В колонках играет - Марш Кармен.
Настроение сейчас - отстраненно-насмешливое.

Вы уверены, что все это правда?
Нет, вы УВЕРЕНЫ?

Тогда расслабьтесь и смените стойку.
Прежняя Вам больше не понадобится.

В колонках играет - Marsellaise
Настроение сейчас - задумчивое.

Месть ничего не стоит, если только это не сложная, тщательно подготовленная и приведенная в действие схема, которая приводит к точно рассчитанному результату через много лет после того, как была нанесена обида. Все удовольствие заключается именно в планировании и предвкушении результата. Смерть жертвы собственно, а так же безумие, унижение или обезображивание, являющееся результатом акции, считается вторичными эффектами... Это и в самом деле образ жизни. Это предмет, занятие которым дает массу положительных эмоций, когда все остальные дела идут отвратительно. Удовлетворение приносит само наблюдение за тем, как развитие акции переходит из одной фазы в другую, как один маленький триумф за другим ведет к окончательной развязке.

И в тот момент, когда со старанием вырезанная и отполированная дубина опускается на голову жертвы, автору надлежит получить громадное эстетическое наслаждение. Как утверждают некоторые, он даже может получить мистическое озарение.

По мотивам Желязны... Примеривая к себе...

В колонках играет - Башня Rowan: Нимврод.
Настроение сейчас - насмешливо-никакое.



Еще одно имя.
Еще одна запись в книге моей Пайбадры. Это слово, придуманное Желязны, несколько более емкое, чем его современный аналог.

Месть - это просто действие.
Пайбадра - действие, возведенной в степень искусства. Долгое, вдумчивое занятие, несущее в себе даже некий мистический элемент...

Итак... Мы начинаем.

Есть дело. Есть цель...

Придет время и Слово, Дело и Дух сольются воедино...
[показать]

[показать]

В колонках играет - Встречный марш
Настроение сейчас - Ветер и Сталь.

Это имя - долг.

Долг передо мной, перед учениками, перед Семьей...

Эти крылья поднимут меня. Поднимут и удержат.

И понесут.

Давно меня не реанимировали мои грани.

Моя грань... Оставшаяся. Новосотворенная.
Живая.

В колонках играет - "Кремневые ружья" (Иваси)
Настроение сейчас - Отрешенное.

Вся эта клопиная возня меня утомила.
Прощай Айнэ, чини машину...
[показать]

В колонках играет - Фрагменты тел (Беломорс)
Настроение сейчас - Сквозь толстое стекло.

Точнее, доигрался. Загнали меня на работе к нервному патологу, а тот и говорит... Все, привет! Невроз... Полечись-ка ты две недельки, погуляй... А там посмотрим, что с тобой делать.

Вообще-то этот "патолог" ничего тетка... И шеф мой ее очень уважает. И - что ужасно - он об этом диагнозе знает. И сказал, что если я в ближайшие две недели на рабочем месте появлюсь - он меня ОТЛУЧИТ!!!

Теперь глотаю колеса, пытаюсь следовать рекомендациям этого дирижабля в юбке (и почему все невропатологи такие толстые?..). То есть - никаких отрицательных эмоций, прогулки, и так далее... И жду - что из этого получится.

Ведь прощаем мы этот Содом
Словоблудья, раденья, разврата –
Ибо знаем, какая потом
На него наступила расплата.

Им Отчизна без нас воздает.
Заигравшихся – нам ли карать их –
Гимназистов, глотающих йод,
И читающих «Пол и характер»,

Гимназисток, курсисток, мегер,
Фам-фаталь – воплощенье порока,
Неразборчивый русский модерн
Пополам с рококо и барокко.

Ведь прощаем же мы моветон,
В их пророчествах глада и труса, –
Ибо то, что случилось потом,
Оказалось за рамками вкуса.

Ведь прощаем же мы Кузьмину
И его недалекому другу
Ту невинную, в общем, вину,
Что сегодня бы встала в заслугу.

Бурно краток, избыточно щедр,
Бедный век, ученик чародея,
Вызвал ад из удушливых недр
И глядит на него холодея.

И гляжу неизвестно куда,
Размышляя в готическом стиле –
Какова ж это будет беда,
За которую нас не простили.

Интересно...

