Мой дядя – чудак каких свет не видывал и добрейшей души человек. Вечно небритый, в драной тельняшке, поверх которой накинуто что-то годами не стиравшееся. Сутулый с вечно опущенным взглядом и растопыренными клочками волос; его квартира пыльная, неопрятная, с вечно тусклыми стеклами и тяжелыми гантелями на полу, подстать ему – холостяцкая, забывшая женскую заботу, просто маленький пыльный уголок, неприметный и заброшенный.
Он за всю свою жизнь не обидел и мухи. Я ни разу не слышал как он кричал на кого-нибудь, срывался, отстаивал свою точку зрения. Иногда, просто обидно видеть, как очередной раз его отчитывают, как ребенка, за неопрятный вид, а он стоит потупившись и что-то бурчит себе под нос. А ведь ему уже, без малого, пятьдесят лет! Он снисходительно смешон, когда подходит и говорит вдруг, как бы отрывками своих мыслей: “Бэмс! Получил?” или что-то вроде “Да…печальная ситуация”. А еще он очень любит цитировать Суворова. Бывает он позвонит вдруг, спросит как дела, как жизнь, как брат, родители, а потом так же попрощается и повесит трубку.
Он чудак, мой дядя! Помню как он, приехав на электричке в Зеленогорск, не успел пересесть на последний поезд до Приморска. И решил пройтись пешком, ночью, всего какие-то семьдесят километров. Слава богу, его подобрали на двадцатом километре.
Он никогда не кричит, не злится. Только единожды я видел, как он сорвался, когда речь зашла о его ребенке, моем двоюродном брате. Мой дядя разведен уже давно, и его сын, верно, единственное к чему он привязан в своей тусклой и жалкой жизни. Да, он жалок, и грустно смотреть как все вокруг жалеют его, относятся к нему с пренебрежением, словно к юродивому, калеке!..
Он постоянно что-то бурчит себе под нос. Словно вода в котелке, поставленном на медленный огонь, тихо булькает, никогда не разберешь о чем. Однажды мне удалось подслушать, что же он там бубнит. Невозможно передать мое удивление, когда я услышал отборный мат, да такой, которого и сапожник бы постеснялся. Ругательства на всех, обо всем, просто так в никуда – сразу создается впечатление подводной мины, которая в недобрый час, того гляди, всплывет.
Он чудак мой дядя, тихий как омут, как омут глубокий, добрый и милый, позволяющий топтать себя любому отребью, терпеливый и скромный…такой чудак!..

…Так и представляю как он ходит по своей квартире, согнувшись, заложив руки за спину вдоль, огромного книжного шкафа, на котором стоит чугунный щелкунчик для орехов, в форме волчьей пасти, как пробивается тусклый свет в окно и сонно кружится пыль. Он ходит там кругами, бурча себе под нос никому не адресованные проклятья, все ходит, ходит, ворчит, ходит…а вокруг все встало, даже время на стрелках часов с кукушкой.

Скоро скоро он узнает где чужие где свои, он не отбрасывает тени он идет как лед через ручьи…

Я вылетел за ней в трубу…я проснулся в давно остывшей ванне; открыл кран с горячей водой чтобы согреться, из трубы потекла очень грязная, или наоборот, мутно-белая словно самогон, теплая вода. На дне ванны собиралось что-то темное, грязное, расползающееся где-то у моих ног, словно черный осьминог притаился на дне. Я не обращал внимания до тех пор, пока по поверхности воды, к моей груди, не заскользили темные, продолговатые капли…они впились мне в грудь, оказались пиявками, даже…С омерзением я схватил их и зашвырнул подальше. И тут меня охватил страх – все мое тело словно обросло этими паразитами!.. Огромные жирные личинки…я отдирал их от себя, а они впивались мне в пальцы, и я видел как по их прозрачным сосудам растекалась моя кровь….
Я не могу так больше. Есть впечатление будто стоит мне пошевелить рукой и посыплются эти паразиты грязным, шевелящимся дождем. Довольно. Сыт по горло лицами, на которых еще не застыла штукатурка даже, а грим еще течет, оттого они лишь ужаснее.
Се есть жизнь в роковом сечении – в круге света таят даже лица, жирная богомолка, изнывая от похоти будет молиться, жиром все лоснится, искривленное кривится дальше…
Но, несмотря ни на что, я вытираю томатный сок с запястий и подбородка, и делаю Тик-так. Теперь это будет Четыре, IV, или просто 4. Я, наверно, уже не хочу считать, но что остается… не быть же дальше чьей-то тенью. Я чижу себя, как какой-нибудь серый воробышек чистит клювиком свои перья…
Some of them want to use you...some of them wanted get used by you…-правило.
Далеко далеко, во серебряном веке, как в сосновом бору мне тепло…ах-ха-ха…

