Во сне не существует человеческих страхов. Тот страхоужас, который иногда приходит и чувствуется даже наяву, потом, когда дрожат руки на одеяле и  от боли в мышцах сводит ноги - это другой страх.  Мелких человеческих страхов, незначимых и надоедливых, как насекомые, отягощающих душу, там нет. И потому там - свобода.

Между сюжетами нахожу себя посреди закатного, уже практически ночного моря. Темно-синяя, почти черная вода, слабый ветер над поверхностью, едва ощущаемая волна. Оглядываюсь встревоженно, сканирую расстояние до ближайшего берега. Далеко, но ресурсов хватит - кролем дойду при необходимости. Конечно, это всего лишь рефлекс - искать берег, мне о не нужен. Но знать, где берег, всегда успокаивает. Человека во мне. Я закрываю глаза и ухожу в следующий сюжет, как из промежуточного лифта. Где-то позади мой дубль продолжает, не торопясь, рассекать ночное море по направлению к багровому закатному солнцу.

Очнулась от вспышек яркого света в глаза. Перемежаясь черными промежутками,  белые, невыносимые по яркости всполохи раздирали мозг. Пока пыталась понять, на каком я свете и в какой реальности, отключилась снова. Что-то происходит опять, резко усилилась активность Сна, и переход уже происходит не через  стандартную серебристо-сиреневую воронку, а рвано, импульсно, резкими неровными толчками большой мощности.

...было мне нынче наводнение, тихое и темное, потому что ночь и потому что людей не было в опустевшем городе, лишь отдельно встречающиеся, малоразговорчивые, свои. Москву залило стремительно и беззвучно. Вышла с балкона в воду, тут же унесло потоком, вскоре опознала, сравнив по вершинам двенадцатиэтажек - пятиэтажки уже целиком ушли под воду. Вокруг темь.. ни единого фонаря, черное на сером.. негатив. Ни страха, ни паники, и физическое ощущение комфорта от того, что все то, что внизу, смывается, вымывается, уносится прочь водами со всем накопившимся мусором и дрянью человеческой... сумерки богов. С теми, кто встретился в потоке, договорились встретиться ПОТОМ у Башни..какой? Не знаю.

В колонках играет - Schiller

Волчонок, если ты сюда таки зайдешь, не знаю, зачем - держи инфу.

Помнишь, я делала запрос по поводу твоих снов и вообще?

Ответ был дан таков (претензии по поводу отсутствии комментариев ко сну не ко мне):

"Зелен еще, в скорлупе живет. Пускай зреет, надо ждать, пока скорлупа треснет. Зелен."

Еще раз повторю - фырканье, претензии и задранный надменный нос - не ко мне, передаю, что сказали.

Распишись, что получил информацию. Спасибо.

Отчаявшись уже понять, что за флэш-моб тут образовался с симпатиями, просто говорю - я не имею ни малейшего понятия, кто вы все и откуда вы тут взялись. )

Ничего не понимаю. Простите, а кто мне только что симпатию влепил и за какие прегрешения?

Оно выглядит как комок бледной белесой слизи, способное отращивать метастазы-ложноножки и на них передвигаться. Оно не имеет личности и питается негативными эмоциями, а пуще - страхами. Оно предпочитает жить недалеко от людей. Оно способно вызывать из человеческого воображения самые глубинные их страхи и детские ужасы. Питаясь ими, оно растет, увеличивается в размерах и под конец принимает обличье тех самых ужасов. Оно не имеет ограничений в размерах. Оно не любит разноцветье, слишком большой расход энергии. Ему легче сохранить вед белесый или черно-белый, бурый, ему проще всего даются воплощения в облик медузы или душащего спрута, или ядовитой паутины. Оно безвредно для тех, кто не боится. Но найдя боящегося, вырастает до размеров достаточных, чтобы убить его именно так, как человек боится больше всего. Дорастая до размеров взрослого человека, становится опасным и для другого человека, если тот не знает, как с ним бороться. Бороться с ним лучше всего - заставляя становиться цветным. Силой воли и прямым приказом надо велеть Ему стать цветным и распасться на мелкие фрагменты.Идеально - конфетти или куски цветной бумаги - распадаясь на кучу фрагментов, Оно теряет силу, превращаясь во множество маленьких. Отдавая приказ распасться, следить за тем, чтобы не оставалось больших кусков. Несколько раз с нажимом повторить "Распадайся!", удерживая в воображении изображение цветного конфетти. После превращения - развеять по ветру, а лучше - сжечь. Некоторые держат дома в качестве тренажера для воображения и воли. Для хранения и выращивания из совсем маленького кусочка можно использовать цветочный горшок с каким-нибудь растением, закопав в землю - корни генерируют минимальную энергию, которой достаточно, чтобы Оно не умерло, но росло достаточно медленно, чтобы быть какое-то время безопасным. Не дарить детям. Желательно не проводить с ним опыты без свидетелей. Не ведает симпатии и привязанностей. Смертельно опасно.