Что делать, если понял, что где-то пропал кусок твоей души? Что его нет - и отсюда все твои проблемы и геморрои последних дней и недель.

2

О, проклятое пограничье,
Чистота молодого лба,
Что-то птичье в ее обличье,
Альба, Эльба, мольба, пальба –
Все я помню в этом хваленом,
Полном таинства бытии.
Ты всегда железом каленым
Закреплял уроки свои.

Ни острастки, ни снисхожденья
Мне не надо. Я не юнец.
Все я знал еще до рожденья,
А теперь привык наконец.
И спасенья не уворую,
И подмоги не позову –
Чай, не первую, не вторую,
Не последнюю жизнь живу.

Но зачем эта страсть к повторам?
Как тоска тебя не берет
От подробностей, по которым
Можно все сказать наперед!
Нет бы сбой, новизна в раскладе,
Передышка в четыре дня –
Не скажу «милосердья ради»,
Но хотя б перемены для.

Как я знаю одышку года,
Вечер века, промозглый мрак,
Краткость ночи, тоска ухода,
Площадь, башню, вагон, барак,
Как я знаю бессилье слова,
Скуку боя, позор труда,
Хватит, хватит, не надо снова,
Все я понял еще тогда.

1.

О том, как тщетно всякое слово и всякое колдовство
На фоне этого, и другого, и вообще всего,
О том, насколько среди Гоморры, на «чертовом колесе»,
Глядится мразью любой, который занят не тем, что все,
О том, какая я немочь, нечисть, как страшно мне умирать,
О том, как меня легко изувечить, да жалко руки марать,
О том, как призрачно мое право на воду и каравай,
Когда в окрестностях так кроваво, – мне не напоминай.

Я видел мир в эпоху распада, любовь в эпоху тщеты,
Я все это знаю лучше, чем надо, и точно лучше, чем ты,
Поскольку в мире твоих красилен, давилен, сетей, тенет
Я слишком часто бывал бессилен, а ты, я думаю, нет.

Поэтому не говори мне под руку, не шли мне дурных вестей,
Не сочиняй мне новую муку, чтобы в сравненье с ней
Я понял вновь, что моя работа – чушь, бессмыслица, хлам;
Когда разбегаюсь для взлета – не бей меня по ногам.
Не тычь меня носом в мои болезни и в жалоб моих мокреть.
Я сам таков, что не всякой бездне по силам в меня смотреть.
Ни в наших ночах, ни в ночас Белграда, ни в той, ни в этой стране
Нет и не будет такого ада, которого нет во мне.

В колонках играет - Прощание славянки.


Аравийское месиво, крошево
С галицийских кровавых полей.

Узнаю этот оющий, ающий,
Этот лающий, реющий звук –
Нарастающий рев, обещающий
Миллионы кровавых разлук.
Узнаю этот колюще-режущий,
Паровозный, рыдающий вой –
Звук сирены, зовущий в убежище,
И вокзальный оркестр духовой.

Узнаю этих рифм дактилических
Дребезжание, впалую грудь,
Перестуки колес металлических,
Что в чугунный отправились путь
На пологие склоны карпатски
Иль балканские – это равно, –
Где могилы раскиданы братские,
Как горстями бросают зерно.

Узнаю этот млеющий, тающий,
Исходящий томленьем простор,
Жадно жрущий и жадно рожающий
Чернозем, черномор, черногор.
И каким его снегом не выбели –
Все настырнее, все тяжелей
Трубный зов сладострастья и гибели,
Трупный запах весенних полей.

От ликующих, праздно болтающих
До привыкших грошом дорожить –
Мы уходим в разряд умирающих
За священное право – не жить!
Узнаю эту изморозь белую,
Посеревшие лица в строю…
Боже праведный, что я здесь делаю?
Узнаю, узнаю, узнаю.

Юнцы храбрятся по кабакам, хотя их грызет тоска,
Но все их крики «Я им задам!» до первого марш-броска,
До первого попадания снаряда в пехотный строй
И дружного обладания убитою медсестрой.
Юнцам не должно воевать и в армии служить.
Солдат пристойней вербовать из тех, кто не хочет жить:
Певцов или чиновников, бомжей иль сторожей, –
Из брошенных любовников и выгнанных мужей.

