Мальчик родился ночью, звезда качалась,
Жвачку жевали тихо в углу волы,
Когда он заплакал, а женщина замолчала,
Хотелось тепла обоим, а не хвалы.

Она обернула сына своим подолом,
И вытерла кровь с измятой его щеки,
А он улыбался сонно, смешной и голый,
Сжимая свои, ещё целые, кулачки...

Когда у дверей затопали чьи-то кони,
Она заметалась птицей в тугой горсти,
Цари принесли ему золото на ладонях,
Как плату за право смертью весь мир спасти.

Она же стояла молча, зажав руками
Жарко горящий криком безумный рот,
А перед ней ломалась коса о камень
И истекал отчаяньем небосвод.

Люди какие-то шлёпали вереницей,
Восемь, двенадцать... неважно, ведь Он - один,
И улыбался, глядя в пустые лица,
Маленький, глупый, такой беззащитный сын.

Кто в него бросит камень, кто даст напиться?
Кто с ним разделит плоть, и вино, и кров?
Только одна из многих, и та - блудница,
Впрочем, кто лучше шлюхи поймет любовь?

...Муж тормошил за плечи, кричал: "Мария!
Что ты, очнись, он плачет, давай, корми!.."
Громко в костре трещали дрова сырые.
Тихо надежда пряталась меж людьми.

(с)

...

Спящая просыпается, трёт глаза:
Опочивальня, трапезная, бальный зал —
Необозримый паркетный узор навязчивый;
Библиотека, розовый дивный сад.
Ни одного неспящего.

Дремлет на троне властный отец-монарх, —
Редкий смолл-ток, и только на похоронах,
Или на свадьбах, что в целом одно и то же;
Мать-королева занята в вечном сне —
Это, на самом деле, даже слегка честней,
Чем ходить, как эти вот, с сонной рожей.

Дамы придворные яростно голосят,
Но об одном, и в двадцать, и в пятьдесят.
Местные комплименты давно не лестны.
А поцелуем будивший её визави
Говорил так много — но только не о любви,
А потом укатил в своё королевство.

Не удивляет даже придворный шут:
Скажет, бывало, слово — и все заржут,
Шутки объект еле сдерживал меч свой в ножнах,
А в последние годы всё шутит о вечном сне —
Спать ли, не спать и что на другой стороне,
Стоит ли здесь барахтаться с этой ношей?

Бойкий заезжий фокусник-шарлатан
Предлагает свои услуги и тут, и там:
"Полное пробуждение навсегда!",
Жаркие речи, ловко мелькают пальцы.
Думает королевна: эй, имярек,
Этим ты так не продашь ничего вовек,
Здесь чего только ни делает человек,
Чтобы не просыпаться.

Бальные танцы, выматывающий труд,
Горячительные напитки, упругий прут.
Что здесь тебе подарят, что отберут?
Снова ты ничего бы не потеряла.
Снова, не расплетая своей косы,
Бросив взгляд на стоящие век часы,
Тихо кладёт таблеточку под язык —

И укрывается одеялом.

(с)

Тому, кто нас приговорил к разлуке и сулит разлуку,
нам предписавшему разрыв, смиренно я целую руку.
О, как бы я хотел уйти туда, где в дивном постоянстве
две наши жизни, два пути не перехлестнуты в пространстве,
где обречённый на печаль, приговорённый к новой встрече,
тебе поведал бы едва ль, как я любил вот эти плечи.

Ты засыпаешь на плече легка, воздушна, невесома.
И я при сумрачной свече гляжу на то, как ты знакома.
Ты помнишь – как в один из дней – нас разлучат на этом свете,
и станет ясного ясней, что ты – мой дождь, а я – твой ветер.
И станет ясно – как во сне – к чему затейливая мука:
ты мной была, и будет мне со мной назначена разлука.

И станет ясного ясней, что там, в глубинах мирозданья
ты будешь мной, и будет мне со мной назначено свиданье.

(с)

осень – когда подбираешь первый каштан на сухом асфальте, весна – если вдруг он найдётся в кармане куртки, между ними – зимнее солнце, полдень, как в стекловате, долгие промежутки, абонент недоступен, лёгкое забытьё, бабочка между рам, бокал в прошлогодней губной помаде, полуприкрытая дверь и тень от неё, так вот уйдешь на сутки – и обнаружишь себя в старом дворе, в прошлой жизни, и имя своё прочтёшь нацарапанное монеткой внутри телефонной будки

(с)

если слышишь слово одно из ста
чья безродная речь говорит о том
что кругом пустота в чужих устах –
это вечность поёт в тебе самом

под твоими ногами за слоем слой
как страницы книги слежались в том
все что были когда-то другими и мной
и уже не станут ничем потом

над твоей головой неба синь чиста
в никуда плывёт не зная границ
но и там – бескрайняя пустота
не считая звёзд и парящих птиц

так закрой глаза и вслепую смотри
как целует землю с небес закат
всё что нужно тебе – у тебя внутри
и не стоит другого вокруг искать.

