Сегодня я отправилась в универмаг Хорна для «предварительной беседы», хотя я уже более месяца работаю у них в парфюмерной секции. Мне кажется, я ожидала узнать в ходе этой вступительной беседы что-то для себя новое.
Управляющий, мистер Бэттис, напоминает мне большое яблоко – в общем нечто медленно портящееся… Что он вообще здесь делает и когда наконец уйдет? Бедолага.
Хотя он чувствует себя виноватым, что все время цепляется к «друзьям» своего босса, но постоянно толчется возле прилавка, где торгуют парфюмерией. Скорей всего, мистер Бэттис просто шпионит за мной – в присутствии этого прилипалы нельзя ни нюхнуть из «капсулы», ни шлепнуть Роннетту по заднице.
Помню, как угнетающе подействовала на меня в тот день обстановка в офисе Бенжамина – сами размеры этой комнаты, нескончаемые телефоны с мигающими кнопками, открывающийся из кабинета вид, размеры его кушетки и… ага…
Тогда при нашей встрече он мне сказал:
- Тебе вскоре позвонят домой из нашего отдела кадров, Лора. Так что учти: впереди у тебя вступительная беседа.
Но мне не повезло: мною занялся сам мистер Бэттис. При ближайшем рассмотрении видно, что он даже еще более кругленький и старенький, чем мне представлялось, и быть с ним рядом совсем неинтересно, настолько он ничего собой не представляет. Как бы там ни было, но вскоре придется сказать ему, что всем нам он не только не помогает, но, наоборот, мешает. Что касается меня лично, то я устала от необходимости все время ему улыбаться, видеть это дурацкое лицо и слышать одни и те же плоские шуточки.
Конечно, с моей стороны канючить и жаловаться вроде бы не стоило, но, право же, я это заслужила. Работа там у меня не из легких, и порой мне хочется немного передохнуть и расслабиться.
А сейчас, извини, я должна устроить себе небольшой перерыв – минут на пятнадцать. Мне срочно требуется курнуть сигаретку и приложиться к «полоске».
Вот я и вернулась. У выхода из женского туалета я столкнулась с Донной, направляющейся к нашему прилавку. Как раз в этот момент я уже чувствовала себя гораздо лучше. Черт подери!
Она тут же стала тараторить насчет своей предстоящей поездки с целью подобрать себе подходящий колледж. Правда, при этом придется, увы, на время расстаться с Майком, а это просто ужас.
- Сколько стоит этот маленький флакончик? – заключила она.
С одной стороны, я была рада нашей встрече, но с другой… Меня огорчило, что они с Майком так счастливы. Нет, меньше всего я хочу, чтобы он плохо к ней относился, но подсознательно мне было бы приятно знать, что она предпочитает меня ему, а мою компанию – его компании. Читаю сейчас эти строки и вижу, до чего я эгоистична. Ведь я даже перестала ей звонить в последнее время! И мы с ней больше не друзья, а между тем…
Что ж, мы такие, как все, наверное. Обещаем, что сохраним свои чувства навечно, между тем как сохраняем их только до тех пор, пока нам самим не надоест.
Когда она отошла от прилавка и исчезла в дверях, у меня было такое чувство, что это навсегда.
Только что звонила с работы Роннетта. Да, она знает, что сегодня у меня выходной, но сменщица не вышла и будет только вечером, а дел столько, что ей одной не справиться… Словом, не смогу ли я ее выручить?
Другими словами, скажи родителям, что должна выйти на работу и задержаться допоздна. Это на самом деле означало, что Лео и Жак устраивают вечеринку в лесу.
У нас с Роннеттой выработан свой код. Так, например, если говорится: «Мне необходима твоя помощь прямо сейчас», то это в действительности не что иное, как вопрос: «Срочно требуется кока. У тебя есть?» Слова «Мне нужна срочная помощь за прилавком» значат, что в хижине у Жака коки нет и надо принести с собой все свои запасы.
Пока мы с ней ехали к ребятам, я пыталась ее убедить, что она ничем не рискует, если сделает «это» вместе со мной. Наоборот, даже обогатится. Под «этим» я имела в виду, что она должна отослать в «Мир плоти» свое фото. Можно дать небольшое рекламное объявление, что за вознаграждение ты будешь готова высылать кассеты с похабными записями, трусики, фотографии и т.д. и т.п. Заведи себе абонентский ящик, придумай какое-нибудь имя, сочини легенду… да Жак уже сегодня вечером может сделать фото.
После того как мы с ребятами выпивали уже пару часов, я попросила Жака сделать несколько моментальных снимков «поляроидом». Красные занавески на окнах служили достаточно подходящим фоном, а цвет был как раз того самого злачного оттенка, который позволял, при условии, что я буду хорошо позировать, сделать отличные снимки. Можно будет наверняка продать хоть миллион таких фотографий!
И Жак, и Лео пришли в полный восторг при виде того, что я вытворяю. Итак, у меня появился еще один способ, с помощью которого я могла их соблазнить.
Что касается Роннетты, то, увидев меня в деле, она решила, что мое предложение на самом деле не такое уж плохое и ей стоит попробовать.
Они налетели на меня, как сон – печальный, дурной сон, где я увидела себя маленькой девочкой, страстно мечтавшей всю жизнь о том радостном дне, когда ей стукнет шестнадцать.
Господи, Дневник, каким прекрасным представлялся мне мой будущий суженый, тот, кто будет любить меня и никогда не покинет. Я воображала, как вместе с подругами поеду в своем новом автомобиле на пляж, где все мы выпрыгнем из машины, переоденемся в бикини и одна за другой попрыгаем в воду. Все, мечтала я, будет у меня прекрасным: и тело, и кожа, и семья, и дом. Конечно же, я представляла себя круглой отличницей, которая не только помогает родителям, но и зарабатывает собственные деньги.
Я мечтала, что у меня будет свой пони, кошка и, может быть, собака. Донна Хэйворд, в ослепительно белом кружевном платье, всегда будет рядом со мной, и нашим мальчикам, заезжающим за нами на своих машинах, не придется пробираться к нам тайком – мы выйдем к парадному входу, чтобы их встретить. Наши родители полюбят их как родных, потому что, понятно, родители у нас будут идеальными!
Все это составляло содержание моих светлых снов, пока не пришел тот кошмар. И пусть я знала, что в реальной жизни не может быть того совершенства, которое мне раньше снилось, но все же верила, что счастье все-таки возможно.
Как выразить словами сладость грез… лишь когда они навсегда покинули меня, я поняла, чего лишилась. Без них жар моей души угас, меня начали мучить параноидальные страхи, я осталась без друзей, со мной стали происходить самые ужасные вещи, какие только можно себе вообразить.
Ты, мой Дневник, уже знаешь большую часть правды. Сладкие шестнадцать – это совсем не то, о чем я мечтала.
