Кто ты?
Я чьей-то души отраженье...
Всего лишь опроверженье...
Каких-то дурацких слов...
Я - смерти одолженье...
И жизни я предложенье...
О том, как умереть...
Я просто основанье...
Наверно, очарованье...
Какое-то отродье...
В этом глупом хороводье...
Я - это вы...
Здравствуй!..
*А это стихотворенье...
Я, пожалуй, варенье...
Идиотское творенье...
К людям приложенье...*
4
Пахло какими-то затхлыми лекарствами, спиртом и ещё какой-то едой, и вся эта какофония создавала тот самый, яростно нелюбимый мной, «больничный» запах. Койка была мягкая и, пожалуй, если замереть и закрыть глаза, можно было себе представить, что ты находишься дома. Но - стоило двинуться - и противный скрип разрушал иллюзию. И потому, протянув руку на тумбочку и взглянув на часы (одиннадцать!), я, кряхтя и напрягаясь, присел на кровати. Можно было встать и дойти до телевизора - выйти из палаты, пройти по коридору и добраться до кресла, - трудно, но выполнимо. Можно - почитать книгу, но фантастика сейчас не прельщала меня, а другого ничего не было. Единственной надеждой был приход Стаси, которая обещала зайти ко мне после школы. А она всегда исполняла свои обещания…
При взрыве меня неплохо накрыло сдвинувшимся вперёд рядом кресел: оттого и болела моя несчастная спина. К счастью, бомба была совсем слабой, и по большей части звуковой, однако три человека погибло, а несколько десятков - ранено; много пострадало при давке на выходе из кинотеатра. О том, каким образом в кино попала эта бомба, не сообщалось - наверное, велось закрытое расследование. Вообще-то действительно сильных травм я не получил, ограничившись серьёзными гематомами. Врачи опасались за мой позвоночник, а кое-кто - за повреждённую психику.
Стася, привычно стреляя глазами по сторонам, вошла в палату. Эта картина была настолько привычной для меня, что я, сам того не замечая, возликовал в душе.
Настя дошла до моей койки и осторожно села на кровать. Она серьёзно поглядела на меня и спросила:
- Ну как мы себя чувствуем, больной?
- Если бы не отсутствие любимой девушки, я мог чувствовать себя вполне нормально, доктор.
Стася ещё с минуту, не меняя серьёзного лица, смотрит на меня, но вскоре на её лице появляется сначала ухмылка, а затем и полная улыбка.
Она потянулась и чмокнула меня в губы.
- Роберт, ну когда тебя наконец выпишут? - Жалостливо спросила меня Настя.
- Через пару дней, - твёрдо сказал я, хоть и не был уверен, что это так. - А что в школе? - Чтобы сойти с этой темы, спросил я.
- Да всё как обычно… Хотя нет. В класс парня перевели нового… - Она почему-то смутилась.
- Красивого?
- Странного… Сидит за партой, скучный вроде весь такой. И руки не поднимает. Но по глазам видно - все ответы знает. И по сторонам поглядывает. Не знаю…выпишут - сам поглядишь.
Она около часа ещё провела у меня, а затем побежала домой.
Ближе к концу дня я узнал, что завтра меня выпишут, и со следующей недели я пойду в школу.
Ну х-ня! Пора бы писать заявление о том, какие я08-02-2005 19:42
Ну х-ня! Пора бы писать заявление о том, какие я экзамены буду сдавать, а я всё решить не могу...
И вообще! Аттестация школы подползла! По всем предметам... Я вот думаю - а может заболеть на недельку?
3
Пациент психиатрической больницы Валерий Петрович Анноников сидел у закрытого решёткой окна и вглядывался вдаль. Веки его были полуприкрыты, а на лице - тень усталости и какой-то неразрешимой проблемы. Рукав рубахи, задёрнувшийся вверх, открывал многочисленные и глубокие, но уже зажившие бритвенные порезы. Очевидно, он экспериментировал - большей частью они были поперечными, но несколько продольными.
