Поехали!..
08-09-2005 02:14
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Твин Пикс
Дженнифер ЛИНЧ
Тайный дневник Лоры Палмер
22 июля 1984
Дорогой Дневник!
Меня зовут Лора Палмер, и если быть точной, то всего три минуты назад мне исполнилось двенадцать лет! Сегодня 22-е июля 1984 года, и день был таким замечательным! Ты последний подарок, который я развернула, и я еле дождалась, пока смогу подняться к себе и начать рассказывать тебе обо мне и моей семье. Тебе я буду доверять больше всех. Обещаю рассказывать всё, что произойдёт, всё, что я чувствую, всё, о чём мечтаю. И все свои мысли до единой. Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем. Обещаю делиться ими с тобой.
Итак, спустившись этим утром к завтраку, я увидела, что мама развесила по всему дому гирлянды и даже мой серьёзный папа надел парадный цилиндр и вовсю дудит на дудочке в мою честь. Мы с Донной так и покатывались со смеху!
Да, Донна – это моя самая лучшая подруга на свете. Её фамилия Хэйворд, и её отец, доктор Хэйворд, помог мне родиться ровно двенадцать лет назад! Не могу поверить, что это в конце концов произошло. За столом мама прослезилась. Она говорит: не успеешь оглянуться, как я стану совершенно взрослой женщиной. Это уж точно! Хотя у меня нет месячных, и, может, пройдут годы, пока они появятся. Так мне кажется. Да она с ума сошла, если думает, что я вот-вот стану взрослой, а сама продолжает дарить мне на день рождения плюшевых зверей!
Сегодня было всё так, как я хотела: только Донна, мама и папа – и больше никого. И, конечно, Юпитер, моя кошка. На завтрак мама сделала мои любимые оладьи с яблоками, поставила большую банку с кленовым сиропом и целое блюдо из сдобного хлеба.
Донна подарила мне блузку, которую я видела в витрине универмага Хорна. Я знаю, она купила её на свои деньги, долго копила их, но не говорила мне, для чего. Это самая замечательная блузка из всех, какие только можно представить! Она белая, шёлковая и вся усыпана маленькими вышитыми розами, но их не так много, чтобы испортить впечатление. Лучше не бывает. На день рождения Донны я обязательно подарю ей тоже что-нибудь особенное.
Моя кузина Мадлен, мы зовём её просто Мэдди, завтра приезжает к нам погостить и останется на целую неделю. Мы втроём, она, Донна и я, намерены построить в нашем лесу крепость и жить там, если только разрешит мама. Насчёт папы я не сомневаюсь. Он, как и я, обожает лес. Как-то ночью мне приснился сон, что папа увёз нас в дом в самой гуще леса, и прямо напротив окна моей спальни росло большое дерево, где свили гнездо две певчие птицы.
А сейчас, Дневник, я должна на минутку прерваться. Снизу меня зовёт папа. Говорит, что у него для меня сюрприз! Всё тебе расскажу, как только вернусь!
С любовью, Лора.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Твин Пикс
Дженнифер ЛИНЧ
Тайный дневник Лоры Палмер
22 июля 1984
Дорогой Дневник!
Меня зовут Лора Палмер, и если быть точной, то всего три минуты назад мне исполнилось двенадцать лет! Сегодня 22-е июля 1984 года, и день был таким замечательным! Ты последний подарок, который я развернула, и я еле дождалась, пока смогу подняться к себе и начать рассказывать тебе обо мне и моей семье. Тебе я буду доверять больше всех. Обещаю рассказывать всё, что произойдёт, всё, что я чувствую, всё, о чём мечтаю. И все свои мысли до единой. Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем. Обещаю делиться ими с тобой.
Итак, спустившись этим утром к завтраку, я увидела, что мама развесила по всему дому гирлянды и даже мой серьёзный папа надел парадный цилиндр и вовсю дудит на дудочке в мою честь. Мы с Донной так и покатывались со смеху!
Да, Донна – это моя самая лучшая подруга на свете. Её фамилия Хэйворд, и её отец, доктор Хэйворд, помог мне родиться ровно двенадцать лет назад! Не могу поверить, что это в конце концов произошло. За столом мама прослезилась. Она говорит: не успеешь оглянуться, как я стану совершенно взрослой женщиной. Это уж точно! Хотя у меня нет месячных, и, может, пройдут годы, пока они появятся. Так мне кажется. Да она с ума сошла, если думает, что я вот-вот стану взрослой, а сама продолжает дарить мне на день рождения плюшевых зверей!
Сегодня было всё так, как я хотела: только Донна, мама и папа – и больше никого. И, конечно, Юпитер, моя кошка. На завтрак мама сделала мои любимые оладьи с яблоками, поставила большую банку с кленовым сиропом и целое блюдо из сдобного хлеба.
Донна подарила мне блузку, которую я видела в витрине универмага Хорна. Я знаю, она купила её на свои деньги, долго копила их, но не говорила мне, для чего. Это самая замечательная блузка из всех, какие только можно представить! Она белая, шёлковая и вся усыпана маленькими вышитыми розами, но их не так много, чтобы испортить впечатление. Лучше не бывает. На день рождения Донны я обязательно подарю ей тоже что-нибудь особенное.
Моя кузина Мадлен, мы зовём её просто Мэдди, завтра приезжает к нам погостить и останется на целую неделю. Мы втроём, она, Донна и я, намерены построить в нашем лесу крепость и жить там, если только разрешит мама. Насчёт папы я не сомневаюсь. Он, как и я, обожает лес. Как-то ночью мне приснился сон, что папа увёз нас в дом в самой гуще леса, и прямо напротив окна моей спальни росло большое дерево, где свили гнездо две певчие птицы.
А сейчас, Дневник, я должна на минутку прерваться. Снизу меня зовёт папа. Говорит, что у него для меня сюрприз! Всё тебе расскажу, как только вернусь!
С любовью, Лора.
6 августа 1986
4:47 утра
Дорогой Дневник!
Не могу позволить себе заснуть, чтобы не пропустить тот миг, когда в окне появится БОБ, Он не должен застать меня врасплох.
Я много думала о своей жизни. Я взрослею помимо собственной воли. Когда он придет за мной, я или отправлюсь с ним и вернусь обратно домой израненная, но гордая своей победой над повергнутым врагом, или не вернусь вовсе. Это будет значить, что погибну я сама, молчаливо признав не только недооцененную мною силу своего врага, но и его волю.
Сейчас я лежу, наполовину онемевшая, наполовину обжигаемая болью. А между тем каждое утро я все же ухитряюсь вставать и уходить из дома – правда, мне приходится напоминать себе, что это действительно мой дом. Напоминать, как будто от этого места не ведет заметный даже невооруженным глазом кровавый след.
Ничуть не сомневаюсь, что БОБ следит за каждым моим движением. Этот кошмар, зовущийся Мужчиной, сидит высоко, невидимый в лучах солнца, или, может быть, свернувшись в клубок, прячется где-то внизу. Неважно, где он. Важно, что он так и сверлит меня своим взглядом, проникая в самую глубь, распознавая даже малую толику сомнения в моей душе, отмечая самое слабое биение сердца, когда мне случается видеть какого-нибудь проходящего мимо мальчика, злорадствуя при каждом объятии матери, которая понятия не имеет о том, какая пропасть пролегла теперь между нами.
Каждый день пытаюсь я запечатлеть в памяти черты лица, глядящего на меня из зеркала. Я впиваюсь в него взглядом. И в ужасе отшатываюсь, мысленно представляя себе, каким оно станет, когда вскоре, как снится мне в ночных кошмарах, будут найдены мои останки.
Какая злость охватывает меня, как сильно желание послать проклятие небесам, называть ветер обманщиком за то, что он никак не обнаруживает своего присутствия. Я готова обрушить свою ярость на двух самых близких людей – тех двоих, кто позволил мне родиться. Я обращаю свои крики о помощи ко всем, кто в состоянии их услышать. Я кричу всему миру, что и Мать-природа не способна творить чудеса. Ее божественность – это тоже обман.
Чья-то неведомая воля снова и снова повергает меня на землю в чаще леса. И здесь надо мной учиняют странное неописуемое надругательство. Вскрывают вены. А Мать-природа ничего не делает, чтоб покончить с этим злом, она не раздвигает деревьев в лесу, чтобы помочь крику вылететь из леса. Наоборот, она убаюкивает этого человека, виновника моих несчастий, скрывая его от мира. Пряча от дневного света. Он знает: здесь его не предадут. Все совершается по неизменному распорядку - и свет уступает место тьме, чтобы вернуться, когда придет его время. Этот человек чувствует себя в безопасности. Пройдет двенадцать часов, и одна крайность сменится другой, как заведено в мире, таков закон Вселенной, столь для него удобный.
Его время – это вечер, тот час, когда спасение почти невозможно. Час, когда большинство тех, чьи надежды чисты и воспоминания связаны разве что с качанием на качелях, уже крепко спят. Под закрытыми веками быстро двигаются их глаза. Которые ничего не видят.
Из моих уст никогда не вырвется ни малейший крик, который бы разбудил даже тех, кто спит в соседней комнате. Мир не повернется ко мне ни на один градус, не придет мне на выручку, не заставить спящих открыть глаза, чтобы увидеть, что со мной творится… Вот он, этот человек!.. Его глаза словно впечатаны в выражение безмолвного ужаса, застывшего на моем лице… И нет объяснения, почему этот человек выбрал именно меня в качестве своей жертвы и есть ли у него продуманный план действий.
Мне остается только ждать. И, как я ни устала, не закрывать глаз в постоянном ожидании вызова. Вызова на борьбу, чтобы узнать, кто больше олицетворяет силы тьмы. И кто, узнав это, сможет тем не менее выжить?
Я сижу, ожидая его прихода, и мое бодрствование поддерживается сознанием, что скорее я привыкну к тьме, чем он к свету.
Лора.
4:47 утра
Дорогой Дневник!
Не могу позволить себе заснуть, чтобы не пропустить тот миг, когда в окне появится БОБ, Он не должен застать меня врасплох.
Я много думала о своей жизни. Я взрослею помимо собственной воли. Когда он придет за мной, я или отправлюсь с ним и вернусь обратно домой израненная, но гордая своей победой над повергнутым врагом, или не вернусь вовсе. Это будет значить, что погибну я сама, молчаливо признав не только недооцененную мною силу своего врага, но и его волю.
Сейчас я лежу, наполовину онемевшая, наполовину обжигаемая болью. А между тем каждое утро я все же ухитряюсь вставать и уходить из дома – правда, мне приходится напоминать себе, что это действительно мой дом. Напоминать, как будто от этого места не ведет заметный даже невооруженным глазом кровавый след.
Ничуть не сомневаюсь, что БОБ следит за каждым моим движением. Этот кошмар, зовущийся Мужчиной, сидит высоко, невидимый в лучах солнца, или, может быть, свернувшись в клубок, прячется где-то внизу. Неважно, где он. Важно, что он так и сверлит меня своим взглядом, проникая в самую глубь, распознавая даже малую толику сомнения в моей душе, отмечая самое слабое биение сердца, когда мне случается видеть какого-нибудь проходящего мимо мальчика, злорадствуя при каждом объятии матери, которая понятия не имеет о том, какая пропасть пролегла теперь между нами.
