"Чего вы пялитесь на нас? Глупцы! Думаете мы то, что вы видите! Прочистите глаза, станьте свободнее, чтобы научиться смотреть за нас и между нами. Вон, поглядите на того, как он красив и чист, но если бы вы смотрели пристальнее, то увидели бы, что он самый грязный и уродливый из нас. А тот, хромой, который валяется подобно свинье, весь черен и хрюкает от удовольствия. Приблизьтесь к нему, всмотритесь и вы увидите, что он самый прекрасный из нас! Наш облик почти всегда обманчив, и вы, кто не обладаете проницательным взглядом, всегда обманываетесь нами. Как детей, мы водим вас за нос, а вы и рады стараться. Вы думаете, что мы всегда одинаковы, но мы изменяемся, переходя из уст в уста. Увидев нашу форму, вы говорите: "Вот оно!". Но наш смысл всегда рядом, или внутри, или его вообще нет. Мы - родители всех ссор и недоразумений, но также и всего хорошего. Всмотритесь в нас, а не ползайте взглядом по нашей поверхности! Мы - слова, открыли вам свою тайну!"

                                                 (XXI век)

Уже второй день моросил дождь. Небо было затянуто тучами и казалось таким близким, что если протянуть руку, то можно потрогать его. В такие дни я любил бродить по улице. Весь город казался мне одной большой квартирой с крышей – небом. Мир казался таким тесным, таким маленьким и в этой мысли было очень много тепла и уюта.

Многие негодовали на дождливые выходные, а я, набросив плащ, отправился гулять.

Машины спешили куда-то, поднимая волны брызг, и те из нерадивых путников, кто не успевал отскочить в сторону, оказывались мокрыми с головы до ног. «Смешно бояться оказаться мокрым под дождем» - думал я, пока желтая волга не искупала меня самого. С этого момента я тоже начал играть в эту игру. Ожидая зеленого света светофора, я вместе с остальными отпрыгивал на почтительное расстояние при приближении автобуса или машины. В этой игре было что-то забавное. Она мне нравилась, а люди были полны недовольства и негодования на эти препятствия, замедляющие их бег к своим целям, заботам, а может даже и мечтам. Разве они что-нибудь понимают в жизни?

На проспекте было довольно людно для такой погоды. Как всегда у МакДональдса толпилась молодежь. Люди встречались, радовались друг другу и огорчались, веселились и плакали. Мимо меня пробежала парочка. Парень накрывал себя и девушку своей курткой, оба улыбались. Тротуар был похож на выставку ползущих зонтиков. Желтые, красные и черные они сновали туда сюда. Через большие окна центрального гастронома, я видел, как в кафе суетятся люди. Очереди, толкотня, музыка, разговоры. Разве в таком мире можно чувствовать себя одиноким?

Вдруг я почувствовал легкий толчок. Какая-то девушка, засмотревшись на витрину книжного магазина, нечаянно наступила мне на ногу и ударилась о плечо.

- Извините, пожалуйста, – немного растерявшись, сказала она.

- Ничего страшного. Я тоже виноват, – ответил я, указывая на злополучную витрину.

Мы улыбнулись друг другу и разошлись.

По пути я вдруг подумал: «А неплохо было бы купить какую-нибудь книгу на вечер». Достав кошелек и пересчитав деньги, я повернул обратно.

В книжном магазине было полно людей. К полкам с книгами было не подобраться. Длинной змейкой тянулась очередь от отдела, где продавались открытки. Я с трудом пробрался к стеллажу классики. Сколько книг! Я часто жалел, что люди не могут брать книги бесплатно. Что мы вынуждены покупать их за довольно немалую цену и тем самым ограничивать себя. А прочитать хотелось все. Каждая хорошая книга была отдельным миром и, казалось, что, читая, вмещаешь этот мир в себя, и тогда твой собственный мир становится полнее и богаче.  

                                 (Рукопись из другой вселенной)

Кто она такая и откуда приходит, не знает никто. Все зовут ее Марганой. Почему именно так мне неведомо. Возможно, чьи-то умирающие уста произнесли это имя, и кто-то запомнил, передав потом остальным. Честно говоря, это неважно. Того человека больше нет, и эту тайну он унес с собой в могилу.

