I
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...
- Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!
- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.
- Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.
А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет...
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?
- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.
- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!
Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.
Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...
- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: Читать далее...

Боль свою вы делите с друзьями,
Вас сейчас утешить норовят,
А его последними словами,
Только вы нахмуритесь, бранят.
Да и человек ли, в самом деле,
Тот, кто вас, придя, околдовал,
Стал вам близким через две недели,
Месяц с вами прожил и удрал?
Вы общались, дорогая, с дрянью.
Что ж нам толковать о нем сейчас?!
Дрянь не стоит долгого вниманья,
Тут важнее говорить о вас.
Вы его любили? Неужели?
Но полшага - разве это путь?!
Сколько вы пудов с ним соли съели?
Как успели в душу заглянуть?!
Что вы знали, ведали о нем?
To, что у него есть губы, руки,
Комплимент, цветы, по моде брюки -
Вот и все, пожалуй, в основном?
Что б там ни шептал он вам при встрече,
Как возможно с гордою душой
Целоваться на четвертый вечер
И в любви признаться на восьмой?!
Пусть весна, пускай улыбка глаз...
Но ведь мало, мало две недели!
Вы б сперва хоть разглядеть успели,
Что за руки обнимают вас!
Говорите, трудно разобраться,
Если страсть. Допустим, что и так.
Но ведь должен чем-то отличаться
Человек от кошек и дворняг!
Но ведь чувства тем и хороши,
Что горят красиво, гордо, смело.
Пусть любовь начнется. Но не с тела,
А с души, вы слышите,- с души!
Трудно вам. Простите. Понимаю.
Но сейчас вам некого ругать.
Я ведь это не мораль читаю,
Вы умны, и вы должны понять:
Чтоб ценили вас, и это так,
Сами цену впредь себе вы знайте.
Будьте горделивы. Не меняйте
Золота на первый же медяк!
Эдуард Асадов. Остров Романтики.
Москва: Молодая гвардия, 1969.

Проехав все моря и континенты,
Пускай этнограф в книгу занесет,
Что есть такая нация - студенты,
Веселый и особенный народ!
Понять и изучить их очень сложно.
Ну что, к примеру, скажете, когда
Все то, что прочим людям невозможно,
Студенту - наплевать и ерунда!
Вот сколько в силах человек не спать?
Ну день, ну два... и кончено! Ломается!
Студент же может сессию сдавать,
Не спать неделю, шахмат не бросать
Да плюс еще влюбиться ухитряется.
А сколько спать способен человек?
Ну, пусть проспит он сутки на боку,
Потом, взглянув из-под опухших век,
Вздохнет и скажет:- Больше не могу!
А вот студента, если нет зачета,
В субботу положите на кровать,
И он проспит до следующей субботы,
А встав, еще и упрекнет кого-то:
- Ну что за черти! Не дали поспать!
А сколько может человек не есть?
Ну день, ну два... и тело ослабело...
И вот уже ни встать ему, ни сесть,
И он не вспомнит, сколько шестью шесть,
А вот студент - совсем другое дело.
Коли случилось "на мели" остаться,
Студент не поникает головой.
Он будет храбро воздухом питаться
И плюс водопроводною водой!
Что был хвостатым в прошлом человек -
Научный факт, а вовсе не поверье.
Но, хвост давно оставя на деревьях,
Живет он на земле за веком век.
И, гордо брея кожу на щеках,
Он пращура ни в чем не повторяет.
А вот студент, он и с хвостом бывает,
И даже есть при двух и трех хвостах!
Что значит дружба твердая, мужская?
На это мы ответим без труда:
Есть у студентов дружба и такая,
А есть еще иная иногда.
Все у ребят отлично разделяется,
И друга друг вовек не подведет.
Пока один с любимою встречается,
Другой идет сдавать его зачет...
Мечтая о туманностях галактик
И глядя в море сквозь прицелы призм,
Студент всегда отчаянный романтик!
Хоть может сдать на двойку романтизм.
Да, он живет задиристо и сложно,
Почти не унывая никогда.
И то, что прочим людям невозможно,
Студенту - наплевать и ерунда!
И, споря о стихах, о красоте,
Живет судьбой особенной своею.
Вот в горе лишь страдает, как и все,
А может, даже чуточку острее...
Так пусть же, обойдя все континенты,
Сухарь этнограф в труд свой занесет.
Что есть такая нация - студенты,
Живой и замечательный народ!
Эдуард Асадов. Остров Романтики.
Москва: Молодая гвардия, 1969.