Бобби Бриггс и я решили немного передохнуть друг от друга. Конечно, я знаю, что у него интрижка с Шелли, но мне все равно. Я не могу подарить Бобби ту любовь, на которую он имеет право, и сознание этого меня убивает.
Рядом со мной нет Донны. В наших отношениях что-то переменилось. Мы с ней росли вместе, но затем я внезапно отдалилась от нее… События в моей жизни привели к тому, что я рано повзрослела, ожесточилась душой.
Признаю, что была неправа, считая ее глупой, поскольку в ней этого ожесточения не произошло: ведь никто не являлся ей из лесу, чтобы открыть ей, что надеяться бесполезно. Нет, такое было лишь со мной.
И новой машины у меня тоже нет. Родители просто одалживают мне свою, когда я прошу. Да и зачем мне своя машина в таком городишке, как Твин Пикс, в самом-то деле?
Я стараюсь работать как можно больше, но должна проявлять здесь настоящее упорство. Тем самым можно надеяться искупить все прегрешения… кокаиновые «загулы» продолжаются у меня дни и ночи, и целыми месяцами. Да, я наркоманка и не скрываю, что принудила Бобби продавать наркотики, угрожая в противном случае уйти от него. Теперь он уже сам не вернется ко мне. Я не стою того, чтобы быть с ним. Мужественная, красивая внешность и золотое сердце – вот идеал, о котором я мечтала. Идеал, который никогда не воплотится в жизнь, если я не завяжу с кокой.
Теперь насчет секса! Я знаю о нем куда больше, чем положено девушке в моем возрасте. Неизмеримо больше. Секс становится все зловещее и зловещее – это скорее акт мести, чем любви.
Иногда мне нравится спать с женщинами, потому что с ними точно знаешь, чем и как их ублажить, и знание приносит чувство собственной власти!
Я все время к ней стремлюсь, что и объясняет пристрастие к кокаину. Нередко я задумываюсь над тем, что такой образ жизни приведет меня прямой дорогой в ад.
Теперь насчет пони, о котором я грезила. Он у меня был. Прекрасный пони. Его звали Трой. О, эта его грива светло-коричневого отлива. И снова я оказалась во всем виноватой… хотя в нашей жизни могут быть такие обстоятельства, когда тебе кажется, что ты поступила совершенно правильно. Но это не в счет. Я отпустила своего Троя, находясь под властью собственной мечты о свободе. Я отстегала его по заднице изо всех сил. И следила, как он уходит от меня… кажется, он обернулся всего один только раз. Впрочем, я старалась не смотреть. Словно бы заранее знала, что с ним случится – по моей вине.
Словно предчувствовала, что его найдут голодного, со сбитыми копытами, со сломанной ногой на полотне железной дороги возле самой границы. Бенжамин Хорн молча наблюдал за тем, как ему в голову всадили две пули.
Я сделалась вором, таким же, как БОБ, тайно прокрадывающийся ко мне. Я краду гордость, надежду, уверенность…
Моя кошка… но я предпочитаю сейчас об этом не говорить. Об этом достаточно грустно просто думать.
Хватит о прошлом и о том, какое скверное у меня настоящее.
Сейчас я сообщу тебе новость, неожиданную, как пощечина. Я беременна. Уже семь с половиной недель. Об этом еще не знает никто, кроме тебя. Ну и врачей в клинике (я взяла у родителей машину и съездила туда, чтобы уж знать наверняка). Итак, все подтвердилось. В голове мой полный сумбур…
Со вчерашнего вечера я еще ни разу не прикасалась к своей «полоске». Кажется, что прошла целая вечность. Как бы я хотела, чтобы вся моя жизнь была всего лишь сном. Большим странным сном, где многое похоже на реальность, но ах, ах… Не может же это происходить наяву с Лорой Палмер… Я изо всех сил стараюсь быть хорошей. В чем же дело?
Понятия не имею, чей это ребенок. Знаю только, что сегодня мне уже нельзя больше плакать. Ведь у меня как-никак день рождения – шестнадцать лет, и каждый начнет спрашивать, что со мной стряслось. А рассказывать об истинной причине я никому не намерена.
Прошла уже целая неделя с последнего посещения БОБА. Внутри у меня все так онемело, что пару дней назад я вдруг осознала: на самом деле мне хочется, чтобы он явился снова и, как бывало прежде, оставил порезы на моем теле. Тогда, вместе с кровью, из меня вытекли бы и те мысли, которые так настойчиво роятся в голове. Впрочем, я знаю: он не посмеет появиться, раз мне этого по-настоящему хочется.
- Почему ты не приходишь? Чтобы взять меня, взять мою жизнь… прямо сейчас?
- ЭТО СЛИШКОМ ПРОСТО.
- Дерьмо собачье! Я с ума схожу! Я не могу так больше! Или сейчас же убирайся к чертовой матери из моей головы, из моей жизни, из моего дома, из моих снов… или убей меня!
- ТОГДА НЕ ПОЛУЧИТСЯ НИКАКОГО УДОВОЛЬСТВИЯ.
- Значит, я была права с самого начала. Твоей целью всегда было убить меня.
- НИОГДА НАША ЖИЗНЬ – ЦЕПЬ СОБЫТИЙ, ВЕДУЩИХ К СМЕРТИ. Я ХОТЕЛ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО ТУТ МОЖНО СДЕЛАТЬ,
- Я нужна тебе как эксперимент.
- ДА. ОДНАЖДЫ ТЫ УЖЕ ЭТО ГОВОРИЛА.
- У меня никогда не было выбора…
- НЕПРАВДА, БЫЛ.
- Я тебе не верю.
- НИКТО НЕ ВЕРИТ. ВОТ ПОЧЕМУ ТЫ… КАТИШЬСЯ ВНИЗ.
- Вниз?
- ДА. В БЕЗДНУ. ПРИЯТНОЕ ОЩУЩЕНИЕ, НЕ ПРАВДА ЛИ?
- Нет!
- НЕТ?
- Я же уже тебе сказала! Ненавижу все это! И себя самое ненавижу, и все, что вокруг меня!
- ЭТО УЖЕ СОВСЕМ СКВЕРНО.
- Скажи, БОБ, ты на самом деле есть?
- ДЛЯ ТЕБЯ ЕДИНСТВЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ЭТО Я!
- Но…
- ТЫ ВСЕ ВРЕМЯ ВОЗВАРАЩЕШЬСЯ К ТОМУ ЖЕ САМОМУ. ПОСТОЯННО ТВЕРДИШЬ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕ СТАНЕШЬ СОВЕРШАТЬ ДУРНЫХ ПОСТУПКОВ… И НИКАК НЕ МОЖЕШЬ ОСТАНОВИТЬСЯ.
- Но я не совершала их, когда ты впервые появился у меня! Я была пай-девочкой! И не была никакой… Делала одно хорошее… И жила счастливо!