Каждый день пытаюсь я запечатлеть в памяти черты лица, глядящего на меня из зеркала. Я впиваюсь в него взглядом. И в ужасе отшатываюсь, мысленно представляя себе, каким оно станет, когда вскоре, как снится мне в ночных кошмарах, будут найдены мои останки.
Какая злость охватывает меня, как сильно желание послать проклятие небесам, называть ветер обманщиком за то, что он никак не обнаруживает своего присутствия. Я готова обрушить свою ярость на двух самых близких людей – тех двоих, кто позволил мне родиться. Я обращаю свои крики о помощи ко всем, кто в состоянии их услышать. Я кричу всему миру, что и Мать-природа не способна творить чудеса. Ее божественность – это тоже обман.
Чья-то неведомая воля снова и снова повергает меня на землю в чаще леса. И здесь надо мной учиняют странное неописуемое надругательство. Вскрывают вены. А Мать-природа ничего не делает, чтоб покончить с этим злом, она не раздвигает деревьев в лесу, чтобы помочь крику вылететь из леса. Наоборот, она убаюкивает этого человека, виновника моих несчастий, скрывая его от мира. Пряча от дневного света. Он знает: здесь его не предадут. Все совершается по неизменному распорядку - и свет уступает место тьме, чтобы вернуться, когда придет его время. Этот человек чувствует себя в безопасности. Пройдет двенадцать часов, и одна крайность сменится другой, как заведено в мире, таков закон Вселенной, столь для него удобный.
Его время – это вечер, тот час, когда спасение почти невозможно. Час, когда большинство тех, чьи надежды чисты и воспоминания связаны разве что с качанием на качелях, уже крепко спят. Под закрытыми веками быстро двигаются их глаза. Которые ничего не видят.
Из моих уст никогда не вырвется ни малейший крик, который бы разбудил даже тех, кто спит в соседней комнате. Мир не повернется ко мне ни на один градус, не придет мне на выручку, не заставить спящих открыть глаза, чтобы увидеть, что со мной творится… Вот он, этот человек!.. Его глаза словно впечатаны в выражение безмолвного ужаса, застывшего на моем лице… И нет объяснения, почему этот человек выбрал именно меня в качестве своей жертвы и есть ли у него продуманный план действий.
Мне остается только ждать. И, как я ни устала, не закрывать глаз в постоянном ожидании вызова. Вызова на борьбу, чтобы узнать, кто больше олицетворяет силы тьмы. И кто, узнав это, сможет тем не менее выжить?
Я сижу, ожидая его прихода, и мое бодрствование поддерживается сознанием, что скорее я привыкну к тьме, чем он к свету.
Лора.
10 сентября 1986
Дорогой Дневник!
Как пишется в таких случаях, к сему прилагаю мою душу и память. И еще то, что в избытке отсутствует у моего врага, - совесть. «Вина» - всего лишь слово, используемое им, чтобы заставить меня замолчать. У него нет никакого уважения к морали, нет страха перед опасностью.
Как может этот неизвестный гость бояться смерти или возможного наказания, если он постоянно приходит с моей стороны дома и появляется в окне, как будто оно его собственное?
Он издевается надо мной, появляясь в одежде того, кто может в первую минуту показаться твоим близким другом. Или соседом. Или коммивояжером, обладающим способностью входить без приглашения и даже требовать чашку кофе («Обычного, если не возражаете»), прежде чем раствориться в воздухе и стать одной из тех грез, в виде которых он иногда и предстает.
Он, что, думает, мы будем сидеть с ним и мирно болтать, прежде чем увести единственного ребенка в этой семье из ее комнаты и продолжать над ней свои эксперименты?
Неужели я вызываю его к жизни в своих мечтаниях, медленно убывая себя, или он рассказал моим родителям о своих посещениях, предложив в обмен на их собственную безопасность, не мешать ему появляться здесь, делать вид, что его как бы и нет. Как будто бесплатная реклама, приходящая по почте, которую откладывают, не читая. Они же должны слышать, когда меня уводят? Или, может быть, им все равно?
Л.
Дорогой Дневник!
Как пишется в таких случаях, к сему прилагаю мою душу и память. И еще то, что в избытке отсутствует у моего врага, - совесть. «Вина» - всего лишь слово, используемое им, чтобы заставить меня замолчать. У него нет никакого уважения к морали, нет страха перед опасностью.
Как может этот неизвестный гость бояться смерти или возможного наказания, если он постоянно приходит с моей стороны дома и появляется в окне, как будто оно его собственное?
Он издевается надо мной, появляясь в одежде того, кто может в первую минуту показаться твоим близким другом. Или соседом. Или коммивояжером, обладающим способностью входить без приглашения и даже требовать чашку кофе («Обычного, если не возражаете»), прежде чем раствориться в воздухе и стать одной из тех грез, в виде которых он иногда и предстает.
Он, что, думает, мы будем сидеть с ним и мирно болтать, прежде чем увести единственного ребенка в этой семье из ее комнаты и продолжать над ней свои эксперименты?
Неужели я вызываю его к жизни в своих мечтаниях, медленно убывая себя, или он рассказал моим родителям о своих посещениях, предложив в обмен на их собственную безопасность, не мешать ему появляться здесь, делать вид, что его как бы и нет. Как будто бесплатная реклама, приходящая по почте, которую откладывают, не читая. Они же должны слышать, когда меня уводят? Или, может быть, им все равно?
Л.
11 сентября 1986
2:20 утра
Дорогой Дневник!
Не могу сказать тебе, как меня огорчает, что он не видит во мне ни малейшей для себя угрозы.
Он постоянно уверен, что находится в полной безопасности: в любую минуту может войти в мой дом и выйти, ничего не опасаясь и не произведя никакого шума. Он знает, что, пользуясь темнотой, всегда может сжать мое запястье с такой силой, что это заставит меня молчать и он сможет тогда уволочь меня, словно куклу, которую тащит ребенок, в такое место, где никто не за что не сможет нас отыскать. Он может не беспокоиться: ведь место это находится за много-много миль от ближайшего источника света, кроме того, который иногда исходит – о, как явственно запечатлела все моя память! – от его губ и глаз. Свет, который похищен им у меня. С тех самых пор, как я себя помню, я терпеливо пыталась смириться со своей участью, не выдать тайну про человека, стремящегося украсть мою невинность и тем самым не позволяющего той девочке, который я была, взрослеть, лишающего ее радостей такого взросления. О, сколько времени отдала эта маленькая девочка снам, снившимся ей, едва она научилась бегать, и скакать через прыгалку, и улыбаться малейшему ветерку, щекотавшему ей шею. С бескорыстной щедростью она все раздавала и раздавала богатства своей души, пока там, на дне корзинки, почти уже не осталось больше никаких плодов.
Скоро я сама, надеюсь, подзову его к своему окну. Боюсь, он ждет, что я наконец устану от ночных сидений за дневником. Когда я борюсь сама с собой, то запрещая себе, то порываясь распахнуть окно и протянуть ему мою руку. Какая-то часть меня продолжает сомневаться, что он действительно существует, а значит – не чего бояться того, кто стоит сейчас за коном, и незачем опасаться уходить в лес на мое обычное место, и не стоит сопротивляться. Пусть там слышатся какие-то шумы, пусть кто-то невидимый с размаху шлепает меня по затылку – клянусь, я не собьюсь с ровного шага, не остановлюсь. Это та часть меня, которая жаждет все новых и новых ран, грубых прикосновений, оскорблений и угроз. Так часть моей души, которая заставляет меня верить, что в конце концов его алчный аппетит пропадет. Я подобна зверьку, замершему перед дулом его дробовика, молящему лишь о том, чтобы не стене его дома нашлось место для моей шкурки.
Стряхни с себя наваждение, приготовься к неизбежному. Да, будет боль, но не сильнее, чем раньше. Пусть всегда перед тобой стоит образ дома, твоя кровать и его теплый запах, который, как ни старайся, не удается выполоскать. Дом по-прежнему ждет тебя.
Веди с ним ту же игру, что он ведет с тобой. Смирись с тем, что ты плохая, грязная и презренная. И единственное, на что я гожусь, - это быть брошенной, как кусок мяса, на съедение волкам. У меня не должно быть детей, потому что, кто знает, какими монстрами им уготовано стать… Помни, ты ничего не должна принимать близко к сердцу. Пусть его тело беспрепятственно входит в тебя, как это ни ненавистно, но старайся сделать так, чтобы при этом не пострадала твоя душа, то единственное и незаменимое, что есть в тебе.
Знай: его привлекает только страх, который сам же он и порождает в тебе, и отсутствие всякого интереса к жизни, когда после ночной встречи он приводит тебя домой. Как он притворяется, словно изо всех сил нажимает на кнопку звонка; как издевается над тобой, твоей жизнью, твоими надеждами, твоей незащищенностью; как следить за твоей внутренней борьбой, когда ты считаешь себя недостойной даже войти в тот дом, где когда-то сделала свои первые шаги; следит, как ты успеваешь поймать слезинку, прежде чем она выкатится из глаза. Ты ищешь его глазами, а он уже исчез.
Подобно молитве, шепчу я слова поддержки себе. Уже несколько дней, как я тихо поскуливаю или извожу себя насмешками, почти мечтая о его приходе, а его все нет и нет. У меня дикая головная боль оттого, что я все стараюсь понять его слабости, между тем как в действительности я не знаю за ним даже и одной. Может быть, я совершенно не права, думая, что в жертве его привлекает один только страх… Скажу честно, я устала притворяться, что все не так страшно, как кажется, и думаю, что если мне не удастся скоро заснуть, то я начну видеть БОБА повсюду. А это, конечно же, было бы для меня сейчас не слишком хорошо.
Мне так одиноко, и я все время думаю о Бобби. Как бы он сжал меня в своих объятиях! Представить себе не могу, чтобы это делал кто-то другой.
Будь осторожна, Лора.
2:20 утра
Дорогой Дневник!
Не могу сказать тебе, как меня огорчает, что он не видит во мне ни малейшей для себя угрозы.
Он постоянно уверен, что находится в полной безопасности: в любую минуту может войти в мой дом и выйти, ничего не опасаясь и не произведя никакого шума. Он знает, что, пользуясь темнотой, всегда может сжать мое запястье с такой силой, что это заставит меня молчать и он сможет тогда уволочь меня, словно куклу, которую тащит ребенок, в такое место, где никто не за что не сможет нас отыскать. Он может не беспокоиться: ведь место это находится за много-много миль от ближайшего источника света, кроме того, который иногда исходит – о, как явственно запечатлела все моя память! – от его губ и глаз. Свет, который похищен им у меня. С тех самых пор, как я себя помню, я терпеливо пыталась смириться со своей участью, не выдать тайну про человека, стремящегося украсть мою невинность и тем самым не позволяющего той девочке, который я была, взрослеть, лишающего ее радостей такого взросления. О, сколько времени отдала эта маленькая девочка снам, снившимся ей, едва она научилась бегать, и скакать через прыгалку, и улыбаться малейшему ветерку, щекотавшему ей шею. С бескорыстной щедростью она все раздавала и раздавала богатства своей души, пока там, на дне корзинки, почти уже не осталось больше никаких плодов.
