Приветствую тебя, мой милый король, дай угадаю, моя почта приходит с опозданием в три вечности и два дня, поэтому ты пишешь мне так редко?.. У меня с яблонь уже свалились яблоки, и маленькая девочка в странного вида косынке ходит их собирать.
У меня все не так плохо, как у скелета моего отца, который я храню в семейном склепе, и уж совсем не так плохо, как у свежепрополосканных в формалине трупов юных любовников, которые я храню в собственном шкафу и иногда под кроватью, хотя они и воняют. Надеюсь, у тебя тоже все хорошо.
Я вот тут задумалась о том, что скоро, милый, мы состаримся, медными дорогами, переплетением мыслей мы достигнем нашей старости, если только такое возможно. Я – черная королева Кастилиана Серанова, ты – король Белых Пустошей Игрек Пятый. Нашими словами да в благие намерения; но наши намерения мы разглашать не собираемся, ведь ты молчишь о своих планах захвата мира, а я молчу о своем домике на самом краю оного.
Что мы будем делать, когда достигнем цели? Пить заварной чай, любоваться на всякие мелочи, танцевать языческие танцы на столе – несомненно. Говорить разговоры туманные, да всё больше по ночам, по ночам. Я буду играть в ребенка, играть в музу, играть в королеву, играть в тысячу разных созданий, поэтому я не надоем тебе, уверяю тебя, не надоем, только ты приходи в гости, мой адрес – d8, я там одна такая, ты меня сразу узнаешь.
А я – что я, я ничего, я почти перестала заниматься эквилибристикой, понимаешь, такое искусство. Я пью масляные краски на ночь, чтобы мир заиграл новыми оттенками; почему пью? – мама сказала, что мир меняется вслед за тобой, надо менять всё изнутри, вот я меняю, хотя масляные краски невкусные, зато яркие, а мне ведь нужны какие-то ощущения, милый, понимаешь.
Я выращиваю яблони с черно-белыми яблоками и катаю их по столу, чтобы получились узоры. Мой конь очень любит яблоки, поэтому мне так и не удалось скатать инь-ян из яблоневых плодов, но все получится, я точно знаю, ведь у нас в зоопарке есть и слон, так что я могу покататься на нем, если захочу. Просто слон боится моих мышек, а я люблю кошек, а где кошки, там и мышки, поэтому мне никак, ну никак нельзя кататься на слоне, тем более, что говорят, будто слон стоит на черепахе и держит мир, так что я боюсь его отвлекать. Вдруг мы проснемся, а небо будет внизу, вот беспорядок.
Трупы моих любовников тоже не любят мышей, но им приходится терпеть и ждать, когда же придет тот радостный день, когда они сгниют до состояния скелетов и будут, наконец, счастливы, ибо каждый, исполнивший свое предназначение, безусловно счастлив. Я тоже, по правде, очень жду этого дня и каждый день проверяю свой шкаф на предмет скелетов, но пока как-то не сложилось.
Я иногда думаю, а совпадают ли наши совместные планы на будущее, ну, ты понимаешь, меня некоторым образом пугает грядущая старость, поэтому я решила не поддаваться печали и написать тебе. Когда ты придешь, наконец, в мою клетку и покатаешься на моем слоне (тебе можно, хотя отвлекать его, по-моему, все-таки не стоит, хотя бы ради твердости небосвода), то я приготовлю тебе – м-м-м – ну скажем, заварной чай и предложу зефиры, да, конечно, но что будет дальше?
Напиши мне, что у тебя там с захватом мира, мне же интересно.
Скажи мне, ты меня любишь?
Ты жив еще?
Ты самый прекрасный и удивительный
Если будет свободное время, заходи. Напоминаю – d8, черная клетка.
Твоя навеки
Люблю тебя больше жизни
Твоя маленькая серановушка
Её Величество черная королева Кастилиана Серанова.

Это цитата сообщения Финский_оборотень Оригинальное сообщение

...