Я приобрел необычайно полезную привычку, не забыл, и теперь держу зажигалку в строго определенном кармане джинс, чтобы всегда была под рукой.

В колонках: СПЛИН “Моя любовь”, “Будь моей тенью”, “Черный свет солнца”

[показать]
Не было ни гнетущих минут ожидания, ни звука одиноких шагов, гулких, по коридорам сплошной темноты…

Она открывает глаза. Он уже стоит по ту сторону решетки, бросая огромную бесформенную тень на дверной проем. Все вокруг колышется, переливается одно в другое, словно где-то глубоко под водой, ни звука... Он ждет, притаившись в темноте, ждет, как обычно – он никогда не заходит в камеру, лишь, сгорбившись, ждет по ту сторону, а тень его, паутиной весящая в дверном проеме, горячечно шепчет невнятные угрозы. Он ждет. Она как обычно не выходит…

За его спиной раскачиваются цепи, иногда звякают друг о друга высокой пронзительной нотой, но чаще проносятся мимо, постепенно затухая.

…Она идет за Железной маской, все время в его тени. Пустые залы, заросшие паутиной альковы, бесконечные анфилады; лестницы спирально уходящие вверх...По своей ли воли она идет? Его липкая тень опутала ее тысячей клейких нитей, живая кукла из плоти и крови, она ступает за ним, как в кошмарном сне.

...Тесный клубок из переплетающихся каменных человечьих тел. Необычайно гладкие, идеальные мраморные формы, словно кто-то пел камню всю свою любовь, а камень отвечал взаимностью, трепетав под резцом. Обнаженные, богоподобные, пожирающие друг друга люди, тугой неразрешимый узел, из напряженных мускулов, оголенных инстинктов, жара тел. В порывах страсти, на вершине экстаза они вгрызаются в тела своих любовников и любовниц, сочась вожделением и потом, излучая жар...

Издали ей показалось что она видит перед собой маленький шарик, изваяние какой-то планеты...Она опускает ладонь на поверхность этого клубка. Ей кажется, что она должна обжечься о раскаленные до бела тела...но мрамор холодный. Это - холодное Не обжигающе ледяное, а просто холодное, как и все в этом каменном театре – зале, где безумный скульптор заключил в камень саму квинтэссенцию страсти человеческой...
Уже он проходит дальше, и она, укрытая его тенью покорно вступает в его следы...

…Весь пол устлан осколками разбитого огромного стеклянного купола над оранжереей. Все залито холодным, льдистым светом льющимся с необыкновенно открытого зимнего неба. Стекло крошится у него под сапогами, омерзительно хрустя, стекловатой на зубах, не от того ли у нее привкус крови во рту? Или кровь носом пошла от возросшего давления? Здесь чувство, словно высоко - высоко в горах – холодный и чистый воздух, резкий и ясный, не для всяких легких, не для тех кто привык к грязи и духоте, не для дышащих городскими выделениями.

