сиротливый кусок почерневшего неба в моём окне
не молчит, ничего не пророчит, не значит, не
превосходит, поскольку
расхожие мнения ждут
от него слишком много.
.
продавленный, как батут,
я висел под утренним
криком, внутренней
грязью вверх,
исчисляя возраст
прыжками с
и шагами вне,
насчитал три города потерявших в себе меня.
попытался спеть, но осилил взять
только ноту бля.
это редкий шанс откосить
у времени
полноги
разувай глаза
и увидишь всё,
кроме глаз и зги
сапоги увязли в ступнях идущего
всякий раз,
покидая дом,
не забудь терпение
и запас
новостей для всякого, кто не знает, куда вести
разговор
собаку
подругу, пьющую до шести
и после.
над словом совесть смеялись все,
кто имеет рот.
оказалось, в выбранной полосе
нечистот
поместится
весь твой мир и твоё нутро
у Земли есть пуп
у пупа есть ты
у тебя есть трон. -
вот теперь всё сходится
ряд за рядом
кусок к куску
разливай и властвуй,
покуда скрипом сведённых скул
не заглушишь голос, который сверлит тебя насквозь.
.
за окном стена.
на стене картина.
в картине гвоздь.
гусеница ползёт в миллиардный раз.
разве всё это (память, постель, протон)
может быть чем-то целым, растущим от
общего корня?
стянутые бинтом,
руки восходят к плоскости под углом
в сорок чистейших градусов.
невесом
мир, сшитый из прозрачнейших аксиом
о человеке
прямомолчащем. сочащийся тишиной,
он переходит в положенном месте бой
светлого с тёмным, выходит из паба в ноль
и не существует.
странно, казалось, что всё упиралось
в речь. можешь развлечь себя криком,
потом поджечь,
путь освещая тем, кто мечтал залечь
и не выделяться.
спрятаться.
не бояться.
бежать
бежать
мимо всего, что знает слепая знать
мимо всего, что скупит скупая плоть
я
слепок с обрубка
в рубрике "не сбылось"
восемь страниц печатного ничего
все промолчали
всё упиралось во
что-то тупое
что-то
из чугуна
всходят запястья
взглядывают глаза,
полные праха,
руки заходят за
и затихают.
.
я уезжаю,
а значит
никто не мёртв.
значит, заткнулся вражий сомненьемёт.
лёд превратится в повесть,
развязки в лёд,
сломанный голос включает автопилот и
катится в солнце.
теперь на вконтактике есть вот такая страница:
она попытается стать частичным дублёром данного дневника.
для начала там будет понемногу выкладываться что-то старое, по мере появления нового - будет дублироваться это самое новое. дальше - по обстоятельствам (как знать, может и придётся перебраться туда окончательно).
так что милости просим, чувствуйте себя как здесь.)
(это временный пост, позже он будет удалён)
это признак старости, признак двери и признак лжи.
кто себя не прожил, тот, очевидно, себя изжил.
кто себя не видел в трельяжном храме, в гнилом ручье
превратился в гэ, хоть всю жизнь мечтал походить на Че
улыбнись мне чем-нибудь, кроме дёсен и коньяка
тот, кто выбился из-под вёсел, тот сам - река
напрягая память, в слепом тумане размытых лиц
я плыву наощупь, ищу, где фокус
в чём фокус, Пиц?
расцарапав щёки, на дне посёлка лежит солдат
научи его отличить парковку от царских врат
растворять останки чужого страха в своей вине
помечать мишенью заборы выживших в тишине
ошалевшим ливнем прибиты к глине черновики
с лиц избитых истин не сходят шишки и синяки
парниковым племенем время давится и плюёт
через чьи-то плечи,
в колодец,
в наичистейший рот
чем короче день, тем свободней совесть от лишних мук
скорость света - ересь в системе движущихся
на звук.
переулки вскрикнули и расплавились в темноте
потерявший голос считает: песни уже не те
мир окончен, если
всё то, что вертится, -
не болит
первый всадник, спешившись, расчехляет теодолит.
что-то спит во мне,
что-то спит и видит меня насквозь
как на месте каждой сердцедыры вырастает кость
как бегут круги по рябой поверхности языка
ожиданье - груды, откуда лучше не извлекать
ни секунды тайны
в тугом тумане знакомых слов
я ползу по кругу, ищу где центр
я в центре, Клов?