Больше всего, как ни странно, ты бываешь нужен тому, кто боится к тебе прикоснуться.(c)

Я – маленький вор ночной,
вор ручной,
авантюрист глупый.
Да, мне некуда прятать трупы,
Разве что в мешок заплечный,
мешок плечной.
Для отступления у меня есть путь млечный
в дом речной.
Я успею сбежать туда, ведь я вечный,
ведь я мучной,
Даже если я и лишусь свободы на два срока
В этом, поверь,
Не будет ни капли прока,
Я все равно взломаю дверь
Или, на худой конец, сползу из окон
в город ночной,
в дырявый кокон
Для бабочек, которые играют в свою игру.
За это я и люблю ночную пору,
Я живу в ней, и она любуется мной
Я развлекаю ее, как взор птиц развлекают цветы,
А ты?
А ты веришь в то, что я прекрасен?
Ты веришь ли в то, что я распускаюсь весной?
В своей ночной ипостаси
Я как бы не настоящий, я запасной
Меня следует класть в карман и держать в запасе
И любить очень,
Чтобы я не превратился в обман и не стал опасен
Я – любовь ночи, свет ночи,
Протри очи,
Я – талисман, который стал несносен
Но в дождливую осень
Меня принесут тебе на подносе
Я буду казаться вечным и очень крутым,
А ты – усталым и занятым,
самым странным в серой массе.
И в моем вопросе
Будет всё, начиная с того, а веришь ли ты
что я прекрасен
[как прохлада в летний зной]
[как дожди в Техасе]
В общем, вдруг моя глубина тебя заманит,
Вдруг во мне и вправду, как в талисмане,
Есть самые добрые, самые чудные сны?
Ну или просто хорошие, по крайней мере.
Давай дождемся весны
И проверим.
Но ты не строй себе ложных надежд
Я не ношу белых одежд –
Я вообще грубый
самый ловкий хитрец в школе
Ты не забыл ли, я вор ночной
вор ручной
так поцелуй меня в губы,
что ли
А потом
когда ты будешь смотреть мои сны
я дождусь весны и дождей в Техасе
я прокрадусь в твой дом по путям лесным
И докажу тебе: я – прекрасен
[прекраснее даже, чем луговые цветы]
[прекраснее, чем небесное дно]
И я украду твое сердце. Надеюсь, ты
Не забыл, что я вор ночной,
бог ручной?
Я – любовь ночи, свет ночи,
я твой талисман,
мучной,
вечный.
Так поцелуй меня и люби очень,
Спрячь в карман и ступай в дом речной,
Куда ведет путь млечный.

Это цитата сообщения Мёртвый_Патрик Оригинальное сообщение

...как тень грызёт воздух, пьёт облака, как сырые яйца. В кувшин с молоком упал бурый лист - сухой прошлогодний пасынок лета. Полотна свёрнуты и поставлены в шкаф. Перья в подушках спят. Отрава ждёт поцелуя. Пустословье.

[300x225]
Мирно.
Давай дышать мирно, жить мирно, и всё – равномерно.
Я буду верно
зёрна
кидать в сырую землю, смотреть в небо, чувствовать рай
и воздух горный,
и вкус имбирный,
и решать вопрос спорный,
есть ли у мира край.
Мирно,
давай целовать мирно сырую землю, мокрые руки;
всё так эфемерно –
всё, даже дикие сердца муки
(любя),
даже стихов моих странные звуки
(для тебя),
даже время, что течет рекой –
неравномерно,
наверно,
для всех нас лучше покой,
как штиль для доброго корабля.
Ах, земля,
успокой нас, прорасти в нас корнем ирным,
чтобы мы жили мирно,
мирно – прошу тебя, чтобы зёрна,
что я бросала мокрой рукой,
обрели покой
в тебе, чтобы касание рук
было нежным,
чтобы стихов моих звук
был снежным,
как ветер горный;
чтобы когда я называла имя –
вкусное, как запах имбирный, –
приходил тот, рядом с кем пусть течёт время,
прошу тебя, когда мы станем совсем родными,
пусть мы по-прежнему будем теми,
у кого из рук прорастают зёрна,
у кого в голове ветер эфирный,
кто любит путь к облакам просторный,
смотрит в небо и верит в рай;
кто живёт – мирно,
и дышит – мирно,
кто решает вечно вопрос спорный,
есть ли у мира край.

Это цитата сообщения Talvi Оригинальное сообщение

Deine Lakaien - Vivre

vivre la vie comme un reve
ou est ton ami
vivre la nuit comme un reve
ou est ton ami
vivre le jour comme un reve
ou est mon ami
vivre la mort comme un reve
ou est mon ami

je voudrais pouvoir sourire
dans mes reves
je voudrais pouvoir danser
dans mes reves
tu voudrais pouvoir chanter
dans mes reves
tu voudrais pouvoir rester
dans mes reves
pouvoir sourire
pouvoir chanter
pouvoir rester
pas expliquer
seulement rester

vivre les reves mon ami
ou est ta vie
vivre les reves mon ami
ou est ta nuit
vivre les reves mon ami
ou est ton jour
vivre les reves mon ami
ou est la mort

