Вчера, впервые за несколько лет, я был по-настоящему счастлив.
И было это... во сне.
Новый год к нам мчится! Скоро все случится! Или не случится. Впрочем, как всегда.
Сбудется, что снится. Ну а что нам снится? Только то, что сбыться не сможет никогда.
Ждать уже недолго. Скоро будет елка. Только мало толка. Нечего нам ждать.
Что у нас под елкой? Обрывки и осколки. Шишки да иголки. Тишь да благодать.
Довольно удивительно, что товарищ Греф, который, стоит ему открыть рот, через слово вещает о цифровизации, об искусственном интеллекте и о прочей научной фантастике, после ребрендинга выбрал лицом своей суперсовременной организации героя фильма начала семидесятых, когда большое число его нынешних клиентов еще и на свет не появились и сейчас наверняка недоумевают, глядя на этот ролик, что там вообще происходит и что это за странный тип в кадре.
Но куда как более удивительно то, что лицом крупнейшей финансовой структуры выбран жулик и вор.
Они там что, вообще, не способны думать? Все надежды теперь на искусственный интеллект, а его пока что не имеется, и вот результат, так что ли? Или все-таки способны, и ничего удивительного тут нет?
... как правило, ничего никогда не происходит, но иногда что-то все-таки происходит, и это что-то обычно застает всех врасплох.
Мишель Уэльбек, "Серотонин"
Читал рассказы Кортасара. В нескольких из них действие происходит в парижском метро. В комментариях к этим рассказам упоминается о том, что метро Кортасара притягивало и завораживало, казалось каким-то особенным потусторонним миром (среди других потусторонних миров, к которым писатель был так внимателен).
В те дни, когда я эти рассказы читал, произошло следующее. Вхожу в метро, даю рыжему автомату сто рублей. Рыжий автомат должен дать мне взамен десять рублей и два жетона. А он дает мне десять рублей, один жетон и... двадцать французских сантимов 1981-го года!
Шанс, что Кортасар именно эту монетку держал в руках хоть и есть, но, разумеется, один на миллион (или, точнее - один на неизвестное мне число, равное количеству отчеканенных этих монет), но то, что он держал в руках точно такую же - несомненно. Монетка родилась в 1981-ом, писатель умер в 1984-ом, так что наверняка он не раз вертел ее в пальцах, подбрасывал на ладони, оставлял на барной стойке, получал на сдачу, бросал в карман пальто.
Причем, любопытно, что автомат выдал мне эту монету не вместо десятки, что было бы хоть сколько-нибудь логично, а вместо одного из жетонов, словно указывая тем самым именно на метрополитеновское происхождение этого фокуса.
Такой вот привет от Хулио.
Неужели только один всего лишь человек и есть, с которым можно поговорить в самом деле обо всем?
И что делать, если с ним поговорить теперь невозможно?..
Посетили с другом Книжный салон.
Он купил книгу "Как управлять рабами", я - "Чернила меланхолии".
Засыпая, я попросил у высших сил, чтобы она написала мне и чтобы мы все-таки встретились.
Утром, не окончательно еще проснувшись, я увидел очень короткий сон:
Я лежал в какой-то комнате, в которой росли деревья, меж ветвей которых летала маленькая птичка. Я протянул руку и птичка тут же спланировала и села мне на палец, еще прежде, чем я успел позвать ее.
Улыбнувшись и подумав, что да, наверное, все случится, я снова уснул...
Когда же я проснулся уже окончательно, я выяснил, что можно было и не просыпаться...
Ну вот, теперь все три товарища снова вместе.
Вот только не с нами... Только у нас больше никого нет...
Совершенно несложно поверить в то, что где-то на иных планетах обитают существа, во много раз превосходящие нас в науке и технике, совершающие межзвездные путешествия, читающие мысли на расстоянии, владеющие телепортацией, левитацией и прочими ациями, о которых мы только лишь мечтаем. Все это давно нафантазировано и сотни раз описано и показано в фантастических книгах и фильмах.
