Бывает такое, что на языке вертится одна фраза.
"Идите все к чертовой матери"
Идите все к чертовой матери с этими уроками, уборкой, ужином, сиропом от кашля... Помру от этого кашля!
Черт побери, такая чушь в жизни происходит, а сделать ничего не могу...

В мемуаре Крапивина "Под созвездием Ориона" я нашла такие строчки, посвященные покойному другу писателя Виталию Бугрову.

"...нашел очень давние, студенческие, Витины стихи. Мы жили тогда, в пятьдесят девятом, в одной комнате, и Витя подарил стихи мне.
Посвящены они не мне (в школьные-то годы мы не были знакомы). Может быть, кому-то из Витиных одноклассников, а может быть, просто придуманному лирическому герою. Не все ли равно. Теперь кажется, что и мне в какой-то степени...

Навсегда ли расстались мы,
друг мой, дружище?
Если детства
растают сны —
где их разыщешь?
Редко-редко припомнится,
как
буденновской конницей —
летним солнцем сжигаемы —
по полянам скакали мы.
Под лихими ударами
цветы осыпались:
соколами
недаром мы
меж собой прозывались...
После боя частенько ссорились,
каждый раз — навсегда:
кто смелее — до боли спорили —
на врагов наседал?..
Только четче другое
помнится.
Не забыть никогда,
как с буденновской нашей конницей
приключилась беда...

Детство кончилось,
и минутами
больно-больно кололо иглами:
тайны все оказались
дутыми,
игры —
играны-переиграны...
И на смену булатной стали,
всю былую затмив
романтику,
незаметно пришли и встали
между нами
косички с бантиками.
Прежде мы их упорно дергали,
лишь затем их и замечая...
Делать это —
недолго, долго ли? —
продолжал сгоряча я.
Но однажды
(ее — “дразнючку” —
я не сильно, но дернул все же)
ты мне задал такую взбучку,
что, припомнив, — невольно ежусь.
Я тогда ничего не понял.
Вновь при встрече
не утерпел...
Ты — спасибо тебе — напомнил
мои знания о тебе...
Мы и прежде
нередко спорили,
кипятились, мирились-ссорились...
Разве знал я, что этим —
кончится
соколиная наша конница?

Может статься, что
в тысячах
километров отсюда
вспомнил детство и ты сейчас
в рубке судна.

Исчезает последний мыс
легендарного Мурмана...
Неужели
исчезнем мы
Из памяти штурмана?..
Уплывая в Атлантику,
вспомнишь — верю, что вспомнишь! —
о косичках, о бантике.
О клинках наших конниц...
В синей дымке растает мыс, —
глаз не разыщет...
Навсегда ли
расстались мы,
друг мой, дружище?..

Витя мог бы стать замечательным поэтом и прозаиком. Он выбрал другую дорогу — стал исследователем и знатоком фантастики и этим сделался знаменит среди множества любителей книг о непостижимых тайнах и запредельных мирах.
А что касается его вопроса: “Навсегда ли расстались мы?..” Если он ко мне, то думаю — не навсегда. Хочется верить, что еще встретимся — где-нибудь на грани тех Безлюдных пространств, о которых я написал в посвященном Виталию Бугрову романе. Под вечным созвездием Ориона... "

Мне плохо... Как же мне плохо-то... Не понимаю, как хорошее настроение может испортиться за одну минуту - нет, меньше. еще и антипатия эта дурацкая! Без подписи, разумеется. А подписывают только симпатии. Интересно бы узнать, кто это такой добрый. А то даже не объяснить ему, что он неправ. Смешно - первое отношение ко мне было антипатией и последнее - она же. Потому что симпатии получать не от кого.
Почему у меня такое идиотское свойство - писать так, что понимают как-то превратно? Да, я плохо, непонятно пишу и говорю - я знаю это. Еще я сегодня узнала, что не имею никакого представления о литературе - интересно, как я что-то пишу?
Наверно, брошу дневник - некому меня читать. Некому. Один раз уже бросала. Не получилось...

