Это цитата сообщения
MontKristov Оригинальное сообщениеЯ написал это восемь месяцев назад, и в моем лиру этот
креатив
уже имел место быть, но может быть, кто-то даст ему
вторую жизнь? Проще говоря - немножко позитива тем, кому его так не
хватает в жизни.
Письма глупой подруге
Я не писал тебе с того времени, как вернулся. Не потому, что вернулся не к тебе, я вообще вернулся к себе самому. Но ты почему-то этого не понимала и просила, чтобы я поговорил с тобой. Я же считал это глупым и бессмысленным, что-то вроде повторного экзамена после полученной "тройки". Я всегда разворачивался и уходил, чмокнув тебя на прощание в уголок губ.
Тогда я был еще более наивен, чем сейчас, и верил, что Цой жив, а в телевизоре показывают правду. Сейчас я тоже в это верю, но зато не верю в тебя. Это как дети, привыкшие встречать Санта-Клауса, в один отвратительный и, возможно, дождливый день (мы поговорим еще об этом), вдруг обнаруживают в чулане рваную бороду с обрывками серебристых потускневших гирлянд. Санта-Клаус умер, а подарки превратились в выкроенные из семейного бюджета, покусанные временем осколки давно ушедшего...
Сегодня я хочу рассказать тебе о некоторых вещах - когда-то они были общими, как стеганое верблюжье одеяло, а сегодня ты делаешь такой вид, будто я - мальчишка-пионер, а ты умная и невообразимо гордая старшеклассница. Иногда в такой ситуации, я начинаю тебя хотеть. Но это ерунда и глупости...
Итак, начнем.
1.
Сегодня слепит солнце и в воздухе невыносимо пахнет уже безвозвратно ушедшым летом. Я люблю этот запах - он как-то по-детски кружит голосу и зачем-то напоминает о чужых цветах. Я их рвал, заворачивал в газету и дарил тебе. Кто-то знал об этом и в моем почтовом ящике каждое звенящее утро появлялась новая газета - там была реклама, но это, конечно, только для вида. На самом деле, мне фсегда было, во что заворачивать единственный цветок - наивный, но гордо, как пионер, тянущий к свету свой пылающий бутон. Разысканный мной среди сотен таких же, но совсем не по-пионерски полуувядшых.
Иногда вечер наступал резко, солнце исчезало почти мгновенно и тогда я не находил ни одной свежей и упругой, напоминающей твою грудь, розы. А наутро я слишком хотел спать и цветы ожывали без меня.
*****************Приходи вовремя - потом может никогда не наступить.
2.
Интересно, ты знаешь, куда я пойду вечером? Когда-то ты угадывала даже тот час, когда я возвращаюсь. Нет, не потому, что мы обменивались детскими записками-отчетами о "красно-желтых" и не обязательно вместе проведенных днях. О ночах мы тогда не писали, впрочем, как не пишем и сейчас. Сейчас мы вообще ни о чем не пишем. И даже не говорим. То ли устали, то ли больше не о чем. Ведь звезды, иногда, когда нет облаков, складывающиеся в Кассиопею - те же, солнце все так же заставляет меня покупать неведомо какие по счету дешевые, но стеклянные (так же положено!) очки, зимой (вот ведь ошибка природы) снова и снова идут дожди. Их стучащие капли все также умеют скрывать теплые слезы, но уже не твои и не от меня.
Вечер, тот, в который я собираюсь уйти и о котором ты теперь ничего не знаешь - видится слишком прозрачным, нереальным, дрожащим и расплывающимся, как картинка в испорченном телевизоре. Я и сам не знаю, что там, а рассказать уже некому - вокруг появилось много людей, которые говорят, что я хороший и даже пушистый, а остальное - не в их компетенции. "Вы не по адресу". Я уже привык к тому, что мы - ты и я - ничего больше не угадываем.
******************Ничего в жизни не изменилось, кроме нас.
3.
Я перечитываю Суворова и вспоминаю о танках. Легких, средних, тяжелых, автострадных и плавающих, даже несуразных, словно игрушечных, танкетках Вермахта - книжка снабжена фотографиями, даже такой, как я, легко может запомнить, как выглядят разные машины. Я и тебе рассказывал о танках - факт, что железка с индексом "А" сбрасывала гусеницы и могла мчаться по шоссе, повергал меня в шок, переходящий в искреннее подростковое восхищение. А ты смеялась, называла меня дураком и занудой, и читала мне вслух Цветаеву. Хотя может быть, это была Ахматова.
Я лишь запомнил, что автором была женщина и писала, кажецца, тоже для феминизированных коллег по полу. И лишь иногда - для мужчин. Она, непонятной и сомнительной ориентации поэтесса, наверное, тоже умела рвать прямоугольники писем, сжимать кулаки до проступающих из-под побелевших пальцев капелек крови, и смотреть в никуда. Я спрашивал, зачем ты мне это читаешь, а ты снова звонко смеялась, ерошила мои грязные волосы и прикладывала пальчик, пахнущий мылом Palmolive, к моим губам. Мне казалось, что ты смеёшься надо мной и обижался.
Уже в другом веке и на другом континенте, совсем не в той квартире, но тоже абсолютно не убранной, я снова читал Цветаеву и пытался читать Ахматову. И снова обижался, потому что посреди отрывистых строк вспоминал тебя. Хотел и пытался забыть, но зачем-то вспоминал. Уголки глаз начинали предательски дрожать, как осенние листы, я отворачивался и шептал: ничего же не было....ничего....это все
Читать далее...