Я сел в маршрутку,  едва не сбитый с ног крупным мужчиной с большим портфелем. Маршрутка вздрогнула и понеслась по городу, водитель с любопытством рассматривал нас, набивших брюхо его машины. Ехали долго, я смотрел в окно на летний город и думал о своем.  Внезапно очнувшись, понял, что еду очень уж долго и давно уже проехал свою остановку, а места вокруг и вовсе незнакомые; малоэтажный пыльный пригород. Попросив водителя остановить машину, вышел и оказался в городской пустоши – тут не было даже кошек и светофоров, лишь теплая светлая пыль у тротуаров да старые дома каменной кладки. Я медленно пошел вдоль, забыв, куда и зачем ехал, время замедлилось и откатилось лет на сорок назад, исчезли запахи – всё, кроме цветущей полыни.

-         Гуляешь? – с недоверием проскрипели сзади. Седой благообразного вида старик,  прижимая к себе локтем потрепанную, как и его шляпа, книжку, возник посреди улица.

-         Нуу…даа.. а что такое?

-         Иди за мной. Заблудишься.

Очень не хотелось с кем-то разговаривать, подстраиваться и соответствовать, я молча, на одном лишь уважении к его возрасту, подошел к старику. Тот, не оглянувшись на меня, двинулся вдоль пыльных зарослей чернобыла, что-то ворча себе под нос.

-         Смотри, - указал он палкой на трехэтажное высокое здание старинной каменной кладки. – Здесь был Университет, и моя кафедра. Биологическая. Теперь уж нет никого, кто уехал, а кто умер. Только я и остался. Прихожу сюда иногда за книгами.

Я молча слушал. Непонятная, абсолютная тишина вокруг становилась все тревожнее для моих привыкших к городскому шуму ушей. Перейдя через улицу, мы оказались  возле другого трехэтажного здания, газон перед которым зарос одуванчиками и подорожником. «Приют для жертв педофилов» - гласила бронзовая табличка на высоких двойных дверях.

-         И что.. много было жертв? – поинтересовался я. Старик жестко зыркнул в мою сторону, -  А как ты думаешь? Искалеченных душ всегда больше, чем искалеченных тел.

-         Так это что..  тут души? – окончательно запутался я.

-         Дурак. Вот как есть дурак! – старик раздраженно помахал палкой. - А ты

Читать далее...

Сегодня радость. Дали полетать. Шла по улице маленького города, и внутри радостно колыхнулось - Можно. Разрешено сегодня. Подняла взгляд к облакам, слегка зацепилась за них и взлетела, не глядя вниз до поры, пока не набрала нужной высоты. Когда еще низко - может сработать земной страх и тогда сослабодушничаешь, откажешься,  спланируешь вниз. Когда летишь высоко - меньше помнится земного. Однако, давно не летала - закрывала рефлекторно глаза, пролетая сквозь ветви высоких деревьев - боялась удара. Растяпа.