Вчера мне купили новую юбку и, потратив вечер на то, чтобы выяснить, с чем она лучше смотрится, сегодня я выглядела, пожалуй, лучше, чем обычно.
С утра меня разбудила мама и сказала, чтобы я померила еще и черные туфли, может быть, они мне пойдут. Я сказала "Ага" и перевернулась на другой бок. Позже, встав, тщательно умывшись, я зашла на кухню - радио играло что-то мелодично-патриотическое - поняла, что есть не хочу и пошла одеваться. Как ни странно, одевалась я гораздо быстрее, чем думала. Надев черную юбку, а сверху - леопардово-пятнистую... черт, как это называется. Ну, в общем, типа бодлона, только легче. Кофточка, в общем. Я вспомнила о черных туфлях, примерила и поняла, что они куда лучше белых. Правда, каблуки я в принципе не признаю, но пришлось помучиться. Прихватив сумочку и букет бабушкиных гладиолусов, я вылетела из дома.
Обычно наша гимназия проводит Первое сентября в Гигант-холле, но сегодня он оказался закрыт, и нас переместили в концертный зал отеля "Санкт-Петербург" (бывшая гостиница "Ленинград"). Мы с девчонками договорились встретиться у Машки Зайцевой (Масяни) и вместе поехать в этот отель. Когда я пришла к Масяне, оказалось, что никто еще и не почесался. Она была на Кипре, очень загорела и здорово постриглась. Потом появилась Настя - она перешла в математический вместе со мной и Машкой. Две другие девчонки остались в нашем бывшем классе. Мы стали им названивать и выяснилось, что Люся красит ногти, а Алиска вообще только встала. Через полчаса нервного бегания на каблуках от подъезда к подъезду и восклицаний "Опоздаем!" мы нашли их обеих и они сообщили, что Люськин папа отвезет нас на машине.
Четыре девчонки на заднем сиденье - да еще и с букетами - зрелище не для слабонервных! Высадившись около гостиницы, мы забегали в поисках концертного зала, потому что на самом деле опаздывали. Когда мы увидели у входа наших завуча и директора, мы так обрадовались, что засыпали их букетами и устремились внутрь.
Внутри толпились наши гимназисты. Я сразу разглядела свою Янку, пробилась к ней - черт возьми, мы с лучшей подругой оказались в разных классах! - подарила ракушку из Крыма и конфету и убежала.
Оказалось, что 8 А и 8 В совсем в разных концах зала. Все представление мы обе вглядывались в дальние ряды и пытались рассмотреть друг друга. Тут только мы поняли, что "пошла совсем иная жизнь" и "ты знал на что идешь - теперь держись, во время шквала галс менять опасно".
Представление было настолько туфтовое, что даже первоклассников не заинтересовало. Среди первоклашек была Аня, сестра еще одной моей... скажем так, бывшей подруги. Аньку я знаю еще с тех пор, как ее в колясочке возили. Все мои старые вещи отдавали ей. Фигуры у нас похожие, только рост разный - я для своего возраста маленькая, она большая. Ну что ж, надеюсь, ей попадется такой же хороший класс, как мне и в него потом не подсунут уродов, отравляющих всем жизнь.
После представления я пробилась к Янке, и мы поехали домой на одной маршрутке. Разумеется, за полчаса не рассказать всего, но ведь завтра мы встретимся!
Завтра. Завтра...

Застрелись! Послезавтра первое сентября, а мне нечего надеть. Никогда в жизни не думала, что буду думать над такой проблемой. Сегодня пойду в парикмахерскую, завтра - за шмотками. Нужно же иногда думать о внешности.

еще вчера. Впечатления будут позже, вместе с фотками.

Привет всем! Севастополь - очень красивый город. Как я и ожидала, белый город на холмах! Море - соленое, зеленое, теплое! Солнце - жгучее! Все здесь мне безумно нравится - и улицы, бегущие с горки на горку, и лестницы вместо улиц, и... все! Маршрутка здесь стоит 1 грн, это около 6 рублей. Троллейбус - 50 коп., - это 3 рубля. Автобусов нет. Украинская реклама и телевиденье - это просто песТня! Подробности 29-го!