когда не можешь понять, попробуй сопереживать
когда не получается сопереживать, просто принимай к сведению
когда не принимаешь к сведению, пережёвывай сердцем
когда подавишься, покрепче прижми пол к потолку и попробуй начать сначала
по лесу бежало эхо со связанными руками
над лесом летело небо, набитое самолётов
самцами,
кусками смеха, застрявшими между перьев
большой перелётной птицы с катетером вместо клюва,
и прочими позывными, обычными в наше время
будь ты хоть трижды прав, открывай блокнот
и запиши:
одиночество пахнет салом
надеюсь верую вовеки не придет
ко мне позорное благоразумие
(с) В.В. Маяковский
отвратительный город молчит в висок
начиная кодой
любой бросок
архетип выходит
из душных тел
тот, кто был послушен,
тот надоел
и себе,
и богу
слепых искусств
наследил, безногий,
под каждый куст
я с тупым предметом
наперевес
выхожу над летом
расправить лес
надломился воздух
и все бегут
затянуть на пульсе немого
жгут
задержать дыханье
расслабить рот
быть чужим страданьем наоборот
на коротком шаге
дыши, пока
не замкнуло магию
языка
на промокший корпус
одним прыжком
выходи из области сверхвесом-
ости
кости
колкости
кротость льда
обрастая полостью,
лей до дна
из колодцев роторы
и нули
в том, что было вспорото, вязнет киль
и молчат наручники
на ручьях
я изучен лучше, чем потный пах
падишаха
шахматный
город спит
страх - пустой двухпалубник
страх убит
мой мир начинается с буквы С
я знаю, зачем появился лес
откуда в ручьи приползает тень
во что по предплечья врастают те,
кто крошит ступени под ноги дней
пейзаж улыбается из огней
из клочьев бетона и дохлых рыб
приплывших на поиски конуры
по контурным картам карандашом
я шёл, собирая маршруты в шов
заштопанным глазом глотает свет
счастливая гильза, которой нет
в разжатом девчоночьем кулачке
на атомной станции, в бардачке
разбитого молниями авто
желанья исполнены, и никто
не знает, что делать с живой водой
откуда возник на передовой
слепой продавец электронных книг
нетронутый временем изнутри
в натянутых карканьем парусах
застряли картавые голоса
осипшие пушки, погасший лёд
припухший от набожности пилот
везёт в рюкзаке запасной штурвал
я бегал над облаком, я искал
проталины, правильный поворот,-
любую деталь, о которой врёт
теория, библия, шкаф, музей
раскованный узник в кругу друзей
знакомые лица, казённый ром
пейзаж, нарисованный чайным ртом
всё честно сгорит в частоколе лет
мы - нет
.
попросишь у смерти стакан воды
уверовав в шахматные ходы,
покрасишь все клетки в зелёный цвет
бесцельный, как пуля, летит портрет
чудовища с персиком
пляшет тень
на занятой старостью высоте
на детских площадках, в глазах отца
я сделан из пластика и скворца
я видел, кто выпил сердца людей,
кто вырезал вымпел из словарей
и вот мы стоим, перевесив лес
и мир начинается здесь
Изучать философию следует, в лучшем случае,
после пятидесяти. Выстраивать модель
общества - и подавно. Сначала следует
научиться готовить суп, жарить - пусть не ловить -
рыбу, делать приличный кофе.
В противном случае, нравственные законы
пахнут отцовским ремнем или же переводом
с немецкого. Сначала нужно
научиться терять, нежели приобретать,
ненавидеть себя более, чем тирана,
годами выкладывать за комнату половину
ничтожного жалованья - прежде, чем рассуждать
о торжестве справедливости. Которое наступает
всегда с опозданием минимум в четверть века.
Изучать труд философа следует через призму
опыта либо - в очках (что примерно одно и то же),
когда буквы сливаются и когда
голая баба на смятой подстилке снова
дл вас фотография или же репродукция
с картины художника. Истинная любовь
к мудрости не настаивает на взаимности
и оборачивается не браком
в виде изданного в Геттингене кирпича,
но безразличием к самому себе,
краской стыда, иногда - элегией.
(Где-то звенит трамвай, глаза слипаются,
солдаты возвращаются с песнями из борделя,
дождь - единственное, что напоминает Гегеля.)
Истина заключается в том, что истины
не существует. Это не освобождает
от ответственности, но ровно наоборот:
этика - тот же вакуум, заполняемый человеческим
поведением, практически постоянно;
тот же, если угодно, космос.
И боги любят добро не за его глаза,
но потому что, не будь добра, они бы не существовали.
И они, в свою очередь, заполняют вакуум.
И может быть, даже более систематически,
нежели мы: ибо на нас нельзя
рассчитывать. Хотя нас гораздо больше,
чем когда бы то ни было, мы - не в Греции:
нас губит низкая облачность и, как сказано выше, дождь.
Изучать философию нужно, когда философия
вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь
связаны между собою, и более тесным образом,
чем причины и следствия, чем вы сами
с вашими родственниками. И что общее
у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность.
Это роднит сильней, нежели совокупление
или же кровь! Естественно, что стремиться
к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда
вы больны, необязательно выздоравливать
и нервничать, как вы выглядите. Вот, что знают
люди после пятидесяти. Вот почему они
порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.