В раздевалке сегодня мужик брился. Сначала морду побрил, я впрочем тоже, затем пену себе на голову, и кааак начал лезвием водить, будто макушка - продолжение морды. Я специально ковырялся подольше, всё хотел посмотреть как он яйца будет брить. Но яйца он брить не стал, а как был голый, напялил на себя костюм в полоску, галстук, и стал брокером с десятого этажа. Интересно, все ли брокеры не носят трусов? Связанно ли это с высоким уровнем стресса на работе?

Последние несколько дней, всё чаще попадаются рассуждения о мытье в тазиках, мисках, шайках, бидонах, и нагревании вод в вёдрах да чайниках. Причём тема кажется актуальна в довольно отдалённых (географически) друг от друга дневниках.

Я тоже грел сегодня воду, чаю хотелось.

Из под двери потянуло терпким дымом фетишизма.

- Лида, Лидочка, ну вставай же, - расталкивал Жужжик спящую Лидочку. - Ах отстань же от меня наконец, - сквозь сон говорила Лидочка, - всё тебе неймётся, 5 утра, спи! - Но Лидочка, ведь сегодня такой день, такой день, - суетился Жужжик брызгая слюной, - День рыбака, вставай же скорее! - Ах, у тебя День рыбака каждый вторник, спал бы себе спокойно, у меня вон зад какой тёплый, а там дождь накрапывает. - Ну не хочешь как хочешь, - обиженно бормотал Жужжик шаря по полу в поисках тапочек. Споткнувшись и выругавшись он подошёл к столу, и сморщившись допил остаток вчерашнего саке, окончательно растворяя в стакане образ Лидочки. Мелодично насвистывая, с тетрадкой в клеточку под мышкой, он выбрался на крышу и удобно устроился на краю, лицом к восходящему солнцу и оранжевому ветру. Медленно болтая ножками, Жужжик стал аккуратно вырывать страницу за страницей из тетрадки в клеточку, складывать листки в самолётики, и стремительно запускать их по ветру в сторону облаков, конечно же плывущих в ритме джаза.

Остался ночевать у родителей. На утро завтракаю. 7 утра. Проснулась и спустилась мама, хоть обычно спит до 9. Села за стол, молчит, не читает, не кушает, просто сидит, и в прямом смысле слова, смотрит мне в рот. - В честь чего такое пристальное внимание? - спрашиваю. - Нравится смотреть как ты кушаешь...

