Ну что, вот он и наступил... Мне стукнуло 14 лет, поздравьте меня!
Седьмое небо
34. Вставная. Старый дневник
Итак, мне удалось раздобыть продолжение Санькиной "исповеди".
Оно записано в старом школьном дневнике. Когда-то этот дневник он купил перед поступлением в восьмой класс в турецком лицее. А потом оказалось, что в лицее выдают особые дневники, лицейские. Потом, уже на втором курсе, он уехал на съемки очередного сериала. Завезли их в какую-то глушь, и в перерывах между съемками он читал. А чистый дневник завалялся у него между книгами. Он его нашел и, видимо, от нечего делать, стал продолжать свою историю со свойственным ему злым юмором.
На обложке написано - все той же черной ручкой, тем же кривоватым мальчишечьим почерком "Александр И. Рыбаков". Ниже строчкой "Игоревич".
Открываем. Перелистываем.
На первых страницах - две цитаты из повести "Бабушкин внук и его братья". Просто так? Или своеобразный эпиграф?
"Жизнь шла обыкновенно. Включишь телевизор — там пальба, взрывы и кандидаты в депутаты, которые поливают друг друга, а от себя обещают народу райскую жизнь. Впрочем, народ назывался уже не “народ”, а “электорат”. (Отец сказал, что так ему и надо.) А мы, школьники, назывались уже не “ ребята”, не “подростки”, а “тинэйджеры”. Вот так! Бабушку от этих слов просто коробило.
Андрей Андреич на уроках физкультуры бодро командовал:
— Тинэйджеры! В обход по залу шагом марш! Вы должны расти бодрой и сильной сменой нашему славному электорату!.. Птахин! Если мы на данном уроке не придем с тобой к консенсусу, твой рейтинг в моих глазах упадет окончательно..."
"Я пошел на кухню, включил телевизор. Передавали “Новости”. Все как всегда. Федеральные войска подвергались обстрелам двадцать три раза. Трое убитых, пятеро раненых. У какого-то здания взорвали очередное зарядное устройство... Упал еще один вертолет МИ-8... “Неизвестные” самолеты обстреляли мирное село, командование заявляет, что ему ничего про это не ведомо... Вырезали русскую семью. Вырезали чеченскую семью. Опять же — неизвестные... Террорист с двумя гранатами ворвался в детский сад, шесть детей ранено, трое погибли...
“Такие же, как Николка Стебельков? У них волосы тоже пахли сухой травой?”
— Завершает наш выпуск спортивная информация...
Завершается выпуск, завершается день. Взрослые дяди провели его лихо, поразвлекались как умели. Тети тоже. Сенсация дня: молодая женщина, чтобы отомстить подвыпившему мужу, утопила в пруду трех своих детей. Старшему было три года. Врачи говорят: совершенно нормальная... Конечно, нормальная! Все нормальные...
А что на другом канале? Хрюша!
— Спокойной ночи, девочки и мальчики!
Баю-бай, должны все дети
Крепко спать.
Баю-баю, завтра будет
День опять...
Будет, будет. Сколько еще девочек и мальчиков постреляют, утопят и взорвут? И старших братьев. Баю-бай...
— Алик! В холодильнике банка с молоком. Ты, наверно, голодный...
“Пейте, дети, молоко — будете здоровы... Ешьте шоколад “Милки Вэй”! В нем столько коровьего молока, что он, того и гляди, замычит!” Помычим, девочки и мальчики? М-му-у...”
Ешьте, дети, карамель “Чупа-чупс” и никого не бойтесь. Дяди и тети — они же нормальные. Только немножко озверелые..."
«…Тогда я утопился. Мне было немногим меньше пятнадцати, а я уже мечтал умереть. Я больной? Да, конечно...
Меня откачали. Вытащили и отвезли в больницу. Я не приходил в сознание. Мне все мерещились Камины глаза - темно-карие, такие живые... Какое счастье, что я не видел его мертвым! А потом мне вдруг примерещился голос отца. "А у меня, знаешь, сын умер". И чей-то незнакомый, но противный "А он у тебя был?" - "Оказывается, был..."
Пришел в себя уже в больнице. Очнулся - мама родная! - все мои родственники, включая отца и маму, (и Олега Трубецкого) толпились вокруг меня. Это, я вам скажу, зрелище не для слабонервных. А я же был слабонервный. У меня постоянно случались истерики.
Я начал кричать на отца, кидаться в него всем, что под руку попадется. Орал, что я его сын, и меня нельзя выгонять на улицу, как собаку, и что он обо мне вспоминает, только когда я попадаюсь ему на глаза, и что я не могу прожить жизнь так, чтобы никогда с ним не встречаться, и ему придется с этим смириться. Ну, и всякую такую чушь. Ну, и под конец коронное: "Мой папа был летчик-испытатель", - хрипло так, громко и несколько раз. "Да, летчик-испытатель! И погиб над льдами Северного Ледовитого океана! А ты не имеешь ко мне ни малейшего отношения!"
В конце концов, медицина опомнилась – пришла медсестра и вколола мне какую-то гадость, от которой я надолго отрубился.
Когда я очнулся, родственничков как ветром сдуло. Остались только мама, Олег Валентинович и… отец тоже не убрался. Сил орать у меня уже не было, поэтому я без разговоров запустил в него тяжелыми наручными часами. До сих пор не знаю, отчего они остановились – от воды или от удара о стенку – он, скотина, увернулся. Почему-то это его не остановило – он подошел ко мне с явным намерением извиниться (наверняка Олег В. надоумил!) Подошел ко
Читать далее...