Печорин чистит автомат, сжимая бледный рот.
Онегин ловко берет снаряд и Пушкину подает,
И Пушкин заряжает, и Лермонтов палит,
И Бродский не возражает, хоть он и космополит.

К соблазнам глух, под пыткой нем и очень часто пьян,
Атос воюет лучше, чем Портос и Д’Артаньян.
Еще не раз мы врага превысим щедротами жертв своих.
Мы не зависим от пылких писем и сами не пишем их.
Греми, барабан, труба, реви! Противник, будь готов –
Идут штрафные роты любви, калеки ее фронтов,

Любимцы рока – поскольку рок чутко хранит от бед
Всех, кому он однажды смог переломить хребет.
Пусть вражеских полковников трясет, когда орда
Покинутых любовников вступает в города.
Застывшие глаза их мертвее и слепей
Видавших все мозаик из-под руин Помпей.
Они не грустят о женах, не рвутся в родной уют.
Никто не спалит сожженных и мертвых не перебьют.

Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей.
Мы не верим в Родину и свободу.
Мы не трогаем ваших женщин и не кормим ваших детей.
Мы сквозь вас проходим, как нож сквозь воду.
Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе.
По колосьям бывшего урожая.
И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле.
Потому что вся она нам чужая.

В колонках играет - Карлсоны (Медведев)

Воют в душу февральские волки,
Только что - эти волки сейчас?!
От легенд собираем осколки -
Или это осколки о нас?
Только в снах или, может быть, в яви,
Хорошо бы еще - поскорей! -
Кто-то снова предстанет с мечами
И немолкнущим кличем: "Фривэй!"
(с) Алькор.

Как же это, оказывается, просто: сделать шаг. Навстречу самому себе, отделенному лишь тонкой плоскостью. Шаг из грани в грань, сметая непрочный бареьр ребра.
Проявление не есть объект, но объект есть совокупность всех его проявлений. Грани кристалла – не есть сам кристалл. Но они – проявления кристалла. И когда грани стыкуются. Соединяются, сплетаются в единое объемное целое – тогда из проявлений и проступает кристалл.
Ночь слила воедино Олега Корина и Шарля Танье. Переплавила, выжгла в горниле боли и жара лишние шлаки. Так из меди и олова рождается звонкая бронза.
И вот – итог. Печальный и закономерный – вместо двух разных, под насмешливым взглядом старого синего чудовища родился один.
Достойный продолжатель дела Полковника Танка, Шарля Танье, Черта в ступе… Знакомая личность, Алькор. Ты – его не мог понять у Бессонова. Может, понял сейчас?
А даже если и нет – неважно. Раньше было: «Наилучшие цеои требуют преследовать их наилучшими средствами». Теперь – «Цель оправдывает средства».
«Если не можешь победить честно – иди и победи, как можешь».

Есть интресы вида. Есть интересы клана. Есть интересы индивидуума.
Все прочее – пыль, суета и тлен.

Иначе остается только сходить с ума. Тихо, громко – итог один. Комната с мягкими стенами. И я туда не хочу! Мне надоело тихое соскальзывание в этот долбаный омут. Хватит с меня трех недель в когтях собственных слабостей и так далее.
Встряхнуться, почистить перышки…

А-ар-р-х!

Впрочем, едва ли это изменит что-то в дневниках.

А за спиной волна качается,
Шторма не ходят стороной...
Струна порвется - поменяется,
А мы останемся - собой:
Из века в век скользить по лезвию -
То над клинком, то над пером...
Они ломаются, железные,
А мы - пока еще живем...
Они ломаются, железные.
А мы - не все, но мы живем!
(с) Алькор

Потому что дневники – это то место, где можно выхлестнуть, выдавить из себя боль, чтобы наутро с застывшей улыбкой жить дальше. Чтобы от боли остались слова на листе. Прав был Дзютте-Обломок, когда говорил что то, что можно описать словами, не так мучает…

И пусть боль отгорит, выхлестываемая на экран, в пространство в виде электронных импульсов. Простите те, кто это читает – вам приходится это терпеть. Впрочем, тут все просто – никто ничего не заставляет читать. Но мне – нужно , чтобы это оказалось там. По ту сторону экрана. Перплавилось и осталось – выговоренное, выплеснутое. И так до тех пор, пока в этов во всем не отпадет нужда.