Попадая в сонные пространства, я уже многолетней привычкой первым делом ищу воду. Мне нужно сориентироваться, в какой стороне от меня и насколько далеко есть река, озеро, море и так далее.  Если не предстоит иных дел, если не начинается какой-либо снофильм и т.д., я иду к воде.  Первым делом оцениваю, куда я попала в этот раз, какая вода по качеству - у неё даже плотность всякий раз разная, и чистота, и еще иногда бывает так, что берег заполнен людьми - плотно, не очень или же вовсе пуст. Порой на берегу встречаются рыболовы, случается, их так много, что непонятно, как не путаются их лески. В такую воду я спускаться боюсь, обхожу их стороной и уже потом ухожу на глубину. Вода, в которой ловят рыбу, обычно не отличается чистотой, самые чистые массивы - это горные быстрые реки или медлительный холодный Океан с его пластичными и сонными волнами, на меня он навевает почтительный Ужас даже ТАМ, где вода - часть меня и я - порождение её...

Я встала с корточек, загасила окурок и подняла с земли рюкзак. - Поеду я домой, дядь Вань.Устала.
- Может, переночуешь здесь?
- Да какая разница. Они у меня внутри. Я их чувствую.
- Держись, девочка. Ты всё понимаешь.
- Да. Прощайте, если что, дядь Вань.
Он не ответил.

Войдя в свой двор, я увидела знакомые лица. Лицо - как минимум. Этот парень когда-то работал в нашей лаборатории шофером. Высокий, с жестко рублеными чертами лица. Имя.. не помню. Сейчас он загорал на лавочке с двумя полураздетыми девицами. - О, привет. Ты что тут делаешь?
- Да я тут, собственно, живу... -  в голове взорвалось холодом. Слепящая яростная белизна почти сбила с ног, я покачнулась. - Ты что? Тебе помочь? - лицо записного плейбоя быстро надвигалось. Я отгородилась рукой - нет, не надо..я сейчас...всё..прошло. Войдя в подъезд, зацепилась рукой за ящик пневмопочты. Отдышалась. Машинально нажала на кнопку с номером квартиры. Краем глаза успела заметить на лестнице темный силуэт и мир начал потухать. Тело отказалось слушаться, я мешком  обвалилась на грязный кафельный пол. Нет, скоты.. я не хочу..ползти...вперед...какая тяжелая дверь... Я ползком, напрягая последние силы высунула голову из подъезда и закричала, разрывая легкие - помогите, кто-нибудь... казалось, я выкрикиваю весь воздух - ПОМОГИТЕ ЖЕ... последнее, что я увидела - холодные и равнодушные глаза нашего бывшего шофера, изучающие меня на расстоянии нескольких метров.
 Меня не стало.

- Пока я понимаю только то, что есть что-то неподвластное человеку, разгуливающее где-то неподалеку и выжирающее человеческое нутро, как арахис из стручков.
Я задумчиво погасила окурок. Иван Сергеевич.. Энцефалограмму мне точно не делали?
- Официально - нет.
- Понятно. И что там?
- Ты уже мертва.
- Сколько мне осталось?
- Смотря сколько успеешь восстановить. Вообще я удивлен, что ты еще не сошла с ума, не прыгнула с моста и не порезала вены.
- А как я ..удивлена..
- Тебе удается вспоминать?
- Да.
- То, что происходит с тобой и происходило с другими, не вписывается в наши знания о человеке, его биологии и физиологии. Поэтому вся отчетность по вам сразу засекречивается.
- Ваша откровенность со мной объясняется лишь тем, что я - труп?
- Тебе прикурить еще одну?
- Да.

Чужой, холодный и мертвый ветер засквозил в моей голове, кто-то зашевелился там, сильный и равнодушный, внимательно присматриваясь ко мне. Я затаилась раненым зайцем. Нет меня, нет, ничего не помню, тсс...
- Иван Сергеевич...
- Да?
- Как они подходят к людям? Или это происходит.. дистанционно?
- Точно не знаем. Свидетелей нет. Среди имеющихся предположений есть и вариант авеширования - полное подчинение себе психики кого-то из людей для получения возможности близкого контакта. Но это пока всего лишь версия.
- Угу.
- Мы не можем предупредить людей об опасности. Начнется паника. Мы не можем их защитить. Пока - не можем и нет гарантии, что сможем, что успеем, пока среди нас еще есть умные люди. Мы должны готовиться к худшему.

