*****посвящаю одному из своих пост. читателей

Мы всю жизнь были порознь,
Давай же хоть умрем вместе.

В этой встрече не было смысла.
Мне сказала, что ты пришла
Свеча, затрепетав; повисла
Над нами тишина.

Так к одиночеству приходит грусть
Нервным дымком сигареты,
Разливая по бокалам особый вкус
Абсента.

Ты пришла, скорее садись,
Тени кругом – твои по праву.
Их оставила нищенка жизнь,
Отсоветовав пить отраву.

Тени бегут по лицам,
Дробясь в изумрудах глаз;
Тени не дают нам забыться,
Наши мертвые помнят о нас

В этот полночный час,
Бормоча обо всем без разбора.
Лишь тихо колышется штора;
Мое лицо сдвинулось в профиль,
Твое наклонилось в фас…

Эти сумерки тишины
Не разрядит звон бокалов.
Мы за что-то были лишены
Прав усталых.

Мы за что-то были лишены
Права быть любимыми;
Глаза сделались сухими,
А ресницы длинными.

Сегодня я спокоен, никто не орет в ухо, не дергает. Вся та необратимость, бездна отчаянья рассеялась; не такой ссутулый больше я, но почему? Кто отнял у меня все отчаянье и тоску? -Друг. Друг погрузил свои прохладные кисти в кипящие глубины гнетущегося духа и вычерпнул оттуда меня. Все химеры остались на глубине, а я поднялся над ними, покоясь в ладонях друга.
Как говорил Заратустра: Одиночество со временем дает двух. Всегда для одинокого друг является третьим: третий -это пробка, мешающая разговору двух погрузиться в бездонную глубь.
Это счастью Говорить с тем кто тебя слышит, после месяцев молчания, я осушил чашу, и, отдавая был счастлив.

....
Мы желанные гости гордыни,
Мы игральные кости смерти;
Может быть мы станем иными,
Если нас перекинуть раз двести
...

Потушу свет, сделаю себе "Кровавую Мэри"...еще более кровавую чем вы думаете, отключу машину. Полная иллюзия одиночества... Не забыв задернуть шторы буду смотреть как просачиваясь через стекла окон, жидкая тьма наполняет дом. Потом включу "Опиум для никого" и закурю. Лишь я в этой лживой ложной темноте, остальных уже разбудило за окном утро. ...умрем весело...этим вечером.

-А когда отходит мой поезд? Я жду на перроне уже 17 лет, все мои друзья уже уехали.
-Сначала купите билет...да вам даже нечем заплатить за проезд. Эта станция - ваша конечная.

Как же мне горько...горько когда у тебя с глаз снимают повязку и ты видишь...видишь вокруг себя руины, созданные твоими руками вслепую. И ничего нельзя изменить. Я принадлежал вам! Вам всем!! Я не был созидающим, не был... - я был Воином, псом. До последнего издыхания готовый защищать своих хозяев...
Поздно, слишком поздно. Им не нужен я, им не нужны вы...не вернуться в Кэндлкип...все так далеко, так далеки чтобы помочь.
...Я теперь один. Окружил себя слепыми и глухими, детьми. Они никогда не расслышат моих слов, не увидят моих слез.
Я споткнулся, - дурацкие танцы.
Зачем я всегда читаю то, что НЕ нужно?! Печорин находил в этом высшее упоение - вмешиваться в судьбы людей, особенно когда, не имеешь на это ни малейшего права. Я..я..я...ничтожество.
Есть фильм "Человек с будьвара Капуцинов"( так кажется). Одна из последних сцен, когда киношник Джонни покидает погрязший в разврате город. Чуть позже, его нагоняет его любимая. К ним еще присоединяется, какой-то ганстер ( его играет Боярский ).Их трое. А друг Джонни (Миронова) - Билли (Караченцев), пошатываясь вышел из бара, пьяный, побитый, опустившийся и истошно крикнул в пустоту прерии : "Джонни!!! Джонни!" Но трое уже ускакали прочь. А Билли вернулся в грязный бар, к бутылке виски и испорченному бифштексу.
Неужели я такая сволочь? Гордец, честолюбивец, разрушитель? И это риторический вопрос?!
...И не осталось никого. Черное зеркало пошло трещинами...
Клянусь, я буду грызть эту проклятую систему! Сточу зубы сдохну, но разрушу что-нибудь... - пусть созидают другие. Я созидаю лишь колечки от табачного дыма.
I didn't step down, I stepped out.