Скоро я сама, надеюсь, подзову его к своему окну. Боюсь, он ждет, что я наконец устану от ночных сидений за дневником. Когда я борюсь сама с собой, то запрещая себе, то порываясь распахнуть окно и протянуть ему мою руку. Какая-то часть меня продолжает сомневаться, что он действительно существует, а значит – не чего бояться того, кто стоит сейчас за коном, и незачем опасаться уходить в лес на мое обычное место, и не стоит сопротивляться. Пусть там слышатся какие-то шумы, пусть кто-то невидимый с размаху шлепает меня по затылку – клянусь, я не собьюсь с ровного шага, не остановлюсь. Это та часть меня, которая жаждет все новых и новых ран, грубых прикосновений, оскорблений и угроз. Так часть моей души, которая заставляет меня верить, что в конце концов его алчный аппетит пропадет. Я подобна зверьку, замершему перед дулом его дробовика, молящему лишь о том, чтобы не стене его дома нашлось место для моей шкурки.
Стряхни с себя наваждение, приготовься к неизбежному. Да, будет боль, но не сильнее, чем раньше. Пусть всегда перед тобой стоит образ дома, твоя кровать и его теплый запах, который, как ни старайся, не удается выполоскать. Дом по-прежнему ждет тебя.
Веди с ним ту же игру, что он ведет с тобой. Смирись с тем, что ты плохая, грязная и презренная. И единственное, на что я гожусь, - это быть брошенной, как кусок мяса, на съедение волкам. У меня не должно быть детей, потому что, кто знает, какими монстрами им уготовано стать… Помни, ты ничего не должна принимать близко к сердцу. Пусть его тело беспрепятственно входит в тебя, как это ни ненавистно, но старайся сделать так, чтобы при этом не пострадала твоя душа, то единственное и незаменимое, что есть в тебе.
Знай: его привлекает только страх, который сам же он и порождает в тебе, и отсутствие всякого интереса к жизни, когда после ночной встречи он приводит тебя домой. Как он притворяется, словно изо всех сил нажимает на кнопку звонка; как издевается над тобой, твоей жизнью, твоими надеждами, твоей незащищенностью; как следить за твоей внутренней борьбой, когда ты считаешь себя недостойной даже войти в тот дом, где когда-то сделала свои первые шаги; следит, как ты успеваешь поймать слезинку, прежде чем она выкатится из глаза. Ты ищешь его глазами, а он уже исчез.
Подобно молитве, шепчу я слова поддержки себе. Уже несколько дней, как я тихо поскуливаю или извожу себя насмешками, почти мечтая о его приходе, а его все нет и нет. У меня дикая головная боль оттого, что я все стараюсь понять его слабости, между тем как в действительности я не знаю за ним даже и одной. Может быть, я совершенно не права, думая, что в жертве его привлекает один только страх… Скажу честно, я устала притворяться, что все не так страшно, как кажется, и думаю, что если мне не удастся скоро заснуть, то я начну видеть БОБА повсюду. А это, конечно же, было бы для меня сейчас не слишком хорошо.
Мне так одиноко, и я все время думаю о Бобби. Как бы он сжал меня в своих объятиях! Представить себе не могу, чтобы это делал кто-то другой.
Будь осторожна, Лора.
1 октября 1986
Дорогой Дневник!
Прошу прощения, что не писала все это время. Столько всего произошло. Сегодня вечером, когда я стала раздеваться, готовясь ко сну, к моему окну подошел Бобби Бриггс. Голова у меня пошла кругом, такое это было неописуемое зрелище, прямо как во сне. Говорит, в Спарквуде сейчас начнется одна классная вечеринка. Ее устраивает его друг Лео. Мне кажется, я слышала о нем раньше – один из тех слухов, до которых я большая охотница. Что-то мне не хочется, ответила я. Как раз только что думала, как бы хорошо нам с тобой вдвоем поваляться. И спать так хочется, что не до вечеринок.
Не беда, ответил он, по части общения проблем не будет. У него для меня новенькое «угощение»: попробуешь – и спать сразу расхочется.
Я исчезаю через окно, Дневник. Ш-ш-ш-ш-ш!
Расскажу все, когда вернусь. Пока что прячу тебя… берегись БОБА… иногда он является с опозданием.
Лора.
P.S.
Только что до меня дошло, что само имя БОБ уже есть предостережение…
Б. БЕРЕГИСЬ
О. ОПАСНОГО
Б. БОБА
Дорогой Дневник!
Прошу прощения, что не писала все это время. Столько всего произошло. Сегодня вечером, когда я стала раздеваться, готовясь ко сну, к моему окну подошел Бобби Бриггс. Голова у меня пошла кругом, такое это было неописуемое зрелище, прямо как во сне. Говорит, в Спарквуде сейчас начнется одна классная вечеринка. Ее устраивает его друг Лео. Мне кажется, я слышала о нем раньше – один из тех слухов, до которых я большая охотница. Что-то мне не хочется, ответила я. Как раз только что думала, как бы хорошо нам с тобой вдвоем поваляться. И спать так хочется, что не до вечеринок.
Не беда, ответил он, по части общения проблем не будет. У него для меня новенькое «угощение»: попробуешь – и спать сразу расхочется.
Я исчезаю через окно, Дневник. Ш-ш-ш-ш-ш!
Расскажу все, когда вернусь. Пока что прячу тебя… берегись БОБА… иногда он является с опозданием.
Лора.
P.S.
Только что до меня дошло, что само имя БОБ уже есть предостережение…
Б. БЕРЕГИСЬ
О. ОПАСНОГО
Б. БОБА
1 октября 1986
Дорогой Дневник!
Прямо не знаю, с чего начать! Я вернулась домой под вечер следующего дня, не услышав ни слова упрека от моих домашних церберов, мамы и папы.
Как только мы вышли из дома, я тут же сообразила, что раз нам надо добираться на вечеринку в другом конце города, да к тому же там будут ребята по крайней мере на пять или даже десять лет старше меня… разве можно надеяться, что я вернусь домой к утру? Да никогда! Тем более Бобби имел для меня кое-что "быстродействующее"… Лео… Величайшее заблуждение с моей стороны!
Как бы там ни было, сначала я похвалюсь тебе. Ну и хитроумную сеть обмана сумела я сплести. Все там было на месте, каждая ячейка, так что ни у кого не возникло ни единого вопроса, когда я заявилась домой почти в шесть часов вечера! Надо ли говорить, что сейчас дефицит сна у меня огромнейший? Три дня и четыре ночи… Да еще "угощение", которое принес Бобби, чтобы выманить меня из дома… да так я смогу не спать еще с месяц и буду при этом тихо-мирно терять вес фунт за фунтом. С той ночи, как я спала в последний раз, я уже потеряла шесть с половиной фунтов. Я убедилась, что какой бы наркотик я ни принимала, тем меньше я сплю и тем меньше ем.
В оставленной мною записке все было просто и по делу. Если тебе скучно читать, можешь пропустить. Мне же она доставила удовлетворение и радость, что я так ловко запудрила мозги своим, как выражается Бобби, "предкам".
"Мама, сейчас около пяти утра, и я честно старалась уснуть все это время. Мои попытки заняли больше двух часов, и все бесполезно. Тут неожиданно я вспомнила о поляне в лесу, где я побывала на днях с Троем. Ему так понравилось там пастись! Думаю, одеяло и хорошая книга помогут мне найти то уединение, которое я ищу.
Я бегу не от тебя, мама, поверь! Я так и вижу, что ты обиделась, приняв все на свой счет. Пожалуйста, не думай так. Мне просто необходимо уединиться от всех людей. Побыть всего несколько часов с Троем, на природе, подремать над книгой или что-нибудь в этом роде. Прошу тебя не волноваться. Если я не буду дома к шести вечера, то обязательно позвоню.
Любящая тебя, Лора".
Я провела ночь на самой умопомрачительной вечеринке в жизни, а между тем мама преспокойно сидела дома, полагая, что я погружена в чтение интересной книги и пристанищем мне служит мягкое одеяло, расстеленное на траве. Дерьмо! Мне же нужно как-то договориться, чтобы с Троем кто-то погулял… совсем вылетело у меня это из головы. Надеюсь, Зиппи не станет звонить и спрашивать у родителей, должен ли он это сделать… Проклятье! Придется мне самой договариваться. Сейчас вернусь. Пойду позвоню в конюшню.
Итак! Бобби взял грузовичок у своего дяди на вечер, и пока мы ехали по 21-й, мы могли рассчитывать, что нас не остановят… У Бобби, понятно, нет водительских прав… я какую уже ночь без сна, да еще с сознанием, что оставила родителям абсолютно лживую записку… Ты в состоянии себе все это представить?
И вот мы катим по дороге, грузовичок старенький, а музыка играет удивительно громко и чисто, все слова разобрать можно. Такое чувство, что все складывается как нельзя лучше. Мимо проносятся деревья, звучит музыка, мчится наш грузовик, а я начинаю раздеваться, чтобы надеть на себя новое платье, полученное ко дню рождения от кузины Мэдди. Она прислала его авиапосылкой. Да, неужели я не говорила тебе, что на прошлой неделе мы чуть не час проболтали с ней по телефону? Платье - умереть можно! В обтяжку и с вставкой спереди, которая позволяет при желании приподнимать груди. Не то, что другие платья, когда твои груди плотно прижаты к телу. Бобби чуть не угрохал нас - еще каких-нибудь четверть дюйма, и мы бы врезались в дерево! И еще говорит, что это была бы желанная смерть, поскольку "мои глаза не могут оторваться от твоей роскошнейшей груди". Как тебе, правда, похоже на какую-нибудь песенку в стиле "кантри"?.. Нет, в самом деле, "мои глаза не могут оторваться от твоей роскошнейшей груди"!
Припарковавшись, Бобби завел меня за грузовичок и поцеловал. Важно, сказал он, чтобы я знала: Лео на самом деле классный парень, с отличным чувством юмора и поговорить умеет. Потом решительно кивнул головой и заявил: "Нет!" Я его спросила, какого черта он тогда все это говорит и что будет, если я наплюю на это его "Нет"? Мы уже входили в дверь, и тут он повернулся ко мне и шепчет: "Сегодня ночью это не имеет значения, потому что, я уверен, ты будешь только со мной… и не трахайся с этим парнем. Лео, чтоб ты знала, мастак по части всяких дерьмовых дел…"
Я кивнула и неожиданно почувствовала себя заинтригованной словами "всяких дерьмовых дел", а точнее, их сексуальным подтекстом. Как только Бобби пошел за пивом для меня, тут же рядом оказался Лео. "Дерьмовые дела"… они начались сразу же, в ту же минуту.
Мы оба это почувствовали.
- Лора Палмер… - сказал он, - как на счет этого дела? Последний раз, когда я тебя видел, старина Дуэйн Милфорд вручал тебе медаль или чего-то… приз какой-то?
Я должна была прервать его и уточнить:
- За Отличные Успехи! На Протяжении Последних Пяти Лет.
А чем, спросил он, я могу подтвердить свои успехи? Чем угодно, заверила его я, но дело в том, что я сейчас засну стоя и умру от жажды в то же самое время. Он окликнул Бобби, за что я была ему благодарна, потому что тот видел, как я вхожу в спальню, - и это после предупреждений и всего остального.