- Хорошо, а при чем тут я? Я не шляюсь по лесу, мне некогда, Вы же знаете.
- Я не закончил.
Закурив очередную сигарету, Иван Сергеевич продолжил:
- с тех пор периодически по Городу стали находить людей со следами беспамятства. То есть они помнят, как их зовут и где они живут; в состоянии есть, пить и обслуживать себя. Всё. И самое удивительное - они полностью лишены способности чувствовать. Они не помнят близких людей, не испытывают человеческих эмоций и хотят лишь одного - умереть. И каждый из них в момент обнаружения испускает сильный остаточный радиационный  фон. Их точно выжигают, девочка. Дотла.
Я втягивала в себя дым, не замечая его вкуса. Протягивая мне сигарету, Иван Сергеевич снова дотронулся до моей  руки пальцами и это, как и в тот раз, отозвалось в голове мучительными взрывами воспоминаний. Какие-то лица  проявлялись из ниоткуда и из чужих становились давно знакомыми, вспоминались какие-то мелочи, связи, голова мучительно болела и хотела треснуть в височных долях.
- Дядь Вань..
- Мм?
- Зачем им.. это?
- Еда. Нам удалось допросить еще одного пострадавшего. Понимаешь, они "выедают" не всех подряд, а людей, обладающих неким потенциалом. Любви, ума, нежности, человечности, что ли. Для них это пища. Сами они холодные и в нашем понимании бездушные, это другая форма разума. Договориться с ними нам невозможно, мы для них примерно то же самое, что тля для муравьев. Нас много, мы размножаемся сами и по их понятиям - быстро. У них другое время, медленное. Живут они долго, практически неуязвимы и почти не размножаются - не видят в этом необходимости. Несколько их особей способны контролировать большиое "стадо" таких, как мы. Ты понимаешь, девочка?

- Иван Сергеевич...
- Курить будешь? - перебил меня он.
- А я.. курила раньше?
- Какое это имеет сейчас значение?
- Никакого.

Я спустилась с крыльца и взяла прикуренную им для меня сигарету. - Иван Сергеевич.. кто Вы?
Он выпустил дым через ноздри и медленно произнес - Гораздо важнее, кто - они.
- Они?
- Да. В Городе происходят странные вещи, девочка. Три месяца назад в лесу нашли грибника. Совершенно в беспамятстве, повторяющего непрерывно - "большие.. светящиеся..амёбы". В состоянии шока его доставили в нашу клинику, через два дня он скончался, так и не придя в нормальный вид.
- Это.. та самая клиника?
- Да, ты была там. Кстати, благодаря этому грибнику мы узнали о радиационном фоне.
-?
- Тебе врач сказал, что ты перенесла сильный лучевой удар.
- Угу.
- Тот грибник был своего рода параноиком, всюду таскал за собой счетчик Гейгера. Начитался статей о зараженных грибах, помнишь, была серия публикаций? Когда мы его нашли, рядом с корзиной валялся счётчик и трещал, как полоумный. Мы пустили по следам грибника собаку и вышли к месту Их посадки, или черт знает, что это такое у них.. там радиоактивность просто зашкаливает.

- Настюш! - позвала я, не оборачиваясь. Что у нас тут  происходило, пока меня не было?
Быстрая топотца каблучков, запах Davidoff, аромат свежесваренного кофе - во дает, воробей, - Настя прискакала обратно с кружкой кофе для меня, куском кекса и кучей новостей. - Так японцы приезжали, хотят денег дать на разработку препарата, им вытяжки из кедрового масла нужны какие-то особенные, а директриса не дает, мол, наше, без взаимного интересу не согласна, денег, короче, просит, они уже обещали троих в Японию свозить, якобы на обучение.. Вот, сегодня их на концерт какой-то ведут, японцев, развлекают-ублажают, сама понимаешь... а, вон и они, глянь, расфуфырились, две матроны, Анечку только жалко, она в лабораторию всё обратно рвется, а её японцам  переводчиком подсунули,  тут ведь больше никто английским биологическим не владеет, ну, ты понимаешь.. смотри, потопали... - Настя приникла кнопкой носа к окну, там, вдоль деревянного забора, по тропинке, ведущей к воротам, вышагивали директриса, дура-Танька и несчастным сурком - Анечка, на которой вечернее платье смотрелось куда хуже её привычного лабораторного халата, или мне так кажется? Директриса, тумба метр-на метр-на полтора, плыла в жуткой черной юбке с цветами, Танька что-то  нашептывая ей на ухо, семенила на явно непривычных каблуках. Мда... Кофе сильно горчил, мне вдруг захотелось спать. Я накинула куртку и вышла на крыльцо. Иван Сергеевич всё еще был там.