...Все рушится вокруг и я становлюсь свободным. Для чего? Я уже пережил момент когда все казалось мне ложью, все кроми грязи. Сейчас все стало проще и в то же время абстрактнее. Предвидится прекрасная партия в Преф.
Если конечно карта маломальски хорошо ляжет.

Опять балкон, опять курю, наблюдая жизнь в чужих стеклах...тоска; проклятые аквариумные рыбки - все мы; в одном из стекол ходит голый мужик, безнаказанно ходит голышом по квартире, но и ему не спрятаться. Личная жизнь всегда выставляется на всеобщее обозрение...
На балконе напротив курит "яву" какой-то парень...или это только отражение мое в одном из окон? Снизу доносятся обрывки разговора. Какой-то старик ворочается во сне - не может уснуть...тоска.
А ведь мне только семнадцать лет!.. Я, может еще пожить хочу!
...Slightly I gone mad...давай сойдем с ума - это весело, весело, весело...
Бэмс! Получил?! - Клавиатуру придется менять.
Ну отчего так тоскливо?.. Отчего я брожу по улицам и ищу кого-то...себя? Не найду, бесполезно. Для чего я такой несвязанный, ни к чему не обязанный? Тихо схожу здесь с катушек, с минимальным ущербом для всех остальных.

....
Наша жизнь - простыня да кровать,
Наша жизнь - поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их ....
Не умру я, мой друг никогда.
- С.Есенин.

Пойду завтра же в Таврический сад, положу цветы к подножью его памятника. Все...тоска.

Я тоже ,обожая черный цвет, в темноте крашу ресницы и обвожу губы помадой. Я обожаю эти незабываемые изгибы улиц. Предпочитаю растушеванную вульгарность проституток, естественной красоте…прочь от естества, оно удел животных. Я человек города, и, вместе с ним буду страдать чахоткой и истерией. Сука-чувственность, эстетство всегда получают самый лакомый кусок моего духа. Я растворяюсь в нищете, в стане глухих и ненормальных, и в аморальной красоте распавшихся зеркал хрустальных. Ломая бритву в кулаке, я наслаждаюсь красным цветом, и, незамеченный никем, хожу-брожу по парапету над бездной. Преферанс; ложится карта – снова мизер. Я выбираю декаданс, и мне так хочется зависеть…Лежу в углу издохшим псом – не нужен никому на свете и отдаю бескровным ртом последнюю дань сигарете. Неровный нервный горький дым и пепел на моей постели, ко мне садится херувим с глазами цвета карамели. Мальвины нет, она с другим, а я Пьеро – глаза как лужи…глубже и глубже в нереальные бездны погружается разговор меня со мной. Так одиноко и тоскливо, и нет конца падению. Серебро брызгает из глаз, окропляя руины духа, драпируя клочьями безумия злокачественную опухоль памяти…

В колонках играет: Агата Кристи “Опиум для никого”

******
Днем гуляю по городу; иногда кого-то встречаю, чаще сижу пью один. Мимо меня проходят прыщавые студенты, золотая молодежь, блеща своей пижонской пестротой и своими женщинами, бюст которых подпрыгивает при каждом шаге; проходят мимо, иногда стреляют у меня сигареты, узнают время, но больше им от меня ничего не надо, да и мне на них, в общем-то, наплевать.