Пока!

Осталось 7 часов. Все, последняя запись перед отъездом. Приеду 29-го.
Таша, я оставляю тебя на Андрея Александровича. Береги портреты. :)
До свидания.

Я уезжаю, и поэтому – примите последнюю зарисовку перед отъездом.

Для своеобразного прощания с городом я решила съездить в Петергоф. (Официально он по-прежнему называется Петродворец, по крайней мере, на маршрутках было так написано). До этого я была там два раза. Первый – в очень юном возрасте, трех с половиной лет от роду. Второй – в прошлом году, в дождь, который потом перешел в жуткий ливень.
Но сегодня погода была превосходной, и мне ничто не помешало отправиться через весь город в Автово, откуда отправляется маршрутка до Ломоносова через Стрельну и Петергоф.
Заплатив тридцать рублей, я спокойно доехала в компании книги Марины Влади. Выйдя на остановке с простым названием «Фонтаны», я вошла в ворота Верхнего парка. Прямо передо мной был фонтан «Нептун» с блестящими рыбами. Справа было нечто вроде ларька, где выдавали напрокат платья «под старину», чтобы сфотографироваться перед фонтаном. Одно платье стоило 400 рублей, а штраф за «уход от фонтана в старинном платье» - 1500 рублей. Таких денег у меня не было, но разглядывание этих платьев задело какую-то тонкую струнку в моей душе – ту крошечную часть моей натуры, которую я получила в наследство от моих дворянских предков (я не хвастаюсь, во мне такая малая толика дворянской крови, что хвастаться нечем).
Эта струнка трепетала во мне, пока я шла через бесплатный верхний парк к кассам. Во дворце я не была ни разу и решила сегодня исправить это. Вход во дворец был временно закрыт для обычных посетителей, и я зашла на выставку «Императорские велосипеды». Вид старинных велосипедов, предметов быта конца позапрошлого века и фотографий императорской семьи заставил меня задуматься о том, что на таких велосипедах ездили мои предки, они читали такие журналы, носили такие костюмы и, без сомнения, знали императора и его детей. Мое дворянское самолюбие не могло позволить мне подумать, что мои предки – и не знакомы были с императором. Также я вспомнила, что на подобных велосипедах ездил любимый и почитаемый мною Эраст Петрович Фандорин.
Полюбовавшись на то, что осталось от той жизни, я отправилась во дворец. Он, признаться, не особо отличается от Царскосельского и Павловского дворцов. То есть, конечно, разница есть, и большая, но стиль одинаков. В более ранних помещениях – барокко: много золота и лепнины. В более поздних – классицизм: одноцветные, спокойного цвета стены и барельефы. Знаменитый расстрелиевский паркет (был восстановлен после войны) – из дорогих пород дерева, выложен зигзагом. Множество картин – меня поразил Чесменский зал – столько картин, изображающих море и парусники (которые являются моей слабостью), в другом зале – 360 женских портретов в разных платьях и прическах (у художника было всего 7 моделей), но те струнки, которые до этого трепетали во мне, затронули портреты дочерей Николая Первого, которые я нигде не видела, но они показались мне смутно знакомыми.
И я (а может, это уже и не я была) вспомнила. Вспомнила, как ходила в пышном платье, легонько постукивая каблучками по этому паркету, и называли меня «графиней», и я знала девушек, нарисованных на этих портретах, и многих других, и дружила с молоденькой Александрой Николаевной, и была безутешна, когда она умерла от чахотки. Конечно, это всего лишь игра моего воображения – слишком буйного и яркого – но я вспомнила, как еще раньше ходила по этому паркету с высокой прической, и меня звали «княгиней Екатериной», и я была дружна с Екатериной Второй… Это из семейных преданий, по которым наша семья – из рода Дашковых… Извините, я обещала не хвастаться.
Выйдя из дворца, я поругала себя за разыгравшуюся фантазию и решила пойти посмотреть на фонтаны – я их видела из окон дворца. Но ни Каскад, ни Самсон не работали. Все большие фонтаны после пяти часов отключили, работали только маленькие. Я, разочарованная сорвавшейся прогулкой между фонтанами, пошла по аллее вдоль Морского канала. Парк зарос, вдоль аллеи стояли странные скамейки без спинок, длинные и высокие. Я уселась на одну из них спиной к аллее, лицом к маленькому ручейку, который наверняка тек здесь и сто, и двести, и двести пятьдесят лет назад. Я достала книгу и ушла с головой в историю Высоцкого и Влади. Я давно уже читаю эту книгу, но знаю, что она теперь всегда будет у меня ассоциироваться с этим тихим и зеленым местом. Книга – это способ сыграть чужую роль. Все равно, придуманная история или реальная. Своя или чужая. С героями можно прожить множество чужих жизней, и чем лучше их прожить, тем интересней получится история.
И так я сидела, вживаясь в роль Марины Влади, сидела, слушая чужие шаги и слова за спиной – порой слова иностранные, сидела, забыв о времени. Но мне пришлось о нем вспомнить. Последний теплоход (а я хотела непременно вернуться на теплоходе), отходил в шесть. Я на него успела.
Просидев какое-то время в салоне – последний теплоход, как маршрутка, ждал когда все сядут – под крики радио, я дождалась-таки волнующего момента отплытия. Теплоход, как машина, пошел сначала задним ходом, потом развернулся и Читать далее...