Маргана... Сколько сладости в этом имени. Каждый из нас хотел бы увидеть ее, несмотря на то, что многие считают ее выдумкой. Но она существует. Я знаю. Когда-нибудь я встречусь с ней, потому что смерть приходит ко всем. А мы вояки всегда чувствуем ее дыхание у себя за спиной. Каждый день на этой проклятой планете мы гибнем сотнями, нет тысячами. И этому не видно конца. «Совет Федерации» приказал удерживать позиции, и мы, послушные дети войны, деремся до конца. И этот конец придет. Обязательно придет. Никто не выживет. Такова наша участь. Но я не боюсь. Ведь тогда я смогу встретиться с Марганой. Чего можно еще желать такому как я?

Ходят легенды, что Маргана является павшим в бою солдатам, перед тем как жизнь оставляет их. Она бродит по полю сражения и когда находит героя, то целует его. Легенды говорят, что она прекрасна, и если ты заслужил ее поцелуй, то уходишь вместе с ней. Мои друзья считают, эту легенду выдумкой, красивой сказкой, придуманной Советом, чтобы мы простые солдаты не боялись смерти. Вздор! Маргана существует. Я знаю. Я верю...

Когда уставший и грязный, я возвращаюсь с очередной перестрелки или атаки, то сажусь рядом с друзьями и обычно закуриваю. Мы все курим. Так легче забыться и почувствовать тепло. Тогда мои друзья смеются надо мной:

- Э, приятель, как же ты такой предстанешь перед Марганой? Она уколется о твою небритую щеку, когда будет целовать тебя.

Я смеюсь вместе с ними. Признаюсь, их шутки льстят мне. Я смотрю в их глаза, и мне кажется, что они смеются, чтобы побороть страх. И тогда я начинаю смеяться громче, чтобы и мой страх утонул в хохоте.

***

- Здорово, Лари! – Виллес, пригнувшись, протиснулся в землянку.

- Приветствую, Вили! – Ларр оторвался от своей ноги, с которой он возился и помахал товарищу.

- Что? Зацепило? – Виллес глянул на ногу.

- Пустяк, царапина. Что-то слишком тихо. Бой еще идет?

- Первую атаку мы отбили, и теперь «коричневые» молчат. Может, испугались и сдадутся? – пошутил Вили.

- Ага, – усмехнулся Ларр, обматывая ногу тряпкой.

Никто из них не верил, что война может закончиться. Они были солдатами «Совета Федерации». В шутку их прозвали «серыми» за то, что они всю жизнь носили только серые военные мундиры. Их жизнью была война. Именно для этой игры политиков, «серых» выращивали и готовили. Жизнь гражданина Федерации была всем, а жизнь солдата

(Космическая эра)

Большинству фантастов двадцатого века, космическая эра казалась некой абсолютно новой эрой, где всю планету заселяет большая индустриальная цивилизация, похожая на один огромный Нью-Йорк или Токио начала двадцать первого века. Где все мужчины носят короткие стрижки, а женщины по-деловому укладывают волосы. Где каждый человек одет в комбинезон, где вся власть в руках закона, и в мире царит порядок, где у каждого есть свой автомобиль или аэромобиль. Мне становится весело, когда я читаю книги или смотрю фильмы про наше время. Меня умиляют эти выдуманные воздушные аэромобили, которые рассекают небо над городом.

            Но ничего не изменилось. По-прежнему полно нищих и голодных, по-прежнему люди замерзают на улицах и гибнут в жестоких войнах. По-прежнему на улицах, где полно самых обычных домов – коробок, можно встретить длинноволосых рокеров, панков и лысых скинхедов. Города пестрят от разнообразия одежд и стилей. По-прежнему молодежь пьет пиво, курит травку и любит смотреть футбол. Все также по дорогам носятся автомобили, которые хоть и стали намного лучше, но не летают по воздуху. По-прежнему люди ездят на поездах и летают на самолетах.

По-прежнему появляются книги о мире будущего, который видится современным фантастам таким, каким виделся его предшественникам двадцатого века. Ничего не изменилось. Мир остался прежним.