Вечером сижу, слившись с клавиатурой; горячие пальцы вязнут в горячих клавишах, словно мы герои какой-нибудь сумасшедшей картины Дали. Выхожу на балкон и таращусь на вечернее петербуржское небо: на облака, хранящие следы небесного трактора, на перелопаченные куски неба, как будто и там, что-то реконструируют; врата в рай закрыты, до окончания кап. ремонта.
Как же не хватает вод безумия в этом сосуде порядка. Надо бы из всех желтых домов повыпускать сумасшедших, а на освободившиеся места поселить людей умеренных, и лечить их там электрошоком пока не сойдут с ума. Да здравствует больной безумный мир!
…
Правильные люди индейцы: временно закопав топор войны, они, иногда откапывают лобзик разврата…хех.
Да здравствует гений Koljan’а.

Эта боль, она как рубанком по совести, стамеской по горлу. Что я сделал этому городу? -поднявши ворот мимо проходил, прячась в недра своей родословной,
просто проходил где-то...я спрячусь в самом темном уголке гетто, в жерле пистолета, в глазах старьевщика, в каждой пыльной вещи; буду смотреть оттуда зрачками мертвого бога.

Сыпь, гармоника. Скука... Скука...
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной....
...
...
Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости... прости...
- С. Есенин

Слезы катятся по дуге морщины, - не изгладят, не сомнут. Кто из вас видел плачущего мужчину? -плачущий мужчина лицемер и болтун.
к-хм. пей со мною...

Стекая по листьям осоки,
кровь сбегается к центру,
где всегда есть чьи-то упреки
и глаза на мокром месте;

Всегда сбегается к центру.
Не мешая себя с другою,
чем-то похожей на кровь,
но не кровью,-
ложью.

Огибая аморфный сгусток,
ищущий объясненья,
сочиняющий оправданья,
безгубый молюск -
Трусость.

Кровь всегда сбегается к центру

туда где бормочущий прах,
как усопшие - никогда не старея,
к базальтовой чаше в руках
Римлянина и Иудея,
века ищущих что-то
друг у друга в глазах.

-Иш бин антифашист унд антифауст,
Иш либе жизнь унд обожаю хаос.
-Бродский

Отчего мне не попытаться написать поэму? Да о чем только? От том кто я что ли... - я когтистый верблюд.
Дерево, чем больше кроны которого устремляются в небо, тем глубже корни его вгрызаются в землю - во тьму, ко злу...(козлу...хех ) А может я был благородным духом, который превратился в насмешника и разрушителя? И теперь живу одним мгновением, презираю мечты других, покрываю грязью все чего не коснусь?
Ибо примерно так говорил Заратустра. Аминь.

В феврале когда дикие вьюги,
до размеров квартиры сужают мир
я шел на окраину Петербурга,
на безлюдный белый пустырь.

И на этой снежной могиле
я вспоминал их как мог:
Тенями они и были,
тенями легли у ног...
.........
.........

От кровати до потолка
Ни мысли.
Смотрит - видит - рука...
Никого. Никогда. Лишний.
...
Рукой отодвинув штору,
к окну прислонился лбом.
Стекло ветвили узоры,
узоры ожили в нем.

В льдистом кружеве
нет понятия "лишний";
(дыханье чуть чуть притопило лед)
значит кто-то еще дышит
ради него кто-то ждет,
Зовет еле слышно
через зимнюю ночь,
через фразы избитых песен,
ускользая меж пальцев,
опять убегая прочь;
этот кто-то оставшись один на один, повесил
под окном зеленый фонарь,
словно просьбу помочь....

Вот такие вот отрывки из будущной поэммы. Усе. иду мыться...в ванну..в нирвану.

...Вах, пойду покурю, сяду на краешек балкона - сесть я всегда успею.
Только бывает сядешь(или, не дай бог, ляжешь), а встать уже не можешь, никогда никогда не сможешь больше встать. Гаденько...и грустно.
Расслабишься лишь раз, и распадешься на части, которые раскидает по свету ветер.

