«Жюль верн был моим отцом.
Уэллс — мудрым дядюшкой.
Эдгар Аллан По — приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь — вечно обитал у нас на тёмном чердаке.
Флэш Гордон и Бак Роджерс — мои братья и товарищи.
Вот вам и вся моя родня.
Ещё добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна».
Ну кем я ещё мог стать, как не писателем-фантастом при такой семейке.»
«У меня всегда присутствовало то, что я бы назвал «почти полным мысленным возвратом» к часу рождения. Я помню обрезание пуповины, помню, как в первый раз сосал материнскую грудь. Кошмары, обыкновенно подстерегающие новорождённого, занесены в мою мысленную шпаргалку с первых же недель жизни. Знаю, знаю, что это невозможно, большинство людей ничего такого не помнит. И психологи говорят, что дети рождаются не вполне развитыми, лишь спустя несколько дней или даже недель обретая способность видеть, слышать, знать. Но я-то — видел, слышал, знал…».
«Мои ранние впечатления обычно связаны с картиной, что и сейчас стоит перед глазами: жуткое ночное путешествие вверх по лестнице… Мне всегда казалось, что стоит мне ступить на последнюю ступеньку, как я тотчас же окажусь лицом к лицу с мерзким чудовищем, поджидающим меня наверху. Кубарем катился я вниз и с плачем бежал к маме, и тогда мы уже вдвоём снова взбирались по ступенькам. Обычно чудовище к этому времени куда-то убегало. Для меня так и осталось неясным, почему мама была начисто лишена воображения: ведь она так и не увидела ни разу это чудовище».
«Я начал читать произведения Достоевского, когда мне было 20 лет. Из его книг я узнал, как нужно писать романы и рассказывать истории. Я читал и других авторов, но, когда я был моложе, Достоевский был основным для меня».
«На поездах… в поздние вечерние часы я наслаждался обществом Бернарда Шоу, Дж К. Честертона и Чарлза Диккенса — моих старых приятелей, следующих за мной повсюду, невидимых, но ощутимых; безмолвных, но постоянно взволнованных… Иногда Олдос Хаксли присаживался к нам, слепой, но пытливый и мудрый. Часто езживал со мной Ричард III, он разглогольствовал об убийстве, возводя его в добродетель. Где-то по середине Канзаса в полночь, я похоронил Цезаря, а Марк Антоний блистал своим красноречием, когда мы выезжали из Элдебери-Спрингс…»
«А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне «Привет!». А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений».
[показать]