Это цитата сообщения lj_mar1a Оригинальное сообщение

Вот она сидит напротив меня, укутавшись в свои двадцать восемь лет, и говорит. Она, поправляя свои каштановые кудри, говорит мне, как ей сложно, невозможно полюбить. Достаёт с полок души свои требования к мужчинам и демонстрирует мне, будто это хрустальные кубки за её достижения. А я слушаю её, люблю и хочу помочь, но не понимаю.
Мне, в моих двадцати шести, влюбиться - дело одного разговора.
Я, как и любое другое существо, оцениваю всех остальных, попавших в зону видимости. По жестам, мимике, фразам, позе мы способно мгновенно вычленить из огромной толпы "своих". Своих потенциальных возлюбленных тоже.
Он входит, поворачивается, раскрывает рот, говорит - и я вижу, как постепенно, точка за точкой, вписывается он в мой внутренний образ любимого. Это легко отследить, если внимательно за собой наблюдать, если снять сознание с "автомата" и засесть над этим пультиком с миллионами кнопок и комбинаций, чтобы управлять вручную.
Образ любимого - он у всех есть. Даже если у женщины было три мужа, и каждого она выбирала наперекор предыдущему, и каждого страстно любила, - они все подобны.
Я вот, в своём стремлении где угодно соригинальничать, тянусь своей сострадательной душой к одиночкам, которых "остальные" не понимают. Мне же хочется сразу понять, постичь, полечить. И вот с этой моей жалости к отверженному обществом (или отвергающему оное) и начинается влюблённость. Для женщины жалость - это всё тот же материнский инстинкт. И всё равно, направлена она на мужчину, ребёнка, кошку или живую рыбу в супермаркете. Мы всё стремимся защитить и обогреть собственным сердцем. А когда это удаётся, и сами живём в полную силу, ибо этот наш "товар" востребован.
Часть мужчин считает, что жалость женщины к нему - это оскорбление. Другие же умело пользуются этой всегда открытой дверцей в женские потёмки. Вот вторые, если они при этом ещё и мизантропы, слушающие тяжёлую музыку, да со страшной раной в сердце от предыдущей любви, меня могут брать голыми руками.
В мультфильме "Мадагаскар" есть сцена, где большущая бегемотиха жалеет и берёт на руки крошечного лемура, а он широко раскрывает огрооомные такие блестящие глазёнки и тянет к ней лапы. Вот вам типичная ситуация с женской жалостью.
Ладно, выяснила я, что человек жутко замкнут с миром, но со мной разговаривает, причём романтично и с большим словарным запасом (на романтику я тоже падка, каюсь). Тут же появляется ощущение, что для мужчины я уникальна! С другими ему неинтересно, а со мной разговаривает! Самооценка тут же рывком возносится вверх, ударом оглушая мозг; дальше мозг соображает слабо. Нет, моя способность умно говорить не исчезает (тем более, что уже лет девять все мои влюблённости проходят сплошь виртуально, перемежаясь редкими реальными встречами для регламентированных рукодержательств, стреляния глазками и разговора, больше всего напоминающего диалоги недоразвитых мультяшных персонажей, когда после каждой второй фразы нужно улыбаться или глупо хихикать - то ли дело многочасовые готика и философия в ICQ!). Атрофируется только способность холодно мыслить и продолжать мануально рулить собственным сознанием.
В общем, влюблённость состоялась.
Потом она как-то какое-то время длится, потом я надеваю остроконечные туфли на высоком каблуке и пинаю свою силу воли, уснувшую где-то внутри мозга. Сила воли вздрагивает - и от испуга начинает гнуть палку вплоть до перегибов на местах.
А вообще влюбляться при живом-то муже - некрасиво, говорят. И неприятно. Так что я "больше не". Это так, пишу в ретроспективе.

http://mar1a.livejournal.com/485460.html

Театр импровизации - как КВН, только смешно.

Ря, ты это зря! - визгливым голосом крикнул Сеня, щурясь от нестерпимого блеска и всем своим видом демонстрируя готовность к драке, - я же тебя предупреждал, ещё раз сфальшивишь, получишь в чайник!

Огромный, толстый Ря, своей величественной монументальностью больше всего походил на египетского бога солнца. Казалось, его лысая, шарообразная голова вбирала в себя все имеющиеся крупицы скупого зимнего солнца, и многократно увеличив сквозь широченную, от уха до уха, улыбку, отражала лучи в глаза собеседнику. По национальности он был светлячком, имел добродушный вид, покладистый характер, и пользовался всеобщей любовью. Конфликтов избегал, с Сеней в перепалки не вступал, а лишь молча улыбался и думал о чём своём, далёком и недоступном. Его хобби была рыбалка, и всё свои свободные ночи, он проводил у пруда, наедине с любимой удочкой и лунным светом, отражающим в его глазах, мечту поймать серебряную рыбу.

Полное его имя было Ря Му Зон, и был он китайским беженцем, сбежавшим от маоистов после очередного гастроля. Поговаривали, что за ним до сих пор охотится коммунистическая тайная милиция, желающая использовать его в каких-то
своих, тайных коммунистическо-милицейских целях. Его толстые пальчики, творили чудеса за инструментом, порхая немецкими пивными сардельками по чёрно-белым октавам рояля.

Начальник говорит, говорит, говорит, я него смотрю, но мозг отбивает непрерывный поток морзянки: спать-спать-спать-спать-спать-спать-спать-спать-спать...

Тарас и Клара, сами не помнят сколько лет уже женаты. Отношения у них соответствующие: спорят, ругаются, то она его огреет скалкой, то он ей двинет по пьяной лавочке, хоть в трезвом виде и боится как огня. Больше всего на свете, они любят темноту и сырость, а потому живут в шкафчике под кухонной мойкой, где Клара работает мокрицей, а Тарас тараканом. В молодости, плотная, красивая Клара работала официанткой в Рюм.чной, а Тарас, худой и подвижный студент, подрабатывал грузчиком, и частенько выпивал в подсобке с Сеней. Клара терпеть не могла Сеню, за пьянство, блядство, и сальные шуточки. Нередко, он получал по морде, за то что позволял себе щипать её за мясистый зад и и за его бесстыжее зубоскальство.

