[показать]


Времена не выбирают,
в них живут и умирают.
     Большей пошлости на свете
     нет, чем клянчить и пенять.
     Будто можно те на эти,
     как на рынке,
                    поменять.

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
     блещет тучка; я в пять лет
          должен был от скарлатины
          умереть, живи в невинный
     век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
а при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
флорентийской и проказе?
хочешь ехать в первом классе,
а не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
     блещет тучка; обниму
          век мой, рок мой на прощанье.
          Время - это испытанье.
     Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
     Словно с пальцев отпечатки,
     с нас - его черты и складки,
     приглядевшись, можно взять.

[показать]



Лишь самые нужные вещи: спички. Соль.
Ассоль.
        Такая чтоб можно б трахнуть.
Страха не будет: и жизнь - ровнò.
И смерть равна. Не успеем ахнуть.

Не могу больше видеть рекламу лент.
Связать мне руки. Да так и бросить.
Недоделанный онтологический эксперимент
по внедрению разума в глубокую осень.

Вечереет быстро.
                        Как галечный плёс
прозрачно небо - исподнее видно
ангелов.
        Если не опускать нос,
        конечно. Оттого что "пульс нитевидный".

Кого-то коина угнетает вчерашний курс,
кого распечатанный тревожит биллинг.
                Вдоль полотна идя, к порожняку прижмусь.
                Грохочет он черезчур одиноко. Или
                        просто он - идёт себе в Ленинград.
Куда пассажирский уж давненько не возит.
                Все в порядке. Я рад. Нет, серьёзно. Ад
                он не так выглядит.
                                        Ведь там не морозит.

[показать]

снова дождит.
остью убранной ржи
лес торчит, крича
беззвучно. отча-
лил - поплыли.

спорный сюжет:
        декабрь в вираже
        режет кромку дня,
        звеня. добрал до нуля
- год навылет.

по всем ветрам.
        по утрам. сквозь гам
        белый пух летуч,
        из просевших туч
        цвета мокрых досок.

сюжет нетлен -
простоват рефрен.
        кострома-зима,
        не пройдет сама.
сама не попросит

[показать]


Сегодня снилась (совсем) незнакомая рыба.
Сначала прозрачный (как ласка долгий) скелет.
Как западный ветер (да откуда бы?)
трубный, последовательно длинный.
(не горбатый окунь). (не сельдь с Данубы).
Потом её глаза, голова и губы.
(не налим лениво молимый).
На хвосте рыба сходила на нет.
Там (где стала нерыба) быть было неприятно.
Ощутимо неуютно. Точнее, без рыбы уют
отсутствовал как в дырках в жести, пробитых
для истекания переполнивших бочку минут.
Хотелось (во сне) повернуться обратно.
Горстями черпать хотелось. Пусть даже никак.
Проснуться хотелось, всхлипывающим от обиды,
И рыбы нет. И приснилась не та. Не та.
Сон сокрушающе все же длился и длился.
Осень пришла. Затем, как ни странно, зима.
Весна. Я не спал. Во сне мне никто не снился.
Потому что я забыл всех рыб имена




.

[показать]

"чем же все это закончится - будет апрель"
                               (Левитанский)

"а очнешься вдруг - 20 лет прошло"
                               (Кенжеев)



... а Вы уверены всё кончилось апрелем?
Мне тут кольнуло: может только началось?
Ольхой так пахнуло, сережки раздобрели,
нарциссов лужица - как им-то удалось

снести всю зиму (ладно снег, а дождь, а горы
щетиной редкой брюхо вспорют кучевой
изнанке неба). Знать что ждут апреля споры.
Уже идут. Пусть малым ходом. Стороной.

У года в самой настоящей сердцевине
(когда начнёте счет как надо, с сентября) -
апрель, густее чем вечерняя заря,
созрел, согрел, пока не осчастливил,

но явно что-то обещать хотел,
да не сумел отвлечься - много дел

[показать]

«Диалог у новогодней ёлки» — стихотворение поэта Юрия Левитанского, впервые опубликованное в журнале «Знамя» (1970, № 1).

«Диалог у новогодней ёлки» был передан Левитанским в журнал «Знамя». Отдел поэзии этого издания, решив, что тематически стихотворение соотносится с январём, запланировал его к публикации в 1-м номере за 1970 год. Номер был свёрстан и уже готовился к печати, когда руководитель отдела критики Дмитрий Стариков выразил сомнения по поводу актуальности некоторых авторских «прогнозов». Речь, в частности, шла о двустишии «— Чем же всё это окончится? — Будет апрель. / — Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен». По мнению Старикова, в преддверии апрельского празднования 100-летия со дня рождения Ленина отсылка к этому месяцу выглядела двусмысленной и могла вызвать вопросы в инстанциях, отвечающих за идеологическую направленность периодических изданий: «Будто в нынешнем году апрель — обыкновеннейший и с ним дозволено шутки шутить!».