Я смотрю на людей, которые кутаются в плащи, укрываются под зонтиками или под навесами от дождя и понимаю, что вся их жизнь это непрерывная  спешка, их глаза полны забот, а лица серьезны до омерзительности. Никто из них не знает, что они живут во времени, о котором многие поколения только мечтали. Большинство из их предков отдало бы свою жизнь ради того, чтобы увидеть, как взлетает шатл или космолет. А мы слышим рев их двигателей изо дня в день и воспринимаем это так, как и должно быть, как одну из наших повседневностей, как звук проходящего поезда или шум проезжающей мимо нас машины. Ничего не изменилось.

А я? Я лишь частичка этого огромного мира. Я такой же, как они. Может быть, кто-то в этой огромной массе бредущих по своим делам людей, смотрит на меня и, видя мое серьезное лицо, думает то же самое.

Я чувствую себя одиноким. Я одинок в этой толпе одиноких. Иногда мне кажется, что все наше бегство, наши заботы и наша серьезность – это лишь бегство от своего одиночества. Я знаю, что многие из этих мрачных лиц, ползущих мне навстречу, не считают себя одинокими, у них хорошая семья, хорошая работа и друзья. Но они просто пытаются укрыться во внешнем мире от того, что следует за ними по пятам. Все мы беглецы. Мы открыли дорогу во вселенную, к новым мирам и планетам, а возможно и к новым цивилизациям для того, чтобы убежать подальше от Земли, подальше от себя. Все мы беглецы.

Но я верю, что можно прекратить этот бег, побороть страх и, остановившись повернуться и взглянуть в глаза нашему преследователю. Почему-то мне кажется, что тогда я не увижу за собой ничего и пойму, что бежал напрасно. Но это всего лишь предположения, а пока я один из множества беглецов.

Что мешает мне? Не поверите. Работа, родители, друзья.

Иногда бывают мрачные дни, когда за окном льет дождь и в квартире как-то ужасно пусто. Тогда я сижу у окна и, наблюдая за стекающими по стеклу каплями, думаю о смерти. Да именно о ней. Каждый может сказать, что когда-нибудь задумывался о конце своего жизненного пути. Но для многих смерть – это просто слово, думая о ней, они не понимают, что она когда-нибудь придет и за ними. Каждый умрет, вопрос лишь в том,

Нет! Христос должен был быть распятым, иначе не появилось бы такой прекрасной музыки!

Сатана

Я был квенди из третьего поколения. Мы называли стариками тех, кто родился до нас, хотя они и выглядели не старше нас. Эльфы вечно молоды. Но только внешне. Внутри же они стареют также как и все остальные. Не мне тебе говорить, ты и сам все знаешь.

            Старейшиной нашего селения был Эленихин. Он был одним из первых квенди. Все считали его мудрым и справедливым. Эленихин обладал недюжинной силой и яркими глазами. Все, кто встречал его первый раз, уносили с собой воспоминание о синих холодных, словно свет далеких звезд, и в тоже время ослепительно пылающих безднах. Старейшина имел очень большую власть над квенди. Одни его уважали, другие побаивались, но слушались все. Он старался быть добрым и приветливым, но в этой доброте и приветливости была некая жесткость. Когда я был еще очень маленьким, мы с другими детьми решили подшутить над ним. Найдя в лесу небольшую березу, мы выкопали ее и принесли к его дому.

Эленихин сидел и что-то мастерил. Я и еще трое мальчишек подняли дерево и начали раскачивать перед окном, изображая буйство ветра. Мы хохотали, представляя изумление старейшины. Но внезапно, я увидел, что качаю березу один, а пятки моих соучастников сверкают около озера. Я растерялся, а выскочивший на улицу Эленихин, схватил меня за руку и поволок в свой дом. Обливаясь слезами, я умолял его отпустить меня, а он, втащив меня в свою комнату, усадил на большой дубовый стул и заставил смотреть, как он работает. Его инструменты наводили на меня ужас, и я весь дрожал. А он молча делал свое дело, и от этого молчания становилось еще ужасней. Когда к нему заходили квенди, кто спросить что-то, а кто одолжить муки или соли, я жалобно смотрел на них, умоляя забрать меня отсюда, а они проходили мимо, словно я был лишь мебелью, тем стулом, на котором я сидел. Под вечер Эленихин отпустил меня. Я бежал домой, заливаясь слезами облегчения. После этого, я долго обходил дом старейшины стороной. Я боялся встретить его и всегда сворачивал, когда он появлялся впереди. Мой мучитель часто приходил ко мне в кошмарах, и в темноте мне казалось, что его руки тянуться ко мне. Но я подрос и забыл о своем страхе.

