[показать]




СКУКА
К.П. КАВАФИС

День следует за днем, ему подобный;
Все то же повторяется бессменно
И кажется лишь копией подробной
Мгновения, ушедшего мгновенно.

И каждый месяц, вновь запечатленный
В другом – назначенным уходит сроком.
"Вчера" мы видим в "завтра" воплощенным
Без перемен. Как просто быть пророком...

(Перевод А. Калининой)

“Сакральное зависит прежде всего от восприятия вещей, проявляющих божественное, а не от состояния веры, требующего принятия абсолютной истины”
(Жан-Жак Вуненбургер)

"Миф показывает, а не доказывает [...], это образ познания, наделяющего смыслом [...], миф “не является средством удовлетворения логического беспокойства или интеллектуального любопытства. Он не 'служит для объяснения', но является самим этим объяснением, каковое есть основание всего сущего”."

http://www.nationalism.org/rnsp/Docs/bibliotec/Trusson.htm

Neither famine nor disaster ever haunt men who do true justice
(Hesiod, Works and Days)

[показать]

[показать]
Дике (Дика) — по Гесиоду богиня правды, олицетворение справедливости, дочь Зевса и Фемиды, одна из Ор. Дике наблюдает за жизнью людей и сообщает Зевсу о несправедливости. В ряде мифов Дике — советница Зевса. В греческих трагедиях она предстает грозной мстительницей, которая мечом пронзает сердца несправедливых людей. Одно из прозвищ Дике — Астрея — связано, по-видимому, с представлением о том, что истинная справедливость находится на небесах. В античном искусстве Дике изображалась сурового вида женщиной с палицей в руке.

Это цитата сообщения Пупок_Вселенной Оригинальное сообщение

Желтое такси что есть сил несется к черту от Москвы – в закатные ледяные сумерки, в плотную январскую метель, в посторонний и абстрактный временной промежуток, за которым притаился большой и шумный аэропорт. Прошел еще один год – и чемодан снова подпрыгивает в багажнике, а вместе с ним подпрыгивают томик Гумилева, электрическая бритва и пара дежурных галстуков, до последней страницы исписанный ежедневник и крошечная иконка в боковом кармане. На окнах наледь, в голове каша, и открыта уже, наверное, регистрация на рейс; гудят виски, смазаны воспоминания, хочется провалиться в неясную, но приятную тишину. Раздражает свет встречных фар, гаишники снеговиками встали вдоль трассы, подмигнул зеленым последний светофор, сделан финальный глоток из фляжки. Главное – не оглядываться. Мы здесь чужие.

Мы здесь чужие – и, провожая нас, обычная среднерусская погода как можно шире размажет свои грязно-белые акварели по изрядно промерзшей черной земле. Кем мы были? Действительно, кем? Так, жизнь по два рубля с носа, но сойдет и по рублю; втихомолку не одобряли, расплываясь в публичных восторгах, говорили шепотом даже по телефону, хрипло кашляли по утрам, и стакан минералки с алько-зельцером никогда не выручал нас. Врали. Выкручивались. Писали в стол. Меняли мутную, ненужную действительность на лукавого червового туза – глянцевого и красного: кто вытащит из колоды – тот проигрывает и сидит как дурак. Мы, в сущности, были необязательными обстоятельствами времени, нанесенными на клетчатый листок хитрым предусмотрительным карандашом. Вот нас и подчеркнули красной педагогической ручкой, поставив рядом знак вопроса, по сути своей совершенно утвердительный, как неотступное отчаянье и не подлежащий обжалованью приговор.

Мы здесь чужие – и вот прямо сейчас где-то умирает человек, бывший когда-то близким и бывший когда-то родным. Не сразу – но очень скоро – сотрутся в памяти лица еще пока друзей и еще пока любимых женщин. Куда-то потеряются, состарившись, прежние записные книжки с телефонами и адресами, а новые наполнятся еще неизвестными именами, состоящими из чужих, пока непривычных букв. Разглядывая самих себя в тонких фотоальбомах, мы будем казаться себе слишком юными и самонадеянными. А потом и глупыми. А потом и смешными. Мы здесь чужие – и год за годом, меняя лица и поколения, имена и привычки, мы никогда не почувствуем, что оказались дома – у нас нет дома сейчас, да и, признаться, никогда не будет. Странные скитальцы, добровольные странники, выдуманные изгои – мы вечно будем пугать чужих детей и въедливых миграционных офицеров, проявляясь, как молоком написанные, сквозь бумагу гербовых бланков и международных почтовых конвертов: виртуальные персонажи, придуманные виртуальными мозгами виртуального времени.

Мы здесь чужие, и неизбежность уже зовет нас в свои странные лазы, коридоры и закоулки, уже назначает встречи на кривых лестницах и несуществующих площадях. Неизбежность накидывает скорбную уздечку на стрелки часов; мы не помолодеем и не состаримся, мы просто перешагнем порог, мы даже не взглянем на зеленую линию под ногами, мы не застрахуем имущество, не придем на прием ко врачу, не станем частью статистической погрешности на очередных выборах, а наши дети никогда не сядут за утреннюю тарелку с кашей, усадив рядом забавы ради старого уютного плюшевого медведя. Нас не наградят орденом, нас не задавят трамваем, нас не отправят с почетом на пенсию – о нет, вот только секундная стрелка догонит минутную, доиграет в магнитоле пошлая музычка, лихо развернется таксист, шмякнется о пандус чемодан, и – ветер восточный боковой, но погода летная. Значит, взлетаем. Прощайте, котировки валют, пьянки в «Пирогах» и полузнакомые восхитительные нимфы с украинским гражданством! Мы здесь чужие.

Пройдут месяцы и годы. Так же незаметно пролетят столетия. Поменяются лица, и, скорее всего, языки, государства, вселенные и миры. Исчезнут чертовы парламенты и несчастные президенты, развеются имперские амбиции и сопутствующая социальная мишура. Кончится нефть и электричество, а люди так и не научатся летать. И тогда, сумев побороть тугие законы пространства и времени, мы неожиданно вернемся – все еще прежние, все еще юные и самонадеянные, все еще неприкаянные, но такие же странные и непонятые, как и были. Мы здесь чужие! – взвоют турбины, мы здесь чужие! – зажжется табло, мы здесь чужие! – перевернется за окном небо, мы здесь чужие! – мелькнет огненным отсветом город и провалится за горизонт.

Мы здесь чужие, и все, что останется – случайный, блестящий надеждой, рождественский кусочек льда в глубоком отпечатке наших следов.

Homo sum: humani nil a me alienum puto