Прошли годы, Клара с Тарасом поженились, но судьба сложилась непростая. Детей у них не было, и однажды оказавшись в профессорской квартире, всей душой полюбили Жужжика, а он научил их любить джаз. Жужжик научил их чувствовать волшебные синкопы джаза, те хаотичные комбинации нот, из которых голландскими кружевами выплетались сложнейшие импровизации и нежнейшие серенады.

Зимними вечерами, Кларин хрипловатый но сильный голос, вырывается с клубами пара и табачного дыма из распахивающихся на мороз дверей джазового клуба, сопровождаемый монотонным, порою грустным аккомпанементом контрабаса, на котором играет Тарас.

Работа у Жужжика была сезонная, но творческая. Летом работал в кондиционере, озвучивал, зимой халтурил сочинением шуток для радио, и каляканием статеек в женские журналы. Из себя он был этакий некрупный господинчик, но в определённых кругах слыл ловеласом и плейбоем. Его часто видели в джазовом клубе, профессионально пускающим кольца из своего турецкого чубука, и тихо беседующего со случайно зашедшими в клуб барышнями. Периодически, он извинялся перед очередной собеседницей, поднимался на сцену и занимал место второго кларнета. Играл он божественно, при этом настаивал что французский стиль игры, единственно верный, а среди всех писателей, признавал лишь музыканта Б. Виана, небезосновательно утверждавшего что жить стоит, лишь ради джаза и любви красивых девушек. Одевался Жужжик всегда с претензией на неординарность, в клетчатые брюки, хитиновую курточку, и повязанный на манер авиаторского шарфа, полосатый женский чулок. Знакомые поговаривали, что этот чулок ему на память оставила та самая Роза, скандалистка и дама полусвета.

Кондиционер, где работал Жужжик, располагался в окне гостиной, в красивом кирпичном доме, где проживал пожилой профессор, с лохматой, гламурной болонкой Лидочкой. В знойные летние дни, Лидочка устраивалась поближе к кондиционеру, а Жужжик, пользуясь возможностью соблазнял её, нашёптывая на ухо милейшие глупости. Лидочка, будучи дурочкой, была неспособна оценить остроумия Жужжика, но внешне принимала его внимание с благосклонными улыбками и кокетливыми наклонами головы. А долгими зимними вечерами, они устраивались у камина, Лидочка с бесчисленными скляночками косметики, а Жужжик с карандашом и очередной статьёй. В эти моменты между ними ощущалась особая близость, и они тихо беседовали...

Сеня жил в углу, между кондиционером и камином. Больше всего на свете, он любил мух-и-мошек, чем и обосновывал свою профессию, он работал пауком. Сеня был эстетом, а оттого, всем прочим мухам, предпочитал шпанских, за их стройные тела, воистину осиные талии, а главное, за их синкопировано-джазовое жужжание крыльев. Несмотря на ангельское терпение, Сеня был парнем эмоциональным, и часто любил своих мух до смерти, отчего страдал и часто впадал в депрессии.

Работа у него, как и у Жужжика, была сезонная, и долгими зимними вечерами, он присоединялся к Лидочке и Жужжику у камина, где бубня одному ему известные мелодии, вязал кружевные лифчики для своих Лапок, Дусечек и прочих, безымянных но тем не менее любимых подружек. По четвергам, он играл с Жужжиком в джаз клубе, где благодаря своим многочисленным конечностям, виртуозно справлялся с афро-кубинскими перкуссиями. Частенько, из-за своего воистину взрывоопасного характера, он ввязывался во всяческие драки, нередко закачивающиеся поножовщиной, отчего ходил со всяческими синяками, порезами, и прочими травмами. К счастью, заживало на нём как на собаке, и через неделю-другую после драки, его опять можно было видеть на заднем дворе, препирающимся с хулиганами у мусорных баков.

В тот памятный день, Жужжик отчитывал его за безответственность, вот уж битый час, у них не выходила сложная пьеска от Тито Пуэнте. Жужжик настаивал на том что во всём виновата отсутствующая третья рука Сени, потерянная в жёсткой драке несколько недель назад, и которая вот уж несколько дней обещала отрасти обратно. - Ну что я могу поделать, - оправдывался Сеня, - ну я стараюсь, витамины ем, спортом занимаюсь, ну не хочет она расти ни в какую, я уже и медитировать пытался...