Как вспоминала руководитель отдела поэзии «Знамени» Ирина Янская, после долгих дискуссий редакционная коллегия решила оставить стихотворение Левитанского в новогоднем номере. Тем не менее слово «апрель» в журнальной публикации было заменено на «капель».

[показать]

ветры звездные в бархате теплом, глубоком, седом
многотонны и медленны так:
темноты и тишины
        (пропускающей кашель собак, говор, скрип
некачелей, шум шин, визг сверчков)
        потревожат ли, нет. даже тень лепестков
зацветающей яблони --
только дня два
как бутон отвернул розовеющий клапан,
из раковины моллюска (не-каменной) длительное "открыть",
что поднята со дна бархатистого неба; на дне бы пилот
мог увидеть, да занят;
-- а яблоневые коленки все так
        же бесстыдно торчат.
беспокойно.
и дым на губах.
не горчил как торфянников морфий
горчит, лето ввергнувший в ад;
долго длящий под дерном, ползущий под лесом, под сеточкой троп
с узловатыми жилами вздутых,
сквозь серый булыжник скользнувших, корней;
спящий, крадущий, стелящий,
сыпью, простудно-горя-
    чечно жаркий, слегка раскрасневшийся.
тушь.
дым.
мы знаем, прорвет
его серное чрево и всё
что и так всегда было
плеснет
(не гляди -- может сможешь заснуть);
этот гон, эта паль, этот мор
не утихнет пока
не окончится лес, тропок сеть,
непохожий на просеку солнцем залитый прогал,
над которым все жарче встает наступающий день,
без надежд, без отдушин, в дыму потухающих сосен в золе
и в грязи,
впрочем -- в прахе (чуть-чуть благородней, не так ли), но дым
непохож.
тонкой струйкой
течет сигаретного времени таймер живой,
на стекле,
    отражаясь в стекле.
зеркала -- непонятная чудь;
в удвоения я, сколь не бился, поверить не мог:
никогда ничего не двоится; внутри он другой
сигаретный туман; не такая и ты, отложившая здесь
папиросу;
а там-то -- бог весть
кто такая и что собиралась, и где; отчего
мне не кажется дым этот больше знаком.
на губах.
погибающих листьев, полет завершивших, в туман
не проникших, оставшихся посюстронье стекла,
громко утренней грубой метлой -- каждый прутик по своему твёрд --
в сотоварищество соединенных на час,
и теперь истекающих вечностью (дымом); вот он --
мне приятен и сладок.
тот дым.
тот весной шалопайской, отчаянно,
замирая, в подпал
отправляя соломенные чертоги зимы
(не её, разумеется, -- ей ли клок мёртвой травы...);
и тихонько за дерева серым стволом -- в ком от корня до тех,
пробегающих низко, растрепанных, желтых, сырых
облаков,
просыпающийся, в ветви дудит кровоток --
прикурить потянув из соломинки тонкой дымок,
и закашляться, сплюнув на мокрую землю;
не то.
на губах.
дым смолистого тела,
отшвыривающий в камин
громкотелый летучее пламя;
бегущий по хвое, треща
каждой мелкой иголочкой,
дым
подстилая под комль;
отражаясь в глазах (вот уж, истинно, где зеркала
отдыхают).
тогда.
на губах





.

[показать]


смог. сепия захолустья.
но падает свет и льдом окатывает -
её увидит такою
лишь Боттичелли или Петрарка.
+5. не похрустывает
уж снег, а мягко-мягко покряхтывает
под ботами немолодой
служительницы, не муз, зоопарка.









.

[показать]


свет, много тепла
в ширме прореха дарит.
так поцелуй, уходя на службу.




.

[показать]

                                А. Кортнев



Любовь.

Любовь, к тебе приходит вместо денег,
Когда они куда нужнее чем.
И ты затерт в долгах, как Витус Беринг
                    во льдах.


А затем?

Затем?
Приходят деньги, унося здоровье,
Как раз когда их некуда уже.
И презираешь нажитое кровью
                    в душе.


Чувак, секи сюда,
сюда секи чувак
Случается всегда
не то, не там, не так



Смотри!
Приходят вместо прелестей напасти.
Приходит разорение в Сезам.
Шестерка непонятной пятой масти
                    к тузам.