- НЕПРАВДА.
- С тобой можно проговорить целую вечность и ничего не научиться.
- С МУДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ ОБЩАТЬСЯ КУДА ТРУДНЕЕ, ЧЕМ С ДУРАКОМ, ТЫ ДОЛЖНА ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ ЭТО ИСПЫТАНИЕ,
- Слышать не хочу об испытаниях.
- ТОГДА, ЗНАЧИТ, ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ НАЙТИ ОТВЕТ.
- Кто ты такой… на самом деле?
- Я ТВОЙ СТРАХ.
- Хватит! Мне все ясно. С меня довольно. Я ухожу. Пора. Уходи и ты. Пожалуйста… прошу тебя!
- ЖЕЛАЮ ТЕБЕ ВСЕГО НАИЛУЧШЕГО В ЭТИ ТВОИ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ, ЛОРА ПАЛМЕР!..
Я и впрямь сошла с ума. Прости, если некоторое время мы с тобой не будем общаться.
Трудно описать все это: сразу же получается, что пытаешься себя жалеть, хотя это всего лишь полуправда. Как бы там ни было, но все продолжалось не более нескольких мгновений. При этом я вполне явственно слышала разные звуки, и целые миры проходили пред моим взором… жизнь вертелась как волчок и уносилась прочь.
Вошел доктор: его большие руки уже были в резиновых перчатках, а глаза – также стерильны, как комната и инструменты, которые там находились.
Он пожал мне руку. Резиновая перчатка что-то напомнила мне. БОБА?
Последние минуты перед операцией были, наверное, самыми тяжелыми в моей жизни. Правильное ли решение я принимаю? И чей это ребенок?
- Чертовы рукава, - пробормотал доктор, поднимая руки над головой и тряся ими, чтобы рукава халата не опускались слишком низко. После чего принялся за работу.
Раздалось негромкое гудение приборов. Сестра в операционной взяла меня за руку. Она улыбнулась, а доктор, склонившись над моими раздвинутыми ногами и на мгновение застыв в этой позе, произнес:
- Сейчас нам придется немного потерпеть.
И вот я закрыла глаза и схватила сестру за руку. О, как бы мне хотелось, чтобы потом, когда придет подходящее время, этот ребенок, чей бы он там ни был, вернулся ко мне.
Не раньше, чем состоится свадьба. Чем сложится тот союз, которому ты обязан своим появлением на свет и за который не несешь никакой ответственности. Ребенок, ты должен быть подарком для тех, кто к этому готов, а не обузой, как столько многие до тебя. Возвратись ко мне, мой ребенок, когда сама я уже не буду им.
Я проплакала всю дорогу из клиники до дома, думая обо всем, что произошло со мной или, вернее, чему я сама позволила произойти за последние несколько месяцев. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас со мной была Мэдди. Я почти что собралась с духом позвонить ей и попросить ее прийти, но решила не делать этого.
Единственное, что доставляет мне удовлетворение, так это то, что на сегодняшний день, к часу ночи, прошло ровно девятнадцать дней, как я абсолютно трезва. Никакой коки. Это оказалось значительно тяжелее, чем я могла даже вообразить. Иногда, просто по инерции, я проверяла ножку кровати: не осталось ли там завернутой в пленку заначки.
Между прочим, забыла сказать тебе, что пару дней назад мне звонила Норма. Завтра мы с ней встречаемся, чтобы обсудить мою идею насчет помощи пожилым людям нашего города. Надеюсь, все получится – ведь от этого будет польза не только Твин Пиксу, и мне, если я хочу навсегда покончить с кокой.
Приехав домой, я вдруг почувствовала, до чего мне больно. Мне даже показалось, что я не в силах буду подняться к себе наверх.
- Ну как все прошло? – тотчас перехватила меня мама.
- Беседа прошла превосходно, мама.
Ухватившись за перила, я сказала ей, что сегодня, пожалуй, лягу пораньше. Поднимаясь по лестнице, я чувствовала на себе ее настороженный взгляд. Когда я наконец поднялась на площадку, мама сказала мне, что звонила кузина Мэдди. Я остановилась, пораженная. Мэдди, значит, «услышала» мой звонок, на который я так и не отважилась.
Я почувствовала взгляд мамы на своей спине – в нем явно сквозила ревность.
Соблюдать трезвость, оказывается, зверски трудно. Еще никогда в жизни меня не мучили такие параноидальные кошмары, как в последние дни. Похоже, я потеряла из-за этого последних своих друзей.
Мы с Роннеттой больше не беседуем по душам, как раньше, особенно на работе, и она не говорит мне о вечеринках в хижине Жака.
Бобби тоже перестал звонить. Теперь я сама звоню ему. Как это непривычно и странно. Похоже, он прекрасно обходится без меня, и это заставляет меня думать, что все это увидят и перестанут вообще со мной общаться. Неужели я и в самом деле оказываю на всех плохое влияние, о котором неустанно твердит мне БОБ?
Означает ли мое воздержание, что я останусь в конце концов совершенно одна? Даже мой новый друг Гарольд Смит
Сейчас у меня в комнате совершенно темно, и мне приходится писать при слабом свете ночника.
Не хочу, чтобы кто-то видел, что я не сплю. Мне так страшно.
Только что мне снился ужасный кошмар. Я все еще в холодном поту и не могу унять дрожи. В моем сне я видела, как все люди в мире принимают наркотики – и лишь одна я этого не делала! Не знаю толком, почему… может, для того, чтобы лучше себя чувствовать? Думаю, мне казалось, что это правильный шаг с моей стороны.
Как только я перестала принимать наркотики, то сразу же сделалась невидимкой. Бесплотная, я летала по городу… проникла в свою школу… Никто не замечал меня – никто! Вбежав в класс, я увидела Донну, подошла к ней и закричала что-то прямо ей в лицо. Однако она меня не услышала. По коридору навстречу мне шли Бобби и Шелли. Разговаривая друг с другом, они прошли сквозь меня! Повернувшись, чтобы последовать за ними, я увидела у фонтанчика с питьевой водой Лео и Жака. Но даже они не заметили меня!
Как я ни билась, мне так и не удалось привлечь к себе чье-либо внимание или по крайней мере заставить их думать обо мне, потому что для всех я перестала существовать. А произошло это из-за моего теперешнего воздержания.
Кошмар, таким образом, как две капли воды напоминал реальность. Я чувствовала себя такой одинокой.
Оторвав взгляд от страницы, чтобы посмотреть, горит ли у нас в коридоре свет, я тут же увидела за окном лицо БОБА! Этот сукин сын, смеялся, я слышала его гнусный смех, хотя стекло и заглушало звук.