(с)

*)
[237x321]

С Новым Годом )



Что ты чувствуешь накануне нового, какие сны приходят издалека? Как начинаешь видеть священное волшебство в каждой привычной вещи, в сообщениях и звонках, в том, как в сердце твоём меняется вещество? Было тяжёлым, алым, густым от боли и темноты, стало мерцающим золотом, искрами пульса в нём. Скоро пробьют куранты, и случишься другая ты.

И этот огонь в тебе не уснёт.

(с) Светлана Лаврентьева

Докуривай шансы. Докуривай. И гаси.
Теперь останавливай сердце. Лови такси.
Два шага навстречу – и осень тебя казнит.
Не смей возвращаться. Не время погибнуть с ним.

Он принц обстоятельств: не тронут, не виноват.
Таких не целуют – расходуют на слова.
И что ему скажешь, промокшему под дождём:
"Суши свои крылья, твой бог ещё не рождён".

Он хочет запретного неба, лишаясь сна.
Но правда жестока, как утро, а ночь нежна.
Как глупая шутка. Как брошенный мир в огонь.
Как красное сердце, молящее под ногой.

Сюжеты капризны, когда сочиняешь в стол.
Смотрящий сквозь призму докуривает ментол.
От ближнего боя спасаясь, лови такси.
Докуривай осень. Докуривай. И гаси.

(с)

Говорят: пиши тогда, когда всё прошло,
бери и пиши скорей, если всё прошло, —
на последнем, финальном, выдержанном аккорде.
Не пока болит, изводит, трёт в порошок.
А закроешь дверь — и пишется хорошо,
сразу, не поверишь, пишется хорошо.
Не пока оно тут, родимое, происходит.

Только о прошлом можно писать легко
(и о несуществующем тоже писать легко).
Но захлопни рот, даже если ну очень хочешь, —
сделай паузу, если в грудину вбивают кол,
не пиши со взведённым ради тебя курком,
не пиши в острой фазе, молчи, если в горле ком,
соберись, урод, хватит множить неровный почерк!

Не пиши в пороге, в окопе, в сырой земле,
в танке горящем, тонущем корабле,
у расстрельной стены, в затягивающейся петле,
не покинув газом заполненную квартиру.
Вот воскреснешь, переродишься — тогда оле;
вот тогда и поведаешь миру, как встал с колен,
вот тогда будешь запредельно полезен миру.

Но я падаю без парашюта который год,
я кричу из горящего дома который год,
я живу под взведённым ради меня курком,
вне категорий "сломан" или "не сломан".
Эта рана не стала изящным красивым швом.
Но, если ждать незнакомого "всё прошло", —
я тогда вообще тебе не скажу ни слова.

(с)

Осень – время мечтать и смотреть разноцветные сны,
Запивать холода самым лучшим жасминовым чаем,
Не испытывать сплин или ложное чувство вины
От того, что дожди ну нисколечко не огорчают!

Осень – время зонтов, что давно застоялись в углу.
Время новых плащей и сапог в разноцветную клетку –
Чтобы лично узнать глубину и количество луж,
А не грустно вздыхать и скучать по ушедшему лету.

Осень – время стихов с неизбежным наличием фраз
Об унылой поре, листопаде, капризах погоды...
Осень – повод подумать, почувствовать "здесь" и "сейчас",
И, конечно, любить вопреки всем законам природы!

(с)

Двадцать восемь дней я танцую для вас, и вот
наступает двадцать девятый, и полон зал.
Скоро Ирод придёт, а брат его не придёт,
будет пить народ и будет молчать народ,
будет делать всё, что ты ему приказал.

Моё имя Шалом, и мир у меня внутри,
моя поступь легка, покорен руке браслет.
Моя мать говорит: "Танцуй", но звучит: "Умри".
Моя мать говорит: "Проси", но я слышу крик.
Потому что у каждого слова кровавый след.

Нет любви без боли, музыки без тоски,
время ловит певцов и олово в глотки льёт.
Не ходи к нему, праведник, не покидай свой скит.
Папа римский Григорий прибавит к грехам людским
по одиннадцать.
В башни врежется самолёт.

Всё свернётся в спираль, пружина в густой траве
задрожит от мысли, что ты прикоснёшься к ней.
Я умею
танцевать в твоей голове.
Моё имя Шалом, но в этот безумный век
можешь выбрать мне ник, взыскательный юзернейм.

________________________________________
Я клялась, что у нас ничего не будет,
но сегодня музыка - чистый спирт.

Принеси мне голову Иоанна Крестителя на блюде
Принеси мне голову Иоанна Крестителя на блюде
Принеси мне голову Иоанна Крестителя на блюде

Это вечный трек, поставь его на repeat.

