что мне снилось за последнее время, что я могу вспомнить26-10-2010 23:09
1). Что я зачем-то бреюсь налысо, а потом волосы отрастают до текущей длины за две ночи (а они у меня до копчика, да).
2). Что я играю в шахматы, мне очень интересно, но я помню, что в каком-то другом состоянии (подразумевая, очевидно, бодрствующее) я это не умею и не люблю, но игра нравится мне настолько, что другое состояние я нахожу странным. Не помню, с кем я играла, если это вообще имеет значение.
Мне есть что сказать по поводу прошедшей недели. Я очень много могу сказать по поводу прошедшей недели, и я надеюсь, всё-таки запишу часть своих слов. Сейчас в моей голове сладость, дым, разговоры и много нервов на пустом месте.
Что касается песни постом ниже, то тем вечером она добавилась на мою страницу ВКонтакте самопроизвольно и лучше описать происходящее со мной на тот момент невозможно.
Фантастический день; моя природа не дает мне спать,
Пожарные едут домой: им нечего делать здесь.
Солдаты любви, мы движемся, как призраки
Фей на трамвайных путях;
Мы знаем электричество в лицо - но разве это повод?
Развяжите мне руки;
Я вызываю капитана Африка...
Сколько тысяч слов - все впустую,
Или кража огня у слепых богов;
Мы умеем сгорать, как спирт в распростертых ладонях;
Я возьму свое там, где я увижу свое:
Белый растафари, прозрачный цыган,
Серебряный зверь в поисках тепла;
Я вызываю капитана Африка...
В одной из юмористических передач, которые мы с семьёй смотрим на Первом, только что звучала песня с припевом: "Утри мне сопли, Всевышний". И сердце моё облилось патокой.
А ещё мы были в Последнем переулке. (Да, я украл идею этого поста.)
Мне не особо нравится "Триплексоголик", по крайней мере, по контрасту с мангой (мои отношения с мангой "xxxHolic" - отдельная тема), но 17ая серия внезапно порадовала:
"Например, счастье. Это договорённость с самим собой. Уговор с самим собой. Иными словами, счастье требует усердия. Вы накапливаете страдания, окружаете себя решениями, не даёте себе никакого вознаграждения, тем самым нарушая договор с самим собой. Вы должны платить по своим долгам, даже если платите сами себе. Если вы выиграли, получите приз. Это и будет оплатой по долгу. Если вы должны десять тысяч йен, заплатите десять тысяч йен. Если вы выиграли триста миллионов, получите их все. Если вы получите меньше, это нарушит баланс".
Юко всё же совершенно потрясающая женщина.
И вот, ровнёхонький месяц спустя на новом месте я замечаю, что у меня заводятся хорошие знакомые, такие особые необременительные люди, для радости, осведомлённости и нечувствования себя букой. Их чуть ли не половина группы, и ещё одна-две девочки, с которыми у меня общая физкультура, и это много для человека, который ничего не сделал для этого, который сказал себе: "У тебя совсем мало сил, давай-ка помолчим", и молчал, молчал, молчал, получал невероятное, бесподобное наслаждение от своего одиночества, и за целый месяц, кстати, пропустил всего лишь одну пару, потому что беготня с документами, о, эта чёртова беготня с документами.
Может, это говорит, что я чему-то учусь, хотя бы нравиться людям так, чтобы сразу после этого не хотелось повеситься, не хотеть ничего, кроме исполнения некоторых просьб и смеха над своими шутками, ничего не добиваться, получать достаточно. Признавать нерешаемую свою любовь к одиночеству и молчать.
И за несколько часов до я пытаюсь не расчесать пятно на ноге неизвестного происхождения, изучаю заживший волдырь, и понимаю, что недостаточно. Что, вообще-то, мне не помешало бы стяжать силы, выраженной действием, причём по возможности быстро, потому что со всеми этими пятнами на ногах, бессонницами с воскресенья на понедельник, неготовностью к решению проблемы куда деть руки, замёрзшими пальцами, головокружением, нарушениями координации, кровью во рту по утрам и не только по утрам, со всем этим можно серьёзно попасть. Я же не лечу.