Зато!
Уходят гости, перебив посуду.
В песок уходит жгучая вода.
Вдруг исчезает все, что было всюду
                    всегда.


Пацан, секи сюда,
сюда секи пацан,
Случается всегда
не то, не так, не там.

Браток, а чо ты ждал?
Ты чо хотел браток?
Случается всегда
не так, не там, не то.
Пацан секи сюда,
сюда секи чувак,
Случается всегда
не то, не там, не так!


(С)

[показать]


Надтреснутый рассвет
         искал свой горизонт.
                Тот стлался и сверстался
между полей шпалер,
           меж алых сосен пальцев.
Мне нужен диалог.
         Поговорим, хоть ты
                   лишь голова на блюде.
Мы будем вечно юными.
            - Ну... Нет. Не будем.
Теплей чем лёд. Теплей
             чем конский круп. Чем
                      с пенкой молоко в стакане.
Чем толстый бас шмелей.
            Шмель юн. Мы тоже станем.
Пером нагретый свет
         взорви. Распотроши.
                  Сквозь горизонт событий
втяни из непришедших
               лет соитье бытий.
Там стильный сомелье
         потянется "сира"
                  подать сквозь фокус зренья.
Там, где английский парк
               разбит между мгновеньем.
Наивно нанизать
         соломинку шмелей,
                 гостей, салфеток смятых.
До ободка строфы.
          (смелей) До плеч пожатых.
Отдельно взятых.


.

[показать]

Последний раз молоком и медом
пах воздух. Теплым девичьим телом,
не помню даже давно ль. Я грежу,
я брежу. Путаюсь грешным делом.
Ртом ветра ком. Ловишь. Пьешь захлебом.
На белом счастье был бант. Крахмальном.
Небесно синего цвета. Прежде
читал. Наяву не пришлось. Печаль. Но
за ней не пряталась даже муза.
А, вот, шерстяная шаль была ведь?
Поверх. Под ней. Скажем прямо: узок
был круг. Никто теперь не поможет
припомнить температуру кожи
и как могла она не расплавить...






 

[показать]
Осип Мандельштам




Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи, -
На головах царей божественная пена, -
Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море чёрное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

(c)

[показать]


оплывает закатная ярь.
                           светопрах.
прогорев до калёного дна.
в обесцвеченных сумерках, в синих полях
угольков умерла трескотня.
         звонко рыжие брызги кипели огня,
         в ледяном сталактите роясь.
         он невидимо, капля по капле, слоясь,
         вполз в себя.
                           и настала зима.


быстрой ночи твердеет студёный цемент.
Ригель ловкой шпилькою ткнул,
подгадав на оптически точный момент,
когда взгляд в темноту окуну.
         начинай зимовать. от темна до темна
         запуская волчки вертён.
         год за годом скучать.
                                    в холода вплетена
                           ночь, что ждёт от прихода времён.

[показать]

или

пол-Мадонны на фоне просыпающегося метрополиса в лучах заходящей Венеры



распускается свет.
                день стремительно близок.
пол-лица в параллельной реальности смято.
         неотвеченный красно мерцающий вызов –
лик обратный звезды,
                неделимой как атом.

а пока ты глядишь,
          в полупрофиль,
                на север –
        в предрассветных тенях пол-лица утонули,
я себя убеждаю, что мог бы поверить
половине
         в восходе проснувшихся улиц.

не затем, что попытки другой вам не будет:
         растопляя Венеры зрачок, светописно
         беспощадный ком света откроет вторую
половину.
                чем вырежет шанс возвратиться.

после вспомнится,
        разве что, локон над грудью
полнокровной и осатаневшей столицы.

[показать]




На золотом крыльце сидели:
ангел, предатель, чекист, писатель, поп, археолог, швея, злодей -
кто ты, выбирай, не жалей,
                не задерживай снега озимых полей.


В ушке блестящем иглы
                        (остриём
                в серый
картон упаковки
                разбитой
        всаженной,
     вместо
                подушки расшитой)
ангел сидел и следил за шитьём.

        Медленно
                тянется плотный стежок.
        За разом раз
                        свою карму свершая
                горлом
        кидается в петлю (вторая
игла).
        А на первой - сидит, стережёт

ангел.
        Сквозь муть непогоды гляди:
тени да холод.
                        Бреди наобум. На
свет из окна.
        В вихре льдинок самума
тошно. Представишь себя
                        посреди

мира.
        По косточкам пересчитай мне:
        жизнь и сердечная боль. Всё отдай -
        голым заходят, что в пекло, что в рай.
                Болью - за вход. Остальное оттает.