Но, как ни напрягайся, невозможно представить, что где-то у кого-то еще есть музыка, не то что превосходящая, но хотя бы только подобная музыке Баха или Пярта! И живопись, подобная живописи Боттичелли или Хиросигэ, поэзия, подобная поэзии Пушкина или Аполлинера, проза, подобная прозе Мурасаки Сикибу или Пруста...
Любопытно, почему так?
«Я не могу справиться с бесконечной тоской, охватившей меня в этот хмурый предновогодний день. За весь этот год я не сделал почти ничего из того, что собирался сочинить. Направляя вам мои самые искренние новогодние пожелания, думаю лишь о радостных мгновениях, которых я лишился потому, что не смог выполнить задуманное, но что очень надеялся».
Из письма Клода Дебюсси издателю Жоржу Гартману, 31 декабря 1897 года
Жизнь на природе хороша и прекрасна со всех сторон, как ни посмотри.
Ничто не заглушает пения птиц, ничто не затмевает свет звезд...
Никто тебя не зальет сверху и не спалит снизу...
Однако, природа лишена одного элемента, из-за которого жизнь в городе для меня навсегда предпочтительней.
Зажженные фонари среди деревьев.
Причем, именно городские фонари среди городских деревьев, чтобы за ними обязательно темнел силуэт многоэтажного дома.
Мало есть в подлунном мире того, что было бы столь же прекрасно.
Кажется, легче поверить в отсутствие Бога, чем в его жестокость.
Потому что какой смысл быть жестоким по отношению к своему созданию? К своим созданиям?
Но мир очевидно наполнен (точнее – переполнен) жестокостью. Так что ж, выходит, Бога все-таки нет?
Но откуда же в таком случае взялся этот самый мир, такой жестокий, и такой прекрасный? Образовался после большого взрыва? Произошел от обезьяны? Ну-ну.
Парадоксальное, но, видимо, наиболее логичное объяснение этому обнаружилось у Акутагава:
«Мы не можем делать то, что хотим. И делаем лишь то, что можем. Это относится не только к нам как индивидуумам. Но и к нашему обществу в целом. Возможно, и Бог не смог сотворить мир таким, каким бы ему хотелось.»
(Кстати, прочитал эти слова я всего через пару дней после того, как, столкнувшись с очередной необъяснимой жестокостью мира, как раз и подумал о том, что, возможно, Бога и нет.
Выходит, Бог мне ответил?)
В День рождения самое лучшее - оставаться дома. Это единственный способ хотя бы отчасти избежать неизбежных разочарований.
Потому что вот идешь ты по улице, и у тебя этот самый День рождения, и тебе хочется, чтобы не только большинство прохожих (желательно, конечно - привлекательных барышень), но даже и всякие птички и собачки слали тебе поздравления и за тебя радовались. Ведь так и кажется, что ты шагаешь весь праздничный и сияющий, что буквально на лбу у тебя написано, что вот только сегодня ты народился и готов принимать поздравления в связи с этим распрекраснейшим фактом.
Но ничего этого, разумеется, никогда не происходит. И барышни идут мимо без милых в твой адрес улыбок, и птичка если и поздравит, то только накакав на рукав, и небо над тобой не прояснится, послав лично тебе лично тебя согревающий луч солнца.
Так что лучше посидеть в этот день дома. И, если возможно, не отвечать на звонки. И даже не смотреть - кто именно звонит.
Потому что, и это куда как более бесперспективно, чем ожидание поздравлений от незнакомых птичек, мне иногда ужасно хочется, чтобы позвонили и поздравили меня не только те, кто о моем Дне рождения понятия не имеют, но даже и те, кто вообще о моем существовании знать не знают!
Вчера вечером я шел домой и думал, как поступить, если вдруг в придорожном сугробе увижу бумажник, в котором обнаружится крупная (некрупная, разумеется, не интересна) сумма денег. Должен ли я найти владельца и отдать ему потерю, или могу присвоить сумму себе? Воспринимать ли мне эту находку как испытание моей алчности или как подарок судьбы?