Наше поселение тянулось вдоль большого поля. Летом оно было усыпано цветами, а зимой превращалось в белоснежное море. Когда смотришь на эту белесую гладь, она всегда манит. Хочется взрыхлить ее непорочность. Хочется купаться в ней. Мне всегда нравился, скрип, которым отзывался снег на прикосновение обуви, я любил смотреть, как блестит наст, играя со звездным светом. Когда ветер был не так колюч, а мороз не столь беспощаден, мы с друзьями раздевались догола и, вспенивая снег босыми ногами, бежали вперед. Когда кто-то из нас проваливался по пояс, мы смеялись. Бывало, не удержишься и упадешь, скрывшись с головой, а потом, вскочив, падаешь опять. Тогда под хохот товарищей лепишь снежок и кидаешь его в кого-нибудь. Вот, чей-то улыбающийся рот давится снегом, и теперь смеешься ты, и все лепишь и бросаешь, лепишь и бросаешь. А потом, набегавшись и наигравшись, мы валились в снег и, расставляя руки в стороны, смотрели на небо. Пролетали вороны, закрывая своими крыльями звезды, дыхание и биение сердца были настолько быстры, что, казалось, еще немного и тело взорвется, и из груди вырвется птица и устремится в небо. Я всегда лежал молча, а мои друзья довольно кряхтели. Рядом со мной лежало волосатое тело Хонаро. Я всегда удивлялся, почему он такой волосатый. У меня и других квенди волосы росли только под мышками и на голове. Он же был полностью покрыт жесткой щетиной. Грудь, живот, спина и ноги были щедро усыпаны черными волосами. Лишь только его лицо было гладким, как у остальных эльфов. Мы часто шутили над необычностью Хонаро, а он никогда не обижался. Более того, он гордился своими волосами и утверждал, что именно таким должен быть настоящий мужчина. Когда мы валялись в снегу или резвились как волчата, его тело покрывалось маленькими сосульками. Это выглядело очень забавно, и мы любили дергать за них во время борьбы.

            Мы делали вид, что одни, но на самом деле из окон поселений за нами наблюдало множество пар глаз. Квенди считали нас безумными и в то же время принимали наши выходки как

…Иду по каменным коридорам Норготронда. Вокруг царит приятный полумрак, легкий ветерок поигрывает с еще мокрыми волосами. Прикладываю руку к каменной стене, чувствую холод и слабое постукивание, будто где-то далеко бьется чье-то сердце.

Тук-тук, тук-тук.

Закрываю глаза и ощущения усиливаются; мое сердце и сердце мира начинают биться вместе, хочется целый день слушать эту мелодию. Провожу легонько рукой по камням, словно поглаживая их, и иду дальше.                                                                  ***

У двери в залу я не встретил стражи, значит сын Финарфина пришел один. Я вошел внутрь. Финрод сидел в кресле, рядом с огромными многоэтажными шкафами, забитыми книгами. Лучи утреннего солнца проникали в книжную залу через два отверстия в стене. Правитель поздоровался и, указав на соседнее кресло, предложил мне сесть. Глаза его лучились светом и теплотой, величие было в его жестах, рядом с ним я чувствовал себя ребенком. Он улыбнулся и сказал:

            - Я долго знаю тебя Эарен сын Сулимэ. И от меня не укрылась твоя способность читать в сердцах живых существ. Когда другие нолдор запирались в своих кузницах и мастерских, чтобы творить украшения и оружия, ты отправлялся в лес.  Я видел, как ты руководишь эльфами, знаю, как ты внимателен и умен, а главное мне кажется... – Финрод наклонился ко мне. – Что ты слышишь его. Ты слышишь, как бьется сердце Арды? 