je voudrais pouvoir sourire
dans mes reves
je voudrais pouvoir danser
dans mes reves
tu voudrais pouvoir chanter
dans mes reves
tu voudrais pouvoir rester
dans mes reves
pouvoir sourire
pouvoir chanter
pouvoir rester
pas expliquer
seulement rester

trop grand pour toi et pour moi
j'aime la vie
plus haut pour toi et pour moi
tu aimes la vie
parler de moi et de toi
faut aimer la vie
rever pour moi et pour toi
concevoir la vie

je voudrais pouvoir sourire
dans mes reves
je voudrais pouvoir danser
dans mes reves
tu voudrais pouvoir chanter
dans mes reves
tu voudrais pouvoir rester
dans mes reves
pouvoir sourire
pouvoir chanter
pouvoir rester
pas expliquer
seulement rester

Жизнь – это попытка поймать стрелу в полете. Время – это стрелок.
Оно стоит непринужденно, спокойно и сдержанно. Левый глаз чуть прищурен, лицо не выражает ровным счетом ничего. Маска? Иллюзия? Наклейка? Может быть, боги оживили его, чтобы позабавить себя и людей. А может быть, оно оживило богов, чтобы позабавить себя.
Я не знаю, что со мной будет в следующее мгновение. Не бойся: я не буду резать себе вены (но не обещаю, что на руках не будет царапин), не буду бросаться из окна (но не обещаю, что стекла будут целыми), не буду глотать пачки снотворного (но не обещаю, что не буду пить его немного, чтобы не было бессонницы). Я буду стоять прямо, с ровной спиной, с безразличным видом – как будто меня парализовало в такой позе выпрямленного атланта пять тысяч лет назад, и я уже так долго стою так, что и забыл, что может быть по-другому. Я буду смотреть за горизонт и дышать тяжело и хрипло, как будто небо-на-мне.
Бежать – бесполезно, кричать – тоже; этот стрелок глухой, точнее, он просто не вслушивается в людские крики – к чему? От его стрелы не убежишь, она догонит тебя в какой-то момент, догонит и проткнет насквозь. И счастлив тот, кто – кто?
Тот, кто упадет, пронзенный ею, но рука его будет в чужой руке – и память о нем останется на чужих губах, и тепло его останется в чужом сердце. Одного-единственного человека или многих – это неважно. Просто держите меня за руку крепче, если уж что-то там держит, а я не знаю, держит ли кто-нибудь. Можно, конечно, проверить, держит или нет: надо просто повиснуть над пропастью, положившись на то, что кто-нибудь все-таки не захочет тебя отпускать, но мне слишком страшно, чтобы решиться на это, потому что где-то в глубине души я прекрасно знаю – не держит никто.
И я никого не держу.
Бежать – бесполезно, кричать – тоже.
Зрачки – наклеены, нарисованы, накрашены, это не настоящая вечность, это не настоящее, не настоящее. Все межличностные процессы адиабатные. Я могу обойтись без любого конкретного человека. Бежать – бесполезно, кричать – тоже. Полёты стрел стремительны, и они шепчут мне на ухо, пролетая мимо и вонзаясь в других – скоро придет и твой черед. И мне не спастись.
Время будет стрелять метко.

Это цитата сообщения Эльфа_2004 Оригинальное сообщение

Ценители.Творцы.Великие.Прекрасные.Невообразимые.Холодные от пустоты своей.
Каждый из вас.Всезнающий и могущественный.
Непонимающий,но имеющий право(и права) карать,винить,ненавидеть,опускать и убивать.Морально то,или физически.Неважно.
Чертовски ... забавно,да?
На сколько тебе важен я или она,или он?На сколько он живой в твоих глазах?
Отличается ли он от мебели,местного пейзажа,который сливается с общей картиной своей серостью.Является ли он человеком для тебя?Или просто,так....очередной фонарный столб,который вот-вот погаснет,потому что ты затмишь его своим ослепительным светом?
Почему ... почему вы не умеете радоваться за других,а только судить их,их жизнь?Почему вам не принять его,ее,тебя,меня такими какие мы есть,а не требовать обязательно данные паспорта,короткое сочинение с биографией,смеяться над его проблемами и мыслями заглаза?Ну почему,ответь мне?
С вами,великими,я боюсь быть.
А вы смеетесь и упиваетесь.Собой.
И собственной одинокой черной-черной пустотой.
Не говорите мне,что вы не боитесь ничего.
Не говорите мне,что я это придумал.
И то,что все что я вижу - бред,ты слеп!
Хорошо.
Я не первый,я не последний.
Я в курсе.


