У тебя твои города и страны: приручил – не забудь проведывать и хранить.
У меня магическое сопрано и сомнительный дар не замечать границ.
Мы общаемся на изнанке дневного света, укрепляя ослабшие нити, скрывая швы.
Нам понятен главный из всех секретов: этот мир лежит на плечах живых.

Нас не встретят с оркестром на потайных дорогах и никто в нашу честь младенцев не наречёт.
Этот мир лежит на плечах здоровых. Береги себя – в нашем деле каждый наперечёт!
Я – метнувшийся звук, ты – гений самоконтроля... Мы – один одного загадочней и странней.
И совсем – понимаешь, совсем! – не играет роли, что порой происходит на солнечной стороне,

Где от ярких лучей – уродливее нарывы. Где от прежних обид лихорадит и коротит.
Этот мир лежит на плечах счастливых. Благородных атлантов. Нежнейших кариатид.
Только б нам, облачённым в спасительное юродство, не расслышать сквозь тревожную зыбь и муть,
Как заманчиво и бесконечно просто – разозлиться, отчаяться и во тьму шагнуть.

Истончается ткань, рвутся связи, крошатся плечи, забивается в ноздри едкий колючий дым.
Улыбайся – так, правда, гораздо легче, наконец, осознать, что каждый незаменим.
С каждым новым прощанием сердце – неровной дрожью. Улыбайся, пожалуйста, всем вопреки – и впредь!
Этот мир у нас на плечах... быть может, это именно мы не даём ему умереть.

(с)

Все влюблены в тебя. Все, кто проходит мимо. Все, кто не смотрит вслед. Все, кто молчит в метро. Все влюблены в тебя – это неоспоримо, прочих раскладов нет, тёмен аркан таро. Все, кто прошёл сквозь ад ради иллюзий райских, кто переплыл Коцит, Лету и Флегетон, все, кто поднялся над возрастом, полом, расой, трусы и храбрецы, лидеры и планктон, – держатся за одну главную аксиому, терпят любую мглу, празднуют и скорбят – в страшном чужом плену, в тысячах миль от дома, в тёмном пустом углу – все влюблены в тебя.

Помни об этом, бейб, двигаясь по наклонной, вниз или вверх – плевать, фатум всегда един, помни и первой бей, первой толкай колонны, первой стели кровать, первой в неё иди. Первой вставай с утра, первой танцуй под душем, первой кричи "пока", время прибрав к рукам – помни, что каждый раб будет тебе послушен так, как течёт река, верная берегам. Первой бери на понт, первой дели и властвуй, первой бросай в костёр, смело с плеча рубя – помни: любой дракон, ветреный и опасный, рыцарь, монах и вор – все влюблены в тебя.

В этом и боль, и кайф, в этом – вода и пламень, в этом – война и мир, бездна и Эверест. Просто в столице май, солнечный день в Бедламе, бремя своё прими, тяжкий прекрасный крест. Так и стремись вперёд, гордо расправив плечи, взгляды ловя спиной, – каждый свистит, как плеть, – день или год пройдёт, вряд ли их что излечит – ты же всему виной, значит, тебе терпеть.

Первой иди ко мне, первой ломай преграды. Сердце иглой скрепя, вовремя уходи.
Помни о каждом дне в нашем преддверье ада.
Все влюблены в тебя.
Кроме меня.
Прости.

(с)

И она говорит: прекращай серебрить бока, прятаться в толще вод, отрицая потоки света, посмотри - я лечу, впереди гора, я её огибаю крылом и ветром. Я её покоряю, беру размах, преодолевая сопротивление пустоты. Мне неведомо дно, мне неведом страх, посмотри, до чего опустилась ты!

И она говорит: ты не чувствуешь глубины - высота ещё не вершина мира. Я плыву вдоль огромной живой волны, становлюсь её частью, основой силы, омывающей континенты, смывающей города, точащей любой камень в момент прилива, пока ты упиваешься видами свысока. Что из этого крылья твои смогли бы?

И она говорит: я боец, но, наверное, я ослаб. Ты права: мне пора реально смотреть на вещи. Я не ястреб - скорее, воздушный раб. Нелегко мне даётся порядок здешний.

И она говорит: но ко мне нельзя. Здесь течения так сильны. Ты права, мне, наверно, пора назад. Я устала от глубины.

Птица покорно спускалась за ней с небес. И солёные брызги, утяжеляя, перья её мочили. Рыба целовала её, задыхалась, выпрыгнув из воды, в рыбу вселялся бес...
Так они и жили.

(с)

Я человек – а значит, ранен.
Не разделяя дух и плоть,
Подай мне слово, Назарянин...
Поговори со мной, Господь.