Да, по одной моей рыжей маечке заметно, что я самая крутая девица в помещении, а конкретно в данный момент, вероятно, и во всём здании (да, всё это несколько утрировано), потому что я знаю, что я делаю, что я делаю хотя бы с собой и хотя бы иногда, но я недостаточно. Я не лечу, это чревато.
И тут, слава небесам, до меня доходит отпустить руки, ведь только руки могут выдать во мне зверя, когда есть поводы для тревоги.
После этого я с большим беспокойством решаюсь остаться в кроссовках - ведь я всегда терпеть не могла спортивную обувь, несмотря на некоторые её преимущества. Здесь можно затронуть некоторые мои семейные проблемы. Семья всегда выбирала мою обувь, и в основном хорошо, но. Именно эти кроссовки, а не какие-то другие я обрела волей лишь. Кроссовки оказались то, что мне нужно.
Я навожу лёгкий беспорядок в положении шарфа, сдвигаю шляпу покривее и чтобы подкладка не давила на лоб.
...И если бы моё отражение в первые полторы секунды сказало бы мне: "Trust me, I'm Doctor", было бы даже убедительно.
И вот здесь только и остаётся, чертыхаясь сквозь зубы, пойти и купить себе тонкий, чтоб его, Винстон. (Это не то место в этом тексте, которое я стала бы комментировать, ведь даже из тех, кто стяжал себе силу, сдвинув шляпу на полсантиметра вбок и два вверх, поймут его не все.) Я же всё-таки курильщик.
И впереди, конечно, ещё непростая зима, как бы я строго не говорил себе одни и те же слова, всю воду ими не вычерпать, и сейчас я чувствую себя скорее по горло, чем как-либо ещё. Но, в конце концов, не зря же летом мы были на море.
Нужно отметить, что я меньше курю и крепче сплю.
Полагаю, и то, и другое свидетельствует о постепенном восстановлении нервной системы.
Потом ещё что-нибудь скажу.
как же это глупо, как это глупо – изучать годами следы под лупой (что там между рёбер стучится глухо, – это всё за скобки, за кадр, за такт), наводить лорнет, наблюдать повадки, обводить простым, оставлять закладки, чтобы чинно-мирно и взятки гладки, чтобы не при чём, чтобы просто так
обходить друг друга по дугам в танце, каждым па, движением, реверансом охранять как цербер своё пространство, щеголяя целостностью брони, толковать чего-то об ювенале, после там чего-то поставить vale – чтоб однажды просто столкнуться лбами, бестолково сумочку уронив.
чтоб однажды раз – и до неба искры, чтоб на ровном месте дым коромыслом; никаких причин, никакого смысла – только краткий список возможных жертв. эй, держите курс, не сушите вёсла – здесь на тыщу вёрст никакого плёса; никаких гарантий, что обойдётся, хоть, по факту, не обошлось – уже.
...Последнее, что я помню о своей жизни до этой поездки - это, вероятно, страх. Страх незнакомых ситуаций, и отъезды пугающи - в моё отсутствие Москву подменят или вообще украдут, эта поездка крайне авантюрное мероприятие, уже потому, что любая поездка авантюрна: ничего никогда не идёт по первоначальному плану.
(Как известно, в широком спектре вопросов я прав в восьми случаях из десяти. Что не мешает мне не иметь мозга вообще, когда речь идёт обо всех других вопросах.)
Наверное, человек, получившийся после путешествия, ничего такого уже не боится.
Три дня мы жили в Киеве как в раю, и я не шучу. Оттуда начисто вымело всех интересующих нас горожан, но остались прохладные вечера, широкие подоконники, колокольный звон, фонтаны, дешёвая еда, белый пёс, дом с химерами, уютный Крещатик под самым боком, но главное - многие, многие, многие километры города, пригодные для освоения, похожие на мягкие белые крылья, ласково смыкающиеся над головой. Киев предстал как город-утешитель, здесь никто не причинит вам никакого вреда, мы час шли по набережной, час шли по этой с-ума-сойти-набережной, за нашими спинами горел закат из мультфильмов, я с болью всеобщей любви (лишь бы как-то отделаться от этого чувства) думала, что все города похожи на Москву, разрезанную на кусочки и собранную в другом порядке. Чёрт-те что.