Остался 1 день! Завтра я уезжаю. Наташ, ты прочитаешь эти строки, когда меня не будет здесь. Я буду уже в Севастополе!
Вечером я представлю подборку крапивинских текстов о Севастополе.

"А завтра я оставлю город, данный мне в наследство..."
Ночные Снайперы.

Осталось 2 дня! И - солнце, море и песок!

...Где-то в тысячемильной дали
Зарождается тёплый циклон.
И качнув корабли,
Он летит
от горячих от солнца
херсонесских колонн.

Прилетает и рвёт
С чёрной крыши
Железный лист.

Он как будто приносит
Белый свет херсонесских
колонн,
Синий мир, где вдалеке
видны
Старые маяки.
И о жёлтый камень дробится стекло —
Голубое стекло волны.

Севастополь,
Солнце моё
В тишине летящих минут...

В.Крапивин, "Воспоминания о Севастополе", 1960 г.

Саньку с утра одолевали дурацкие мысли. Копаться в себе – самое дурацкое занятие, можно раскопать такое, что потом не закопаешь. Но Санька упорно копался, пытаясь найти ответ на банальный вопрос «Кого я, в конце-то концов, люблю (хотя бы на сегодняшний день)?» Естественно, ничего он не накопал.
Вано все-таки согласился стать на путь исправления, и Санька еще вчера договорился с одной клиникой за городом (клиника уверяла, что она супер-пупер передовая). Училище и сегодня, конечно, пришлось прогулять.
«Ой, скоро они меня выгонят».
Машина, слава богу, была в порядке, Ванька – в хорошем настроении, а пробки, как ни странно, Санька сумел объехать. Все было так хорошо, как, кажется, никогда в жизни не было. А так не бывает.
- Саньк, а ты уверен, что ты не за так деньги заплатил?
- О господи! – протянул Санька. – Нет, конечно. Но они уверяли, что у них все самое лучшее, лучше, чем за границей и всякое такое. Я им такие деньги заплатил, я думаю, не обманут.
- Большие деньги-то? В долги небось влез?
- Ванька, какая разница? Главное, чтоб с тобой все было хорошо. Чтобы навсегда избавить тебя от этой заразы.