(Держись, Дневник, мне еще нужно записать пару строк… погоди, сейчас соберусь с духом и расскажу тебе невероятную историю.)
Значит, я в этой комнате вместе с Лео и Бобби, мы как раз собираемся пустить "соломку" по кругу, и тут в дверях появляется Роннетта Пуласки. Вид у нее такой, как будто она перестала есть всю эту жирную дрянь в забегаловках и стала следить за своей фигурой. Выглядела она шикарно, вот только нос был не очень. Она была под сильным кайфом и по тому, как Лео кивнул ей головой и быстро произнес равнодушное приветствие, я поняла, что это здесь вполне обычное дело.
Хочешь услышать про всякие чудные вещи? Знаешь, я только теперь поняла: когда я ходила сама в то место, куда меня водит БОБ, то, помнишь, я тебе говорила… ну, насчет того, что иногда я нюхала там свои трусики и мне хотелось сунуть голову какой-нибудь девочке между ног, чтобы почувствовать ее запах… (Господи, бывает, что об этом легко говорить, а бывает - ну прямо невмоготу)? Так вот, в такие моменты я представляла себе Роннетту. Кроме Донны, она единственная из девочек, кого я видела голой… года два или даже больше тому назад мы участвовали в одном школьном спектакле, где нам с ней вдвоем надо было по ходу представления переодеваться… ну вот мы и оказались голыми, стоя друг перед дружкой и улыбаясь… в общем, меня к ней что-то, по-видимому, привлекало, наверное, глаза, печальные и в то же время холодные. Мне нравилось смотреть на ее обнаженное тело… все это в общем было странно и непривычно. Понятия не имею, что она думает обо мне… сомневаюсь, что стоит об этом спрашивать. Мне надо только одно - слухи, что мы с Роннеттой "встречаемся", не упуская ни малейшего шанса для наших свиданий. Мама тогда, я знаю, тут же бросилась бы к Хэйвордам (может, даже прямо в больницу побежала бы), а папа решил бы, что мы с ней просто обсуждаем какую-нибудь новую игру… может, очередная разновидность гонки за консервной банкой? Какое мне дело!!!
Боже, я поймала кайф! Пишу - и не могу остановиться. Получается, наверное, не меньше тысячи слов в минуту! Надеюсь все-таки, что ты сможешь хоть что-нибудь разобрать в моих каракулях, потому что, видит Бог, писать медленнее я не в силах. Такого наркотика я раньше еще не пробовала - мечта! Чувствуешь себя сильной, уверенной, умной и чертовски знающей, доложу я тебе. Вчера ночью никто, представляешь, ни разу не спросил, сколько мне лет. Да, черт подери, я, оказывается, могу кое-что значить сама по себе… Мы только входили в дом, а я уже сразу почувствовала, как внутри у меня все струны дрожат от нетерпения.
И тут же поняла, что Бобби был прав, когда говорил, что вечеринка будет классная. Смотрим, в одном углу гостиной что-то толпится народ - наверное какая-нибудь хреновина, тем более что и Лео тоже там, и весь внимание. Ну, мы с Бобби туда протиснулись. Надо же посмотреть.
Глядим, а там на софе лежит одна девка с задранной юбкой и вызывает любого на спор, что никто не сможет ее удовлетворить. Говорит, если только такой найдется, тогда она готова выложить сто баксов. Для начала пусть пятеро попробуют.
Тут на меня нашло. Я же все-таки уже немного освоилась, как ты помнишь, и, кроме того, была, с одной стороны, на взводе, а с другой - полностью расслабленная… Огляделась по сторонам - и на моем лице, наверное, можно было ясно прочесть, чего мне хочется, потому что Бобби сразу же схватил меня за руку и попытался легонько оттащить. Я ему сказала, что если для него это не слишком неприятно, то я была бы не прочь попытать счастья. Он только поглядел на меня и ничего не ответил, - наверное, по выражению моего лица понял, что переубедить меня в таком состоянии ему не удастся… мне кажется, он подумал, что даже начинать разговор на эту тему сейчас не стоит…
Тогда я спросила у нее позволения сперва шепнуть ей на ухо несколько слов, прежде чем… принять окончательно решение.
Она ответила, что с удовольствием разрешает мне сделать это и очень хочет услышать рядом с собой мой голос… Я наклонилась и шепнула, что пусть она не боится - Я ручаюсь, что со мной ей будет хорошо… Считай, что сто баксов уже потрачены.
Потом я подняла голову и спросила ее, расслабилась ли она уже или нет. Она сказала, что у нее какое-то странное чувство, будто я совершенно точно знаю, что делаю… Тут я слегка отодвинула ее в сторону, легла рядом с ней на кушетку и поцеловала прямо в губы… нежным, мягким поцелуем.
Прежде чем я прикоснулась к ее телу, она захотела, чтобы мне стало известно ее имя… Я же ответила, что буду называть ее любым именем, которое ей нравится. Сама я к этому времени почувствовала, что возбудилась, - вот уж меньше всего думала, что способна на такое… но это даже помогало, потому что наши чувства совпадали и все сходилось как нельзя лучше.
Я раздвинула ее ноги и сказала, что слышала прозвучавшие в ее горле слова. "Да", - прошептала она. Я улыбнулась и спросила, что, собственно, означает это ее "Да" - ведь она же мне так и не ответила…
Глубоко вздохнув, она поднесла пальцы ко рту - тут толпившиеся вокруг ребята начали подначивать: "Валяй! Валяй!"
Я услышала, как кто-то из стоявших позади выронил на пол стакан и задыхающимся от возбуждения голосом проговорил:
- Во дает! Ну и девка, мать твою! Гляди, что она с ней делает! Та сама ж ее просит, гад буду!
Я понимала, что она хочет мне что-то сказать. И все делала так, чтобы она попросила меня, крикнула что-нибудь. Я знала: ей хочется… чтобы парни в комнате услышали ее слова. Я сказала, что все на нее смотрят. И что смогут сами убедиться, собственными глазами. Некоторые из парней в возбуждении встряхивали кисти рук, чтобы остудить потные ладони. Я чувствовала, что ее желание растет, мне надо только его не спугнуть… Она уже вся дрожит, и тут я еще раз сказала ей, какая она красивая. Бум! Она хватает меня… тянет за волосы… зовет: "Лора, Лора… ты меня с ума сводишь!"
Один верзила все старался протиснуться к нам, и я сказала ему, чтобы он минутку обождал… он уже совсем склонился над ней, но тут увидел, что ей позарез надо какое-то время побыть только со мной.
Она схватила меня за волосы и сказала:
- Я уже почти два года не могла такого испытать… Приходи сюда, прошу, если только я тебя не испугала.
К этому моменту мне показалось, сейчас самое время об этом упомянуть, что я стала немного отходить от сладкой эйфории… Тот верзила опять подошел и посмотрел мне прямо в глаза.
- Малышка, - обратился он ко мне и продолжил после небольшой паузы: - Мне просто захотелось посмотреть на тебя поближе, какая у тебя кожа и все остальное. - Он улыбнулся.
- Никогда не видел, что столько парней могут так завестись, глядя на нее, а на самом деле представляя себя на твоем месте.
Я ответила, что рада, если ему понравилось… я вообще-то не хотела, чтоб все так дружно ушли с вечеринки, и все из-за меня… мне даже не верится, что это сделала я… наверное, я сошла с ума… все, наверное, решили, что я зашла немного…
Он тогда засмеялся и говорит:
- Да ничего страшного. Никто никуда не разбежался. Ребята просто вышли немного постоять на газоне, слегка проветриться, а то у них в голове все время крутится одна и та же пленка с твоим изображением… Сейчас опорожнятся - и придут.
Тем временем девица наконец встала с софы, подошла ко мне и поцеловала грудь в том месте, где у меня платье, возле шеи…
И еще сказала, что надеется на встречу и хочет, чтоб я знала: она мой должник…
Потом подошел Лео и поблагодарил. По его словам, я была украшением их вечеринки, и ребята еще долго будут говорить про то, что видели…
Да, странные бывают знакомства все-таки.
Хочу обязательно побывать у Лео в ближайшее время и посмотреть, какие из моих мыслей кажутся ему особенными… и потом, может, он мне кое-что покажет из тех вещей, на которые намекал Бобби… Похоже, в ту ночь, по крайней мере я своего Бобби несколько шокировала. Сама не пойму, что это на меня вдруг нашло… Но мне этого страшно захотелось… захотелось попробовать, а тут как раз такой случай представился.
Мне все равно, что я была - да и остаюсь - под кайфом… Главное, что мне было хорошо. Можешь не сомневаться, что я снова повторю это.
Лора.
Дорогой Дневник!
Прямо не знаю, с чего начать! Я вернулась домой под вечер следующего дня, не услышав ни слова упрека от моих домашних церберов, мамы и папы.
Как только мы вышли из дома, я тут же сообразила, что раз нам надо добираться на вечеринку в другом конце города, да к тому же там будут ребята по крайней мере на пять или даже десять лет старше меня… разве можно надеяться, что я вернусь домой к утру? Да никогда! Тем более Бобби имел для меня кое-что "быстродействующее"… Лео… Величайшее заблуждение с моей стороны!
Как бы там ни было, сначала я похвалюсь тебе. Ну и хитроумную сеть обмана сумела я сплести. Все там было на месте, каждая ячейка, так что ни у кого не возникло ни единого вопроса, когда я заявилась домой почти в шесть часов вечера! Надо ли говорить, что сейчас дефицит сна у меня огромнейший? Три дня и четыре ночи… Да еще "угощение", которое принес Бобби, чтобы выманить меня из дома… да так я смогу не спать еще с месяц и буду при этом тихо-мирно терять вес фунт за фунтом. С той ночи, как я спала в последний раз, я уже потеряла шесть с половиной фунтов. Я убедилась, что какой бы наркотик я ни принимала, тем меньше я сплю и тем меньше ем.
В оставленной мною записке все было просто и по делу. Если тебе скучно читать, можешь пропустить. Мне же она доставила удовлетворение и радость, что я так ловко запудрила мозги своим, как выражается Бобби, "предкам".
"Мама, сейчас около пяти утра, и я честно старалась уснуть все это время. Мои попытки заняли больше двух часов, и все бесполезно. Тут неожиданно я вспомнила о поляне в лесу, где я побывала на днях с Троем. Ему так понравилось там пастись! Думаю, одеяло и хорошая книга помогут мне найти то уединение, которое я ищу.
Я бегу не от тебя, мама, поверь! Я так и вижу, что ты обиделась, приняв все на свой счет. Пожалуйста, не думай так. Мне просто необходимо уединиться от всех людей. Побыть всего несколько часов с Троем, на природе, подремать над книгой или что-нибудь в этом роде. Прошу тебя не волноваться. Если я не буду дома к шести вечера, то обязательно позвоню.
Любящая тебя, Лора".
Я провела ночь на самой умопомрачительной вечеринке в жизни, а между тем мама преспокойно сидела дома, полагая, что я погружена в чтение интересной книги и пристанищем мне служит мягкое одеяло, расстеленное на траве. Дерьмо! Мне же нужно как-то договориться, чтобы с Троем кто-то погулял… совсем вылетело у меня это из головы. Надеюсь, Зиппи не станет звонить и спрашивать у родителей, должен ли он это сделать… Проклятье! Придется мне самой договариваться. Сейчас вернусь. Пойду позвоню в конюшню.