У входа в бревенчатый домик лаборатории, на пеньке, невесть откуда взявшемся, да так и стоявшем тут всю бытность существования лаборатории, курил Иван Сергеевич. Стряхнув пепел, он задумчиво воззрился на меня. - Пришла? Всё нормально?
Кивнув, я поднялась по ступенькам на крыльцо. Значит, пенёк я помню.. уже лучше. За дверью справа будет вешалка для одежды сотрудников... простые металлические крючки. Оставив там куртку, медленно продвигаюсь вглубь лаборатории. Навстречу вылетела маленькая, воробьеподобная девушка в белом халатике и защебетала: "Ой, Вы приехали, всё в порядке, да? Нам звонили из больницы, Вас на улице нашли без сознания, теперь всё хорошо? А что с Вами было?" - и с жадным любопытством уставилась на меня, ожидая, видимо,  пространного ответа. - Всё хорошо, Настя, - само выплыло имя, муж этой девочки служил где-то, где стреляли, и мы регулярно выслушивали зачитываемые вслух письма его к ней, с деликатно пропускаемыми фрагментами кондовой фронтовой нежности. Господи, я, значит, и это помню. Тааак...  Господи, как я хочу кофе. - Насть, а чайник горячий?
Настёна подпрыгнула и шумной белкой унеслась куда-то, где, видимо, жил чайник, я же привалилась к широкому подоконнику и, лбом в холодное стекло,  закрыла глаза. В голове опять шевельнулось чужое, недобро и усмехаясь.

На следующий день мне выдали вещи, покормили завтраком и пожелали всего хорошего. Как ни странно, в белой изолированной палате было гораздо страшнее, чем на совершенно незнакомой улице. Ближайший милиционер указал мне путь в лабораторию, странно хмыкнув. Да я знаю, знаю, что нас тут знают все, но, чувак, могу же я быть приезжей? Надеюсь, что мы не были знакомы в ТОЙ жизни... когда в голове моей еще не ходили равнодушные сквозняки чужого и холодного разума, выедая мою память и мою жизнь.
Казалось, ноги помнили дорогу лучше меня. Еще бы - судя по корочкам научного сотрудника, я проработала в лаборатории уже три года. Какая страннная фотография в удостоверении..лопоухая, короткая стрижка, весело вздернутый нос.. не я. Точнее, совсем другая я. Решительно засунув корочки в задний карман ставших слишком широкими джинсов, я пошагала в сторону кедрового заповедника, минуя заброшенный карьер какой-то стройки, давно проржавевший мини-экскаватор и кусты чертополоха. Шарахнулся в сторону бомж, в стороне паслись одичавшие городские собаки - ловили мышей. А мне хотелось плакать, ощущение выеденного ореха стало основным. Я не помнила своей сути. Какая я была? Любили ли меня? Любила ли я? При ближайшем рассмотрении оказалось, что выпали не только последние годы, выпали основные для меня вещи - личная жизнь, самооценка, связи с людьми. Я не просто осталась  одна в жизни, которую я еще помнила, то, что от меня осталось, не было единым целым. Мне казалось, что я скоро умру, словно развеются по ветру разрозненные лоскуты, когда-то бывшие чем-то.