Я помню, свет сильнее ночи –
Но чем светлее, тем больней.
А чем больнее, тем короче
Ночные проблески огней...

Не различаю гром и шорох,
И в сердце множатся кресты,
На каждом – каждом – из которых
Опять распяты Ты и ты.

Слепые звёзды бьются оземь –
И вместо чистого питья
К губам Твоим, смеясь, подносим
Вчерашний уксус я и я.

Как пересохшими устами
Ты мог меня благословлять?..
Похоже, помнил, что местами
Мы поменяемся опять.

Сегодня я распят и ранен,
Тебя спасая и храня.
Подай мне слово, Назарянин...
Будь милосерднее меня.

(с)

проси дождя, слепой его воды,
сегодня дым, и завтра будет дым
во все сады, печальный и домашний.
сегодня — сад, и свет его глубок,
сегодня бог, и завтра будет бог,
ещё живой, невидимый и страшный.

во все глаза, ещё смотри, ещё,
так холодно, что будет горячо,
как вырастет младенческое солнце.
не надо, отведи и покажи
холодный сад, где яблоко лежит
ничейное, лежит и не вернётся.

так светится, что умерло взаймы,
как будто раньше не было зимы,
как будто золочёное на блюдце.
я буду здесь, а дальше не пойду,
где дерево скитается в саду,
до яблока не может дотянуться.

(с)

И тем, кто тебя не понял,
решившим – и так всё ясно,
считавшим – оно некстати,
спокойно разжавшим пальцы;
кому ты был неудобен,
кто просто тебя боялся, –
в этом дурацком марте
хочется улыбаться.

Убравшим тебя в историю,
выставившим охрану,
выдворившим на ветер,
признавшим чужим и лишним.
Той же улыбкой, что и –
свободным,
любимым,
равным,
которых ты уже встретил
или пока ещё ищешь.

(с)

Разучилась влюбляться. Отчаиваться. Печалиться.
Непонятно, куда деваться от этих бед.
Надо жить, говорят, да что-то не получается.
Оттого, должно быть, и думаю о тебе.

Мы с тобой когда-то умели летать над городом.
По-шагаловски, чуть растерянно, вдаль и в синь.
Жить взахлёб. Всему удивляться. С известным гонором
за такое браться, что Господи упаси.

Бредить узкими переулками флорентийскими,
в переулках московских неделям теряя счёт.
А к весне учились старательно зубы стискивать,
для того чтобы слёз потом не стирать со щёк.

Вот и снова последним снегом всё припорошено,
и куда уверенней держишься за стеной,
где приходят во сне смешные осколки прошлого.
Бубенец серебряный. Ангел берестяной.

Ты представить не можешь, сколько всего смешалось там,
как застыло всё, словно за ночь воск на свечах.
Но весны не нужно. Не нужно весны, пожалуйста.
Понимаешь, во всяком случае – не сейчас.

(с)

Сколько тебя уже вычерпали из меня,
Сколько уже повынесли, посмотри.
Но не проходит дня, не проходит дня,
Чтобы не оказалось, что весь внутри.

В городе N ни снега к ночи, ни сна к утру,
Мне сначала тебя нарисуют, потом сотрут.
Все, кто меня любил, кто меня жалел,
Тоже однажды лишатся и снов, и тел.

Время течёт сквозь нас голубой водой,
Медленной нерпой память ломает лёд,
Переведи меня с этого берега на другой,
Если мою лодку случайно сюда прибьёт.

Снегом внутри заметает любой пробел.
Видишь, как я удачно скроена по тебе.
В городе N даже снег на снег не похож.
Как свою смерть встретишь, так проведёшь…

(с)

Вынырнув поневоле из года в год,
словно исподнее, этот сменив на тот,
ёжишься поначалу, затем скучаешь,
далее разницы вовсе не замечаешь.

Дальше приходят гости - январь, февраль,
мартовский гон, апрельская пастораль,
первая зелень, ландыши и сирень,
солнцеворот, отъезд на Иванов день,

лето под Юрмалой, эхо его в Литве,
солнце в траве, косынка на голове,
море, куда невозможно войти без дрожи,
всё же заходишь, и даже плывёшь, и всё же

в то же метро выныриваешь, во тьму
всматриваешься, припав к своему ярму,
глядь - на носу бессонница, листопад,
солнцеворот, сочельник на новый лад

в полупустом кафе в неурочный час.
Вытерпят ли, поймут ли, простят ли нас?
Год начинается. Голуби пьют из лужи.
Утро не лучше прочих. Но и не хуже.

(с)

Сегодня 11 лет, как я здесь.