Людный, шумный в восересенье базар,- все о чем голдят, хвалят свой товар.Как шарманщик бедный по рынку, в лахмотья замотанная так что лица не видно, старушка блуждала,пальцами костлявыми, шкатулочку сжимала, всех кому не лень посмотреть приглашала. Шкатулка драгоценная, так и манит взор, был на ней изысканный восточный узор. “Что же там в шкатулке?”-изумлялись люди,-
“Может быть сапфиры, а может изумруды?” “Что же вы гадаете? Что же вы стоите? Аль в мою шкатулку глянуть не хотите?” - дребезжала старуха. Бедные, бедные любопытные, их дети останутся сиротами, - одни на целом свете. Но каждый хотел узнать, что скрывается на дне шкатулочки, и, старушка аккуратно крышечку-то приподняла... Глупые, наивные на дно взор опускали - глядели, - и умирали, просто падали замертво... А старуха дальше шла, немножечко хромая, любознательных умы шкатулкой возмущая. Долго или коротко, но только к полудню стало на базаре совсем-совсем безлюдно. Я же ту шкатулку обходил бы стороной, а вы, люди добрые, согласны ли со мной?
Конец.

Вот такая вот сказка. А стоит ли большая и страшная тайна того чтобы зна нее умирать? Заглянули бы Вы в шкатулочку, чтобы УВИДЕТЬ, УЗНАТЬ и УМЕРЕТЬ...

...Люблю вырезать силуэты из тонкой черной бумаги. Разнообразных тощих и тонконогих гоголевских чертей, соблазняющих игроков в преферанс, женские профили, похожие на двухмерные иллюстрации к Пушкинскому "Евгению Онегину", мужские профили - гордые и прямые... а если что-то не получается, скашивается или рвется, то я говорю, что так и должно быть, что это изображение трех ведьм, варящих в костре чей-то выкидыш...да.

Ниже написанное было не просто бредом, но моим бредовым видением мира, в котором от смерти до зачатия новой жизни один шаг и...ну к черту, пояснять еще... пойду курить на балкон, а рядом с ним береза...под моим окном. Мало кто может похвастаться в Петербурге, что имеет березу под окном или хотя бы рядом с балконом. Аргх...какой бред. тушите свет.

…Небо такое высокое, что кружится голова – осеннее, еще не дождливое небо. Бреду, шурша листвой. Все вокруг имеет необычайно резкие и отчетливые контуры: строго очерченные черные стволы деревьев, раскинувшие в небо сети ветвей – паучьих лапок, листья – красные, желтые, оранжевые, каждый из которых бесподобен, каждый выделяется из массы. Будь то клиновые листья, листья тополей, осины или рябины – все равно!.. Вся поверхность земли выстлана золотом листьев, кажется, что существуют лишь три цвета: золотой -листва, черный – цвет деревьев тянущихся ввысь, и далекий аквамариновый цвет – небо.

Иду, не разбирая дороги, зачем ее искать, зачем идти куда-то, когда на душе светло и тепло? Сначала далеко, потом ближе, ближе…незамысловатая песенка флейты. Есть в ней что-то, бесовское, дразнящее, одуряющее… Наконец я вижу мужчину с флейтой и трех детей идущих за ним. У мужчины на голове рожки из слипшихся грязных волос, он гримасничает, хохочет, то подпрыгнет на месте, то начнет кружиться в танце вокруг детей. Он худощав и высок. Своими босыми ногами он высоко-высоко швыряет листву и та, падая, кружится в такт мотиву флейты. У него голубые сумасшедшие глаза и черные круги под ними.
Стоя за деревом, я теперь смотрю на детей. Замотанные в черное тряпье, они скрывают лица в капюшонах – все низенькие, худенькие, одежда нелепо висит на них. Наконец один из них повернулся; замерев, я смотрел на него застывшими, широко раскрытыми глазами. Лес потерял свое очарование в одно мгновение, листья тлели и выцветали под ногами, небо сделалось необычайно низким, тяжелым и хмурым. …Мальчик повернулся ко мне, я заглянул в его по-детски огромные глаза, в которых медленно и тяжко переливалась черная слизь. Лицо…его лицо напоминало череп обтянутый бледной кожей, челюсти не было – были три уродливых желтых клыка разной длинны. Но взгляд его был кроток и наивен. Так наивен, что у меня мурашки пошли по коже. Я побежал не разбирая дороги, в этот раз от страха и омерзения. Уже вечерело, когда я выбрел на какую-то невзрачную тропку. По какому-то наитию последовал ею.