Ответ нашелся легко: если в бумажнике есть какие-либо данные владельца - это испытание, и бумажник надо вернуть, если никаких данных нет - считай, что это подарок, и оставь себе.
Сегодня утром по пути на работу я встретил в метро девушку, поразительно, невероятно, невозможно похожую на... скажем, на другую девушку... которая давно уже живет в другом городе, которую я давно не видел, без которой очень скучаю...
И как воспринимать это? Как испытание? Как подарок? Или как ничего не значащую случайность?
Ответ, если он и был, был, видимо, только у нее. Но пока я над ним раздумывал - поезд ушел.
Во всех смыслах.
17 ноября 2014.
Ну вот... И еще...
Надеюсь, очень надеюсь, что они там встретились... И снова спят рядышком, и снова он урчит от удовольствия из-за этого...
И надеюсь, что и с нами когда-нибудь обязательно встретятся...
Люблю я ее, когда ночью или утром я проснусь и вижу – она смотрит на меня и любит. И никто – главное, я – не мешаю ей любить, как она знает, по-своему. Люблю я, когда она сидит близко ко мне, и мы знаем, что любим друг друга, как можем, и она скажет: Левочка, – и остановится, – отчего трубы в камине проведены прямо, или лошади не умирают долго и т.п. Люблю, когда мы долго одни и я говорю: что нам делать? Соня, что нам делать? Она смеется. Люблю, когда она рассердится на меня и вдруг, в мгновенье ока, у ней и мысль и слово иногда резкое: оставь, скучно; через минуту она уже робко улыбается мне. Люблю я, когда она меня не видит и не знает, и я ее люблю по-своему. Люблю, когда она девочка в желтом платье и выставит нижнюю челюсть и язык, люблю, когда я вижу ее голову, закинутую назад, и серьезное и испуганное, и детское, и страстное лицо, люблю, когда…
Лев Толстой, фрагмент дневника за 1863 год.
Холмс, я вспоминаю старые добрые времена, и те убийцы, душегубы, потрошители, которых вы ловили в прошлом веке, кажутся мне невинными младенцами, наивными овечками рядом с волками, с которыми мы познакомились в последнее время. Можно украсть миллион или убить богатого дядюшку, это я могу понять, но как понять какого-нибудь высокопоставленного негодяя, который ради частной наживы толкает свой народ к войне? И мне все равно, немецкий ли он барон или английский лорд...
Украинский олигарх или президент...
Чтобы перед смертью одарить мир какой-нибудь более поэтичной фразой, чем легендарные слова умирающего в убогом отеле Оскара Уайлда «Или я, или эти обои!», ты решаешь во что бы то ни стало найти себе такие обои, умирать на фоне которых будет легко, приятно и вдохновляюще. А уж тем более – жить.
И вот ты обошел (а под конец уже почти обползал) все какие возможно магазины, осмотрел все какие возможно варианты во всех ценовых категориях, пережил несколько головокружений и приступов тошноты от невообразимого обилия выбора, несколько раз горячо возжелал back in USSR, где так прост был выбор более-менее плохого из совсем плохого, и наконец в адских муках все-таки «определился с выбором», нашел то, что соответствует вышеозначенной цели.
И вот ты приходишь через пару дней и видишь, что обои у тебя наклеены вверх ногами.
А на твой вопрос, чего ж это они так наклеены, ты слышишь лишь:
- Аааа?
И видишь настолько недоуменный взгляд, переходящий с тебя на обои и обратно, что ясно понимаешь – дальнейшие расспросы абсолютно безполезны.
Вот это, пожалуй, главный урок, который я вынес из ремонта.
Встретившись не только с искренним непониманием того, что обои налеплены вверх ногами, но и отсутствием малейшего сознания хоть какой-то важности этого вопроса, хочешь-не хочешь задумаешься – в самом ли деле это так важно? И с веселой легкостью признаешь, что ни фига это не важно. Во всяком случае, это наиболее разумное решение – так признать. Потому что «есть вещи на порядок выше», как ни крути.