Но только ваши нерожденные дети плачут,плачут от вашей невыразимой жестокости.

[500x500]

Это цитата сообщения Маленькая_Эмили Оригинальное сообщение

моя тоска тяжелей воды.
моя бессонница крепче спирта.
удар часов, как удар под дых,
и шепот мамин взбешенный: [спи ты!
и голос мамин звучит легко -
не уцепиться - настолько гладко
текут все гласные... телефон.
зимой обласкана Ленинградка.
и дом, моргающий в темноте,
окном под облаком, ожидая
меня. сломав притяженье тел,
ладонь прощанием обжигая,
целую твой рот глубоко - дыши,
люби меня нервной и непохожей
на прежних. капелька живанши
сквозь поры просачивается под кожу,
чтоб там остаться, диктуя ритм
ладоням, сердцу, изменам, браку.
в глазах расплескан ультрамарин.
он твой. ты хочешь его обратно?

Найди меня

Мы скомкали январь. Сжали его твердым движением руки.
Ты не поверишь, но это так: мы скомкали его, как бумагу, как линованные листы тетрадей по каллиграфии, как клетчатые куски тетрадных страниц, на которых – мольба неучёных школьников. Это мы, мы его скомкали, это был наш с тобой черновик игры: я писала о Боге и детях его, ты писал, как всегда, о Себе во всех ипостасях.
Поэтому так получилось; оглядываясь на время, нам кажется, что прошло не больше недели, но каждый день из этой недели тянется вечность, поэтому, когда в аське мне приходят завтрашние ответы на вчерашние вопросы, я всегда очень долго вспоминаю, о чем же был разговор – нелегко вспомнить, что там было две вечности назад. И я умоляю тебя, умоляю – давай разожмем руки, пусть январь вывалится на землю и распрямится, так он будет течь дольше, дольше.
Ведь что мы будем делать, когда январь закончится? *не спрашивай; февраль – иллюзия, тонко сделанная, подложенная под реальность, чтобы мы забылись, наивные*

Найди меня

Ты – тонкий шутник, ты серийный (…стерильный? – я плохо расслышала) убийца сверхзвуковых мелодий и ультрафиолетовых излучений; у тебя есть карман, а в кармане твоем – мир (грязные города, непроветренные улицы, походы за часами в соседний магазин, серые асфальты и серое небо). Я – твоя глупоумная, я бросаюсь словами на ветер, как комками грязи, как осенними листьями, как поцелуями рыцарям на прощание. Я шепчу иногда неразборчивое и рву во сне одеяло.
Но у тебя есть страшное правило: разрушать все до конца января, пока зима не кончилась, а февраля нет. Ты выворачиваешь карман.
А у меня есть секретная игра. Я веду ее тайно от тебя. Я прячусь – я бегу по грязным улицам, по непроветренным переулкам, по безымянным домам. Я так боюсь, ты не поверишь, как; я боюсь всего, что происходит, всего, что произойдет, будто меня поймают твои жесткие пальцы и посадят в пыточную камеру, а там – сплошные белые кролики с часами, которые будут кричать мне: ты опоздала! ты опоздала! ты опоздала! – и я задохнусь от ужаса, просто умру, не выдержав, понимаешь, я нуждаюсь в том, чтобы быть великой, иначе я не могу.

Найди меня

Я боюсь и тебя тоже; может быть, тебя я боюсь больше всего, хотя почему? – неведомо, это знают лишь белые кролики (пока они лишь на картинках, которые мы приклеиваем на столбы в городе). Я боюсь тебя так, как будто ты – опереточный злодей, а я – декорация, которую ты скоро проткнешь, и я боюсь неизбежности, боюсь боли, и существование мое бессмысленно, и я падаю тебе под ноги, и меня вовсе выносят со сцены, шипя на ухо: ненормальная! психопатка! ты все испортила, ты все запорола, теперь тебя выгонят, теперь с тебя смоют краски! Хотя, может быть, это я сама шиплю, с безудержной злостью шиплю себе на ухо, во сне, когда рву вспотевшими руками одеяло, когда губы мои произносят бессмысленные имена домов, в которых, может быть, есть ты, а может быть, тебя нет, да никто и не знает.
Я веду свою тайную игру неумело. Я прячусь за буквами, но там ты меня непременно найдешь; я прячусь за стенами, но для тебяони все прозрачны; ты смотришь на меня сквозь переплетение булавок, и я, как маленькая букашка, перебираю лапками – твою мать, быстрее надо, быстрее! – но попытки мои убежать еще двести лет назад были обречены на печальный финал, мне надо, понимаешь – улететь, мне надо, понимаешь, вспорхнуть, иначе ты поймаешь меня своими жесткими пальцами и посадишь в пыточную камеру.