Из своего угла комнаты я видела его лицо, выхваченное из тьмы тускло-оранжевым светом моего ночника. Нас разделяло только окно. Какое-то время он еще продолжал смеяться, но затем его голова исчезла из освещенного квадрата. И все равно я не могла успокоиться, пока не взошло солнце и окно не заполнилось светом. Светом, который не позволяет ему вернуться ко мне.
20 августа 1988
(позже в тот же день)
Дорогой Дневник!
Мистер Бэттис попросил меня встретиться с ним в его офисе в половине шестого. В четверть шестого я сказала Роннетте, что мне пора идти, но я постараюсь вернуться побыстрее, чтобы помочь ей с разгрузкой новой партии товара.
Несколько минут я оставалась в офисе мистера Бэттиса совершенно одна, сидя на стуле перед его столом.
Войдя в кабинет, он просил на меня быстрый взгляд и улыбнулся. Я ему явно нравилась. Мне это было ясно с самого начала, но сейчас стало особенно очевидно.
Подойдя к окну, он посмотрел на улицу через неплотно задернутые шторы.
- Внутренний голос говорит мне, что вы ищите себе работу получше. Это как?
- Да, - ответила я, положив ногу на ногу. – Вы правы.
Все еще продолжая смотреть на улицу, он сказал:
- Полагаю, мы можем предложить вам такую работу.
- Какую именно, мистер Бэттис, - поинтересовалась я.
- Дежурного администратора… с перспективой роста.
- Администратора?
- Умеете ли вы танцевать, мисс Палмер?
- О, я знаю кучу разных танцев.
- Тогда вы сможете заработать кучу денег.
Мы договорились с мистером Бэттисом встретиться в следующую субботу у него в офисе, откуда нам вместе с Роннеттой (ее предполагалось определить на работу в то же заведение под названием «Одноглазый Джек») отправиться по ту сторону границы.
Поблагодарив за предложение, я вышла из его офиса. Возвращаясь к себе в секцию парфюмерии, я приняла решение: с воздержанием пора кончать. Это не для меня.
Роннетта сказала, что на какое-то время прикроет меня. Взяв у нее «капсулу», я пошла на склад. Нанюхавшись, я повернулась, чтобы идти обратно, и тут увидела БОБА. Сидя на корточках в углу, он улыбался с видом победителя.
Сейчас у меня в комнате совершенно темно, и мне приходится писать при слабом свете ночника.
Не хочу, чтобы кто-то видел, что я не сплю. Мне так страшно.
Только что мне снился ужасный кошмар. Я все еще в холодном поту и не могу унять дрожи. В моем сне я видела, как все люди в мире принимают наркотики – и лишь одна я этого не делала! Не знаю толком, почему… может, для того, чтобы лучше себя чувствовать? Думаю, мне казалось, что это правильный шаг с моей стороны.
Как только я перестала принимать наркотики, то сразу же сделалась невидимкой. Бесплотная, я летала по городу… проникла в свою школу… Никто не замечал меня – никто! Вбежав в класс, я увидела Донну, подошла к ней и закричала что-то прямо ей в лицо. Однако она меня не услышала. По коридору навстречу мне шли Бобби и Шелли. Разговаривая друг с другом, они прошли сквозь меня! Повернувшись, чтобы последовать за ними, я увидела у фонтанчика с питьевой водой Лео и Жака. Но даже они не заметили меня!
Как я ни билась, мне так и не удалось привлечь к себе чье-либо внимание или по крайней мере заставить их думать обо мне, потому что для всех я перестала существовать. А произошло это из-за моего теперешнего воздержания.
Кошмар, таким образом, как две капли воды напоминал реальность. Я чувствовала себя такой одинокой.
Оторвав взгляд от страницы, чтобы посмотреть, горит ли у нас в коридоре свет, я тут же увидела за окном лицо БОБА! Этот сукин сын, смеялся, я слышала его гнусный смех, хотя стекло и заглушало звук.
Из своего угла комнаты я видела его лицо, выхваченное из тьмы тускло-оранжевым светом моего ночника. Нас разделяло только окно. Какое-то время он еще продолжал смеяться, но затем его голова исчезла из освещенного квадрата. И все равно я не могла успокоиться, пока не взошло солнце и окно не заполнилось светом. Светом, который не позволяет ему вернуться ко мне.
20 августа 1988
(позже в тот же день)
Дорогой Дневник!
Мистер Бэттис попросил меня встретиться с ним в его офисе в половине шестого. В четверть шестого я сказала Роннетте, что мне пора идти, но я постараюсь вернуться побыстрее, чтобы помочь ей с разгрузкой новой партии товара.
Несколько минут я оставалась в офисе мистера Бэттиса совершенно одна, сидя на стуле перед его столом.
Войдя в кабинет, он просил на меня быстрый взгляд и улыбнулся. Я ему явно нравилась. Мне это было ясно с самого начала, но сейчас стало особенно очевидно.
Подойдя к окну, он посмотрел на улицу через неплотно задернутые шторы.
- Внутренний голос говорит мне, что вы ищите себе работу получше. Это как?
- Да, - ответила я, положив ногу на ногу. – Вы правы.
Все еще продолжая смотреть на улицу, он сказал:
- Полагаю, мы можем предложить вам такую работу.
- Какую именно, мистер Бэттис, - поинтересовалась я.
- Дежурного администратора… с перспективой роста.
- Администратора?
- Умеете ли вы танцевать, мисс Палмер?
- О, я знаю кучу разных танцев.
- Тогда вы сможете заработать кучу денег.
Мы договорились с мистером Бэттисом встретиться в следующую субботу у него в офисе, откуда нам вместе с Роннеттой (ее предполагалось определить на работу в то же заведение под названием «Одноглазый Джек») отправиться по ту сторону границы.
Поблагодарив за предложение, я вышла из его офиса. Возвращаясь к себе в секцию парфюмерии, я приняла решение: с воздержанием пора кончать. Это не для меня.
Роннетта сказала, что на какое-то время прикроет меня. Взяв у нее «капсулу», я пошла на склад. Нанюхавшись, я повернулась, чтобы идти обратно, и тут увидела БОБА. Сидя на корточках в углу, он улыбался с видом победителя.
Насколько же лучше я теперь себя чувствую, когда в мою жизнь снова вернулся кокаин!
Хочу рассказать тебе, что вышло из моей встречи Нормой. Все это время я много думала над тем, как помочь пожилым жителям Твин Пикс, которые не в состоянии свободно передвигаться.
Мне бы хотелось приносить им горячую пищу, и я даже придумала броское название для этой программы помощи – «Обеды Надом Всем, Кому Надо».
Норме моя идея понравилась, и она сказала, что позвонит кое-кому в муниципальном управлении и еще в городской больнице. С их помощью мы сможем, по ее словам, определить круг людей, нуждающихся в доставке горячей еды, и нам не придется проводить собственных опросов. Норма считает, что для начала я могла бы привозить еду двум людям четыре раза в неделю. Все доходы должны делиться пополам. Я буду развозить заказы и, может быть, вновь обрету уверенность в своих силах… или мне этого не надо? Или кока так меня доконала, что я уже не в состоянии судить, что мне надо на самом деле?