Выгорит. Будто на солнце лежак,
с видом на
                будущее, через век,
где не совсем уже и человек,
впрочем, не ангел...
                        не смертный...
                                скорей...



На золотом крыльце сидели:
ангел, предатель, чекист, писатель, поп, археолог, швея, злодей -
кто ты, выбирай, не жалей,
                        не задерживай снега озимых полей.

[показать]

Д. Сухарев


Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Ещё февраль на улице,
А на улице — апрель!
     И крыши все затаяли,
     И солнышко печёт.
     Эх, взять бы мне за талию
     Подснежников пучок!
Взять бы в руку вербочку,
Чтоб запахом текла,
Мимозную бы веточку —
Весточку тепла!
     Весточки вы ранние,
     Ветры издалека —
     Весенние, бескрайние,
     Искрящиеся слегка...

Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Ещё февраль на улице,
А на улице — апрель!

Не дома, не под крышею,
На самом ветерке
Стоит девчонка рыжая
В зелёном свитерке.
     Стоит с довольной миною,
     Милою весьма.
     А может, вправду минула,
     Сгинула зима?
Может, вправду сгинула?
Солнышко печёт!
Той, что шубку скинула,
Слава и почёт!

Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Ещё февраль на улице,
А на улице — апрель!
     Сколько солнца шалого
     На улице хмельной!
     Улица, как палуба,
     Ходит подо мной.
Я рот закрыл с опаскою,
Держу едва-едва
Вот эти шалопайские,
Шампанские слова.
     Весточки вы ранние,
     Ветры издалека —
     Весенние, бескрайние,
     Искрящиеся слегка...

(С)

[показать]

Дмитрий Сухарев



А когда хлеба созрели,
Когда яблони родили,
Мы застольем проводили
Всё, что встретили в апреле.
Где межа зимы и лета,
Там печальницы осины
От души плеснули цвета —
Осенины, осенины.

А вторые осенины
Бабьим летом улыбнулись,
Носом в зеркальце уткнулись
И ресницы подсинили.
И, опомнившись, мужчины
Тёплых женщин обнимали,
Их смущению внимали —
Осенины, осенины.

А на третьи осенины
Осенили мысли роем:
Не дадим любовь в обиду,
Под снегами не зароем!
И услышав крик совиный
В тёмной чаще, в самой гуще,
Мы огонь раздули пуще...
Осенины, осенины.

(С)

[показать]

Ирина Евса

На девятую полку задвинув роман, где герой героиню не свёл под венец, — ты
уже не завидуешь вешним громам, что с бравурным началом замкнули конец. Не
ревнуешь героя ни к дельной жене, ни к рассеянной даме с лисой у щеки,
в застывающей страсти, как муха в желе, зависающей, зрелым летам вопреки…
Что с того, что завязка опять не зажглась, не проклюнулась красным в сыром
табаке, и манившая прочностью прошлая связь пробавляется пошлостью
в каждой строке?.. Но ведь что-то в нём было, а может быть — в ней; в торопливых
соитьях с приправой вины; в дребезжащем стакане; в шуршанье теней на
дешёвых обоях прохладной стены; в этих «как мы похожи!», «а если бы вдруг?..»;
в простыне, как в спасительной тоге, когда ширпотребовской лампы
безжалостный круг — все морщинки на шее, все складки стыда…; в женских
тапочках синих у ножки стола вперемежку с мужскими; в заботах простых; в том,
как он сокращал поначалу дела, а потом невзначай удлинял, поостыв; в чувстве
долга, пришедшем на смену… Во рту — вязко, словно вкусила незрелой хурмы.
Забери эту книгу. Достань мне вон ту — в маслянистых наплывах языческой
тьмы. Или ту — постмодерна брезгливый абсурд, где герой, возвращённый
к своей дорогой, вызывает ухмылку, поскольку обут в неприглядные туфли эпохи
другой. Он толчётся в дверях, словно просит на хлеб, удивлённо мигая в проёме
судьбы. И, смущаясь, бормочешь: «Ну, правда, — нелеп. Но ведь что-то в нём
было, но что-то в нём бы…»

( C )

[показать]


же равно...


моё помнит тебя и ждёт.
когда мы вместе, тело помнит тебя.
и это вдох.
а когда нет - ждёт. и это - выдох.
так и живу я несколько мгновений меж выдохом и вдохом.
но жизнь вообще очень короткая штука.