случайный рассказ, прочитанный в метро...
когда-нибудь мы встретимся и я расскажу тебе всё.(звучит как начало дешёвого графоманского эссе, но это неважно.)
когда-нибудь мы встретимся и совершенно случайно в руках у каждого будет по чашке чего-нибудь. и я расскажу тебе, как сидела на кухне утром и, болтая ногами, слушала, как чирикают птицы. было лето, и бабуля готовила мне блины, и я всегда могла съесть не больше двух с половиной. а с улицы кричали: "Алёёёоооон! Выходиии! Алёёёёён!"
когда-нибудь я встречу тебя и узнаю, как узнают момент дежа вю, застывая и думая - опа, где-то это уже было. узнаю, как узнают, когда оборачиваются назад, видя себя же в зеркале за спиной. я узнаю тебя, как узнают своих людей: с первого взгляда.
я расскажу тебе, как меня чуть не изнасиловали, когда мне было семь. надо сказать, через несколько лет, разрешив себе думать об этом, я поняла, что всё же удалось. наверное, при этом я буду смеяться. я никому этого не рассказывала. вообще. кроме, пожалуй, тех, кому я никогда не смотрела в глаза. я расскажу, не упуская ни одной детали, чтобы это вылилось из меня зловонной лужей, вытекло потоками, и картинки застыли, как под расплавленным воском, и ты увидишь это, увидишь картинку, как стоп-кадр в немом кино, как гравюру Дюрера с отвратительным гротескным кроликом.
я буду, ковыряя пальцем что-нибудь и раскачивась в хаотичном порядке, рассказывать тебе, как мы с дедулей катались на машинках на ВДНХ, и я подумала, глядя на его лицо близко-близко: "Как же я буду плакать, когда он умрёт", и на следующий день он умер, и не помню, плакала ли я, но кто-то долго вытирал мне лицо тёмно-синим платком.
когда-нибудь, слушай, когда-нибудь, я посмотрю тебе в глаза, прищурюсь и мне надоест улыбаться.
я расскажу тебе, как в школе возненавидела уроки физкультуры, они доводили меня до трясучки, до нервной дрожи, я была большая нескладная толстая девочка с сальным конским хвостом и кучей лишних мозгов, и как однажды, ставя мне первую в моей жизни тройку в четверти, физручка Елизавета Пална, не скрывая улыбки, рассказывала мне о том, что со мной будет, если я буду продолжать в том же духе. особенно мне запомнилась посулённая ею грудная жаба. я смотрела на окна в решётках в спортзале (чтобы мячиком не разбить), они расплывались, расплывались, и я видела её, эту жабу, она сидела у меня на груди и моргала мутными, с бельмами, глазками. я продолжала ходить в чёрном балахоне до колена, комплексовала и читала книжки, а потом вдруг стремительно сбросила двадцать килограммов и надела джинсы, но Елизавету Палну к тому времени уже выгнали из школы, а случай посмотреть ей в глаза у меня больше так и не представился. как и всем остальным. и тогда я поняла. я расскажу тебе, когда мне стало всё равно.
я расскажу, как в две-третьем выходила из дома в 7:30, а в старом кассетном плеере играл "Шалфей", и с тех пор я до сих пор слышу запах той весны, когда слышу эту песню. я вижу себя, невыразимо счастливую, трясующуюся в трамвае в сторону 3-й Парковой.
я увижу тебя и подумаю - странно. и расскажу, расскажу тебе всё и сразу, захлёбываясь и даже не сомневаясь в том, что ты хочешь это услышать. абсолютно свободно можно говорить это едва знакомым людям. абсолютно свободно можно смеяться над тем, от чего щемит даже под лопатками. нет предела совершенству. и правил тоже нет. но тебе я расскажу - совсем правду.
и мы с тобой, наверное, будем очень смеяться над моим рассказом про больницу и медсестру-коновала, и нашего смешного и странного врача, который перед операцией деловито сообщил мне, что надел не те очки... я расскажу тебе, как в каком-то из ноябрей у меня была нечеловеческая депрессия, и я рыдала в трубку, прося Динку приехать... приехали все: Динка, её отец и её мама, и я плакала, утыкаясь в грудь чужой маме о том, что через год покажется мне ерудной, и рассказывая о том, что моя каждый день говорит мне, что я буду отдавать ей деньги за подготовительные курсы, если не поступлю. я выла от осознания того, что это - так, что всё - вот так мелочно, грубо и совершенно бессмысленно, но всё равно - выла. кажется, поле этого я перестала называть её мамой в разговорах, так-то я давно не называла. а потом снова стала, но уже просто так, по инерции, каждый раз снова и снова осознавая, что всё - бесполезно, тупик, и это единственное, из чего ты не выберешься, детка, потому что дажее тут твои мозги и хвалёная сила не помогут, беспрецедентный случай, так-то.
я расскажу тебе о своих романах и добавлю, что есть чувство к человеку, а есть чувство - к чувству, есть любовь, а есть - спасательный круг...
я расскажу тебе, как мы ставили сказку в школе, и Новгородов был Сердючкой, а я была Лешая, и все смеялись, потому что такой феерии давно никто не устраивал... а на выпускном мы пели песню про алгебраические корни, раскидывая их по залу и вызывая восторг у математички.
я расскажу тебе, как я поступила на факультет журналистики МГУ и как деформировалось моё сознание за время обучения, и какие книжки я
Читать далее...