            Я хотел возразить, но повелитель жестом остановил меня:

            - Не отговаривайся. Я тоже очень хорошо знаю эльфов и умею читать в их сердцах.

            - Но я... Я не знаю что это. Иногда я слышу это в камне, иногда в воде, иногда я различаю это в пении птиц или  вое ветра. Оно звучит по-разному, но я чувствую, что это одно и тоже.

            - Это оно. Ты слышишь его! Такое встречается редко. Даже не всем валарам это подвластно, хотя их судьбы и связаны с судьбой мира.

            - Нет. Я не слышу его. Моя тоска, мой страх обманывают меня.

            - Не отрекайся от дара, который имеешь. Он еще понадобиться тебе и послужит Нарготронду, а может даже и всем нолдор. Ты знаешь, что в восточных лесах появились адан, чьего прихода мы давно ждем. Я встретил их.

Их сон соединен любовью

За гранью бесконечности,

Где пляшут даже звезды,

Под тихую музыку вечности...

Бьется сердце! К жизни и безумию взывает оно. В гибели своей оно видит избавление от себя, в муках и страдании предвидит свое счастье. Где те крылья, что унесут меня от себя самого, где те шипы, что причинят мне боль? Ведь крови жаждет сердце мое. Напиться хочет и напоить жаждущего. Где те сосуды, что разделят со мной огонь моей крови? Где те, кто в любви своей будут скрывать себя от меня? Ибо сердце мое жаждет тайны. Как же я устал ходить протоптанными дорогами, по терну и камню скучает нога моя, на неизведанные горы хочу я взобраться и там петь песнь свою и танцевать. Пресытившись толпой и одиночеством, к третьему стремится душа моя, и трепет чувствуется в ее стремлении.  Страха полна храбрость моя, слабость движет силой во мне. От того, что люблю больше всего, убегаю я, пытаясь в печали найти наслаждение. Тайну люблю я и потому удаляюсь от того, что хочу любить. Насколько же коварнее счастье, чем страдание. Оно являет мне все сокровища, в поиске которых обретал я блаженство, так что мне приходится прятать их, чтобы потом искать. И в этом безумство и мудрость моя.

Не для того, чтобы плакать, пришел я, но для того, чтобы смеяться. Смеяться над своей болью, над своим счастьем, над своей любовью и ненавистью, как отец, взирая на шалости своих детей. Не убежище для меня безумие, но полет, полный опасности и свободы. Силу желает излить сердце мое, и для этого нужна опасность, оно желает гореть в огне любви и страсти, и для этого необходима свобода.

Уже вижу я дорогу мою, сквозь туман страха просматриваются ее очертания. Не только ввысь ведет она меня, к моим звездам, но и вниз, к моим демонам, ибо не существует верха и низа. И падая в бездну, я поднимаюсь на гору. О жизнь, как безумна и загадочна ты, и именно за это я люблю тебя. За битву и танец обретаешь ты поклонника во мне, потому что скучен мир без сражения и веселья. Смертью своей высказываю я почтение тебе, ибо ты восхищаешься теми, кто склонен умирать; как женщина, вожделеешь ты больше того, кто не раб красоты твоей. И за это я люблю тебя, за твою женственность, за твою страсть к непокоренным тобою.

Фалмарион знал, где искать Эарена, поэтому Финрод поручил ему позвать его. Не долго думая, он отправился к Квильдэ – маленькому горному озеру – где его друг всегда встречал рассвет.

            - Aiya nildo! – приветствовал он друга.

            - Ai! – одежда Эарена аккуратно сложенная лежала на траве, сам же он не спеша, плыл к берегу.

            - Тебя зовет повелитель. Он просил передать, что будет ждать тебя в книжной зале, после восхода солнца.

            - Передай, что я приду, – у берега он остановился и перевернулся на спину.

            Звезды тускнели, уступая место новому дню.     