Найди меня

Так вот, я, гонимая страхом, гонимая ужасом, пытаюсь выбраться, и небо мне кажется захлопнутой крышкой; пытаюсь спрятаться, но здесь все пустое, все пустое, и как мне быть? – моя игра заранее обречена, но я пока не сдаюсь, мне кажется, время еще есть, ты еще кашляешь в свой платок, отхаркиваешь старые слои реальности, выплевываешь накопившуюся сердечную муть; и пока ты не полез за своим платком в карман, я в безопасности, в относительной, это так, но только пока не пришло время протыкать декорацию, а ведь оно все равно придет, и тогда у меня не будет ничего, что бы я могла противопоставить этой безнадежности. Я проснусь с криком, и одеяло мое будет изодрано в клочки, а кролики на картинках будут смеяться.
Январь заканчивается, заканчивается, я проигрываю тебе в той игре, которую придумала сама.

Найди меня

Меня почти нет, такая я маленькая; да что там, надо сказать правду, не надо ломать губы ложью и царапать гортань, выплевывая ее, надо просто признать: меня нет, и все встанет на свои места, я умру, такая же пустая, как город в твоем кармане.
Ты засунешь туда руку, чтобы вытащить скомканный январь и выбросить его, чтобы он закончился, порвать, чтобы он забылся. И тогда и тогда я буду метаться в истерике, я буду бояться столбов, на которые мы приклеивали картинки, я буду бояться часов – а вдруг опоздала? а вдруг опоздала? – я буду сумасшедшей, а ты Читать далее...

Это цитата сообщения Мое_Отражение Оригинальное сообщение

hattifnaten

Бывает, листаешь френд-ленту, видишь пост чей-нибудь и в голову лезет сакраментальное до скрежета зубовного "И в этом весь...кто-нибудь там ". И в общем, все бы ничего, концентрат человечьей личности в одном посте. Но с другой стороны, если вчитаться в эту фразу, получится, что человек, весь, целиком, вот в этом вот. А больше ничего нет.

Это цитата сообщения Мое_Отражение Оригинальное сообщение

hattifnaten

Я все думаю, ведь раньше, получается, было проще. Больнее, да, ситуативнее, бесспорно, но проще. Потому что было черное и белое. И шахматная доска, по которой мы шлялись как ферзи туда-сюда, то прямо, а то по диагонали, но с заданным вектором. И враги тогда крайне редко становились друзьями, и прощение было поступком, а не пустым звуком с привкусом нафталина. А потом пришли люди. Люди стали учить, что есть еще и полутона, и обходные пути, и ебаная вежливость. И, стало быть, неприлично говорить человеку в лицо, кем ты его считаешь. И что-то еще такое про моральные устои. Тогда это мало на что повлияло, но, наверное, засело где-то в голове и шандарахнуло позже. Где-то уже ближе к сейчас. Когда окружают всякие странные слова, "обиняки" и "экивоки" и что-то там еще. И ходим мы уже не как ферзи, а как кони какие-то. Хитрыми загогулинами, не приближаясь зачастую ни на йоту к тому, к чему надо. Потому что теперь такие правила, а мы теперь такие фигуры. Да, и мы как следует усвоили, что нет совсем уж плохих и совсем уж хороших, все разные, только вот если черный смешать с белым, получившийся цвет никоим образом не будет радовать глаз.
Ты спрашиваешь, что делать. Я не знаю, если честно, но есть подозрение, что имеет смысл опять поделить все на черное и белое, увидеть эту самую доску, изменить свой социальный статус на ферзя и помнить всегда и в любых условиях, что белые - это друзья, а черные - враги, и не может быть третьего. И врагов надо уничтожать, а себя любить. Ведь ферзь - главная фигура. И кто, если не он, защитит дурацкого короля, который дергается туда сюда и не может ничего сделать. А если король этот, к примеру, сердечная мышца или там вообще душа, то совершенно ясно, что защищать надо. Изо всех имеющихся сил. И больше, наверное, ничего не сделаешь. Только упростить по максимуму и вспомнить, что такое - не сомневаться. Ни в себе, ни в других.