Ах да, фотографии...  Подношу к глазам кусочки глянцевой бумаги. Да, вот и все они.. какая-то корпоративная вечеринка. Еще лица, незнакомые мне, вот два японца. Судя по тому, как льство улыбается им директриса, это спонсоры или деловые партнеры... в кедрах наших столько всего ценного, что только и отбиваемся от любителей оздоровления...  Гостя моего нет ни на одной фотографии, видимо, он сам и снимал. - Да, я фотографировал - невозмутимо кивнул он на невысказанный мною вопрос.
Я вернула ему снимки. - Прояснилось? - буркнул он, запихивая их обратно в карман.
- Ну.. частично.
- Девочка, не темни. Случаи, подобные твоему, чаще всего заканчиваются полной амнезией. Если ты у нас настолько везучая, что память сохранилась хотя бы обрывочно, это шанс.
- Простите?
- Хорошо, давай так. О том, что у тебя проблемы..так скажем.. с воспоминаниями, кроме меня  пока никто не знает. На работу тебе с понедельника, потому как никаких осложнений врачи не обнаружили - кроме повышенного радиационного фона. Энцефалограмму тебе эти ослы сделать не догадались, воможно, к лучшему. Приезжай в лабораторию, я буду там. Дорогу помнишь?
Соврав, я дала утвердительный ответ. Ну его к дьяволу, пока не стОит верить никому. Слишком активно лезет в доверительные лица.
Мужчина, звали его Иван Сергеевич,  тем временем продолжил:
- я буду в лаборатории. Если какие-то вопросы, проблемы, или непонятные ситуации - бегом ко мне. Ты меня поняла? И будь осторожна.
Не дожидаясь от меня ответа, он встал, еще раз внимательно осмотрел моё лицо, как ощупал глазами, и вышел вон.
Я перевела дух.

Вошёл мужчина. Уже в годах, породистый, напомнивший мне актеров уходящей уже театральной школы. Молча присел на стул. Сложил руки на груди, чуть склонил набок голову, - Как ты?
Я молчала, обдумывая, как поступить. Выдавать ему своё полное его неузнавание не хотелось, я пока слишком плохо понимала, что происходит, и запах беды не торопился развеяться. - Всё хорошо, спасибо.
Мужчина хмыкнул. Полез в нагрудный карман рубашки.
- Я помогу тебе. Подожди минуту, - сказал он, вынимая несколько фотографий. Медленно протянул их мне.
Помедлив, тянусь за фотографиями. Задеваю рукой его пальцы и чуть не роняю на одеяло снимки - мозг в буквальном смысле слова пронзает разряд тока, яркие вспышки, как от  фейерверка, в центре каждого такого взрыва - кусочек вернувшейся памяти. Вот он, этот человек, это сотрудник нашей лаборатории. Самый молчаливый, пожалуй, о нем мало что было известно. Вспышка, еще вспышка... Директриса, расползшаяся  дама лет сорока с совершенно куриными мозгами. Две её помощницы, Таня и Аня, полные противоположности, первая - тупая льстица, бездарь, баба в пошлейшем понимании слова, и вторая - тонкое высокое большеглазое существо, разговаривающая только о науке, десятки её идей были на моих глазах уворованы и превращены в чужие диссертации, она же, не замечая этого,  сыпала новыми направо и налево, сутками не вылезая из лаборатории, в вечном свом накрахмаленном до хруста халате. На ней, собственно, и держался весь научный имидж  лаборатории и заповедника.

Люди, избалованные интимностью внутреннего мира, чаще всего не подозревают, какая это для них ценность - право быть одному внутри себя. Когда же там появляются чьи-то глаза, уши и экскременты,  хочется кричать безостановочно - нарушено не только внутреннее уединение, нарушено самовосприятие, ты подходишь к границе сумасшествия.
Часов до шести вечера (примерно, потому что часов у меня в палате не оказалось) я лежала, раздираемая буквально на части попытками вспомнить и понять - с одной стороны, и скрыть все это от тех, кто всё еще частично присутствовал в моей голове - с другой. Не имея какого-либо опыта в подобной практике, я чуть не плакала от отчаяния. Когда за окнами начало темнеть, забежала медсестра, принеся известие, что ко мне пришли. Насторожившись,  я натянула одеяло до подбородка. За матовым стеклом входной двери возникли темные очертания чьей-то фигуры.