Итак! Бобби взял грузовичок у своего дяди на вечер, и пока мы ехали по 21-й, мы могли рассчитывать, что нас не остановят… У Бобби, понятно, нет водительских прав… я какую уже ночь без сна, да еще с сознанием, что оставила родителям абсолютно лживую записку… Ты в состоянии себе все это представить?
И вот мы катим по дороге, грузовичок старенький, а музыка играет удивительно громко и чисто, все слова разобрать можно. Такое чувство, что все складывается как нельзя лучше. Мимо проносятся деревья, звучит музыка, мчится наш грузовик, а я начинаю раздеваться, чтобы надеть на себя новое платье, полученное ко дню рождения от кузины Мэдди. Она прислала его авиапосылкой. Да, неужели я не говорила тебе, что на прошлой неделе мы чуть не час проболтали с ней по телефону? Платье - умереть можно! В обтяжку и с вставкой спереди, которая позволяет при желании приподнимать груди. Не то, что другие платья, когда твои груди плотно прижаты к телу. Бобби чуть не угрохал нас - еще каких-нибудь четверть дюйма, и мы бы врезались в дерево! И еще говорит, что это была бы желанная смерть, поскольку "мои глаза не могут оторваться от твоей роскошнейшей груди". Как тебе, правда, похоже на какую-нибудь песенку в стиле "кантри"?.. Нет, в самом деле, "мои глаза не могут оторваться от твоей роскошнейшей груди"!
Припарковавшись, Бобби завел меня за грузовичок и поцеловал. Важно, сказал он, чтобы я знала: Лео на самом деле классный парень, с отличным чувством юмора и поговорить умеет. Потом решительно кивнул головой и заявил: "Нет!" Я его спросила, какого черта он тогда все это говорит и что будет, если я наплюю на это его "Нет"? Мы уже входили в дверь, и тут он повернулся ко мне и шепчет: "Сегодня ночью это не имеет значения, потому что, я уверен, ты будешь только со мной… и не трахайся с этим парнем. Лео, чтоб ты знала, мастак по части всяких дерьмовых дел…"
Я кивнула и неожиданно почувствовала себя заинтригованной словами "всяких дерьмовых дел", а точнее, их сексуальным подтекстом. Как только Бобби пошел за пивом для меня, тут же рядом оказался Лео. "Дерьмовые дела"… они начались сразу же, в ту же минуту.
Мы оба это почувствовали.
- Лора Палмер… - сказал он, - как на счет этого дела? Последний раз, когда я тебя видел, старина Дуэйн Милфорд вручал тебе медаль или чего-то… приз какой-то?
Я должна была прервать его и уточнить:
- За Отличные Успехи! На Протяжении Последних Пяти Лет.
А чем, спросил он, я могу подтвердить свои успехи? Чем угодно, заверила его я, но дело в том, что я сейчас засну стоя и умру от жажды в то же самое время. Он окликнул Бобби, за что я была ему благодарна, потому что тот видел, как я вхожу в спальню, - и это после предупреждений и всего остального.
(Держись, Дневник, мне еще нужно записать пару строк… погоди, сейчас соберусь с духом и расскажу тебе невероятную историю.)
Значит, я в этой комнате вместе с Лео и Бобби, мы как раз собираемся пустить "соломку" по кругу, и тут в дверях появляется Роннетта Пуласки. Вид у нее такой, как будто она перестала есть всю эту жирную дрянь в забегаловках и стала следить за своей фигурой. Выглядела она шикарно, вот только нос был не очень. Она была под сильным кайфом и по тому, как Лео кивнул ей головой и быстро произнес равнодушное приветствие, я поняла, что это здесь вполне обычное дело.
Хочешь услышать про всякие чудные вещи? Знаешь, я только теперь поняла: когда я ходила сама в то место, куда меня водит БОБ, то, помнишь, я тебе говорила… ну, насчет того, что иногда я нюхала там свои трусики и мне хотелось сунуть голову какой-нибудь девочке между ног, чтобы почувствовать ее запах… (Господи, бывает, что об этом легко говорить, а бывает - ну прямо невмоготу)? Так вот, в такие моменты я представляла себе Роннетту. Кроме Донны, она единственная из девочек, кого я видела голой… года два или даже больше тому назад мы участвовали в одном школьном спектакле, где нам с ней вдвоем надо было по ходу представления переодеваться… ну вот мы и оказались голыми, стоя друг перед дружкой и улыбаясь… в общем, меня к ней что-то, по-видимому, привлекало, наверное, глаза, печальные и в то же время холодные. Мне нравилось смотреть на ее обнаженное тело… все это в общем было странно и непривычно. Понятия не имею, что она думает обо мне… сомневаюсь, что стоит об этом спрашивать. Мне надо только одно - слухи, что мы с Роннеттой "встречаемся", не упуская ни малейшего шанса для наших свиданий. Мама тогда, я знаю, тут же бросилась бы к Хэйвордам (может, даже прямо в больницу побежала бы), а папа решил бы, что мы с ней просто обсуждаем какую-нибудь новую игру… может, очередная разновидность гонки за консервной банкой? Какое мне дело!!!
Боже, я поймала кайф! Пишу - и не могу остановиться. Получается, наверное, не меньше тысячи слов в минуту! Надеюсь все-таки, что ты сможешь хоть что-нибудь разобрать в моих каракулях, потому что, видит Бог, писать медленнее я не в силах. Такого наркотика я раньше еще не пробовала - мечта! Чувствуешь себя сильной, уверенной, умной и чертовски знающей, доложу я тебе. Вчера ночью никто, представляешь, ни разу не спросил, сколько мне лет. Да, черт подери, я, оказывается, могу кое-что значить сама по себе… Мы только входили в дом, а я уже сразу почувствовала, как внутри у меня все струны дрожат от нетерпения.
И тут же поняла, что Бобби был прав, когда говорил, что вечеринка будет классная. Смотрим, в одном углу гостиной что-то толпится народ - наверное какая-нибудь хреновина, тем более что и Лео тоже там, и весь внимание. Ну, мы с Бобби туда протиснулись. Надо же посмотреть.
Глядим, а там на софе лежит одна девка с задранной юбкой и вызывает любого на спор, что никто не сможет ее удовлетворить. Говорит, если только такой найдется, тогда она готова выложить сто баксов. Для начала пусть пятеро попробуют.
Тут на меня нашло. Я же все-таки уже немного освоилась, как ты помнишь, и, кроме того, была, с одной стороны, на взводе, а с другой - полностью расслабленная… Огляделась по сторонам - и на моем лице, наверное, можно было ясно прочесть, чего мне хочется, потому что Бобби сразу же схватил меня за руку и попытался легонько оттащить. Я ему сказала, что если для него это не слишком неприятно, то я была бы не прочь попытать счастья. Он только поглядел на меня и ничего не ответил, - наверное, по выражению моего лица понял, что переубедить меня в таком состоянии ему не удастся… мне кажется, он подумал, что даже начинать разговор на эту тему сейчас не стоит…
Тогда я спросила у нее позволения сперва шепнуть ей на ухо несколько слов, прежде чем… принять окончательно решение.
Она ответила, что с удовольствием разрешает мне сделать это и очень хочет услышать рядом с собой мой голос… Я наклонилась и шепнула, что пусть она не боится - Я ручаюсь, что со мной ей будет хорошо… Считай, что сто баксов уже потрачены.
Потом я подняла голову и спросила ее, расслабилась ли она уже или нет. Она сказала, что у нее какое-то странное чувство, будто я совершенно точно знаю, что делаю… Тут я слегка отодвинула ее в сторону, легла рядом с ней на кушетку и поцеловала прямо в губы… нежным, мягким поцелуем.
Прежде чем я прикоснулась к ее телу, она захотела, чтобы мне стало известно ее имя… Я же ответила, что буду называть ее любым именем, которое ей нравится. Сама я к этому времени почувствовала, что возбудилась, - вот уж меньше всего думала, что способна на такое… но это даже помогало, потому что наши чувства совпадали и все сходилось как нельзя лучше.
Я раздвинула ее ноги и сказала, что слышала прозвучавшие в ее горле слова. "Да", - прошептала она. Я улыбнулась и спросила, что, собственно, означает это ее "Да" - ведь она же мне так и не ответила…
Глубоко вздохнув, она поднесла пальцы ко рту - тут толпившиеся вокруг ребята начали подначивать: "Валяй! Валяй!"
Я услышала, как кто-то из стоявших позади выронил на пол стакан и задыхающимся от возбуждения голосом проговорил:
- Во дает! Ну и девка, мать твою! Гляди, что она с ней делает! Та сама ж ее просит, гад буду!
Я понимала, что она хочет мне что-то сказать. И все делала так, чтобы она попросила меня, крикнула что-нибудь. Я знала: ей хочется… чтобы парни в комнате услышали ее слова. Я сказала, что все на нее смотрят. И что смогут сами убедиться, собственными глазами. Некоторые из парней в возбуждении встряхивали кисти рук, чтобы остудить потные ладони. Я чувствовала, что ее желание растет, мне надо только его не спугнуть… Она уже вся дрожит, и тут я еще раз сказала ей, какая она красивая. Бум! Она хватает меня… тянет за волосы… зовет: "Лора, Лора… ты меня с ума сводишь!"
Один верзила все старался протиснуться к нам, и я сказала ему, чтобы он минутку обождал… он уже совсем склонился над ней, но тут увидел, что ей позарез надо какое-то время побыть только со мной.
Она схватила меня за волосы и сказала:
- Я уже почти два года не могла такого испытать… Приходи сюда, прошу, если только я тебя не испугала.
К этому моменту мне показалось, сейчас самое время об этом упомянуть, что я стала немного отходить от сладкой эйфории… Тот верзила опять подошел и посмотрел мне прямо в глаза.
- Малышка, - обратился он ко мне и продолжил после небольшой паузы: - Мне просто захотелось посмотреть на тебя поближе, какая у тебя кожа и все остальное. - Он улыбнулся.
- Никогда не видел, что столько парней могут так завестись, глядя на нее, а на самом деле представляя себя на твоем месте.
Я ответила, что рада, если ему понравилось… я вообще-то не хотела, чтоб все так дружно ушли с вечеринки, и все из-за меня… мне даже не верится, что это сделала я… наверное, я сошла с ума… все, наверное, решили, что я зашла немного…
Он тогда засмеялся и говорит:
- Да ничего страшного. Никто никуда не разбежался. Ребята просто вышли немного постоять на газоне, слегка проветриться, а то у них в голове все время крутится одна и та же пленка с твоим изображением… Сейчас опорожнятся - и придут.
Тем временем девица наконец встала с софы, подошла ко мне и поцеловала грудь в том месте, где у меня платье, возле шеи…
И еще сказала, что надеется на встречу и хочет, чтоб я знала: она мой должник…
Потом подошел Лео и поблагодарил. По его словам, я была украшением их вечеринки, и ребята еще долго будут говорить про то, что видели…
Да, странные бывают знакомства все-таки.