Стены покрытые инеем, развалины неземной белизны, ладони сложенные чашей, воздетые к бесконечно далекому ультрамариновому небу…словно алтарь, словно на исповеди – один на один с небом, со своей высотой…
Здесь расцветали бутоны роз, стояли, потупив огромные мокрые глаза гвоздики, ландыши, георгины, маки – все они и поныне здесь. Оледеневшие трубочки стеблей, щелкнешь по ним кончиком ногтя и извлечешь кристально-чистую звонкую ноту, и упадет на пол замерзшая головка цветка, и разобьется крошечными фрагментами мозаики…да только некому собирать. Хрупкая красота, беззащитная и совсем мертвая. Но что-то тянет к этому головокружительному небу, вожделеет к этой, рвущей легкие, высоте,
навсегда оставшейся ничьей…

Она смотрит на мрамор своих обнаженных рук, освященных, именно освященных холодными потоками света; как кровь медленно капает в ладони и течет между озябших пальцев; как губительна и смертельна для нее эта высота, как страшно и удивительно ново ей быть один на один с небом, какое безумное счастье даже умереть здесь!.. Как будет течь кровь между разбитого стекла, очерчивая его контуры, выражая небо…
У нее кружится голова и меркнет в глазах…

Вдруг что-то отвратительно черное, скользкое, оскверняющее небесные чертоги, впивается крючьями пальцев ей в плечи, тащит за собою, кроша сапогами стекла, разбивая мечту. И голос хриплый, каркающий: “Иди!.. Иди или я вырву тебе глаза!..” Тащит за собою в душную глухую темноту… Небо исчезло. Она беззвучно плачет, пока Железная Маска волочит ее за собой вниз спиральными лестницами, туннелями, стены которых, плотно подогнанные друг к другу мертвецы, разлагающиеся, гниющие; черви комками вываливаются из их глазниц, - зеленая смрадная дымка… Ее тошнит, а он, впишись ей в руку, несется все дальше вниз, вниз, вниз… Потеря!.. потеря терзает ей грудь, мешает вздохнуть, соленой волной где-то в горле…больше никогда

…Он смотрит и режет, режет и говорит: “Смотри”. Скальпелем, нежно делая надрез, он нежно, почти любовно приподнимает краешек плоти пинцетом, обнажая пульсирующее, живое… И как обычно, льется на белые плиты пола что-то липкое и красное, теплое, собираясь в центре, у его ног…он режет и смотрит. Он говорит:
[I] - Смотри, если я уколю здесь – ты почувствуешь холод и одиночество; надрежу нерв чуть правее – ты будешь счастлива и никогда не узнаешь скорби; это просто – смотри! Смотри, Читать далее...

Открыто. Холодно. Сопливо. Замотанно. Торопливо. Зябко.
Эгоцентрично. Не интересно. не законченно. Сессия...
Разочарованно. Дуально. грызуще. свистяще. автономно.
Обновленно. бессмысленно. по-вечернему. неждуще...
пружинно. упруго. подозрительно...

Немного веселый
и чуточку пьяный,
шагаю удивительно прямо,
прячу замерзшие пальцы в шапке; в волосах иней, в какие-то тряпки
замотаны руки; не больно – не интересно.
...Стылый проспект, такой небесный цвет…
Я на скорости снегом в лица прохожих вонзаю глазища,
опоздавшие на какую-то тысячу лет -глаза – пепелища…
Новое начало всегда приятней, но ваших взяток больше нет…
постылые ржавые пятна фонарей лижут Невский проспект.
Я боюсь обернуться, и зажмуриться…
в пяти минутах отсюда человека убили простуда и улица!..

Дьявольски рвется белая конница,
их соучастница и поклонница
клятвопреступница!..

Словно город объясняясь жестом
по кошачьи выгнул хребтину,
кувырком прокатившись по невскому
подсел на Адмиралтейскую иглу.

