Эдвард Нортон: жизнь в шелковой клетке
ЭДВАРД НОРТОН сидел в роскошном кожаном кресле и, словно нехотя, рассказывал съемочной группе о своих планах: «Я действительно на некоторое время решил отойти от актерской профессии, хочу попробовать себя в политике». Подобного заявления от актера не ожидал никто, поэтому на мгновение в студии воцарилась тишина. «Спасибо, господа, интервью закончено», — воспользовавшись общим замешательством, произнес Нортон и направился к двери. У крыльца студии его ждал автомобиль, на заднем сиденье которого сидела изящная темноволосая женщина в огромных солнцезащитных очках и цветастом платье. «Как все прошло, дорогой?» — спросила она, целуя мужчину в уголок плотно сжатых губ. «Как всегда, — ответил он голосом, в котором явно сквозили нотки разочарования. — Превосходно».
Странные предложения
«ГОСПОДИ, золотко, что за чудовищная тряпка на тебе? — брезгливо поморщился Нортон, глядя на Сальму, примерявшую обновку — лиловое платье с широким подолом, по низу которого были вышиты ярко-желтые цветы, — в нем ты похожа на провинциальную кокетку, вырядившуюся для поездки в город. Не пора ли тебе забыть о роли Фриды Кало и надеть нечто более… подходящее? Право слово, не стоит так бессовестно эксплуатировать свой национальный колорит. В этих мексиканских нарядах у тебя даже акцент становится заметнее».
Сальма, оскорбленно вздернув подбородок, ответила со свойственной ей резкостью: «Если ты так стыдишься того, что я мексиканка, и считаешь меня неподходящей спутницей, можешь отправляться на вечеринку один». Эдвард, проигнорировав сурово потемневшие глаза подруги и ее язвительную реплику, стряхнул с лацкана пиджака несуществующие пылинки, пригладил и без того идеально уложенные волосы и вышел из комнаты, бросив через плечо: «Советую тебе провести вечер за вязанием».
Фильм «Американская история Х».Сальма Хайек, мерившая комнату торопливыми шагами, не находила себе места от негодования: дело было даже не в том, как Нортон отреагировал на ее платье и сколько желчи было в его словах, а в том, что в последнее время она не узнавала его. Первым, что привлекло ее внимание четыре года назад в Эдварде, была простота в общении и отсутствие снобизма, столь характерного для голливудской богемы. Он, зарабатывавший по пять миллионов за роль, ходил в пузырящихся на коленях джинсах, растянутой футболке, стоптанных кедах. «Только не называй меня Эдди, — сказал Нортон, подавая Сальме руку для приветствия. — Есть только один Эдди — Мерфи. А я, как ты успела заметить, еще до него не дорос».
Эдвард, внешне напоминавший заспанного воробья, с вечно припухшими веками и едкой улыбкой, донимал девушку звонками до тех пор, пока Сальма не согласилась с ним встретиться. Одно предложение было страннее другого, и Хайек понятия не имела, как реагировать на них. «Привет, соня. Я собрался покататься на роликах. Не составишь мне компанию?» — говорил он, позвонив Сальме ранним утром в воскресенье. «Как ты смотришь на то, чтобы пошляться со мной по блошиному рынку?» — предлагал Нортон в следующий раз. «Как насчет того, чтобы вечером попить пива и поиграть в боулинг?» — спрашивал Эдвард спустя пару дней. В конце концов Сальме ничего не оставалось, как уступить настойчивости этого чудаковатого, но при этом не лишенного обаяния паренька. Они гуляли по лондонскому Гайд-парку, и Хайек, привыкшей к толпам зевак и любопытствующим взглядам, сопровождавшим каждое ее появление на публике, было непривычно чувствовать себя неузнанной и даже незамеченной. «Это тебе, — сказал Нортон, протянув ей темно-синюю панаму и пластмассовые очки, перед тем, как они вылезли из машины. — Шапка-невидимка и очки-сканеры — с таким камуфляжем ты будешь похожа на нормального человека».
Со стороны Сальма и Эдвард походили на бесчисленные парочки влюбленных, шатающихся по парку, не разнимая рук и кусая от одного рожка мороженого. Рассказывая что-то, Нортон увлеченно жестикулировал, не боясь привлечь к себе внимание, спрашивал, который сейчас час, у случайных прохожих, не опасаясь услышать в ответ: «А вы тот самый Эдвард Нортон?!» Он был «тем самым Эдвардом Нортоном», но при этом так ловко умел слиться с толпой, что никто не мог отличить его от других праздношатающихся по Гайд-парку юношей в растянутых майках и дешевых очках. Для Сальмы подобное бесстрашие, временами граничащее с легкомыслием, было в диковинку: для «их круга» это было нетипично. «В тот день, когда я не смогу спокойно спуститься в подземку, меня хватит удар. Поверь, это будет худший день в моей жизни», — сказал Нортон, на удивление серьезно глядя Хайек в глаза. «Ты хочешь сказать, что ездишь на метро?» — спросила ошеломленная девушка, которой статус звезды и езда на общественном транспорте казались вещами несовместимыми. «Еще как езжу», — ответил Нортон и увлек подругу в гудящую подземку.
С Сальмой Хайек.Она любила его за безумные выходки, настроение, менявшееся чаще, чем погода, и неприятие всего буржуазного и великосветского. Эдвард запросто мог явиться на вечеринку в
Читать далее...