Это цитата сообщения Green_chemist Оригинальное сообщение

У нас выпал снег.
[600x208]

Мой метод гадания на тебя очень прост. Надо иметь при себе двадцать рублей, шляпу, за которой можно скрывать глаза, чтобы никто не разглядел слёз их цвета, прийти в магазин и купить дешевый молочный шоколад. Надо иметь черные перчатки и, принимая рубль пятьдесят сдачи, с той руки, которой берешь, перчатку следует снять. Пятьдесят копеек брось куда-нибудь на асфальт, поближе к деревьям и красивым домам, может быть, чтобы вернуться, а может, чтобы никогда не возвращаться. Это уж что выпадет.
Оставшийся рубль положи в карман и, никем не замеченный, отправляйся подальше от места покупки. Приди туда, вздохни с облегчением, как будто укрылся от стаи шпионов, которые мгновенно побегут докладывать кому-то: вот, он шел, да, и на глазах – слезы, перчатки черные, вид важный, шагает по земле мокрой, как потерянный бог. Рассмейся в потолок, ведь ты укрылся, и никто не настиг тебя чернокрылый, никто не унес тебя темношерстный, и это маленькая победа над сегодняшним днем.
Мне всегда казалось, что слово «инфляция» как-то связано с бреющим полётом.
Встань задницей к югу, если уж на то пошло, и подбрось рубль в воздух, только следи, чтобы небо не плюнуло на тебя, иначе монетка зависнет, так и не долетев до земли. Стой на месте и смотри внимательно.
Если выпала решка – это значит, я буду один. Там же так и написано: «1». Вот и всё.
Мне обязательно выпадает решка, это закон дыхания моего.
Если выпал орёл – вероятно, это значит: «инфляция». Все ж таки летающая птица.
Если упала на ребро – считай, что это фиг, сложенный тебе миром, если не что похуже.
Знаешь, знаешь, чего я жду, на что надеюсь?.. Я жду, когда же, когда же шоколад, наконец, подешевеет (подешевеет! Это невозможно при скорости нашей инфляции) еще на один рубль (всего на один), и сдачу, наконец, мне выдадут двухрублевой монеткой, и мне (обязательно!) выпадет решка.

/я - скромный младший сын царского семейства, Снусмумрик Снусмумриксон, и я не произвожу часы, я их ломаю/

Eflau Loi (22:10:30 7/02/2007)
Я же сказала: Карлсон - моя детская несчастная любовь
*думает*
м-да, уже тогда я очень мало внимания уделял внешности любимого мужчины

********** (22:12:16 7/02/2007)
нда. При чём тут только карлсон, решительно не понимаю.

Eflau Loi (22:12:57 7/02/2007)
Понимаешь, всегда нуждалась в ком-нибудь, которого можно было бы ждать у окна 11-го этажа, и который бы иногда прилетал

Eflau Loi (22:13:05 7/02/2007)
Такая, черт побери, романтика

***
Твою же мать, мне грустно, твою же мать, мне печально. Если я больше ни на что не гожусь, кроме как водить разговоры с самим собой – может быть, стоит плюнуть на это всё, уехать босым и весенним куда-нибудь в теплую Европу, не зная языка и не умея строить глазки прохожим? Тогда я буду свободен и спокоен, ведь я – не часть мира сего, так чего мне бояться. Я надену красную шляпу колокольчиком и куплю себе губную гармошку.
Просто – ну что я могу сказать – да, да, да, мне нужны разговоры с тобой, больше, пожалуй, ничего. Может быть, мне еще немножко нужны твои лавочки, твои кофейни, твой запах (сигарет?.. Какой у тебя вообще запах? Ты куришь, как Фидель Кастро, дымишь, как Лиссандер, которая дымит, как паровоз, который дымит, как …(?), или ты не куришь вообще, а только пьёшь кофе и хитро смотришь на всех из-под шляпы?.. Наверное, нет, не куришь, хотя и в том, и в другом есть свой стиль или своя прелесть). Мне немножко нужны твои прикосновения (просто бери меня за руку и улыбайся), твои объятия (теплые-теплые, очень надежные, самые настоящие), твои сказки (на крыше, ночью, незаконно, под звездами, и ты будешь Карлсон, а я буду Снусмумриксон, и мы будем дружить).
Ты ведь прилетишь ко мне, правда? После дождичка в четверг. Когда асфальт будет мокрым (мокрый асфальт – это те дороги, по которым ходят владыки мира, когда спускаются на нашу землю в образе человека в шляпе с зонтом), когда в лужах будет отражаться небо (конечно, не менее настоящее, Блю знает, да-да). Ты говоришь, что после дождя в четверг – это никогда? Ну зачем же так пессимистично. К тому же я готова ждать. Просто пойми: так трудно удержаться, чтобы не надеть эту чертову красную шляпу колокольчиком, чтобы не отправиться бродить по городу в поисках музыкального магазина (как это так – губных гармошек нет? А что есть?.. Инструмент для игры на нервах мне не подходит, простите, мне не хватит денег на нервы).
Только не спрашивай меня, почему именно Карлсон. Я не знаю, черт возьми. Может быть, мне всегда нравились эти датские окончания, или какие они там, немецкие, в общем, вот эти самые. А может быть, меня привлекало именно это ожидание у окна. Когда тебе есть кого ждать у окна, ты точно знаешь, что в мире – еще где-то там далеко – есть что-то прекрасное, ради чего, может быть, стоит жить. А можно и не ради этого, но это ведь точно есть.
Просто мне не хочется верить, что я гожусь только для бесед с самим собой. Если уж выдавать секреты, то я скажу тебе: я всегда мечтал о такой вот старости, когда прогулки под руку по осеннему парку, когда разговоры за утренним кофе и вечерним чаем, когда «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь». И мне несколько обидно думать, что мне будет не с кем – вот так, не с кем.
В общем, прилетай ко мне. Хотя бы иногда. Хотя бы после дождя в пасмурный осенний четверг. Я даже готов поверить, что «никогда» - это вполне скоро.
Вечности эдак через две-три.