…Прошлое черная дыра, провал в памяти куда утекает моё воробьиное мокрое вчера.
Не пропускает ничего. По утрам чувствую эту тягу назад, когда свет просыпается серебряной пылью под веки. Только я люблю так, когда позади нет ничего. Первый, очерком на теле - нервный почерк, как курица лапой, улица мне подает руку я хватаюсь и дождь стекает. Пусть бывает по-разному: иногда я шагаю ровно, гордо смотря вперед, звеня сомнительными цепями, иногда меня волокут, плачущего и упирающегося ребенка; слишком часто я плетусь, поникнув головой. А впереди мой конвоир, - жизнь. Всегда недосягаемая, танцующая, струящаяся, рассыпающая жемчужины смеха, смеющаяся и смеющая… Но, второй, подхватил газету бросил в морду – утрись, умойся…
Но мне наплевать на нее…сейчас я плетусь, спотыкаясь. Но. мне уже не нужно оборачиваться, позади пустота…и меня она получит и меня, когда-нибудь, в свое время. И, возможно, у меня нет никаких принципов, никаких целей и оформившихся желаний, решимости, но (это "но" как цокот копытца) это не мешает мне классно играть на бильярде.
Время брать в руки кисть, никто не будет за меня рисовать новые фрески на сырой серой штукатурке.
Время всякой вещи на земле. Я знаю почему, но мне наплевать…
Здесь есть что-то новое, Но
это все равно дерьмо.)))

В колонках: Marilyn Manson –This is the new shit

Оплаченный долг.
Протянули откуда-то снизу
руку в перчатке; шел дождь я ужасно продрог,
подумал что в сумерках друга любимого вижу.
Мне ветер всю душу изныл, и я просто не мог

руки не подать;
Я устал: полночь дождь и дорога…
Улыбка на краешках губ наших стала играть,
как кстати была эта милая сердцу подмога!..
Не мог я руки не подать!

Упала перчатка,
обнажилась до кости кисть
и хищной луной озарился смеющийся “друг”.
Так больно и гадко
за шею тащил меня вниз,
ощерившись, дождь хлестал меня по лицу.

У края дороги,
вспучилась черная грязь
и друг мой тянул меня глубже и глубже в могилу.
И ноги увязли…и шея… и плечи; смеясь
он рот забивал мне могильной землею осклизлой.

Остервенелый дождь хлестал по листьям
луна была довольная собою;
мертвец сказал:”Твой друг ушел из жизни,
он года два уж стынет под землею

и что не склевали птицы – падальщики,
то сглодают сонмища червей”.

Оплаченный долг.
Протянули откуда-то снизу
руку в перчатке; шел дождь я ужасно продрог,
подумал что в сумерках друга любимого вижу…

Трезво и рационально. Мне хочется говорить о всякой взаимопомощи, подаче рук страждущим и так далее. Когда рука тянется к вам с помощью откуда-то снизу, вопрос в том может ли она вам чем-то помочь или наоборот, она хочет вас стащить? Помочь, как правило ничем не может, но воспользовавшись вашим нуждающимся состоянием обязательно стащит. Очень мало людей, которые понимая суть такого деяния, поступают так, ибо тот кто думает, так не поступит – это все-таки немного по-скотски. Так что зачастую, люди вредят нам своей помощью несознательно, мотивируя это нашими явными заблуждениями.; не понимая нас, они руководствуются жалостью к нам. А жалость это сама по себе такая отвратительная вещь, это то же, что к вам на улице подойдут и, радушно улыбаясь, окатят помоями. Помощью они называют – воспользовавшись нашей хм…доверчивостью, вылезти из ямы, нас туда, естественно, столкнув.
Подобные “руки помощи” тянутся отовсюду, надо только вглядеться. Я не говорю, конечно, о случаях, когда руки протягивают откуда-то “сверху”, так же как и не говорю о какой-то глубине и чистоте чувств. Какая глубина может таится в проспиртованных в душных тесных квартирах душах? В них так же тесно и душно.
Иногда, разбирая подобные ситуации с “помощью”, снимая слой за слоем различных оправданий, объяснений, или тем паче, когда человек сам не знает зачем это делает,
открываешь для себя такие ошеломляющие вещи, что хочется схватиться за голову и побиться ею об стену. Это так по-людски, не признаться себе, что руководимы гордыней, что просто не можем без того, чтобы оставить за кем-то другим последнее слово. Это зудит занозой в заднице, если ты кому-то должен. И, естественно, мы с радостью возвращаем должок в виде подобной “помощи”.
Поэтому когда вам протягивают руку помощи, подумайте о том, действительно ли она вам нужна, и кому он нужна в большей степени. Ибо скотство в людях неистребимо, и за собой требуется постоянно следить, держать себя в руках, во избежание подобных проступков. Когда мы делаем что-то “сами – не – знаем - почему”, то в этом не кроется ничего хорошего.
Если конечно не считать это нормой жизни и порядком вещей.