Хочу обязательно побывать у Лео в ближайшее время и посмотреть, какие из моих мыслей кажутся ему особенными… и потом, может, он мне кое-что покажет из тех вещей, на которые намекал Бобби… Похоже, в ту ночь, по крайней мере я своего Бобби несколько шокировала. Сама не пойму, что это на меня вдруг нашло… Но мне этого страшно захотелось… захотелось попробовать, а тут как раз такой случай представился.
Мне все равно, что я была - да и остаюсь - под кайфом… Главное, что мне было хорошо. Можешь не сомневаться, что я снова повторю это.
Лора.
14 декабря 1986
Дорогой Дневник!
Прошлой ночью мне приснился БОБ. Неприятный сон. Тут виновато мое отношение к нему: я прямо ненавижу, как он надо мной измывался… заставляя чувствовать себя отвратительной и испорченной из-за того, что мне хотелось любви или просто нежности… Он топтал мою гордость и самоуважение так долго… Несмотря ни на что, мне удавалось быть красивой и ласковой, потому что это совсем просто… почти так же, как получать хорошие отметки в школе. Никто не хотел меня… я даже не притворялась, будто мне известно, что такое секс.
Он погубил меня, разве не так? Во сне он появился перед окном дома Лео и увидел меня. ОВ сне все выглядело более отвратительно, чем было прошлым вечером на самом деле. Он стоял там и снова и снова жестами показывал мне, какая я есть.
Потом мы очутились с ним возле дерева, и он сказал: «ТЫ НИЧЕГО ЭТОГО НЕ СУМЕЛА БЫ СДЕЛАТЬ, ЕСЛИ БЫ НЕ Я».
Я ответила, что он ошибается. Я научилась всему, что он видел, сама, когда бывала одна, чтобы уметь получать удовольствие и залечивать раны, нанесенные им мне.
На это он сказал: «АХ, ТАК! ТОГДА ЗАЧЕМ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ЛЕО СВЯЗАЛ ТЕБЯ? МОЖЕТ, ДАЖЕ ПРОГЛОТИЛ ТЕБЯ СВЯЗАННУЮ? СДЕЛАЛ СВОЕЙ РАБЫНЕЙ? Я ЗНАЮ, ТЫ ХОЧЕШЬ ИМЕННО ЭТОГО… ЭТО ТО, ЧЕМУ ТЕБЯ УИЛ Я, МАЛЕНЬКАЯ СУЧКА! Я НАБЛЮДАЛ, КАК ТЫ ЛЕЖИШЬ С ПАЛОЧКОЙ И ИГРАЕШЬ САМА С СОБОЙ… ПРИ ЭТОМ ТЫ ДУМАЛА О СКВЕРНОМ ЛЕО, А НЕ О ХОРОШЕМ МАЛЬЧИКЕ БОББИ, КОТОРЫЙ ПЛАЧЕТ ВСЯКИЙ РАЗ, ПОСЛЕ ТОГО КАК ЕГО ИЗНАСИЛУЕТ ТАКАЯ ШЛЮШКА, КАК ТЫ».
И тут я проснулась. Пристыженная. Ужаснувшаяся. Виноватая. И явственно представила его стоящим у края моей кровати.
«ТЫ ЗАБЫЛА, ЛОРА, ЧТО Я ЗНАЮ ВСЕ, ВИЖУ ВСЕ, ПОЯВЛЯЮСЬ ВСЮДУ, ГДЕ ЗАХОЧУ… Я МОГУ РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ О ТОМ, ЧТО ТЫ СЧИТАЕШЬ СВОИМИ СЕКРЕТАМИ, КУДА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЫ САМА! ТЫ СТАЛА НЕОСТОРОЖНОЙ, ВЕДЬ ТАК? ПОЗВОЛИЛА МНЕ НЕМНОГО ПРЕЕДОХНУТЬ ОТ СВОЕГО ЗЛОВОНИЯ… НИЧЕГО, САМОЙ ЖЕ ПРИШЛОСЬ ЗВАТЬ МЕНЯ ОБРАТНО… ВОНЮЧКА! ЧТО-ТО ТЫ В СВОИХ ЗАПИСЯХ СТАЛА НЕ СЛИШКОМ ЛЕСТНО ОБО МНЕ ОТЗЫВАТЬСЯ, НЕ НАХОДИШЬ? НАДО БУДЕТ ЭТО ПОПРАВИТЬ. НАДО БУДЕТ ЗАСТАВИТЬ ТЕБЯ ЛЮБИТЬ МЕНЯ ТАК, КАК РАНЬШЕ. Я ЕЩЕ ПОМНЮ ЭТО… СКОРО И ТЫ ВСПОМНИШЬ».
После этих слов он исчез. Обязательно надо будет сделать что-нибудь хорошее, и сегодня же!
Да кто он такой, гнида поганая, чтобы иметь право так меня ненавидеть?
Я хочу умереть и забыть обо всем. Нет сил больше все это терпеть! Только я начинаю получать удовольствие от жизни, как тут же появляется кто-нибудь и заставляет меня чувствовать, до чего же я грязная. Потом приходит другой, целует меня по настоящему – я чувствую, что желанна, я снова горю от возбуждения.
Мне надо знать, правильно ли я поступаю в тот или иной момент. Не могу позволить, чтобы именно БОБ был тем, кто научил меня время от времени страстно желать, чтобы меня связывали.
Я не хочу, чтобы мне причиняли боль. И никогда этого не хотела. Все, чего мне хочется, - это просто играть в игры, где по ходу дела иногда требуется произносить грязные слова. Грязные, но не подлые, как думает БОБ. И если меня наказывают, то наказанием служит секс, а не боль.
БОБ ничего из этих мыслей мне в голову не вкладывает. Не желаю и не допущу, чтобы он это делал. Это мои личные мысли, и ничьи больше.
Теперь я уже не могу больше заниматься сексом без того, чтобы меня не мучил страх. Страх, что придет БОБ, подсмотрит и станет врать про меня всем и каждому.
Если кто-то, кто меня любит, прочтет эти строки чрез много лет, то, пожалуйста, пусть он постарается не ненавидеть меня. Я только чувствую, как я чувствую, вот и все. Я никому не приношу зла и не хочу этого. Каждый день я стараюсь быть лучше и лучше – такой, какой, по-моему, хотел бы видеть меня окружающий мир.
Но что я могу поделать! Я Лора. Я печальна. Господи, я снова печальна! Почему? Мне так не хватает смеха и общества моих друзей, которым все равно, какие сны снятся мне по ночам. Они не испытывают ко мне ненависти за то, что иногда поздно ночью я вижу кошмары, когда одна моя рука покоится между ног, и, сгорая от стыда, я хочу лишь, чтобы пальцы второй руки спустили курок.
БОБ, запрещаю тебе снова появляться здесь, во сне или наяву. Тебя никто не приглашает! Ненавижу тебя!
Я так одинока. Лора.
Дорогой Дневник!
Прошлой ночью мне приснился БОБ. Неприятный сон. Тут виновато мое отношение к нему: я прямо ненавижу, как он надо мной измывался… заставляя чувствовать себя отвратительной и испорченной из-за того, что мне хотелось любви или просто нежности… Он топтал мою гордость и самоуважение так долго… Несмотря ни на что, мне удавалось быть красивой и ласковой, потому что это совсем просто… почти так же, как получать хорошие отметки в школе. Никто не хотел меня… я даже не притворялась, будто мне известно, что такое секс.
Он погубил меня, разве не так? Во сне он появился перед окном дома Лео и увидел меня. ОВ сне все выглядело более отвратительно, чем было прошлым вечером на самом деле. Он стоял там и снова и снова жестами показывал мне, какая я есть.
Потом мы очутились с ним возле дерева, и он сказал: «ТЫ НИЧЕГО ЭТОГО НЕ СУМЕЛА БЫ СДЕЛАТЬ, ЕСЛИ БЫ НЕ Я».
Я ответила, что он ошибается. Я научилась всему, что он видел, сама, когда бывала одна, чтобы уметь получать удовольствие и залечивать раны, нанесенные им мне.
На это он сказал: «АХ, ТАК! ТОГДА ЗАЧЕМ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ЛЕО СВЯЗАЛ ТЕБЯ? МОЖЕТ, ДАЖЕ ПРОГЛОТИЛ ТЕБЯ СВЯЗАННУЮ? СДЕЛАЛ СВОЕЙ РАБЫНЕЙ? Я ЗНАЮ, ТЫ ХОЧЕШЬ ИМЕННО ЭТОГО… ЭТО ТО, ЧЕМУ ТЕБЯ УИЛ Я, МАЛЕНЬКАЯ СУЧКА! Я НАБЛЮДАЛ, КАК ТЫ ЛЕЖИШЬ С ПАЛОЧКОЙ И ИГРАЕШЬ САМА С СОБОЙ… ПРИ ЭТОМ ТЫ ДУМАЛА О СКВЕРНОМ ЛЕО, А НЕ О ХОРОШЕМ МАЛЬЧИКЕ БОББИ, КОТОРЫЙ ПЛАЧЕТ ВСЯКИЙ РАЗ, ПОСЛЕ ТОГО КАК ЕГО ИЗНАСИЛУЕТ ТАКАЯ ШЛЮШКА, КАК ТЫ».
И тут я проснулась. Пристыженная. Ужаснувшаяся. Виноватая. И явственно представила его стоящим у края моей кровати.
«ТЫ ЗАБЫЛА, ЛОРА, ЧТО Я ЗНАЮ ВСЕ, ВИЖУ ВСЕ, ПОЯВЛЯЮСЬ ВСЮДУ, ГДЕ ЗАХОЧУ… Я МОГУ РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ О ТОМ, ЧТО ТЫ СЧИТАЕШЬ СВОИМИ СЕКРЕТАМИ, КУДА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЫ САМА! ТЫ СТАЛА НЕОСТОРОЖНОЙ, ВЕДЬ ТАК? ПОЗВОЛИЛА МНЕ НЕМНОГО ПРЕЕДОХНУТЬ ОТ СВОЕГО ЗЛОВОНИЯ… НИЧЕГО, САМОЙ ЖЕ ПРИШЛОСЬ ЗВАТЬ МЕНЯ ОБРАТНО… ВОНЮЧКА! ЧТО-ТО ТЫ В СВОИХ ЗАПИСЯХ СТАЛА НЕ СЛИШКОМ ЛЕСТНО ОБО МНЕ ОТЗЫВАТЬСЯ, НЕ НАХОДИШЬ? НАДО БУДЕТ ЭТО ПОПРАВИТЬ. НАДО БУДЕТ ЗАСТАВИТЬ ТЕБЯ ЛЮБИТЬ МЕНЯ ТАК, КАК РАНЬШЕ. Я ЕЩЕ ПОМНЮ ЭТО… СКОРО И ТЫ ВСПОМНИШЬ».
После этих слов он исчез. Обязательно надо будет сделать что-нибудь хорошее, и сегодня же!
Да кто он такой, гнида поганая, чтобы иметь право так меня ненавидеть?
Я хочу умереть и забыть обо всем. Нет сил больше все это терпеть! Только я начинаю получать удовольствие от жизни, как тут же появляется кто-нибудь и заставляет меня чувствовать, до чего же я грязная. Потом приходит другой, целует меня по настоящему – я чувствую, что желанна, я снова горю от возбуждения.