[485x700]

Снег идёт на Рождество,
падает, как милость Божья.
Снег идёт - и волшебство
в этот день случиться может.

Тишина и чистота,
ничего их не нарушит.
Верь: не даром красота,
раз она спасает душу.

Свыше послана тебе,
чудодейственная сила,
это - смысл в твоей судьбе
и разгадка тайны мира.

Снег идёт - и, чуть дыша,
смотрим мы на мир крылатый.
Пробуждается душа,
омертвевшая когда-то.

Снег идёт, снимая боль,
у земли обледенелой.
Ты подставь ему ладонь:
приземлится ангел белый.

(с)

[277x400]

Найдено у -Эоланта-

Ссылка

Моя точность - 96 %.
Среднее значение для взрослых участников этого теста - 80 %.
Значение 60 % и ниже может свидетельствовать о расстройстве восприятия лица.

[700x306]

день первый
ничего не происходит
инерция ведёт меня вперёд
рассеянно ищу ошибку в коде
знакомых ежесуточных забот
все переменные известны вроде
но глаз закономерности неймёт
и кто-то говорит о новом годе
наверно врёт

день третий
мир безлик и пустотел
на горло жмут невидимые клещи
туман ложится в город как в постель
гостиничного номера приезжий
и кажется что мы живём затем
чтоб имена придумывать для вещи
вещей всё больше в этой темноте
меня всё меньше

день пятый
беспощадный дождь полил
на месте сердца страшная воронка

и поезда с той стороны земли
идут так громко

(с)

В декабре, бредя по колено в Твоём серебре
через двор - не всю же мне зиму сидеть в норе, -
если вправду слышен Тебе человечий гомон;
Дед Мороз, иже всё же еси Ты на небеси,
что просить мне, помимо того, чтоб хватило сил,
дуэнде и либидо, и ци, и всего другого?

Чтоб в любой темноте нас согрели Твои лучи,
чтоб в любой темноте мы умели их различить;
лучших постановок, изысканнейших прелюдий,
пролетариям всех каррасов - свободных виз,
ледяных и любимых вершин, и тропинок вниз,
если те вдруг замёрзнут там - и потянет к людям.

Чтоб на тех, кто мне снится, не падала с неба тень,
чтобы Ты хранил их возлюбленных и детей,
чтобы легче им шлось, а что нужно - бралось с наскока;
чтобы смел, кто не смеет, и высказался, кто нем.
Чтоб красивейшему из друзей на его войне
кто-то глупый не оцарапал лицо осколком.

(с)

Качается под ногами деревянный настил,
не за что ухватиться, отгородиться нечем.
Заканчивается год, доска и остаток сил,
и только ремонт в этом городе бесконечен.
И бесконечны идущие к метро. Не доделав дел
спешащие по доске, уже не ждущие чуда:
куда бы ни шёл бычок, чего бы он там ни пел,
его смоляной бочок не пустит отсюда.
И весь твой избытый год, бесцветен и безголос,
пока на шаткий помост всё жёстче тени ложатся,
проносится перед глазами до слёз, до смеха, до слёз
и снова до смеха -- иначе не продержаться.
А значит, иди к метро, земли касаясь едва.
Поскольку думай что хочешь, но всё же делай что должно.
То ли опять теплеет, и кружится голова,
то ли доски положены ненадёжно.

(с)

и лёгкое перо кружится над бумагой
и падает и скрип отчаянный стропил
и падает и снег в кровавых завитушках
возможно тушь разлил беспечный каллиграф
и лёгкое перо кружится не снижаясь
но падает и пух скрежещет по ветвям
и ледяные иглы мерно мирно мерно
не могут долететь и дерево скрипит
возможно птица рух возможно птица рок
и падает с крыла теряя маховое
и падает и сон но невозможно спать
и лёгкое перо на провода присело
и падает искря и тает снег шипя
и лёгкое и снег и где-то над бумагой
каких ещё стихов и падает искря
не молния но пух не снег но ледяные
иголки и никак не могут долететь
до белого и пух полярного окраса
каких ещё стихов искрит я всё забыл

(с)

Подобен снег молчанию, а ты
Похожа на попытку достучаться
До высоты, а может, пустоты...
Исписанные белые листы
К себе домой в январь по снегу мчатся.

И ветра нет, что гонит их во тьму,
Но есть невыносимо мудрый дворник,
Который помнит всех, и потому
Стихи предпочитают кутерьму
Чернил на белом. Наступает вторник,

Снег падает, скребёт лопата лёд.
В руках потенциального арфиста.
Он знает всё, что будет наперёд,
И колет лёд. И рядом белый кот
Следит за тем, чтоб в мире было чисто.

(с)