В колонках: bes – negative emotions
настроение: цинично-злое

Доктор пропишет мне лекарство.
[показать]

Просто врубить музыку погромче и ничего не слышать, ничего не замечать и гирлянды фонарей в окно источают нервный газ даже сквозь шторки век. Да… мой век.
И я ловлю летучие невесомые паутинки, как лучики последнего света. Высекаю искры о стенки сознания и невольно стираю старые фрески, о существовании которых я, пожалуй и не подозревал.

Это время измеряется в сигаретах, безучастное время пролетов лестниц…
Смотришь вниз, как на снимки прошлогодних газет а видишь одни фотографии виселиц.
…И счастье надежно зашито-запрятано в гирляндах оранжевых фонарей. Очередной работой патологоанатома - реконструкция моих костей…Замена моих переменных,
на что-то железное, словно кубики льда в бокале с виски, так приятно стучатся о грани стакана…
Охлаждаясь, красное в стакане конденсирует, и все кругом уже в белесом непроницаемом тумане. И все в порядке. От дальних далей не режет глаз. И гирлянды фонарей больше не источают нервный газ. Нет, я не самоубийца, хоть у меня и дрожат озябшие пальцы.. я… я
даже не знаю как называется это. Это пускать огромную черную вдову, отвратительного паука, к себе в рот…ах, это так же приятно.
Пожалуйста не нужно, ведь есть же надежда, мы такая прекрасная пара, зеркальная или карточная, мы приходим сюда радоваться, не ради печали и тоски, плохие времена уйдут, скоро мы узнаем…что бы я сказал если бы встретил себя десять лет назад?.. ….

в колонках: Melissa Williamson "I want love"
настроение: болею

Обещанье…какие-то мокрые желтые лепестки, наверно роз, какие-то сказки тихим, навевающим сон, голосом у еле теплой батареи…обещанье песни до конца, что мне делать?.. Обещанье распуститься цветом из иных миров во сне, приложить указательный палец к губам и тихонько шикнуть в зеркало…о секретах которых нету, об обещаниях не давать обещаний. И все же обещание, как взгляд который читаешь как открытую книгу, обязательно пустую, специально для тебя, в которую пишешь сам – я все таки помешен на зеркалах. Обещание холодного и чистого дождя в венах…ха..
а теперь для никого:
я ненавижу себя сегодня, быть собой для меня стало унижением,
и снова необходимо выбирать человека, предмет символ, наиболее отвечающий, сходный моим переживаниям, виновный, а потом удалять этого червя прочь из груди… разрушать символ, стирать это злокачественную опухоль.
…Обещание каждый вечер ждать чего-то, сидеть перед настежь открытой дверью…
Нужен ли нам внутренний цензор? К черту. Я его уволил.