И навалилось разом тяжелое воспоминание (черт бы побрал его память).
Давно, четыре года назад. Санька пытался разобраться в ящиках Ванькиного стола и в нижнем нашел кучу пустых ампул и шприц. Он схватил горсть ампул, но тут же выронил – слишком сильно сжал кулак. Закапала кровь. Он знал, что Ванька наркоман, но был уверен, что дальше таблеток дело не зашло…
У Саньки была жуткая истерика. Та самая, которая нападала до этого на него лишь однажды – после смерти… нет, это еще более жуткое воспоминание... Он рыдал и кричал, упрашивал и угрожал, ругался и умолял… А кровь из порезанной ладони текла на коричневый ковер…

- Сволочь ты все-таки, Вань, - очнулся от воспоминания Санька. – Я о тебе думаю, а не о деньгах. – Отметил мельком, что пытается дотронуться до ладони, хотя, конечно, она давно зажила.
- Конечно, я сволочь, я никуда не годный человек, - подтвердил Вано. – Но если б тебя не было, я бы давно помер, и никто бы этого и не заметил. – И вдруг: - Сань, там в верхнем ящике лежат тетради, это моя книга. Я ее почти дописал. И в компьютере тоже, только там не целиком. Сань, это смысл моей жизни. Посмотри, чтоб ее никто не трогал и ничего не менял.
- Конечно, - улыбнулся Санька, выворачивая наконец на кольцевую.
- Ты так обо мне заботишься… Зачем, ведь не любишь?
- Ну… ну… - Санька задумался. «Сказать, что люблю? А зачем? По-моему, уже не люблю». – Ну… а разве любовь – это главное… ну, вот, для человека?
- А разве нет?
- Ну, вот допустим. Считается, что в кино главное – талант. А у меня его нет напрочь. Абсолютно! Отсутствует в зародыше. И ничего, снимают и ничего не говорят. Значит, не так уж это и важно.
- И что?
- Про любовь тоже много что говорят. Но она тоже не очень важна. Говорят, что любовь, мол, одна на всю жизнь. Но ведь человек может любить многих одновременно! И ни капельки не терзаться. Гораздо важнее другое чувство…
- Что за чушь ты несешь, Сань?
- Я не знаю, как объяснить… Главнее любви чувство… ну, не знаю, ответственности, что ли. Чувство, что ты зависишь от другого человека, и он от тебя тоже зависит. Когда хочется сделать все, что угодно для счастья другого человека. Даже пожертвовать собственной жизнью. Это важнее любви. Это то, что я чувствую к тебе.
Ванька засмеялся:
- Дурак ты, Сань. Это и есть любовь. Та, которая, настоящая. А все остальное – так, мишура. Если ты этого не понимаешь…
- А почему я должен понимать? Кто-нибудь мне когда-нибудь рассказывал, что такое любовь? Мама однажды пыталась со мной поговорить… ну, не про любовь, а сам понимаешь про что… это было пять лет назад. Ну, я ей и сказал: «Мамочка, неужели ты до сих пор думаешь, что я девственник?»
- Представляю себе ее лицо. Если бы у меня был пятнадцатилетний сын и…
- Но мне никто никогда не говорил, что такое любовь и какая она. Поэтому я считаю, что люблю – любил – многих.
- К примеру?
- Кама.
- Айдаров? Ты думаешь, ты его любил?
- Я думаю, да.
- Ну, допустим. Хотя вы друг друга совсем не знали. Ты его имя-то узнал только на похоронах…
Санька сжал зубы. Эта история отзывалась болью в сердце, хотя случилась больше пяти лет назад. (Когда-нибудь вы ее узнаете. Может быть, очень скоро).
- Чтобы любить, не обязательно знать. Надо просто… любить.
- Допустим. Кто еще?
- Ты.
- Ты уверен, что любишь меня?
- Ты сам сказал, что мои чувства - любовь.
- Допустим. Еще?
- Хм… Ну, Перов. – «Все, сказал. Все, признался. Все, готово».
- Молчу. Дальше.
- Олег… Нет!.. Нет, все-таки… Я не знаю.
- Допустим.
- Что – допустим? Его я не люблю! Нет… Или… Все, я запутался.
- Кто-то еще есть?
- Туська…
- Эта девочка в оранжевом? Из твоего класса? Ты разве ее любишь?
- Раньше – любил. Сейчас – не знаю. Говорят, она замуж вышла.
(Эту историю вы тоже узнаете, и, наверно, еще скорее, чем предыдущую).
- Ладно, допустим. Еще кто-то есть?
- Димка, - улыбнулся Санька. – Димка Мельников.
- Зеленоглазый Читать далее...