…В сгустившейся темноте, душной и тесной я едва различил между деревьями далекий огонек. Ближе, ближе ступал я, все явственней в воздухе чувствовалась какая-то вонь. Это была странная деревня посреди леса, а вышел я на площадь в центре которой буйствовал кричал, рвал глотку огонь. А в огне стояли связанные мальчик и девочка, они горели и плавились, глаза уже лопнули и теперь шипели, жарясь на щеках, как желток на сковороде. Вокруг было повалено несколько бревен, на которых сидели люди и хлопали в ладоши. Некоторые обнимались, целовались, лезли друг к другу в штаны, черпали какое-то пойло из большой бочки стоявшей поодаль. Лиц не разглядеть, как стерлись, половых признаков тоже не было видно. Им было весело в эту ночь. Над костром сменяли друг друга голоса, звуча поначалу угрожающе и глухо, потом беззаботно и наивно, как трехмесячный ребенок, потом излившись в поток рвотных отвратительных звуков, они обратились демоническим хохотом. Почему я не ушел? Не знаю. Я просто поспешно покинул площадь, направившись к скосившимся ветхим домам. Ветхие и дряхлые, с провалившимися ступенями крыльца, с сгнившими и покрывшимися белой плесенью стенами, они источали вокруг себя ненависть, разложение, ужас, необратимость, безумие. На каждой заколоченной двери был выведен белый крест.

Я аккуратно пробирался между узких улочек, - справа от меня грудой валялись мертвецы, все с раздутыми пузырями животов, наполненных трупными газами. Крысы деловито прогрызали себе ходы в гниющей человеческой плоти. Слева же, кто-то с кем-то совокуплялся, визжа, прогибаясь, скуля и постанывая. Слева и справа…отрава…..я шел дальше, меня тошнило, тело горело. Впереди, в шаге от меня, я заметил натянутую низко над землей веревку. Я что споткнуться должен? Смешно. Но, как только, за кучей какой-то трухи я заметил двух маленьких скрюченных уродцев-детей, которые прищурившись смотрели на меня своими голодными пустыми глазами, мне стало страшно. Они ждали, пока я споткнусь, что бы напрыгнуть сверху, растерзать мою плоть своими длинными зубками, сожрать. Аккуратно перешагнул через веревку и, поминутно оборачиваясь, пошел дальше. Дети следили за каждым моим движением не мигая, выжидая…так смотрит воронье своими черными бусинками глаз, в ожиданье пока смертельно раненный волк не испустит дух, став добычей падальщиков. Шел дальше…откуда-то из-за угла донесся скрип колес, вскоре показалась тачка, доверху нагруженная мертвецами. Толкал ее, грузный мужчина, в черной, чем-то замаранной рубахе. Не обратив на меня ни малейшего внимания, он проехал дальше, к чадящему смрадному костру в конце улочки, я последовал за ним. Некоторое время мы шли наравне. Лицо у него было угрюмое и злое, все время напряженное, подернутые пленкой глаза смотрели в никуда. Мозолистые грубые большие руки с силой сжимали ручки тачки. Человек был похож на могильщика.

Мы дошли до костра в котором горели мертвые, неудивительно, что вокруг так чадило Читать далее...

*
Посмотришь вокруг временами
и ставишь в душе многоточие...
Все люди бывают гавнами,
но многие - чаще, чем прочие.

*
Мы ищем истину в вине,
а не скребем перстом в затылке,
и если нет ее на дне -
она уже в другой бутылке.

*
Я изменяюсь незаметно
и не грущу, что невозвратно,
я раньше дам любил конкретно,
теперь я их люблю абстрактно.

-Игорь Губерман
"Иерусалимские гарики"

Смешно, однако.