Итак, сегодня я пришла в закусочную за обедами.
Я как раз помогала Норме вынуть еду из духовки, когда появилась Джози Пэкард.
Она о чем-то возбужденно заговорила с Нормой, и я почувствовала, что Джози чем-то расстроена. Подозвав меня, Норма объяснила, в чем дело: у Джози опять появились проблемы на лесопилке, совладелицей которой она является, из-за ее плохого английского… Она была явно огорчена.
Я тут же сказала, что, если она хочет, я готова давать ей уроки английского.
Услышав это, Норма улыбнулась и похлопала меня по плечу, а Джози предложила:
- Я была бы просто счастлива платить вам за уроки.
Мы пожали руки друг другу, и Джози попросила начать наши занятия в ближайший понедельник вечером, когда она освободится. Я согласилась, заметив, что этот день меня вполне устраивает.
Забрав обеды, я вышла из закусочной. Мне нужно было успеть отвезти их побыстрее, чтобы уже через сорок пять минут быть у Джонни Хорна.
Сначала я отправилась в квартиру миссис Трэмонд. Поднос с едой я оставила у парадной двери с запиской и просьбой – в следующий раз оставить мне ключ от дома.
Вторым клиентом был Гарольд Смит. Это очень интересный человек, и, кажется, я тебе о нем говорила. Очень красивый. В свое время он был ботаником. Однажды утром он вдруг обнаружил, что (по причине, о которой он уже не помнит) боится выйти на улицу. В медицине эта болезнь называется агорафобией. Ему кажется, что за дверью дома его ожидает смерть, которая по ночам зовет его оттуда голосом какой-то неведомой птицы.
Он пригласил меня войти в дом, но я уже опаздывала и сказала ему, что смогу воспользоваться его любезным приглашением как-нибудь в другой раз.
Когда я пришла к Хорнам, оказалось, что взрослые куда-то уезжают. Пожелав им счастливого пути, я заверила их, что Джонни будет в полном порядке, так что им ничего беспокоиться.
Перед этим я уговорила Бобби отсыпать мне немного коки, и теперь, в превосходном настроении, я весь вечер читала ему вслух, перемежая чтение мороженым.
Только что прочла вчерашнюю запись и неожиданно устыдилась, что еще живу на свете. Девочка, получившая этот дневник к своему двенадцатилетию, уже несколько лет как умерла. А я, занявшая ее место, ничего, кажется, не сделала, кроме одного – превратила в посмешище все ее светлые грезы, которыми она жила. Мне шестнадцать, я кокаинистка и проститутка, которая трахается с сослуживцами своего отца, не говоря уже о половине мужского населения этого дерьмового города, и единственная разница по сравнению с прошлой неделей заключается в том, что сейчас мне за это платят. Моя жизнь зависит от прихоти очередного партнера, который делит со мной комнату.
Поэтому, когда я одна, моя жизнь – это ничто. Прошлой ночью мне снилось, что я стою перед хижиной Жака в лесу, пытаясь проникнуть внутрь. Почему-то двери там не было, а только одно окно, точно такое же, как в моей спальне. Заглянув в него, я увидела Уолдо, медленно летающего по комнате. Похоже, он двигался как в замедленной съемке, но мне было ясно, что попугай в панике. «Лора, Лора!» - звал он, словно предупреждая… Неожиданно в квадратном проеме окна возник БОБ и схватил Уолдо. Улыбаясь, он повернул ко мне свое лицо и, сжав горло птицы, задушил ее.
Я отпрянула от окна и просилась бежать куда глаза глядят. Но всякий раз упиралась в дом, из окна которого вылезал БОБ, - еще минута, и он окажется рядом со мной.
Я упала на колени. Вокруг меня все затихло. Я поглядела вверх – и там, футах в тридцати, сидела гигантская сова. Еще и сейчас, оглядываясь назад, я не уверена: была ли она мне другом или врагом.
Долгое время мы молча глядели друг на друга. Мне казалось, что сова хочет что-то сказать. Но она так ничего и не произнесла.
Проснувшись, я вспомнила, что в свое время говорила Маргарет о совах, которые иногда бывают очень большими. Надеюсь, эти ее слова как раз относятся к тому, что я видела сегодня во сне, и означают: со мной должно произойти что-то хорошее. Сейчас, когда я работаю в «Одноглазом Джеке», хорошее предзнаменование мне не помешает. Отныне я буду обращать внимание на все, о чем говорила мне Старая Женщина С Клюкой. Подозреваю, что обращать внимание мне придется, увы, на очень и очень многое.
Лора.
P.S.
Наверное, чтобы написанное оставалось втайне, мне понадобится начать второй дневник: если его найдут, то не обнаружат в нем ничего, кроме той Лоры, которая, по общему мнению, живет здесь.
Надо будет затратить какое-то время и заполнить страницы нового дневника. Интересно, смогу ли я выдумать себе другую жизнь?
Недавно я была у Хорнов и занималась с Джонни. Во время игры к нам присоединился мистер Лоренс Джейкоби, один из наблюдающих его врачей. Вместе с нами он стрелял из лука по резиновым бизонам.
Я сразу же увидела, что Лоренс ко мне неравнодушен. Собственно, ничего необычного в этом не было: необычной оказалась лишь причина его привязанности.
Дело в том, что он влюбился сразу в «двух Лор», то есть вызвана его любовь была как раз тем же, чем и мое собственное отчаяние, заставляющее меня жаждать смерти. То, что для меня истинное проклятие, для него – предмет неприкрытого обожания. Он просто сидит и слушает меня: порой я говорю ему такое, что, казалось бы, должно было привести его в ужас, но и эти подробности, касающиеся изнанки моей души, он принимает так же, как и все остальное во мне. Он считает, что светлая половина моей души сама противится тем черным делам, которые я совершаю. Поэтому Лоренс и прощает меня. Знаю, со стороны это может показаться б болезненным и даже подлым, но по временам меня охватывает ненависть к нему за то, что он ни разу не подтвердил сидящего глубоко внутри меня страха. Страха, который заставляет меня думать: я становлюсь такой же отвратительной, как БОБ.
А может, все и на самом деле так, как он говорит? И я просто забыла, как это бывает, когда тебя любят?
Извини, что так долго не записывала: д-р Джейкоби подарил мне на Рождество классный розовый магнитофон. По его словам, я всегда смогу выговориться, когда возникнет такая потребность, - включила и говори. После того как я прослушиваю наговоренные кассеты сама, я передаю их ему. На душе у меня по-прежнему грустно, но я обнаружила, что прослушивание собственных пленок во много мне помогает. После того, как я наговорила кассету, проблемы, мучающие меня, становятся уже как бы не моими.