Низкий потолок идиотизма.

Выношу сор из головы.

Это цитата сообщения lj_kaz_nin Оригинальное сообщение

В кафе больше никого не было. Позднее утро красило солнечными полосками полутемную залу. Она сидела за крайним столиком, с книгой. Он вошел и сел чуть поодаль заказал кофе с молоком. Наверное свободный график, - подумала она. Наверное, студентка, или любит читать, - подумал он.
Надо сказать, что их встреча, совершенно обыденная и непримечательная на первый взгляд, оказалась страшной, роковой случайностью, одной из тех, что валятся на головы суетящихся обывателей сплошь и рядом, но при этом каждый раз, узнав о чем-либо подобном, вы обязательно вскрикиваете [не может быть!k, или, [но это же совершенно невероятно!k, и долго потом думаете о произошедшем, силясь понять и не понимая таинственные связи между людьми, событиями, словами и порывами в этой истории.
Так вот, так случилось, что единственные посетители ничем не примечательной кофейни, он и она, оказались людьми патологически безвольными, смущающимися своей тени, боящимися, что их не так поймут, скрытными, неразговорчивыми молчунами, краснеющими от случайного взгляда, благовоспитанными, интеллигентными, да еще и пребывающими в данный момент в не лучшем расположении духа людьми.
Каждый из них, почувствовав страшную неловкость и неестественность ситуации представьте только они, только они вдвоем в этой проклятой кофейне, а вдруг он/она подумает, что он/она зашел/ла сюда специально, чтобы познакомиться, то есть - нагло вскрыть, вспороть, уничтожить, растоптать элементарные правила приличия, - так вот, каждый из них, почувствовав это, - застыл, - будто каменное изваяние из какой-нибудь далекой Индии, окрашенное внутренней красной краской, - над своей чашкой кофе, не смея пошевелиться, взглянуть вокруг или, уж тем более, на единственного своего товарища по несчастью, но и не смея уйти ведь тогда все худшие подозрения подтвердятся.

Закончилось всё трагически. Они сидели так днями, неделями, а потом и годами. И, как-то раз, умерли - в один день.

Автор: d_kaznin@mail.ru

http://kaz-nin.livejournal.com/148122.html

Всем ужинам, предпочитаю субботний завтрак, когда без спешки можно расставить и вкусно приготовить. И кофе сварен с корицей и шоколадом, вместо пошлейшего Липтона из пакетика. И когда стоишь над джезвой, боясь пропустить момент, понимаешь - Добрый Утррр пришёл.

А в углу, за монитором живёт Сеня - тихий и вежливый паучок. Он не гадит по всему столу как какой-то попугай или как некоторые коллеги, а аккуратно складывает отходы под стеночкой, где не видно. Работу свою он знает хорошо, и выполняет добросовестно; за неделю что я здесь работаю, ни одной мухи не пролетало, но судя по количеству трупов, Сеня несёт тяжкую вахту. Иногда, я протягиваю ему палец, и в знак особого расположения, Сеня взбирается на него посидеть. Впрочем, подолгу он там не задерживается, всем своим спешащим видом демонстрируя что мол, в гостях хорошо, а дома лучше.

Дано нудное задание - пройти через 5000 файлов, и внести изменения. Распределяю файлы поровну, и раздаю своим балбесам: индусу Парижу, русскому Диме, и китайцу Ванкуану. Даю 2 недели на выполнение, так как автоматизировать процесс нельзя, нужно всё делать ручками.

Париж быстренько сбегал в соседний отдел, напомнил о том срочном проекте который он им никак не мог сделать последние 6 месяцев - пришлось дать ему отсрочку.

Ванкуан прилежно сидел на своей каменной жопе, открывал файл за файлом - вовремя выполнил задание.

Дима, первую неделю сидел на интернете и к файлам не прикасался. В начале второй, я ему сделал втык, и он сел за работу. Задание он выполнил на неделю позже срока. Причём всё время потратил на то, что-бы расковырять способ автоматизации (как-то через жопу), и ещё 30 минут на сами изменения.

Фамилия самого главного начальника - Цербер. И ведь похож собака, со всеми своими тремя головами и огнедышащим оскалом.