- Ты не знаешь, зачем меня вызывают? – спросил Эарен. Фалмарион, что-то ответил, но он не услышал. Вода заботливо несла его тело. Он любил это озеро, любил постоянно царивший здесь покой. Любил отдаться ему, лечь, расставив руки и ноги и наблюдать, как исчезают звезды, и занимается рассвет. Да чего же прекрасен мир, лежать бы так вечно, забыв о войне, доверится воде подобно кленовым листьям, что плавают рядом, и плыть, плыть.

- Финрод не сказал. Но мне кажется, тебя отправляют в Дортонион. – слова друга вырвали эльфа из размышлений.

            Фалмарион сидел на берегу, длинные черные волосы перетянуты серебреным обручем, черные жгучие глаза обращены к небу, за спиной добротный меч, в гордой осанке чувствуется великая сила и вечность -  истинный Нолдо.

- Я слышал, там появились адан, – он бережно сорвал маленький цветочек и, оторвав взгляд от неба, принялся разглядывать его, - Тебя наверно отправят к ним.

            Перевернувшись на живот, Эарен поплыл к берегу.

- Может быть.

- Твое равнодушие пугает меня, - в голосе Фалмариона слышалась тревога –

            …Мы опаздываем на день рождения нашей знакомой. Я иду, держа мою любимую за руку. Мы  шутим, смеемся. Я счастлив, ведь ОНА со мной. Какое это блаженство быть с НЕЮ рядом! Как прекрасен мир подле НЕЕ! Я люблю ЕЕ… У меня нет слов, чтобы описать мою радость. Как же изворотливо наше счастье, что его труднее поймать, нежели страдание. О последнем всегда можно говорить, писать. Для счастья же, у меня никогда нет слов. Из говорящего я превращаюсь в слушающего, упиваясь мелодией, исходящей из моего сердца. Я безумно счастлив! 

            Вот подходит наш троллейбус, мы бежим, чтобы успеть на него. Я шучу, и ОНА смеется. Как же сильно я люблю ее смех! Люблю, когда из-под пухленьких губок показываются остренькие зубки, люблю поющие карие глаза. Словно идолу, готов я поклоняться ЕЕ улыбке, броситься на колени и целовать ноги, лишь бы ОНА улыбалась вечно. Вечно, мне одному!

            Мы едем. Она молча смотрит в окно. Неужели опять грустит, неужели печаль снова сомкнула ЕЕ уста, приказав улыбке убираться прочь. Нет, не надо! Это самое страшное для меня – видеть ЕЕ такой. Смейся любовь моя. Неужели ты не знаешь, как убивает меня ТВОЕ молчание. Мое сердце желает наполниться твоим смехом, твоим весельем и радостью. Не оставляй меня больного любовью.

            Я пытаюсь вызвать у НЕЕ улыбку, поднять ЕЙ настроение, но безуспешно. Меня начинает раздражать мое бессилие. А ОНА молчит. Как же холоден ЕЕ взгляд теперь; погруженная в свои мысли, ОНА забывает о моем голодном сердце. Как ОНА жестока в эти мгновения. Я хочу схватить ЕЕ за плечи и потрясти, остановить проникновение этого ужасного холода, но вовремя одумываюсь. Что я делаю? Думаю только о себе. Я чуть не сошел с ума. Чуть не сотворил нечто непоправимое. Прости меня моя любовь. Я должен быть сильнее, и не давать всяким глупостям выводить меня из себя. Собравшись, я заставил себя улыбаться снова. Я готов на все, лишь бы моя любимая была счастлива.

            Мы приехали. Я снова заговорил с НЕЙ, как ни в чем, ни бывало. Кажется, ОНА не заметила моей внутренней борьбы. Тем лучше. Я снова принимаюсь за шутки, пытаясь заглушить недавнюю боль, причиненную ЕЕ молчанием.