В колонках: Silent Hill 2 OST “Promise”

Когда дует в замочные щелочки глаз чей-то ветер чужой и когда идет дождь,
дворники ресниц опускаются враз, пробивает на дрожь,и тогда слишком лжешь…Что в изломанных жестах любимых рук мысли бьются, как рыбы в рыбачьих сетях.В этой щели замочной уснул паук, это небо развалится по частям… Простоять и простынуть на сквозняке, запертый в лестничной клетке,
чтоб застыть и разбиться цветным стеклом, чтоб просыпаться вниз, быть зажатым руке и насытится влажным, чужим теплом…

Древо познания, древо распятия, срослись плотью в плоть палач, жертва и искуситель…
пусть же капает яд на изнеможенную, изборожденную раскаленными крючьями
пальцев плоть, пусть горящей серой в отверстья ран – палач, жертва искуситель – суть одно, одно дерево, безнадежный узел…какой-то сумеречный край, шафранный край в котором человек, нарекая себя человеком отрицает в себе все остальное…
И молоко осени скисло и никто не строит песочных замков, предпочитая сталь и железобетон. А я скрестил жабу с розой…и мне пофиг где зимовать. Ибо все есть жалкое довольство собою, все ради жалкого довольства собою, как сказал Заратустра.
Я смотрю на контуры рисунка кровью на зеркале и вижу дерево, человека, змия,
Я померанцевое дерево сегодня.

Я был очень тихим и робким ребенком в детстве,
я любил рисовать. Потешал родителей чем-то вроде “маму и папу сели скелеты” – корявая подпись под картинкой на которой танцующие кости доедают остовы человеческих тел. Иронично, что вместо “съели” написал ”сели”…еще писать тогда не умел.
Я был очень тихим ребенком в детстве, глубоким омутом со светлыми глазами.
Я любил писать рассказы о “Черном нале”. Увидев когда-то в метро рекламу какой-то книги, на обложке которой красовалась жилистая лысая голова, исполосованная тенями от решеток и ярко-красное “черный нал”. Ах, естественно, я не знал что это такое, но для меня “черным налом” стал лысый мужик с обложки.
Мне так импонировал этот персонаж, что я писал про него не в меру кровавые рассказы, где он являлся убийцей, закутанный в мокрый плащ со следами ливня и крови…
Детство…
Как у любого, у меня были свои скелеты в шкафу. Я никогда не забуду душную тесную ночь, когда на Приморском разразилась гроза. Я тогда читал что-то из Стивенсона…
Было душно, совсем нечем дышать, тут я услышал странные звуки на первом этаже…нет, даже сейчас я не умею, да и не хочу об этом писать.
Я был очень тихим и добрым ребенком в детстве, отзывчивым…
Много, много вещей о которых я молчу в темноте, вещи словно вбитые в тело колья, определившие направление бега крови. Отчего я сейчас вспоминаю все это?.. Просто иногда хочется улыбнуться, не от живота, а от сердца - тепло нежно, улыбнуться ребенку который я был.
У меня же аллергия на пыль.
и до сих пор
Ах, и носим на шее камни колокольчики, словно прокаженные, закутавшись в белые плащи добродетелей, как в средние века, в разгары сезонов охоты на ведьм.

В колонках: Melissa Williamson "letter from lost days"

сегодня я ублюдок, докурив, и безбожно исковеркав окурок, я это понял.
Я понял это перескакивая с Есенина на Эверса...
думая при этом только о ЧКА.
Ты одна в окне,
стройная как серная спичка;
силует в темноте,
зависимость, уже не привычка...
Я отключил свой телефон и запер двери. Я независим...
Чем больнее, тем звонче,
то здесь, то там.
Я с собой не покончу,
иди к чертям!.. Покончил, еще как покончил.
Льдистое серебро...серебро безумия...так любят серебро.
Я сплю очень много, мне давно интересней в сферах снов...
"Но мы прорвемся в ваши сны..."

и не сидится на месте. Хаотично перемещаюсь по квартире - то к балкону к которому глаз луны присосался, то на кухню, где душно, и норовят накормить болеутоляющим, то на лестницу, где курю... и все плывет, как на карусели, и все напрасно, как обычно.

Шелушишь - шелушишь,
семечки лиц, фраз,
двустволки глаз
когда не спится...

Чего ждем-с?

Вы убиты! Падайте же...