Наутро второго дня ноги болели на всю длину, мы видели самую-самую рыжую в моей жизни белку на Владимирской горке.
К концу третьего я устал так, что меня не было, но это была самая лучшая усталость.
Никто из нас об этом не говорил, но все мы знали, что вернёмся.
Потом было не то сомнительное чистилище, не то вяленький ад, хотя я обычно называю такие места безумием. По смыслу оно похоже на сердце мира, похожее на тухлую рыбу, которую так просто там найти.
Мой лучший друг - умница, без него бы я никак не догадался бы оттуда так быстро выбраться, хотя это правильно. Когда ты оказываешься в дохлом месте - рви когти.
По Ялте мы тоже довольно много прошли, но она довольно-таки никакая.
Честное слово, я даже рассказывать об этом не хочу, только о соли, выступающей на теле, и волне, едва не швырнувшей меня на камни в последний день.
Десять дней мы жили в Киеве, чтобы восстановить силы. Кажется, удачно. Болели. Дважды добывали себе всякий алкоголь - вчетвером и вдвоём. Покупали ягоды на Крещатике. Заходили везде, интересовались всем. Научились пить травяные чаи в Антресоли. Искали удачный книжный - неудачно. Находили чудеса и интересные улицы свернуть - долго ли умеючи. Ездили на трамвае в Пущу-водицу. Посещали полуразрушенный дом на Аллы Тарасовой. Ночью курили в окно, смотрели на угол дома, в темноте похожий на человеческий профиль. Задавались вопросами об этом городе.
На второй, кажется, день слушали всё на том же Крещатике (рядом с Пузатой хатой, которая весьма удачна в плане поесть) какого-то чувака с гитарой, который славно поставил точку в нашем крымском ваяже.
Если говорить строго, самый живой человек, проявивший склонность к общению - клёвый кришнаит, да, опять Крещатик. По крайней мере, почти всё время нашего присутствия.
Теперь город полон наших следов, повисающих в воздухе признаков присутствия.
Я даже прослезилась на центральной площади, хотя это стыдно.
Первое чувство по возвращении: я вполне могу справляться почти со всем, с чем встречаюсь. Мне славно от этого, хотя, наверное, жаль, что всё так быстро закончилось.
И про поезда:
Первый поезд (в Киев) был дорогой духов. Это открылось мне в ночном бреду и смятении. Если вдуматься в звуки, которые слышишь на ней, понимаешь: они невозможны в реальности. Потом только следи, чтобы духи не похитили твою косу.
Второй поезд (в Крым) сначала был вместилищем поверхности, на которой можно было выключиться. Я потеряла там серёжку. Потом он стал местом, где я чуть не сдох.
Третий поезд (в Киев) был способом всё исправить. Мы неудобно ехали на двух верхних боковых в разных частях вагона, до погрузки мне было страшно, потом я думала (мы думали синхронно): "Зато мы доедем до Киева", а в результате мне приснился там самый волшебный сон за многие месяцы.
Четвёртый поезд оказался не в меру приличным в этой череде дешёвых плацкартов. Он привёз нас домой.
Локация: раз Киев, два Киев.
Здесь потрясающе, возможно, настолько же потрясающе, насколько жутко оказалось в отпущенном нам в этот раз участке Крыма. Впрочем, это сложно и весьма бесполезно сравнивать.
В последние дни перед отъездом ношу рыжий кусок ткани с дыркой для головы и ножной браслет, который сделала для себя год назад из глиняных бусин и шнурка. Шнурок кое в чём даже более особенный, потому что другой отрезок этого самого шнурка обхватывает запястье собрата моего куда чаще, чем этот - мою голень, дав, таким образом, вторую жизнь одному весьма непростому браслету. (Хотя тот, наверное, придётся перенизывать заново во времена не столь отдалённые.) Никто, наверное, не смотрит на жизнь вещей так пристально, только я. И лучший друг тоже смотрит, по-своему смотрит.