            Мы пришли. Все гости уже почти собрались. Из присутствующих, я не знаю почти никого. Опять мне приходится изображать радость, чтобы не обидеть именинницу. Я ненавижу это. Ненавижу слабость, что из боязни обидеть кого-нибудь, заставляет меня скрывать свои чувства. Меня повели снять обувь и поставить сумку. Моя любимая уже за столом, вновь веселая. Гостей ОНА знает всех, не то, что я. ОНА смеется с каждой пустой шутки, которыми плюются ЕЕ знакомые. Это немного задевает меня. Я вспоминаю, как пытался внести веселье в ЕЕ молчаливую грусть и те холодные взгляды, которые ОНА бросала на меня при этом. Мне становится больно. Неужели я опять за свое. Слабак. Успокойся. Возьми себя в руки.

Очень темно. Жутко. Я ничего не вижу. Иду осторожно, ногами прощупываю каждый клочок земли. Где-то воет ветер, играя свою ужасную мелодию на развалинах зданий. Под ногами хрустит галька. Я стараюсь ступать как можно тише, но у меня не получается. Каждый шумок для меня подобен грому. Мои руки, сжимающие оружие, предательски потеют. Где я? Кто я? Целые сутки я бродил по развалинам, выискивая оставшихся в живых. Помню плач, слезы и много крови. Голова раскалывается от усталости. Я давно ничего не ел и хочу спать. Если бы не мой страх, я бы сегодня сошел с ума, но он заставляет меня держать себя в руках, потому что если меня найдут… О нет, лучше не думать об этом. Лучше умереть сейчас.

Мои глаза привыкают к темноте. Я уже вижу, как вхожу в помещение, которое когда-то было детской спальней. Вижу обломки детской кроватки, обугленные розовые обои на стене, множество каких-то игрушек на полу. Когда-то здесь резвилось дитя, видя чудовищ лишь в своих кошмарах; теперь они стали реальностью, кошмаром наяву. Здесь темно и сыро. И еще какой-то знакомый запах. Он не дает мне покоя. Я не могу вспомнить, откуда я знаю его. Сердце бешено колотится, я чего-то боюсь. Что-то там, в углу. О боже, только не это! Только не это!.. Оно не шевелится. Я навожу на ЭТО свое оружие и начинаю приближаться. В голове пульсирует боль. Вот, я уже рядом, касаюсь его дулом своей винтовки и…

Рев разрезает тишину, словно кричит животное. Он кажется мне очень громким. Я испытываю страх.

Существо не шевелится. Я вглядываюсь и вижу плюшевого медвежонка. Слава Богу! Это всего лишь игрушка! Один глаз оторван; ткань, бывшая некогда яркой, теперь вся в грязи. Я осторожно беру эту игрушку и подношу к лунному свету, чтобы лучше рассмотреть. Судя по швам, медвежонок когда-то улыбался, теперь его рот был разорван, и оттуда торчал поролон. Я кладу его себе в сумку и собираюсь идти дальше, как вдруг вижу в противоположном углу, около двери, еще что-то. На этот раз оно оказалось больше. Я не рискую подойти, а стараюсь разглядеть ЭТО со своего места. О господи! ЭТО когда-то было девочкой, она мертва. Весь угол в крови. Рядом с телом лежит оторванная рука. Глаза широко раскрыты от ужаса, на губах запекшаяся кровь. Нет! Верхняя часть головы удалена, там, где должны быть волосы, зияет огромная дыра. Я не могу больше видеть это! Не могу! Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать, нет! Ужас…

Я вскакиваю, сбрасывая с себя мокрое одеяло. Где я? Я здесь, у себя дома. Я закрываю глаза. Опять эти кошмары. Что со мной? Нет, все же надо завтра пойти к психиатру. Так больше продолжаться не может. Я сойду с ума. Смотрю на часы. Пять утра. Что делать? Надо успокоиться. Вспомнить, как учила в детстве мама. Не могу. Почему я не помню? В попытке уснуть я провалялся до восьми часов.

                                                                      *  *  *

На улице была замечательная погода. Если бы не мои кошмары, я бы подумал, что жизнь прекрасна. В такие минуты, когда видишь вокруг счастливых людей, когда чувствуешь снисходительность природы, посылающей солнечный день, то кажется, что мир совершенен.