Мне надо знать, правильно ли я поступаю в тот или иной момент. Не могу позволить, чтобы именно БОБ был тем, кто научил меня время от времени страстно желать, чтобы меня связывали.
Я не хочу, чтобы мне причиняли боль. И никогда этого не хотела. Все, чего мне хочется, - это просто играть в игры, где по ходу дела иногда требуется произносить грязные слова. Грязные, но не подлые, как думает БОБ. И если меня наказывают, то наказанием служит секс, а не боль.
БОБ ничего из этих мыслей мне в голову не вкладывает. Не желаю и не допущу, чтобы он это делал. Это мои личные мысли, и ничьи больше.
Теперь я уже не могу больше заниматься сексом без того, чтобы меня не мучил страх. Страх, что придет БОБ, подсмотрит и станет врать про меня всем и каждому.
Если кто-то, кто меня любит, прочтет эти строки чрез много лет, то, пожалуйста, пусть он постарается не ненавидеть меня. Я только чувствую, как я чувствую, вот и все. Я никому не приношу зла и не хочу этого. Каждый день я стараюсь быть лучше и лучше – такой, какой, по-моему, хотел бы видеть меня окружающий мир.
Но что я могу поделать! Я Лора. Я печальна. Господи, я снова печальна! Почему? Мне так не хватает смеха и общества моих друзей, которым все равно, какие сны снятся мне по ночам. Они не испытывают ко мне ненависти за то, что иногда поздно ночью я вижу кошмары, когда одна моя рука покоится между ног, и, сгорая от стыда, я хочу лишь, чтобы пальцы второй руки спустили курок.
БОБ, запрещаю тебе снова появляться здесь, во сне или наяву. Тебя никто не приглашает! Ненавижу тебя!
Я так одинока. Лора.
Без даты
Дорогой Дневник!
За завтраком я пыталась поговорить с папой, но он все время сидел как на иголках, словно у него секунды не было, чтобы лишний раз подумать. Тоже мне, времени у него нет выслушивать дочь, когда ей снятся сны про самоубийство, будь они прокляты. Ни одни из родителей не может толком со мной поговорить… Что это такое? Уж не сон ли?
Тут отец сбросил с себя одежду и заорал:
- Сон, сон… Проклятие! А ну-ка встряхнись… Значит, твоя мать видела фотографии, где ты лижешь у других женщин интимные места, и на фото видно, что ты еще и удовольствие получаешь. Так, говори?!
Никогда еще я так не пугалась, как в эту самую минуту.
Я даже не осознала, что сплю… Сплю ли?
Вот дерьмо, как же все это странно. Как странно.
Был ли здесь БОБ? Был ли БОБ внутри?..
Не хочу даже думать об этом.
Л.
Дорогой Дневник!
За завтраком я пыталась поговорить с папой, но он все время сидел как на иголках, словно у него секунды не было, чтобы лишний раз подумать. Тоже мне, времени у него нет выслушивать дочь, когда ей снятся сны про самоубийство, будь они прокляты. Ни одни из родителей не может толком со мной поговорить… Что это такое? Уж не сон ли?
Тут отец сбросил с себя одежду и заорал:
- Сон, сон… Проклятие! А ну-ка встряхнись… Значит, твоя мать видела фотографии, где ты лижешь у других женщин интимные места, и на фото видно, что ты еще и удовольствие получаешь. Так, говори?!
Никогда еще я так не пугалась, как в эту самую минуту.
Я даже не осознала, что сплю… Сплю ли?
Вот дерьмо, как же все это странно. Как странно.
Был ли здесь БОБ? Был ли БОБ внутри?..
Не хочу даже думать об этом.
Л.
3 февраля 1987
Дорогой Дневник!
Нет кокаина. Кончился. Как отвратительно я себя чувствую… как будто постоянно находишься в вакууме. Над моим телом надругались; в голове у меня постоянно крутятся одни и те же мысли, видения, образы мамы и папы – страшные и угнетающие меня картины. О, если бы она знала все, что произошло.
Интересно, поверили бы мне или нет, если бы я рассказала все, что знаю про него… Можно было бы вызвать полицию, чтобы они устроили на него засаду, но ему это стало бы известно, как становится известным все, что происходит в моей голове. Мой мозг для него игрушка. И своими ручищами он перебрасывает его, как мячик. Мне надо рассказать про него всем и заставить их поверить. Просто рассказать…
«РАССКАЗАТЬ ИМ ЧТО, ЛОРА ПАЛМЕР? РАССКАЗАТЬ ИМ, ЧТО Я УВОЖУ ТЕБЯ И ТЫ НИКОГДА НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ? ЧТО ТЫ НИКОАГД НЕ КРИЧИШЬ И НЕ ЗОВЕШЬ НА ПОМОЩЬ? РАССКАЗАТЬ ИМ, ЧТО СО МНОЙ ВИДИШЬСЯ ТОЛЬКО ТЫ, И НИКТО ДРУГОЙ? НИКТО НЕ ПОВЕРИТ ТЕБЕ, ЛОРА ПАЛМЕР… Я СЛИШКОМ ОСТОРОЖЕН».
Господи… вот опять это случилось… Он снова проник на страницы моего дневника… Ведь это же совсем не то, что я хотела написать! Я схожу с ума от страха при мысли, что БОБ нашел лазейку, позволяющую ему хозяйничать в моем дневнике, как будто это он вкладывает в мою голову слова за несколько секунд до того, как я записываю их в дневнике в качестве моих собственных.
Какого выкупа ты от меня хотел бы, БОБ?.. Может быть, что-нибудь из того, чем владеет моя семья? Я готова дать тебе все, лишь бы в обмен ты согласился навсегда оградить меня от своего присутствия.
Ну, давай обсудим возможный обмен, БОБ… На что ты готов меня обменять?
«Я СОГЛАСЕН, ДАВАЙ МЕНЯТЬСЯ».
На кого это?
«В ТАКИХ ДЕЛАХ НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ НАВЕРНЯКА… Я ВЕДЬ МОГУ И ПЕРЕДУМАТЬ».
Так я и думала!
Л.
Дорогой Дневник!
Нет кокаина. Кончился. Как отвратительно я себя чувствую… как будто постоянно находишься в вакууме. Над моим телом надругались; в голове у меня постоянно крутятся одни и те же мысли, видения, образы мамы и папы – страшные и угнетающие меня картины. О, если бы она знала все, что произошло.
Интересно, поверили бы мне или нет, если бы я рассказала все, что знаю про него… Можно было бы вызвать полицию, чтобы они устроили на него засаду, но ему это стало бы известно, как становится известным все, что происходит в моей голове. Мой мозг для него игрушка. И своими ручищами он перебрасывает его, как мячик. Мне надо рассказать про него всем и заставить их поверить. Просто рассказать…
«РАССКАЗАТЬ ИМ ЧТО, ЛОРА ПАЛМЕР? РАССКАЗАТЬ ИМ, ЧТО Я УВОЖУ ТЕБЯ И ТЫ НИКОГДА НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ? ЧТО ТЫ НИКОАГД НЕ КРИЧИШЬ И НЕ ЗОВЕШЬ НА ПОМОЩЬ? РАССКАЗАТЬ ИМ, ЧТО СО МНОЙ ВИДИШЬСЯ ТОЛЬКО ТЫ, И НИКТО ДРУГОЙ? НИКТО НЕ ПОВЕРИТ ТЕБЕ, ЛОРА ПАЛМЕР… Я СЛИШКОМ ОСТОРОЖЕН».
Господи… вот опять это случилось… Он снова проник на страницы моего дневника… Ведь это же совсем не то, что я хотела написать! Я схожу с ума от страха при мысли, что БОБ нашел лазейку, позволяющую ему хозяйничать в моем дневнике, как будто это он вкладывает в мою голову слова за несколько секунд до того, как я записываю их в дневнике в качестве моих собственных.
Какого выкупа ты от меня хотел бы, БОБ?.. Может быть, что-нибудь из того, чем владеет моя семья? Я готова дать тебе все, лишь бы в обмен ты согласился навсегда оградить меня от своего присутствия.
Ну, давай обсудим возможный обмен, БОБ… На что ты готов меня обменять?
«Я СОГЛАСЕН, ДАВАЙ МЕНЯТЬСЯ».
На кого это?
«В ТАКИХ ДЕЛАХ НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ НАВЕРНЯКА… Я ВЕДЬ МОГУ И ПЕРЕДУМАТЬ».
Так я и думала!
Л.
2 апреля 1987
Дорогой Дневник!
Мне нужен наркотик. Позарез. Иначе я пропала.
Во что бы то ни стало надо связаться с Бобби. Куда он к черту запропастился, когда он мне нужен? До чего же все великолепно. Я, Лора Палмер, отличница в школе, образцовая жительница Твин Пикс… и я пристрастилась к наркотикам, пусть недавно, но без них уже не могу.
И все-таки я к этому не готова… Меня по-прежнему страшит мысль, что БОБ где-то рядом и ждет.
Если он в лесу, то сейчас за мной явится, потому как, мать твою, не позже чем через полчаса я должна нюхнуть приличную порцию. Я вижу эту белую полоску порошка, она зовет меня, как может звать к себе только любовник. Как бы я хотела, чтобы БОБ пошел на обмен. Если он исчезнет, я попытаюсь найти других людей и предостеречь их, чтобы они остерегались «ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ПРОНИКАТЬ В ТЕБЯ И ПОКИДАТЬ ТВОЕ ТЕЛО ПОДОБНО ВЕТРУ, КОТОРОГО ОБЫЧНО НЕ ЗАМЕЧАЮТ, ПОКА ОН НЕ ПРОБЕРЕТСЯ ПОД ТВОИ ОДЕЖДЫ. ЧЕЛОВЕКА, СУЮЩЕГО КУЛАК В ТО МЕСТО У ЖЕНЩИНЫ, КОТОРОЕ ТЫ, КАЖЕТСЯ, ТАК ПОЛЮБИЛА, ЛОРА ПАЛМЕР… И НИЧЕГО ТЕБЕ ПРЕДАВАТЬСЯ ПУСТЫМ ГРЕЗАМ… ТЫ НЕ ПОЛУЧИШЬ ТОГО, ЧЕГО ХОЧЕШЬ. УЖ Я ОБ ЭТОМ ПОЗАБОЧУСЬ.
ЗАПОМНИ, ЛОРА ПАЛМЕР, Я МОГУ МАНИПУЛИРОВАТЬ ТВОЕЙ СОВЕСТЬЮ, ТАК ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ЧУВСТВОВАТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ПРИКАЖУ ТЕБЕ Я. НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ: НАСТАНЕТ ЧАС ТВОЕЙ ГИБЕЛИ? НЕ ВИДИШЬ, ЧТО СНОВА ГОТОВА УСТУПИТЬ МНЕ? БЕРИ МЕНЯ ОБРАТНО К СЕБЕ, И ТОГДА НЕ ПРОИЗОЙДЕТ НИКАКОГО НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ, ЕСЛИ КТО-ТО И ПОСТРАДАЕТ, ТЫ СМОЖЕШЬ УЛЫБНУТЬСЯ, ЗНАЯ, ЧТО ВСЕ ЭТО ИЗ-ЗА ТЕБЯ. ЭГОИСТКА, НАРКОМАНКА С ЛЕСБИЯНСКИМИ НАКЛОННОСТЯМИ!»