Пока не встанут, охраняя душу, ледяные бастионы, заковав ее в непроницаемый панцирь. Проморозив ее насквозь, так, чтобы уже никакая боль не могла до нее добраться.

Едва сгорает закат,
Но только вечер уйдёт,
И нам команда - "На старт!",
И нам команда - "Вперёд!"
Летит под окнами снег,
Летят секунды, как дни...
Замедли времени бег
И на бегу - позвони.

Поймай последний трамвай,
Стакан "на счастье" разбей,
Опять уходишь - за грань,
Опять выходишь - за дверь.
Опять - долги раздавать,
А мир стоит, как стоял...
А нам - дороги вскрывать
И прогревать дизеля.

А мы - "везде и нигде" -
Среди каналов пустых.
Судьба разводит людей,
А Мир - разводит мосты...
И по мосту, как по льду,
Как по команде: "На взлёт!",
Как по радару, иду -
Туда, где ночь - напролёт!

Судьба "уходит в отрыв"
И - открывает крыло,
И рвутся пальцы о гриф,
И даже струны свело!
И уплывает Земля,
И звёзды - где-то у ног,
И только - тень корабля,
И - телефонный звонок...

[показать]

Только что узнал.
Умер дед Михей. Вчера... Но узнал только что. Новости из Баргузинского заповедника идут долго.

Итого...
За две недели до нового года - Олег.
31.12 - дон Диего да ла Вега.
10.01 - дед Михей.

Троюродный брат.
Тьютор.
Учитель.

Кто следующий?..

КТО???

В колонках играет - Фрегат. (Иваси)
Настроение сейчас - Веревку, мыло, камень - и стреляться.

Шизофрения. Однозначно.

Шизофрения - это когда количество внутренних личностей сокращается до двух.

Логично. Вот они и сократились - до двух. Потому что Белгарат - это уже давно только сочетание звуков, которое ассоциируется со мной. Теперь этих граней всего две. Получается - плоскость...

Плоскость, отсекающая меня от меня. Плоскость на которой невозможно взаимодействие меня со мной. Шарля Танье и... И Олега. Самых живучих граней. Олег - потому что это имя в Базовой Реальности... Пусть и не паспортное - просто лень менять - А Шарль Танье... Шарль Танье - это Шарль Танье. И Программисту Господнему никак не удается договориться хоть как-то с этим ублюдком. Который еще и гордится тем, что он - ублюдок. И явно не хочет ни с кем договариваться.

А то, что составляют эти две личности в "целокупности" просто не в состоянии ничего сделать. Вообще. Потому что - плоскость и раздрай. Полный. И силы кончились.

В колонках играет - Уходящему будет дорога.
Настроение сейчас - Апатия.


Тишина. Ни облачка, ни беса.
Бес в тебе сидит... И шепчет бес:
- Как ни пыжься, милый, ни бельмеса
Ты не смыслишь в логике небес...

...............

Заросли или водоросли.
Во мне или вовне...
Рожа какого-то недоросля
кривляется на стене.


Не смерть. Не рождение.
Апатия. Ничео не хочется, ничего не интересует. Просто смотришь, как все куда-то двигается, куда-то катится...

Полное безразличие.

Позвонит - хорошо. Нет - не надо. Значит, не надо.

Что воля, что неволя... Все равно.

История повторяется. Вопрос - насколько точно. И если нынешний виток будет таким же как предыдущий, то... То это будет перебор.

Но вот беда какая. Шарлю Танье на это будет абсолютно наплевать. Эта маска решает проблемы самым простым способом.
[показать]

Кто такой принц по нынешним временам?
Это как в балете - принц живет внизу и играет сильными ногами, а она - наверху цветком растопырилась. Иногда и ему хлопают, когда он прыжком одолевает сцену, но главное внимание устремлено не на его ноги, а на ее ноги, и ему хлопают чуть вежливо, как аккомпаниаторше сольного скрипача. Принц - это пьедестал. Кто согласен на такую роль в семейном союзе - того определяют в принцы.
Но она - бедная маленькая девочка - не знала, что перелистывая принцев и отбирая получше, она совершила космическую ошибку, решившись на него. Тут она нарвалась.
Потому что это отродье в пьедесталы не шло, а годилось разве что в ракетоносители...
(с) М. Анчаров.

Как это похоже... На то, что есть сейчас...