, Торстейн и Греттир, и еще Берси. С каждым было много мужей.

Ярл велел им выдать Греттира и не навлекать на себя беды. Они же повторили свои прежние условия. Ярл не желал и слушать об этом. Торфинн и Торстейн сказали, что ярлу дорого обойдется жизнь Греттира:

— Потому что у всех у нас будет одна судьба. И люди потом скажут, что ты дорогой ценой заплатил за жизнь одного человека, раз мы все тут поляжем.

Ярл сказал, что он никого не пощадит. Совсем уже шло к битве. Но тут стали подходить к ярлу многие благожелатели и упрашивали его не доводить дела до великой беды. Они говорили, что ярл понесет большие потери, прежде чем те будут убиты. Ярл нашел, что это добрый совет. Он уже и сам остыл к тому времени. Стали тогда договариваться о мировой. Торфинн и Торстейн очень к ней стремились при условии, что Греттир получит помилование. Ярл сказал:

— Следует вам знать, что я хоть и иду на большие уступки в том, что касается этого убийства, но не считаю это примирением. У меня, однако, нет охоты сражаться против своих людей, хоть я и вижу, что они мало считаются со мной в этом деле.

Тогда Торфинн сказал:

— Тебе оказывается большая честь, государь, тем, что ты один будешь назначать виру.

Тогда ярл сказал, что, Читать далее...

С этим куском черепицы, подарком Будды, такая смешная вышла история. У меня с собой была тряпичная сумка, черепица отлично туда поместилась, и мы весь вечер гуляли вместе; друг Рената, попробовав её поднять, сказала: "ничего себе тяжесть какая", а мне было легко с ней таскаться, казалось, там - ну, максимум, полтора кило. И только в самый последний момент, уже дома, ручки тряпичной сумки больно врезались мне в плечо. Вес черепицы оказался раза в три, а то и в четыре больше. Оказывается, всё это время мне помогали нести подарок, и это наверное самое трогательное из случавшихся со мной чудес.

Сравниться с этим чудом может только тот факт, что когда я падаю, меня придерживают за шкирку. То есть, падать падаю, но не расшибаюсь никогда. Как совсем маленький ребёнок, весом - ну, может быть десять кило. Со стороны, говорят, выглядит, что я падаю как котик. И тут у меня тоже глаза буквально на мокром месте - людям же не положено такой опеки, спасибо, но как же так?!

/Это я не хвастаюсь, а свидетельствую: так бывает. Ну просто лично мне гораздо круче жить в мире, где так бывает, не обязательно чтобы лично со мной./

Ну и чтобы два раза не вставать. Кто не смотрит мой инстаграмчик, кукусиньки всё равно не избежит:

https://instagram.com/p/B3sjvKqH--u

https://chingizid.livejournal.com/2236316.html

XXIII

Случилось однажды, что Греттир и Арнбьёрн вышли на улицу погулять. И когда они проходили мимо каких-то ворот, выскочил оттуда человек с занесенной секирой и, размахнувшись обеими руками, ударил Греттира. Тот не ждал этого и отскочил слишком поздно. Арнбьёрн же увидел человека, схватил Греттира и пихнул что есть силы, так что Греттир упал на колени. Секира ударила его по лопатке и скользнула под мышкой. Это была большая рана. Греттир живо вскочил и выхватил меч. Он увидел, что это Хьярранди. Секира прочно засела в земле, и Хьярранди не сразу ее вытащил. Тут Греттир ударил Хьярранди и попал по руке, у самого плеча, и отрубил ему руку. Тут подбежали люди Хьярранди, числом пятеро. Завязалась между ними схватка, да скоро и кончилась: Греттир с Арнбьёрном убили пятерых36, что были с Хьярранди, а один убежал и тут же явился к ярлу и рассказал ему, что случилось. Ярл, узнав об этом, очень разгневался и созвал на другой день тинг. Пришли они с Торфинном на тинг. Греттир не отпирался, но сказал, что он должен был защищать свою жизнь.

— И на мне осталась метина, — сказал Греттир. — Не уйти бы мне от смерти, когда бы меня не спас Арнбьёрн.

Ярл сказал, что жаль его не убили:

— Ты многим принесешь смерть, если останешься жив.

Тут пришел к ярлу Берси, сын Скальд-Торвы, сотоварищ и друг Греттира. Предстали они с Торфинном перед ярлом и стали просить его пощадить жизнь Греттиру и предлагали, пусть ярл один рассудит это дело, только бы он не лишал Греттира жизни и нрава остаться в стране. Ярл сперва не хотел идти ни на какие соглашения, но все же уступил их просьбам. До весны он обещал не трогать Греттира, но мириться в отсутствие Гуннара, брата Бьёрна и Хьярранди, отказался. Гуннар владел двором в Тунсберге.

Весною ярл велел Греттиру и Торфинну ехать на восток, в Тунсберг, потому что он и сам думал быть там в то время, когда туда приходило больше всего кораблей. Отправились они на восток, и, когда туда прибыли, ярл был уже в городе. Греттир разыскал там Торстейна Дромунда, своего брата. Тот был очень ему рад и пригласил к себе. У Торстейна был двор в городе. Греттир рассказал Торстейну о своем деле. Тот целиком встал на его сторону и предостерегал его против Гуннара. Так прошла весна.

https://chingizid.livejournal.com/2236056.html

https://chingizid.livejournal.com/2235701.html

https://chingizid.livejournal.com/2235595.html