Теперь я обещаю писать чаще. Но, учитывая занятость на работе и необходимость вести параллельный дневник, куда заносятся одни только «приятные новости», у меня почти не остается времени на откровенный разговор, который мы с тобой привыкли вести.
Уже несколько недель я все обещаю Гарольду побыть немного у него дома. Сегодня наконец я сумела выполнить свое обещание.
Квартира у него небольшая и вся заставлена книгами: они стоят даже на бачке в туалете и на холодильнике. Наверное, ему просто необходимо читать все эти выдуманные истории, потому что собственных у него почти нет.
Иногда мне нравится играть с ним. С каким внимание он прислушивается к каждому моему слову, когда я расписываю ему некоторые из моих приключений, особенно в «Одноглазом Джеке» (кстати, Жак работает там вышибалой). Мои рассказы скрашивают его жизнь. Я знаю это наверняка. Но стоит мне попытаться самой скрасить его существование самой невинной лаской, как он тут же, в ужасе, отшатывается от меня. Я просто без ума от его нежности, и мне всегда приятно бывать с ним рядом или думать о нем. Правда, порой начинаешь себя ненавидеть (ты даже не можешь представить себе, до какой степени»), когда видишь его лицо, такое встревоженное – совсем как у меня, когда я вижу БОБА. Жертва, загнанная в угол… униженная… игрушка в чужих руках. Чем дальше, тем больше я ощущаю себя в этой роли. И не только я. Мне кажется, БОБ тоже замечает это во время своих визитов. В последнее время мне неудержимо хочется мучить и других, и самое себя.
Я занимаюсь с Джози уже порядочно, но в ее английском что-то незаметно никакого улучшения, и с ее стороны не видно особых усилий, чтобы этого добиться. В свое время Джози, насколько мне известно, была танцовщицей и проституткой в Гонконге. Там ее увидел Эндрю, который влюбился в нее и спас от неминуемой гибели, привезя ее сюда к нам шесть лет назад. Между тем по-моему, она до сих пор сохраняет многие из прежних привычек – куда больше, чем думает большинство тех, кто ее знает. К занятиям она относится всего лишь как к возможности попытаться сблизиться со мной и чуть не соблазнить. Чем больше она неуклюже пытается это сделать, тем меньше я ее уважаю. И дело тут вовсе не в том, что она подчинила меня себе. Нет, речь о другом… Она, например, часто упоминает про Бобби, и мне ясно, что она ревнует меня к нему. И потом она позволяет себе слишком много инсинуации на мой счет, прохаживаясь по поводу моих интимных связей, чтобы можно было поверить, хотя в этом и убежден весь город, что Джози исправилась и стала другим человеком. Бедный шериф Трумен.
Лора.
P.S.
Как грустно становится, когда видишь: каждый раз, как только я хочу сделать что-нибудь хорошее, все – извини за этот каламбур – кончается трахом.
Уже несколько недель я все обещаю Гарольду побыть немного у него дома. Сегодня наконец я сумела выполнить свое обещание.
Квартира у него небольшая и вся заставлена книгами: они стоят даже на бачке в туалете и на холодильнике. Наверное, ему просто необходимо читать все эти выдуманные истории, потому что собственных у него почти нет.
Иногда мне нравится играть с ним. С каким внимание он прислушивается к каждому моему слову, когда я расписываю ему некоторые из моих приключений, особенно в «Одноглазом Джеке» (кстати, Жак работает там вышибалой). Мои рассказы скрашивают его жизнь. Я знаю это наверняка. Но стоит мне попытаться самой скрасить его существование самой невинной лаской, как он тут же, в ужасе, отшатывается от меня. Я просто без ума от его нежности, и мне всегда приятно бывать с ним рядом или думать о нем. Правда, порой начинаешь себя ненавидеть (ты даже не можешь представить себе, до какой степени»), когда видишь его лицо, такое встревоженное – совсем как у меня, когда я вижу БОБА. Жертва, загнанная в угол… униженная… игрушка в чужих руках. Чем дальше, тем больше я ощущаю себя в этой роли. И не только я. Мне кажется, БОБ тоже замечает это во время своих визитов. В последнее время мне неудержимо хочется мучить и других, и самое себя.
Я занимаюсь с Джози уже порядочно, но в ее английском что-то незаметно никакого улучшения, и с ее стороны не видно особых усилий, чтобы этого добиться. В свое время Джози, насколько мне известно, была танцовщицей и проституткой в Гонконге. Там ее увидел Эндрю, который влюбился в нее и спас от неминуемой гибели, привезя ее сюда к нам шесть лет назад. Между тем по-моему, она до сих пор сохраняет многие из прежних привычек – куда больше, чем думает большинство тех, кто ее знает. К занятиям она относится всего лишь как к возможности попытаться сблизиться со мной и чуть не соблазнить. Чем больше она неуклюже пытается это сделать, тем меньше я ее уважаю. И дело тут вовсе не в том, что она подчинила меня себе. Нет, речь о другом… Она, например, часто упоминает про Бобби, и мне ясно, что она ревнует меня к нему. И потом она позволяет себе слишком много инсинуации на мой счет, прохаживаясь по поводу моих интимных связей, чтобы можно было поверить, хотя в этом и убежден весь город, что Джози исправилась и стала другим человеком. Бедный шериф Трумен.
Лора.
P.S.
Как грустно становится, когда видишь: каждый раз, как только я хочу сделать что-нибудь хорошее, все – извини за этот каламбур – кончается трахом.
На прошлой неделе Норма сама развозила почти все обеды, но попросила меня обслужить м-ра Пендергаста, поскольку самой ей надо было съездить на свидание в тюрьму, где сидел ее муж Хэнк. Я, естественно, согласилась.
На моей цепочке для ключей, кроме собственных пяти, еще шестнадцать. Нередко, позвякивая ими, я представляю себе, как запросто могу входить в чужие дома. Мне хорошо понятны чувства взломщика, который забирается в незнакомую квартиру, - теперь любая вещи в поле зрения становится его собственной, надо лишь выбрать, какая именно.
М-р Пендергаст – самый доверчивый и добрый из числа моих клиентов, пожилых граждан нашего города. Тихонько вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь. Из спальни доносятся звуки включенного телевизора, и я кричу хозяину, что пришла.
Никакого ответа.
Я обнаружила его на полу спальни возле самой двери. Пальцы все еще крепко сжимали ручку, как будто она служила ему подспорьем, чтобы передвигаться по дому. На лице застыло выражение мучительной борьбы. Позор, что столько деликатный человек, как он, должен умереть с таким выражением на лице! Очертания рта и печаль в глазах лучше всяких слов сказали мне, что он чувствовал себя брошенным и преданным своими друзьями. Прошел почти час, прежде чем я вызвала «Скорую». Все это время я просидела подле него, не в силах отвести взгляда от неподвижного, успокоившегося в смерти тела.