(с)

Август дозреет яблоком. Третий Спас
Мёдом сочится. Но осень дает отмашку:
Ржавчину в зелени видно уже на глаз,
И вечерами ищешь теплей рубашку.
Птицы поют отходную - прости-прощай,
Ночи черней коней, что в стихе у Лорки,
Закаты густы, словно английский чай,
Вошедший давно в пословицы и поговорки,
Как символ уюта. И всё же горчинка есть
В мякоти яблока — лёгкая терпкость грусти.
То, что уходит лето — не лучшая, право, весть.
Но сетовать смысла нет на яблока послевкусье...

(с)

я могла бы, наверное, быть той высокой травой -
той зелёной водой, и листвой над твоей головой
лепестком иван-чая с алмазной росой на весу
что хранит тебя здесь, в этом дремлющем тихом лесу

я могла бы, наверное, стать продолженьем строки
отраженьем твоим в амальгаме недвижной реки
или ветром, качнувшим деревья дыханию в такт
просто нежность.
пустяк.
просто так
просто так
просто так...

(с)

каждый охотник знает, как правильно говорить
с милым ему фазаном. как подбирать слова.
каждый охотник ловит фазанов сердечный ритм,
слышит его дыхание. дышит фазан - едва.
каждый охотник помнит: не надо бежать, идти,
главное здесь - дождаться. сдерживает порыв.
каждый охотник ласков, прост, осторожен, тих,
ловок и слит с пейзажем. до времени. до поры.
каждый охотник старается не потерять лица,
видя в кустах фазаньих перьев нежнейший шёлк.
каждый фазан желает, чтобы кусок свинца
точно и необратимо сердце его нашёл.

(с)

Чтобы ты не спилась, не сошла с ума, не упала замертво в грязь
надо было стать каменным, как стена, и тогда, ко мне прислонясь,
ты могла бы жить, и я стал стеной, и стою, всем бурям назло
и ты знаешь, что самой лютой зимой от меня исходит тепло.

Чтобы ты могла ходить в магазин, покупать себе чай, гранат,
выбирать себе йогурт и апельсин, я к тебе не пускаю ад,
там, за мной, череда одиноких дней, водка, смерть и мерси боку,
я открыл клубничный, милая, пей по маленькому глотку.

Кто-то смотрит на воду, а кто на огонь, только я на тебя смотрю,
и могу так смотреть до конца времен, просто руку держать твою,
потому что любовь - это божество, и оно управляет мной,
и не имеет значения ничего, кроме тебя одной.

(с)

Не спи. Из-под ресниц, украдкой
Ты сможешь различить углы
Громоздкой, неуклюжей, краткой
Предутренней молочной мглы.

Вот дом безмерный, полнотелый -
Чудной волшебников сундук.
Ползут по тёмным стенам тени
Троллейбусных тяжелых дуг.

Вот опрокинутым стаканом
Глядит на дом фонарь-софит.
А в доме тикает, стекает,
Вздыхает, тянется, сопит.

Не спи. Не спи. Дыши укромно.
От этой будничной любви
Отрежь себе ломоть огромный
И крошки пальцами лови.

Вот клён, склонившийся над домом,
К луне прижался, шелестя,
Как будто слушает ладонью
Толкнувшееся в ней дитя.

И по толчку, как по сигналу,
Отряхивая капли с век
Вступает невозможно-алый -
Единственно возможный свет.

Твой шаг теряется, ужавшись
Среди колёс и башмаков,
Из дома пахнет убежавшей
Молочной манкой без комков.

Не спи, вступай со слабой доли
В мотив троллейбусов во мгле,
Солёных крошек на ладони,
Кленовых листьев на земле.

(с)

обшивку сердца лучше делать сталью,
высокопрочной первосортной сталью,
чтобы железно подводить черту;

а "никогда" – лишь камень шлифовальный,
обыкновенный, маленький, овальный,
с любимым именем катается во рту.

(с)

Жизнь писателя на Руси - надраться или подраться.
Дьявол пишет трагедию, бог по ней снимает ситком.

Гоголь живёт на Малой Морской в доме номер семнадцать,
Аккурат между стоматологией и крафтовым пивняком.
читать дальше

О паузе, случайном промежутке
В сплошной зиме за окнами маршрутки
Кому писать? Зачёркивать кому?
Теперь и мне никто не пишет писем,
Где почерк от погоды независим,
Вчитаешься - ни сердцу, ни уму.

Четвёртый том, страница сто шестая.
Водитель спит, пока я снег листаю,
И ты не разговаривай со мной.
Что толку за язык тянуть немую?
Уверена, что не перезимую,
Нет в слове "вечность" буквы ни одной.

А если так, поставим больше точек...
Для нас, непроходимых одиночек, -
Таких, что перестали быть людьми,
Ни в косяках вакансий нет, ни в стаях.

Выходят пассажиры, на места их
Садится снег и просит:
- Обними!

(с)