«Время рождаться, и время умирать
время насаждать, и время вырывать посаженное
время убивать, и время врачевать
время разрушать и время строить
время плакать, и время смеяться
время сетовать, и время плясать
время разбрасывать камни, и время собирать камни
время обнимать, и время уклоняться от объятий
время искать, и время терять
время сберегать, и время бросать
время раздирать, и время сшивать
время молчать, и время говорить
время любить, и время ненавидеть
время войне, время миру».

Щербатая луна и мы не в одной постели,
Светло, потому несмело.
Я разбегусь - и с окна,
Я верю, не будет больно, я помню, как это делать.
Мои тебе поздравления, от крошки от гения
Мое в тебе сердце юное, щербатое, лунное, оно в тебе...

Без тебя чего-то не хватает,
Без тебя в душе всегда зима,
Но когда вернешься, лед растает,
И весна на крыльях прилетит сама.
Жду тебя, как своего спасенья,
Жду, когда ты, наконец, придешь
И в награду за мое терпенье
Мне покой и счастье принесешь...

Я так тебя люблю, что стынет кровь внутри,
Что день цветет как ночь неведомою силой,
Все сущее молю, не убывай, гори,
Любовь моя, помочь мне сможет лишь могила.
Забыть твои глаза, твой образ неземной,
И страшный этот час ошибкой обозначит,
Гляжу на образа того, кто надо мной
Я чувствую, сейчас безумствует и плачет.
Прости меня, Господь, не вынесшую благ,
Дарованных тобой в минуту роковую,
Я чья-то кровь и плоть, все сделала не так,
Но, может быть, любовь простит меня такую.
Так ветер неземной спешил на голос мой,
Что позабыл, зачем ему такие крылья,
Он падал вслед за мной на дно поры ночной,
И плакал в темноте от страха и бессилья.
Я так тебя люблю, и прячу эту боль,
Сокрытую для глаз, открытую для сердца.
Бродяге кораблю быть путником позволь,
И умереть не раз в сражениях со смертью.
Я так тебя люблю, что кругом голова
Что обезумел рот в бессонном говореньи.
Но все, о чем молю, уже поет трава,
Что завтра прорастет сквозь землю и сомненья.
Я так тебя люблю, Я так тебя люблю ...
Счастья Вам всем!

Мне надоело слышать,
Что чувств уж больше нет.
Мне надоело видеть,
Как меркнет целый свет.
Мне надоело плакать,
Мне надоело ждать,
Мне надоело чувства
Мои от всех скрывать.
Ты думаешь, что можно
Ко мне прийти – уйти,
И мне не будет плохо
От боли той внутри.
Но все же будет день тот,
Когда устану я,
И крикну всем я: «Хватит!
Пора начать с нуля!».

День сегодня вышел неуклюжий:
ветер, светлой грусти не тая,
ласково играл январской стужей,
образ твой рисуя для меня.
Нежными мазками акварели,
холодом витринного стекла,
с помощью заснеженной метели
он воссоздавал твои глаза.
Тёплое озёрное мерцанье
чайной глубиной нарисовал,
в памяти порылся и сиянье
взгляду твоему наколдовал.
Всё бы хорошо, да вот ошибка:
в зеркале витринного стекла
снежная морозная улыбка
плавилась от доброго тепла...
Слёзами солёными стекала
с губ твоих подталая вода...
Вьюга же гудела, рисовала
образ твой из памяти крадя...
День сегодня вышел неуклюжий:
ветер мне тебя нарисовал.
Бережно застыл, хранимый стужей,
слёзами размазанный овал.

Будешь рядом - не услышишь,
А услышишь - не поймёшь.
Спелым яблоком по крыше
Прокатился серый дождь.
В тишине повисли звуки -
Отголосками струны...
Стены тягостно вздохнули
От внезапной пустоты.
Грустно тикает будильник -
Стрелка будто замерла.
В унисон ему бессильно
Раз-ры-ва-ет-ся душа.
В груду свалена усталость,
Здесь же - томики стихов...
Вот и всё, что мне осталось -
Горечь стен, обрывки снов.
Остывают строчки писем,
Без тебя в них нет тепла.
Кинофильмом чёрствых чисел
Рвутся дни календаря...
Всё, что было - это свыше...
Знаю я, что не поймёшь.
А поймёшь - так не услышишь,
Потому что... просто дождь.

Ты со мною рядом,
И молчу я снова.
Самым нежным взглядом я
Всё сказать готова.
Ах, как сердцу больно,
А позвать не смею,
Лишь всплакну невольно
Над бедой своею.
Где возьму слова я,
Мужество и силу,
Как себя сломаю,
Кто подскажет, милый?

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]

...
[показать]