Рыжий кусок ткани мне нравится, мне кажется, в нём я похожа на ходячий костёр. Он украшен чёрным, если присмотреться можно различить дельфинов, инь-ян, может, ещё что-нибудь.
Дьявол в деталях, но Бог - в мелочах. Не спутай склянки, Алиса.
Приятно походить на ходячий костёр, приятно одеваться в яркие цвета, в лопни-мои-глаза цвета, один из весьма симпатичных мне направлений в стиле одежды - это стиль "привет, я дальтоник".
Для того, чтобы грамотно одеваться в "привет, я дальтоник" нужно иметь почти абсолютное чувство цвета. Ни одна вершина не даётся легко.
Одеваться в строгое и даже в мягкое и нейтральное не менее приятно. Приятно делать что угодно, если это делает тебя тобой.
Если чем-то и может мне нравиться жара, то только этими ночами, когда окно распахнуто совсем настежь и я болтаюсь по комнате неодето. Некоторым людям нужно много уединения, чтобы быть в форме, и я знаю почему.
На самом деле, в жару я непригодна ни к одному делу. Во все остальные времена года я чувствую себя ужасно, потому что спать столько, сколько требуется моему организму, - невозможно. А лето, если не предпринимать ничего дополнительно - это просто какой-то тысяча и один способ почувствовать себя плохо.
Но, конечно, моя жизнь не производила бы на меня такое беспросветное впечатление, если бы ни чёртово истощение.
Последние дни я пытаюсь убрать комнату. На самом деле, это место невозможно убрать, мне это известно лучше, чем кому-либо. Если сойти с любой ничем не занятой, "гостевой" поверхности, то начинаются эти подлинные домашние джунгли, над которыми я давно уже не имею реальной власти, по двум причинам: душой я съехала от семьи ради независимости, которая пора бы уже, и к тому же мне банально перестало хватать на это сил.
Тем не менее, это место отражает меня иногда сильнее, чем я хотела бы или пыталась бы отразить себя иными способами. Бесполезные вещи, нужные вещи, что-то значащие для меня вещи и вещи, которые я всерьёз полагаю артефактами, здесь образуют плотную единую ненавязчивую массу. Вполне самостоятельную, хотя я её чищу и циркулирую. И местами очень люблю.
У меня есть две коробки архива. Когда-нибудь, он очевидно, должен будет вырасти в целую библиотеку. Мне интересно иногда представлять себе, что может понять отсюда другой человек, но пока случая не предоставлялось.
Вполне логично, что это все мои черновики, блокноты, сколько-нибудь интересные переписки, билеты в места, которые оказались значимыми, карандашные рисунки на листах в клеточку, которые мне дарили, салфетки и даже проездные из тех времён, когда на них печатали дату и время использования. И разнообразное другое, часто совершенно непонятное.
Что с этим станется когда-нибудь? Не знаю, может, утоплю в Мировом Океане.
Это моя личная история, я питаю к ней некоторую нежность, хотя перебирать рискую редко.
При следующей большой уборке мне уже понадобится третья коробка, об этом забавно думать. Что уже случится к тому моменту, когда я буду её заполнять? Память о чём во мне скопится?
И это место, с его архивом, джунглями и артефактами, где хранится несколько десятков моих рисунков, под сотню, наверное, и талантливых рисунков, я это понимаю, я вполне отличаю одно от другого, это место запущено. И тут уже начинается здоровая тревога.
Тут ты садишься и начинаешь записывать свои мысли, потому что заполнять бумагу своими буквами - это один из самых экономичных способов продолжать жить. Сильному человеку нужно за что-то браться, слабому - за что-то хвататься, но бумаги хватит на всех.
Я, кстати, вообще побаиваюсь отъездов как понятия. Но думаю, мне должно понравиться. Мне необходим отдых.