“В самом водовороте жизни все вращалось вокруг смерти”…

Ничего не выходит наружу из-под тонкой белой кожи, ни капли правды, ни любви, ни ненависти - лишь заученные изломанные лживые жесты. Словно в самом центре зияет пустота, которая жадно всасывает в себя все, ничему не давая выйти в наружу.Звук такой, словно мозги сосут из трубочки.Огромный ужасающий водоворот затягивает внутрь любые побуждения направленные вне. Хожу по улицам, гуляю, встречаю знакомых людей, мило беседуем, улыбаемся...а внутри ни черта. Плевать я на все не хотел, но так получается.
Я стал куклой, заводной куклой.
Меня самого плющит в мясной шарик и куда-то засасывает....

...Медленно, слишком медленно я подхожу к осознанию ее природы. То, что она моя изнанка, как нашептал кто-то, я знал. Но не знал что ошибался. У Геда в "Волшебнике Земноморья" У.Ле Гуин была тень, не тень,а геббет - черный зверь, алчущий тела Геда, моя же более искусна и привлекательна, не она охотится за мной, а я иду за ней, словно вослед желанному болотному огоньку, по дороге в топь. Тень - следствие ранней активации Анимы ( сейчас и далее базируюсь на работе О.Шишкова, надюсь мне это простится), которая является своего рода искусительницей, тянущей меня на дно плотских желаний...Она иллюзия, задрапированная бездна...

Вот к чему мы шли, милая? К внутреннему распаду и окончательному растлению...я уже одержим тобой, собой, моей тенью. Ты хочешь застваить меня вспомнить все что хотели забыть, отдаться власти ранее вытесняемых желаний...Черта-с-два!.. Пусть я все чаще нахожу твои размазанные глаза в полотенце, идя утром умываться, пусть я дышу твоим телом во сне...но за рулем все-таки Я. А ты пройдешься размалеванным Пьеро с потекшей тушью в бездну, а в ладони твои будут вложены кровоточащие розы...

Как близко я был к пропасти, шаг, другой и все… как удивительно вовремя и своевременно попала мне в руки эта работа.

В книжном магазине.
Потянул я на себя “Хазарский словарь” Милорада Павича, и весь книжный стилаж опасно накренился. И тут почудилось мне, что книги все вдруг повыскакивали с полок и посыпались на меня. Курганом засыпали меня Гессы, Эверсы, Харуки Мураками разные, больно ударил по голове сборник философии Ницше, Довлатов острым углом попал мне в слонечное сплетение, Есенин грохнулся на причинное место. Громады книг раздавили меня, маленького, щупленького, боязливого. Cпрыгнув с соседней полки, победоносно венчала курган Ниэннах со своей “Черной книгой Арды”.
Тяжело ложится знание. Только не было этого ни …. .

Вижу узкий переулок. Стены домов облизаны густой непроницаемой тьмой. Лишь треугольник зеленоватого света освещает мостовую отделанную желтым булыжником промеж которого плещется теплая грязь. Все неестественно резко и четко, как будто смотришь на мир, неспав несколько суток подряд. В конце переулка стоит человек. Черный человек черный-черный. Его фигура, словно врезана в изображение, словно там когда-то кто-то другой стоял, быть может я или вы, но потом изображение соскоблили и залили дегтем, придав ему человеческую форму. Этому человеку чуждо все окружающее, он молча курит. Легкий едва видимы дымок вьется вокруг сигареты. Он смотрит в меня, безразлично и молча. Отчужденность...

Я иду в черный тупик, в самый занюханный кабак. Сегодня я пью вино из уст прокаженного и смотрю в глаза проклятого. Я болею проказой города черного... откуда-то сверху голос:
- Эй приятель, тебе налить?
...Кто остался жив - продолжает гнить.
Слушай собеседник,
Нам лучше было бы не рождаться,
Вся жизнь наша
Вилами по воде начертана.
В этом черном городе,
В этом затхлом воздухе
Бродят отхожие мысли
Тиски путанных улиц
Стали прибежищем минотавров.
А вы никогда не думали, что мысли наши порождают чудовищ, ужасных и отвратительных?

Я уже знаю какими словами закончится этот дневник.
Не моими словами:
...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало. Черное зеркало....
......
Самый лучший способ умереть для меня - повеситься. (специально тест проходил ))