В течение двух лет он имел жесточайшие суицидальные наклонности, сопровождавшиеся попытками покончить с собой. Валера в возрасте двенадцати лет впервые попробовал совершить самоубийство, разрезав вены. Но мальчик был неспособен нанести себе достаточно длинные и глубокие разрезы - он потерял сознание сразу же после начала этой самоэкзекуции. Затем он пытался убить себя четырнадцать раз. Топился, вешался, принимал смертельные дозы таблеток и даже пытался ввести в вену воздух из шприца, вновь резал вены. На все вопросы о причинах этого отвечал неясными фразами, или не отвечал вообще. Перерывы между этими попытками не имели никакой системы - от нескольких часов до двух-трёх месяцев. После последней попытки - он собирался раз и навсегда покончить с жизнью на этом бренном свете, спрыгнув с крыши (был снят оттуда МЧС), был отправлен в больницу. Здесь вёл себя на удивление спокойно и никаких новых попыток не производил.
И вот теперь, глядя сквозь грязное окно на бессмысленный серый пейзаж больничного двора, он пытался нащупать какие-то жизненные нити. Вспоминал, как в состоянии клинической смерти, будто «выйдя» из тела он долго шёл по тёмному коридору, в чём-то напоминавшему тоннель, на далёкий свет, и никак не мог до него дойти. Вспоминал, каким тяжёлым было его последующее пробуждение…болело отчего-то сразу всё тело; глаза слезились; но самыми сильными были душевные страдания: ему неожиданно пришло в голову небо, даже небо не принимает его.
- Венец эволюции, - тихо пробормотал он себе под нос, наконец отходя от окна и ложась на кровать.
Как много времени уходит на бред...
А ведь06-02-2005 18:16
Как много времени уходит на бред...
А ведь кажется, что ещё вчера мне тринадцать...
Время утекает, будто песок сквозь пальцы... И я не могу его остановить...
Бесцельно проведённое время...
И далее в том же духе...
2
Перед зеркалом я04-02-2005 19:32
И далее в том же духе...
2
Перед зеркалом я осторожно поправил мундир. Всё было подогнано чётко на меня, но я по привычке несколько раз одёрнул его. Цена ему, если в нём на улицу даже нельзя выйти, грошовая! Но покрасоваться в нём с блестящим лейтенантским значком - в этом даже я не мог себе отказать. Проходя по коридору, привычно здоровался со знакомыми рукопожатием, пусть с большей частью он и разнился званием.
Молодёжь с благоговейным видом прикладывалась к козырьку - ничего, растёт замена! Мимо прошла надежда и гордость всего Управления - двенадцатилетняя Ксения Баровская. Уже майор, кстати.
Я встал по струнке и отдал честь. Улыбнулась, тоже к козырьку руку приставила, и жалобно так: «А вас уже до лейтенанта повысили? Поздравляю!» Не привыкла ещё. Да ничего, пообвыкнется.
После обмена любезностями, зарулил в кабинет начальства. Как полагается, козырнул, кому следует, и встал у двери.
- Дык я пойду, Валентин Петрович? - Сказал рослый детина в капитанских погонах моему начальнику.
- Иди, иди. А впредь - следи за этим делом, - сказал Валентин Петрович капитану, и выразительно зыркнул на него. Тот, казалось, смутился, чуть покраснел и тихо вышел.
- Садись, Петя.
Я присел на краешек стула, и поглядел на задумчивое лицо начальника.
Он взял со своего стола пухлую папку, и протянул мне.
- Значит, ты осмотри внимательно, а потом я тебе объясню суть задания.
Папка была тяжёлой. Пожалуй, на полкило весила. Раскрутив затейливо завязанные веревочки (завязал какой-то мастер!), осмотрел первую страницу.