/ты только помни там, на своей крыше, что всё для тебя. Ну, немножко./

Если я не дотянусь до световыключателя
мироотрубителя
если я не отрежу все ниточки, связывающие тебя со мной
то меня не найдут даже мои работодатели
даже мои родители
не выдавят из меня больную кровь и гной
просто – слышишь, балда, мне нужны кровеочистители
разумосместители
чтобы навсегда забыть, каков был ответ
чтобы забыли все, кто это видели,
чтобы стали пустыми все инфоносители
и вырубился свет

Вот у нее есть хвост и хитрые глаза. У нее есть хвост. Зачем он ей? Чтобы плести интриги. Этому – то, другому – второе, третьему – третье, каждому по заказу, овчинка той выделки, которую выгодно продавать именно сейчас. Волоски на хвосте – это ее планы. Она ими дышит, выдыхает через тонкую трубочку в мусоропровод душ, вдыхает обратно собранные ответы, редкой гадливости пожива. При этом глаза ее блестят, как у счастливой пятиклассницы, обнаружившей у себя в тетради по русскому признание в любви от соседа по парте.
Все это очень трогательно, пока этот хвост еще не начал ее душить. Она может прятать его под платьем, она может называть себя как угодно, она может менять имя и прическу. Ничего не изменится на самом деле. Убегать – некуда. Он всегда за спиной. Немой укор. Куча планов. Мусоропровод душ.
Интриги, сплетенные ею, расползаются по миру туго перевязанными волосками. Они связывают руки одним, другим затыкают рот кляпом, третьи довольствуются щекоткой в мыслях. Четвертые же – так и вовсе марионетки, подвешенные на веревках ее интриг. Она – кукловод? Звучит обольстительно.
И вот я, такая маленькая, такая скромная. Волоски ее интриг сбиваются у меня в горле комом, не дают говорить, проползают через мои пальцы, когда я печатаю тебе буквы. Они обвязывают мой позвоночник, и я теперь – такая неустойчивая конструкция, ты не поверишь, да ты и не знаешь. Она привязала уголки моих губ, теперь мне все время приходится улыбаться; я часто моргаю, как будто бы я кокетка, но это всего лишь нитки на моих ресницах. Я дышу хрипло – ком в горле; я говорю глупости – ком в горле; я говорю шепотом – голос сел от страха. Ты не слушай меня, когда я говорю тебе про неё, она не должна знать; никто не должен. Мы будем сидеть тихо-тихо, в самом темном углу самого пыльного чердака, под всеми забытой вуалью, мы будем шептаться о том, чего никто не должен знать, и в первую очередь она. Наверное, у нее есть ткацкий станок, на котором она плетет всё это: мир, планы, события, ибо всё это так сложно; узоры, которые получаются, говорят ей о том, что сейчас происходит, а потом она распускает нитки и пускает их на интриги.
Ты же ведь знаешь ее, знаешь ее обольстительность, знаешь ее вкрадчивость. Поэтому не слушай ее, умоляю тебя, не слушай. Она просунет две нитки тебе в уши, ту, что потолще – в правое ухо, ту, что поцветастее – в левое ухо, и начнет дергать тебя за ум, начнет переворачивать мысли твои, начнет варить свое варево у тебя в черепной коробке, у тебя ум за разум зайдет и устроит революцию состава крови, а потом ее нитки прорастут в тебе и выйдут через пальцы, а потом через ноги, а потом через губы, в тот самый момент, когда ты будешь целовать ее и врать другим, что не любишь ее, что не хочешь ее, и тогда ты тоже станешь беспомощным, рыцарь мой, и мне бесполезно будет к тебе идти.
И знаешь, чего я боюсь больше всего, когда мы сидим с тобой в самом темном углу самого пыльного чердака, когда я молчу тебе о том, что у меня в горле ком ниток ее интриг, когда я сжимаю пальцы твои своими пальцами..? – я боюсь, что она сидит у своего ткацкого станка, и его узоры рисуют ей: вот, мы сидим в самом темном углу, и я молчу тебе, безумно молчу обо всем.