Не думаю чтобы этот час был в состоянии рассказать мне что-то, чего я сама не могла себе представить, но, находясь в мире безмолвия, я ощутила надежду: по крайней мере после смерти нас ждет умиротворение.
Со смертью, похоже, я знакома лучше, чем с жизнью. Пусть это всего лишь банальность, но и они иногда верны. Мне кажется, что свою жизнь я проживаю только затем, чтобы умереть.
Вчера вечером, примерно в середине смены, я вышла из своей комнаты и направилась в контору «Одноглазого Джека». Дело в том, что туалет там закрывается на ключ, а мне позарез надо было уединиться. Я чувствовала себя отвратительно и нуждалась в солидной порции коки – не просто нюхнуть из «капсулы», а соорудить себе пару больших толстых «полосок»… Из туалета я вышла через другую дверь, которая ведет в комнату Блэки. Она в этот момент как раз лежала на кровати с рукой, перехваченной жгутом, - вкалывала себе героин. Что хотите со мной делайте, но колоться этим дерьмом я лично не собираюсь. Идиотский наркотик.
Голова Блэки была откинута назад – похоже, она уже начала испытывать первый кайф.
- Я пришла сюда за своими деньгами, - начала я решительным тоном.
- Сегодня вечером ты их получишь, - ответила она слегка покровительственно, не выходя, однако, из состояния эйфории.
- Но ты и вчера вечером говорила мне то же самое, - возразила я и, помолчав, добавила: - Может, прекрати ты колоть себе это дерьмо, ты не стала бы так легко забывать собственные обещания, которые давала накануне.
Блэки встала с кровати. Пребывая теперь в полном кайфе, она заметила, что ей надоело выслушивать всю эту детскую болтовню.
- Пора бы тебе уже вырасти, - бросила она, добавив, - а также прекратить баловаться «снежком». А то клиенты уже начинают это замечать.
Я тут же ответила, что мне смешно слышать такие вещи. Никто ничего не замечал, кроме того, что их просто лучше стали обслуживать с моим приходом. Во всех отношениях, включая и секс.
- Да, но меня лично никто из них что-то пока не трахал, - возразила на это Блэки.
Сделав небольшую паузу, я заметила:
- Да? Я полагала, что трахать тебя – это наказание для тех, кто…
Блэки прервала меня пощечиной. Глядя мне прямо в глаза, она произнесла:
- На счет траханья я тебе сейчас кое-что объясню, малявка!
В ответ я улыбнулась ей любимой улыбкой БОБА, подумав про себя: «Это я тебе объясню, а не ты мне, моя милая!»
Когда я уходила от Блэки, то оставила ее лежащей на полу – голой, если не считать болтавшихся на ней украшений. Она оказалась полностью посрамленной, поскольку именно я смогла взять над ней верх и продемонстрировать кой-какие вещи, о существовании которых она и не подозревала. Можно сказать, что я затащила ее в темную бездну эротики… но оставила там совершенно одну.
В тот момент, когда я открывала дверь, чтобы выйти, Блэки пустила в ход свое последнее – и единственное – оружие:
- Поосторожнее с кокаином, девочка. Из-за него ты можешь расстаться с работой.
Я сразу же поняла, что сегодняшняя вечерняя смена в «Одноглазом Джеке» будет моей последней.
Лора.
P.S.
Я должна рассказать про Бенжамина всему свету.
Я позвонила Джози и сказала, что сегодня вечером не смогу прийти на урок раньше по крайней мере десяти часов. Она ответила, что это время ей подходит и мне можно не беспокоиться.
Воспользовавшись ее согласием, я встретилась с одним человеком, который страстно меня жаждал и добивался встречи. Как и всегда, оказалось, что приходится учить своего партнера, как ему следует вести себя, чтобы доставить мне максимум удовольствия. Необходимость этого в особенности опустошает душу и бесит меня. В результате я перестала уважать еще одного из жителей нашего города…
Лора.
P.S.
Возвращаясь после урока с Джози домой, я испытала дикий ужас. Мне представилось, будто я наткнулась на маленькую Даниэль: она подбежала, чтобы сообщить мне страшную новость. К ней стал являться БОБ! И еще, он сказал, что это я послала его к ней. Как только это видение прошло, я вдруг сообразила, что БОБ не появлялся у меня уже больше недели… Надеюсь, все это было лишь в моем воображении, а не является дурным предзнаменованием. Может быть, следует предупредить Даниэль…
Канун дня Всех Святых. Маски, впрочем, не требуются.
Только что явилась Нэнси, сестра Блэки из «Одноглазого Джека», и принесла мои вещи и причитавшиеся мне деньги. Все это было запихано в пластмассовую полую тыкву. Она еще спросила, нельзя ли нам немного поговорить наедине, поскольку……………………………..
Дневные часы я провела сегодня с доктором Джейкоби в его кабинете. Он просил меня зайти, чтобы вместе прослушать то, что я наговорила для него на пленку. Он особенно интересовало мое упоминание о том, что именно из-за него я решила воздерживаться от наркотиков. Я сказала доктору, что давно знаю этого человека, хотя и не слишком хорошо. Чистота – вот что привлекало меня к Джеймсу. Мне представлялось, что если я проявлю достаточную силу воли, то он сумеет вывести меня из темной бездны. Наша связь, сказала я доктору, оставалась все это время тайной, но это лишь потому, что мне самой так хотелось. Донна все знает. Но в школе мы дружим трое, и я уверена, что он ничего не расскажет Бобби.
В последнее время мне, открылась я доктору Джейкоби, стало совсем уже невмоготу, все меня достали. В конце концов я поняла, что только Джеймс – моя последняя надежда увидеть свет в конце тоннеля.
Да, призналась я доктору, пусть меня избрали Королевой школы на встрече выпускников, я все равно чувствую себя самозванкой. За улыбкой, которую желающие могут видеть на моей фотографии, открывается целая история, как и за моим появлением на трибуне стадиона во время футбольного матча. Я продолжала чувствовать на себе прикосновения рук и ртов тех, с кем я была всего за считанные часы перед тем, как позировала для своего фото или улыбалась болельщикам на стадионе. Я рассказала доктору даже про то, что на мне те самые трусики, которые нравятся БОБУ, - на случай, если он вдруг объявится. Словом, у меня такое впечатление, что и школа, и нас город, и весь мир попросту издеваются над Лорой Палмер, и что само избрание меня Королевой было проявлением этого издевательства… Неужели все они не видят, что меня пожирает боль? Как осмеливаются они устраивать из меня посмешище для всеобщего обозрения, заставляя улыбаться – снова, снова и снова!