Анастасия Георгиевна Калимова. Родилась в восемьдесят девятом году, 23 сентября, город Ногинск. В Подмосковье что ли? Дальше… В девяноста третьем - развод родителей. Осталась с матерью. Переезд в Питер. Уже ближе… Курируется уже в течении двух лет. Причина начала - появление какого-то человека, утверждавшего, что он её брат. Фотографии… В возрасте трёх, шести, семи, девяти…ух сколько…одиннадцати, двенадцати и - это уже интересно - в нынешнем возрасте, пятнадцати лет. Ну и что мы зрим…или зреем…так. Лицо - красивое, но не то чтобы очень. Глаза карие. Фигурка - не очень. Но что-то в ней есть. Шарм, наверное.
В общем интересного я практически ничего не узнал. А задание…было дурацкое: внедриться в доверие. Причина - не так давно чуть не погибла в кинотеатре…
Венец эволюции
1
Пока я размышлял над, почему человека называют венцом эволюции, у меня зазвонил телефон. Дззинь! Дзинь-дззз! Чёрт! Отвлекают тут бля всякие! Уроды нах!
Но тот, не обращая на мои душевные терзания абсолютно никакого внимания, продолжал тренькать.
- Алло, - сказал я злым голосом.
- Хных-хнык, - услышал я захлёбывающийся смехом голос.
- Ну чё там, - выходя из себя заорал я. - Чё нах за бля ёпт!
- А Сеню можно? - Я начинал успокаиваться. Женский голос отродясь действовал на меня умиротворяюще.
- Неа, вы наверно не туда попали.
- А кого можно-о-о-о-о-о? - Протянула фразу она. Накуренная или пьяная?
- Никого, - твёрдо, возвращаясь в недовольное состояние, ответил я, готовясь повесить трубку.
В телефоне загоготали.
- Ты чё, в натуре повёлся? Это ж я, Настька. - Я поморщился. Пришло же Насте в голову звонить мне в такой неудачный момент. Хотя…зря она звонить не станет.
- Что-то случилось, Настя?
- Я вот подумала: может, мы с тобой в кино сходим? Ты как?
- Сходим, - снова приходя в приподнятое настроение, сказал я. - А когда?
- Сейчас? Мне зайти?
- Да я сама зайду, Роб.
Стоически чмокнув Стасю в щёку, я вышел из квартиры.
На сеанс мы добрались часа через полтора. Название было многообещающее, но после взгляда на афишу, настроение резко упало. В который, бля, раз! Похоже, мне в очередной раз подсовывают слёзную мелодраму. Или, не дай бог, романтическую комедию.
Короче говоря, после коротких поцелуев, Настя шепнула мне на ухо: «Смотри», и я, осторожно положив голову на её плечо, прикрыл глаза и вскоре, под мерные голоса на экране, заснул.
Сначала я услышал хлопок и уж потом раскрыл глаза. «Бомба» - закричал кто-то, первые ряды ломанулись назад и, увидев сползающую со стула Стасю, я попытался накрыть её сверху. И тогда что-то взорвалось вновь, закладывая уши… Перед моими глазами возник дикий и неугасимый свет. Я потерял сознание.
Ползли, ползли бесконечной чередою люди...
Только иногда кто-то отбивался от их стада...
И они все показывали на него пальцами и смеялись...
Но он шёл дальше...
«И он жил. Очень долго жил. И даже когда хотел03-02-2005 18:20
«И он жил. Очень долго жил. И даже когда хотел умереть, всё равно жил.»
- Пап, а почему он хотел умереть, и не мог?
- Тише сын, слушай дальше.
«И это была его канва. И пришло время, когда он так устал жить, что его уже ничего не волновало. И было ему всё равно.»
- Как это, всё равно, пап? Почему?
- Просто - ВСЁ РАВНО.
«И когда к нему наконец пришла смерть, и сказала: Ты сейчас умрёшь, даже тогда он ничего ей не ответил. Потому, что ему было всё равно. И с тех пор в людских сердцах появилось безразличие.»