Мой психиатр – это высокий худощавый мужчина лет сорока. Седина и серьезное лицо придают ему некоторую суровость. Так что на первых сеансах я чувствовал себя неловко под его пристальным взглядом. Но со временем я привык к нему. Он оказался довольно милым человеком и хорошим семьянином. Я уважал его образованность и рассудительность, но

(Европа, средние века)

Я стою. Не знаю, откуда у меня еще хватает сил. Ноги опухли и посинели от многочисленных ран, превратившись в сине-красное месиво. Ужасно болят сломанные пальцы. Сколько прошло уже времени? Боль превращает в вечность каждое время. Наверно благодаря цепям, прижавшим меня к столбу, я все еще держусь на ногах. Я боюсь умереть теперь, умереть раньше ЕЕ. Оставить ее одну с этой болью, с этими безжалостными палачами, с этими жестокими людьми. Нет! Не дайте мне умереть! Я не смог защитить ее. Как же это жжет мне сердце. Эта боль еще невыносимей, чем та, что причиняют мне мои раны. Ведь ради моей любимой жил я, ее красоту, словно художник, хотел сделать вечной. Дыханием жизни была она для меня. Куда привела нас любовь моя! Неужели тот милосердный бог, в которого так сильно верят собравшиеся здесь люди, бросил нас. Где он кровожадный, веру в которого утверждают нашей болью, страданиями и нашей смертью?! 

Она рядом. Я слышу слабый стук ее сердца. Несколько раз пытался взять ее за руку, но не смог пересилить боль. Пусть мою душу заберет дьявол, пусть я навечно буду проклят, и останусь в аду, лишь бы она обрела покой, лишь бы райские ворота раскрылись перед нею. Ей хочу я подарить последнее желание мое, ей хочу посвятить последний вздох груди моей. Сквозь опухшие веки, я могу видеть, как она плачет, вижу ее слезы, которые падают на окровавленные ноги. Какими ангельскими кажутся мне эти слезинки. Забрать с собой за приделы смерти хочу я хотя бы одну из них, на память о моей любимой.

            Священник подходит ко мне. Что-то говорит о боге и покаянии. Я слышу угрозы, предупреждения об адских муках, но ничего не могу ответить. Пытаюсь, сквозь боль, найти ее руку. Сейчас я должен быть с нею. Вокруг гудит толпа, где я вижу лишь одно презрение и жажду крови, даже в глазах тех, которых когда-то любил я и тех, что звались моими друзьями. У меня кружится голова. Я не вижу больше людей, сборище вампиров окружает меня, которые собрались, чтобы выпить нашу жизнь. Их смех наносит мне раны, но я стараюсь забыть о боли. Когда-то я любил слушать как смеются мои друзья, теперь же мне противно. Из ангелов в демонов обратились близкие мне. Неужели так велика зависть и злоба, что тех, кто в небе она затягивает под землю? Не бросила меня только любовь моя. Она рядом и за это я проклинаю себя. Ее в последнюю очередь хотел бы я видеть теперь рядом с собою. Ее муки тысячекратно увеличивают мои страдания. Если бы я мог вырвать сердце и купить ей жизнь своей кровью?! Если бы я мог прогнать ее, тем самым потерять, но спасти, я бы принял эту жертву. Где ее рука? Я нужен ей! Подошли палачи и начали жечь хворост у наших ног. Я понял это конец. Скоро, очень скоро она обретет свободу, крылья, чтобы лететь над всей этой болью, над этими мерзкими людьми с их кровожадным богом, туда вверх, к своим звездам, туда, где она, наконец, обретет покой.

О нет! Как же жжет ноги. Если бы я мог, я бы закричал. Где ты любовь моя? Я прошу у боли сил, чтобы найти ее. Помоги мне, последняя спутница моя. Помоги!… Она сжимает мою руку. Несмотря на боль, я в раю, ведь я с ней. Последний раз я чувствую ЕЕ…  Я с тобой, моя любовь. Я с тобой…

            Все кончено. Она спасена. Я вижу, как легкое облачко уносит душу моей любимой к небу. Я жду моей смерти, жду моего ада…

...Не спишите восставать против этой книги, прочтите, вдумайтесь и вы найдете в ней отражение вашей сущности, а потом сожгите ее, чтобы освободиться от ее плена.

Moristimar (Познавший Тьму)