Осталось 3 дня! Ура! В пятницу зеленый поезд (я уверена, что будет зеленый) тронется с места и поедет через Россию на Украину. А в воскресенье рано утром (в 4 утра по-тамошнему) он придет в Севастополь.
Вот что меня там ждет:
СевастопольЧитать далее...

Осталось 4 дня! 4 дня! 4 дня!! Все куплено - купальники, одежда, крем для загара, от загара, после загара, большая сумка для вещей, фотопленка... Я не могу дождаться! Эти 4 дня длиннее, чем предыдущие два месяца!!
Но ничего. Я дождусь. Вы слышите, дождусь, и все будет хорошо!
[433x650]

Мне приснился первый сон про отъезд в Севастополь! Как будто мы едем на электричке до Финляндского, приехали и - бац! забыли вещи. А осталось час пятндцать. И мы возвращаемся, спешим, а время утекает сквозь пальцы... А поезд в семь!
12 августа, 19.00... хочется, чтоб это было поскорее и одновременно столько хочется переделать! А обратных билетов до сих пор нет, но у папы есть телефон главного по Севастополю, если билетов не будет, позвоним и пожалуемся!
Уже третий день пишу часть - именно пишу. Длинная будет... Хотя кто ее будет читать? Даже Наташа, по-моему, бросила. На Небесном назревает конфликт... все, не надо об этом.
Нарисовала эмблему Антрепризы - давно хотелось, но как-то забывала. Вот:
[700x653]

А вот ЭТОТ - Грушницкого.

[211x256]

Собираются снимать новую версию.
Вот ЭТОТ будет играть Печорина.
[219x316]
[250x250]
[250x404]

Не помню, рассказывала ли я такую историю.
Когда мама работала на старой работе (она ничем не отличалась от новой, только шеф был злой), у них произошел такой случай.
Закупили они товар у поставщиков (закупками занимается импорт-менеджер Вика), продали, но денег еще не получили. Поставщик нервничал и через каждые пять минут звонил Вике. Мама тогда была секретарем и отвечала, что Вики нет, что она ушла и т.д. Но однажды мама с кем-то разговаривала и звонок переключился прямо на Викин телефон. Она испугалась и говорит:
- Здравствуйте. С вами говорит автоответчик.
Поставщик:
- Ну и что вы мне скажете?
Вика (электронным голосом):
- Денег нет! Денег нет! ДЕНЕГ НЕТ!

Ура! У меня оранжевая звездочка! Йессс!

Я не люблю смотреться в зеркало. Потому что знаю - ничего хорошего там не увижу. Во мне нет ничего особенного . И зеркало, как самая правдивая вещь на свете, отражает это. Но в моей комнате... Стоп, надо рассказать. Комната не совсем моя, она у нас на двоих с бабушкой. Там только и есть, что две кровати, тумбочка и книжный шкаф. Но сейчас бабушка на даче, и вся комната в моем распоряжении. На одной кровати я сплю, а на другой - читаю. Шкаф стоит за тумбочкой и кроватью для чтения и похож на айсберг - пять его полок на поверхности, а две с половиной закрыты шкафом и кроватью. А стекло той полки, что наполовину скрыта, находится на уровне моей головы, если я лежу. И в нем отражается не та девушка, которую я каждый день вижу в зеркале. Отражение куда красивее и загадочнее меня настоящей, это не я, а наверно, героиня книг, стоящих в этом шкафу. В нем есть как раз то особенное , чего мне не хватает. Мне приходится все время напоминать себе, что я не такая, что у меня самое обыкновенное круглое лицо, а подбородок не сужается, и глаза совсем не такие глубокие, как у отражения. Если бы кто-нибудь увидел меня такой, какой я отражаюсь в стекле книжной полки! Но этого никогда не случится, и поэтому, если я слишком много смотрю на это отражение, мне хочется плакать.