Просто знаешь, у меня есть последняя надежда: что она тоже очень боится. В какой-то момент кто-нибудь очень умный переиграет ее, смутит все ее планы, перетасует карты ее, и потянет за ниточку ее интриг, которая заканчивается в ее хвосте. И она пойдёт за ним, очень покорная, очень прилежная, и глаза ее будут сверкать, как у восхищенной пятиклассницы, которой сосед по парте написал записку с признанием в любви. Она будет целовать его в кончики губ, а он будет ходить по комнате с ножницами в руках и перерезать все ее ниточки, все ее узоры, всю ее паутину, и ткацкий станок развалится, обреченный, и улыбка свалится с моих губ, и марионетки расслабятся, безжизненные, а она – она будет долго плакать в подушку.
А может быть, никто не придет, никто, но тогда все будет еще печальнее, еще грустнее. В момент, когда нитки ее пролезут тебе в уши, в момент, когда самый главный человек подпишет важную бумажку и наденет кольцо ей на руку, и она получит состояние, и она станет королевой, в момент, когда весь мир будет сплетен волосками и нитками интриг ее, ее хвост задушит ее, он будет душить ее медленно и страстно, и она упадет в ноги своему мужу и умрет без единой слезинки на глазах.
Тогда я, наконец, выплюну ком из горла, прочищу уши твои, мой рыцарь, и пойду к своему ткацкому станку, на котором уже плетется узор: вот у меня есть хвост и хитрые глаза…

У нее? У нее серо-русые волосы с небольшим отливом в рыжий при определенном освещении. У нее теплые карие глаза. Она танцует танцы, ее танцы – это автомагистрали, поток машин, свет ее глаз – это огни витрин и рекламы. Под подолом платья у нее мусор, объедки, бомжи и граффити, зато передник расшит фонарями, золотыми нитками и подделками драгоценных камней, и на лямке написано: Dolce Gabbana. На спине у нее серые разводы, она дышит сигаретным дымом и выдыхает выхлопные газы и дымные столбы фабрик, у нее босые ноги и накладные ресницы, и в руках у нее чашка крепкого чая.
Она – принцесса нашего королевства, самая главная и прекрасная, и все просят ее руки, у нее много миллионов женихов.
Он же – простой парень. Он высокий, широкоплечий и худой, как не знамо кто. Он курит сто сигарет в день и еще двадцать пачек (дымит, как паровоз). У него глаза бледно-голубые или серые, как пасмурное небо, это тоже зависит от освещения. Он определенно почти блондин. С утра он ни черта не ест, только пьет три чашки кофе, закуривая их сигаретами. Он носит серые костюмы от Mexx и старый желтый галстук (это мама вчера извлекла из глубин комода и настоятельно велела надеть). Он язвит по любому поводу и иногда излишне пафосен, а иногда излишне прост. Под пиджаком у него – старая архитектура и полуразвалившиеся подвалы, дешевые наркотики и дорогие музейные экспонаты, а его пальто – это выставка любого искусства, какого только пожелаете, с девяти до вечера, перерыв на обед в соседнем кафе.
И во всем королевстве они такие одни, все остальные серы по сравнению с ними.
И она говорит своей маме слёзно: мама, мама, я влюблена. Но девочка моя, рассудительно отвечает ее мать, ты намного старше его, какие могут быть отношения?.. Это неважно, мама. Он прекрасен. Его зовут Питер, и он совершенно чудесен.