Это так забавно, - раскинув руки, упасть на спину, прямо на землю. Так глупо, но сложно иногда. Когда боишься смутиться под косыми взглядами прохожих, или, решив что это совсем уж идиотизм, - передумаешь. Но на самом деле это...это даже не знаю как сказать - просто руки в безумном размахе и кренишься назад- медленно-медленно - а потом падаешь...секунды, и хорошо если в рыхлый снег.
И по хер на прохожих.
Все равно
Я вечный ребенок.

Кровавые мозоли на сердце, следы былых и грядущих дисконектов, думается скоренько допишу "Железную Маску", только слетаю за витаминами.Хех.
И еще трещит голова по швам, так что лечу ее Геной.

Вы помните ту самую? Ту самую, за которой мы всегда бежали, нелепо спотыкаясь, и вздрагивали от каждого ее зова. Ту самую, пригвожденную к стулу, словно наказанное дитя, за то, что смела говорить нам о нашем счастье, так по-детски…а мы так по-детски строили серьезное лицо и бранили ее, или просто гнали прочь по запястьям. Если говорящая, то правду, если молчащая то о многом – порывистая, играющая, зовущая…Железная леди. Лишь тот кто знает “последние, разбивающие сердце часы”, кто видел ее уходящей прочь, когда руки немеют и опускаются, когда провожаешь ее затухающим взглядом, те знают о ней многое. Она сама жизнь, и самое удручающее, отвратительное видеть ее мертвой – посиневшей запекшейся коркой в чьей-то спутанной бороде…Вы помните ту самую, которая…кровь.

Нулевой подозреваемый.
Веки подняты, веки опущены – видишь, видишь, видишь лица, места. Красное, горячее, открытое, стальное…девочка, стекло… и дрожит рука, отбивая безумный такт, и чертишь, видишь, чертишь. Проводник. Жестокий фильм. Веки подняты, веки опущены – видишь?
Нулевой подозреваемый.

[показать]

Забери меня, Отче,
чего тянуть?
Этот город красивый,
но все же храм;
и алтарный дым
чадит прямо в зрачки,
а он знаешь ли вреден
зрячим глазам.
А он знаешь слепым
и несчастий путь
Белоснежный пес поводырь;
И мне жалко бывает,
наверно, до слез,
что ведет он несчастных по кромке звезд,
а приводит всегда
на безлюдный пустырь.

Не выдержал, психанул. Схватил пальто и выбежал прочь. Через три минуты, в одном из темных скверов, каких тысяча, он распластавшись на детской карусельке, молча курил и трясся от холода…Так хотелось на что-то или кого-то положиться, он положился на детскую карусель
и медленно кружился…так часто, снова и снова – наши ожидания опровергаются действительностью и мы теряем остатки веры…нет была, да что там…и такие слепые окна у домов, - только тычутся в плечо или под мышку сухим шершавым собачьим носом, желая чтобы их погладили, приласкали.

Неважно о чем он думал, распятый на карусели – просто курил он, глядя в обыкновенное, без гипербол и метафор, небо. Курил одну за одной пока пепел не попал ему в горло и он не согнулся пополам, сотрясаясь в рыданиях. Ну и что? С кем не бывает.
Зима все-таки, иней на ресницах стынет…пялишься в небо, глядишь, и глаза покрываются голубой блевотой… Кого бы ему послать к черту? Уже немного их осталось. И нет никого. Даже занудные прохожие куда-то подевались… И кружится все перед ним: железобетонные дома, черное небо, черные дома, железобетонное небо…
Черкать и черкать онемевшей рукой по тетради.

Человек не умещается в строку, даже в тысячу строк, все бесполезно…
Сегодня, я не хочу жить вовсе.

Не стучатся ставни,
не шепчут губы,
лишь ветер беззубый
свистит по трубам.

Мне ночью грустно;
говори - не слышу...
лишь свет фонарный
мостовые лижет.

Все спят наверно,
Лишь только где-то
мается ночь
В объятиях света.

Не шепчут губы,
Пускай, зима уж...
лишь ветер беззубый
свистит по трубам...