Во время матча Бобби проявил себя настоящим героем дня, о чем он всегда мечтал. Но с трибуны, где я находилась, мне даже трудно было различить его на поле. Все казалось таким далеким и размытым. Звуки игры почти не доносились до меня, как будто стучавшая в висках кровь заглушала все остальные шумы – кроме биения моего сердца и свистящего дыхания, дававшегося мне с мучительным трудом.
И еще я рассказала ему о своих ужасных кошмарах. В последнее время мне постоянно снится лес, тропинки, дерево, отпечатки человеческих следов на земле, уханье совы… В моих снах преобладали два ощущения – смерти и вожделения. Вожделения, какое я испытывала в самом начале, когда на смену ему еще не успели прийти усталость и насилие.
Один из моих ночных кошмаров, самый страшный, связан с водой. Я стою на берегу, у края воды, и над моей головой темное-темное небо. Но почему-то в воде отражается совсем другое небо – темно-голубое, с плывущими по нему белыми облаками. Помнится, я подумала: если я сейчас нырну и проплыву достаточно далеко, то смогу очутиться в совершенно ином мире, а не в том, где так бесконечно много зла… так много ненависти. Наконец я решилась – и нырнула. Проплыв до середины озера – мне показалось, что это именно озеро, - я почувствовала, что меня тянет вниз чья-то рука. Она крепко сжала мое запястье, я не могла вырваться и опускалась все ниже, ниже, ниже. Сразу же, сказала я доктору, у меня мелькнула мысль, что это БОБ, что это его рука!
Во время нашей беседы я рассказала доктору Джейкоби и о своей последней встрече с Лео и Жаком. Она была не из приятных. Сперва мы все валяли дурака, но потом они привязали меня к стулу, тому самому, и тут я начала испытывать симптомы клаустрофобии… из-за того, что не могла выйти из своего замкнутого пространства. Мне сделалось по-настоящему страшно, я стала задыхаться. Напрасно пыталась я объяснить, что со мной происходит: мне было трудно говорить, и никто из них не осознал, что это серьезно и я вовсе не думаю притворяться.
Между тем у меня стала кружиться голова и перед глазами поплыли огненные круги. Из последних сил я крикнула им, чтобы они сейчас же развязали меня. Нельзя дольше продолжать это… Мне плохо!
А ведь это была одна из наших любимых игр. И по правилам этой игры мне полагалось быть связанной в хижине, затерянной в лесной чаще, вдали от человеческого жилья, чтобы никто не смог прийти на помощь, если услышит мой крики. Я – девственница, они же выступают в роли злодеев, пришельцев из неведомой страны, где процветает эротика. Их цель – лишить меня моей девственности и наказать за то, что я осмелилась им сопротивляться. Так что, когда Лео услыхал, как я говорю, что это не может больше продолжаться, он решил, что эти слова всего лишь часть нашей игры.
- Ну что, - спросил он, - маленькая целка, кажется, боится?
И все опять продолжалось в прежнем духе. Тогда я стала раскачиваться на стуле взад-вперед, но Лео вошел во вкус, да и Жак тоже, а Лео так просто взбесился и ударил меня… притом довольно-таки сильно. В ушах у меня зазвенело. Я принялась громко плакать. Только после этого Жак повернулся к Лео со словами:
- Погоди минутку. С ней, кажется, и вправду не все в порядке!
Тут они развязали меня, и я тотчас же убежала домой, не сказав на прощанье ни слова.
Пощечина, полученная от Лео, оставила у меня на щеке отвратительный кровоподтек. Пришлось наврать родителям, что этот синяк – результат ушиба при падении, когда я спешила в закусочную с обеденной посудой от Гарольда.
Я также призналась доктору Джейкоби, что скучаю по Донне. Мне бы очень хотелось, сказала я ему, чтобы она и Роннетта понравились друг другу. Хорошо бы, добавила я, чтобы мы все были друзьями и можно было делиться своими секретами, ничего ни от кого не утаивая.
Рассказала я доктору и о том, как на прошлой неделе явилась к Гарольду, вся траханная-перетраханная, и стала приставать к нему. Боже, до чего он перепугался, бедняга. Но в конце концов я все же сумела заставить его заняться со мной любовью – главным образом потому, что он ведь боится выходить из дому и ему просто некуда было деться.
Потом, призналась я доктору, меня стали душить слезы и я проплакала несколько часов подряд. На душе у меня было отвратительно. Гарольд после этого целый час не мог вымолвить ни единого слова, так он был испуган – в своем собственном доме, единственном его убежище! Пока мы занимались с ним этим делом, не стала скрывать я от своего собеседника, половину времени мне было противно, но в какие-то моменты между ногами у меня появлялось ощущение тепла и силы.
На обратном пути от Гарольда мне встретился Пьер, внук миссис Трэмонд. Он подошел ко мне, выдернул из моего уха золотую монету и удалился восвояси…
С каждым разом, сказала я доктору Джейкоби, БОБ подбирается ко мне все ближе и ближе. Я изо всех сил пытаюсь разобраться в том, кто он и что за человек, записывая свои мысли в дневнике. Это необходимо, пока он все-таки еще не добрался до меня. Ему посвящены целые страницы моих записей – это и стихи, и описания моих снов. Каждый раз, когда я пишу о нем, он появляется в окне или проникает в комнату и подходит совсем близко ко мне. Не знаю, может быть это паранойя…
Все, к чему я стремилась, - это быть нормальной. Я просто хочу быть такой же, как все остальные люди. Мне совсем не нравится осторожничать, думая о том, с кем я говорю, чтобы этот человек не начал меня ненавидеть, узнав всю правду, то есть узнав о том, какая я, в сущности, мразь. И все же каким-то непостижимым образом (не помню, как это все получилось!) я каждый день сама напрашивалась на такое отношение к себе. Так случается всегда – помимо моей воли. Наверное, я что-то там такое говорю, не отдавая себе отчета, или просто-напросто думаю, а люди это чувствуют.
Еще я рассказала доктору, что недавно проверяла содержимое своего абонентского ящика и обнаружила там перевод – деньги за наркотики. А что если, пришла мне в голову шальная мысль, взять эту сумму и убежать? Навсегда. Впрочем, я этого не заслуживала. Мой удел – оставаться здесь. Я совершила какую-то непоправимую ошибку. И поэтому должна оставаться, как это ни разбивает мне сердце…
На мое объявление в «Мире плоти» поступили многочисленные читательские отклики. Я взяла их с собой и всю ночь вкладывала в конверты свои фотографии (там были так же фото моих трусиков) для отправки по адресам… Я сообщила доктору и о том, как теперь не могу прожить без кокаина и кайфа, который он мне приносит. Без коки я сломаюсь и стану плаксой. А мне так не хочется, чтобы кто-нибудь слышал мои рыдания. Все равно на них никто не обращает внимания. И никогда не обращал.