Да пошел ты ко всем матерям!
Может, пойти к Лео и попробовать раздобыть «снежок» у него? Разживусь порцией – и тогда снова обрету свободу. Снова смогу быть госпожой своих мыслей. Я, и только я! Они принадлежат мне. Остается только где-то достать «снежок»… И надо, чтобы кто-нибудь меня подбросил до Лео… Да катись все куда подальше, пешком дойду. Вот встану сейчас, спущусь вниз по лестнице и выйду через парадную дверь как ни в чем не бывало. Достану «снежок» - и мне станет лучше. Я опять смогу думать. Заявлюсь к Лео, и все будет о’кей.
Беру тебя с собой, Дневник.
Лора.
Дорогой Дневник!
Мне нужен наркотик. Позарез. Иначе я пропала.
Во что бы то ни стало надо связаться с Бобби. Куда он к черту запропастился, когда он мне нужен? До чего же все великолепно. Я, Лора Палмер, отличница в школе, образцовая жительница Твин Пикс… и я пристрастилась к наркотикам, пусть недавно, но без них уже не могу.
И все-таки я к этому не готова… Меня по-прежнему страшит мысль, что БОБ где-то рядом и ждет.
Если он в лесу, то сейчас за мной явится, потому как, мать твою, не позже чем через полчаса я должна нюхнуть приличную порцию. Я вижу эту белую полоску порошка, она зовет меня, как может звать к себе только любовник. Как бы я хотела, чтобы БОБ пошел на обмен. Если он исчезнет, я попытаюсь найти других людей и предостеречь их, чтобы они остерегались «ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ПРОНИКАТЬ В ТЕБЯ И ПОКИДАТЬ ТВОЕ ТЕЛО ПОДОБНО ВЕТРУ, КОТОРОГО ОБЫЧНО НЕ ЗАМЕЧАЮТ, ПОКА ОН НЕ ПРОБЕРЕТСЯ ПОД ТВОИ ОДЕЖДЫ. ЧЕЛОВЕКА, СУЮЩЕГО КУЛАК В ТО МЕСТО У ЖЕНЩИНЫ, КОТОРОЕ ТЫ, КАЖЕТСЯ, ТАК ПОЛЮБИЛА, ЛОРА ПАЛМЕР… И НИЧЕГО ТЕБЕ ПРЕДАВАТЬСЯ ПУСТЫМ ГРЕЗАМ… ТЫ НЕ ПОЛУЧИШЬ ТОГО, ЧЕГО ХОЧЕШЬ. УЖ Я ОБ ЭТОМ ПОЗАБОЧУСЬ.
ЗАПОМНИ, ЛОРА ПАЛМЕР, Я МОГУ МАНИПУЛИРОВАТЬ ТВОЕЙ СОВЕСТЬЮ, ТАК ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ЧУВСТВОВАТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ПРИКАЖУ ТЕБЕ Я. НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ: НАСТАНЕТ ЧАС ТВОЕЙ ГИБЕЛИ? НЕ ВИДИШЬ, ЧТО СНОВА ГОТОВА УСТУПИТЬ МНЕ? БЕРИ МЕНЯ ОБРАТНО К СЕБЕ, И ТОГДА НЕ ПРОИЗОЙДЕТ НИКАКОГО НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ, ЕСЛИ КТО-ТО И ПОСТРАДАЕТ, ТЫ СМОЖЕШЬ УЛЫБНУТЬСЯ, ЗНАЯ, ЧТО ВСЕ ЭТО ИЗ-ЗА ТЕБЯ. ЭГОИСТКА, НАРКОМАНКА С ЛЕСБИЯНСКИМИ НАКЛОННОСТЯМИ!»
Да пошел ты ко всем матерям!
Может, пойти к Лео и попробовать раздобыть «снежок» у него? Разживусь порцией – и тогда снова обрету свободу. Снова смогу быть госпожой своих мыслей. Я, и только я! Они принадлежат мне. Остается только где-то достать «снежок»… И надо, чтобы кто-нибудь меня подбросил до Лео… Да катись все куда подальше, пешком дойду. Вот встану сейчас, спущусь вниз по лестнице и выйду через парадную дверь как ни в чем не бывало. Достану «снежок» - и мне станет лучше. Я опять смогу думать. Заявлюсь к Лео, и все будет о’кей.
Беру тебя с собой, Дневник.
Лора.
2 апреля 1987
Дорогой Дневник!
У Лео собралась компания женского пола, и никто не мог открыть мне дверь.
О, Господи… Деньги… Вот дерьмо!.. Может, он даст мне наркотика, а расплачусь я потом. Или… Погоди, кажется, Лео выходит из дома.
Скоро все расскажу, Л.
Лео будет великодушен насчет денег за наркотик. Я надеюсь, надеюсь, надеюсь.
Дорогой Дневник!
У Лео собралась компания женского пола, и никто не мог открыть мне дверь.
О, Господи… Деньги… Вот дерьмо!.. Может, он даст мне наркотика, а расплачусь я потом. Или… Погоди, кажется, Лео выходит из дома.
Скоро все расскажу, Л.
Лео будет великодушен насчет денег за наркотик. Я надеюсь, надеюсь, надеюсь.
2 апреля 1987
Дорогой Дневник!
Вернулась от Лео и счастлива!
Он достал что надо, и все чудесно. Как раз достаточно, чтобы понюхать… Голова снова начала соображать… Я чувствую, как кровь побежала по жилам. Лео я сказала, что у меня это не тяга, как у этих чудиков-наркоманов, а просто я ужасно долго не сплю… Погоди!
БОБ исчез. Я больше не ощущаю его присутствия. Может, это потому, что я в кайфе. Может, я сумасшедшая и сама его придумала… Нет уж, мать твою. Я была бы действительно сумасшедшей, если бы всерьез считала, что его выдумала… Нет, он существует. Я знаю, что это так. Знаю. Никогда бы не смогла и не стала придумывать такого злодея, как человек, о котором я веду речь.
Я начинаю становиться тем существом, которым, по словам БОБА, и должна была стать. Падшей женщиной, которую третируют, которой не доверяют. Потерянная, она живет только сексом и наркотиками, благо они всегда под рукой. И неизменно приносят мне тот кайф, на который я рассчитываю… И никаких сюрпризов. Ты что, не видишь, что убиваешь меня, БОБ? Ты к этому стремишься?
Как хотелось бы мне вернуть те дни, а ведь прошел всего год или только чуточку больше, когда я возвращалась домой почти не помнила, что со мною было… Единственное, что я знала: в иные ночи, вернувшись, я много плакала и пряталась за дверью ванной, сгорая от стыда. Я помню, забыла, как еще совсем маленькой боялась крови от твоих порезов. Ты еще говорил: из-за того, что у меня идет кровь, я обязательно навлеку на себя беду. Говорил, что у хороших девочек кровь между ног не течет. Говорил, что я не дитя божье! Да было ли вообще хоть что-то нормальное, что ты признавал во мне позволял это почувствовать? Я росла – и ты всегда был где-то рядом, всегда напоминал мне, какая у меня дурная кровь и дурное естество. Ты был тем голосом, который я слышала… сукин ты сын.
Лео хочет видеть меня насчет денег… надеюсь, наша сделка пройдет гладко, безболезненно и без шума. Я просила Лео: если объявится Бобби, пусть передаст, что мне срочно надо с ним связаться.
На сегодняшний вечер нам требуется найти нового торговца… У нас уже ничего нет, если не считать личного тайничка Лео. Но это же личное, значит, только для него. Если бы у меня голова не была забита дерьмом, то сегодня ночью можно было бы обойтись, но не получается. Мне нужна новая доза. И больше ничего, черт возьми. Друг мой, белая полоска! Все напоминает мне о тебе. Еду ли я по шоссе, вижу ли снежный буран или просто щепотку рассыпанного детского талька – проклятье, даже дома нет спасенья от этого наваждения.
Надеюсь, мы все-таки его раздобудем. Другого выбора нет. И так я уже несколько ночей не сплю, все из-за этой сделки с БОБОМ, дерьмо поганое… Не могу спать. Это слишком опасно.
«ТАК ВОТ, ЛОРА ПАЛМЕР, УЖЕ ДВА, НЕТ, ТРИ ДНЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ… СУКА, НАРКОМАНКА ВОНЮЧАЯ… Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ».
Иди ты к такой-то матери, БОБ! Да, я такая, как ты всегда обо мне и говорил. Грязная, похотливая сучка, которая трахается с кем попало, чтобы оплатить наркотики. Ты победил. Ты причинял мне страдания, которых у меня не должно было быть, а когда они появились, утверждал, что я сама виновата… Ты самый мерзкий, злобный обманщик, который влез в мою жизнь, когда тебя никто не звал и прав тебе таких никто не давал. Какого хрена ты от меня хочешь? Ты все время ловчишь, никогда не свяжешься с тем, кто сильнее тебя и может дать тебе сдачи. Сначала возьми и побори того, кто сильнее, тогда я признаю, что ты победил. Я даже пойду за тобой. Без всяких возражений.
Лора Палмер полагает, что ты мошенник.
Л.
Дорогой Дневник!
Вернулась от Лео и счастлива!
Он достал что надо, и все чудесно. Как раз достаточно, чтобы понюхать… Голова снова начала соображать… Я чувствую, как кровь побежала по жилам. Лео я сказала, что у меня это не тяга, как у этих чудиков-наркоманов, а просто я ужасно долго не сплю… Погоди!
БОБ исчез. Я больше не ощущаю его присутствия. Может, это потому, что я в кайфе. Может, я сумасшедшая и сама его придумала… Нет уж, мать твою. Я была бы действительно сумасшедшей, если бы всерьез считала, что его выдумала… Нет, он существует. Я знаю, что это так. Знаю. Никогда бы не смогла и не стала придумывать такого злодея, как человек, о котором я веду речь.
Я начинаю становиться тем существом, которым, по словам БОБА, и должна была стать. Падшей женщиной, которую третируют, которой не доверяют. Потерянная, она живет только сексом и наркотиками, благо они всегда под рукой. И неизменно приносят мне тот кайф, на который я рассчитываю… И никаких сюрпризов. Ты что, не видишь, что убиваешь меня, БОБ? Ты к этому стремишься?
Как хотелось бы мне вернуть те дни, а ведь прошел всего год или только чуточку больше, когда я возвращалась домой почти не помнила, что со мною было… Единственное, что я знала: в иные ночи, вернувшись, я много плакала и пряталась за дверью ванной, сгорая от стыда. Я помню, забыла, как еще совсем маленькой боялась крови от твоих порезов. Ты еще говорил: из-за того, что у меня идет кровь, я обязательно навлеку на себя беду. Говорил, что у хороших девочек кровь между ног не течет. Говорил, что я не дитя божье! Да было ли вообще хоть что-то нормальное, что ты признавал во мне позволял это почувствовать? Я росла – и ты всегда был где-то рядом, всегда напоминал мне, какая у меня дурная кровь и дурное естество. Ты был тем голосом, который я слышала… сукин ты сын.
Лео хочет видеть меня насчет денег… надеюсь, наша сделка пройдет гладко, безболезненно и без шума. Я просила Лео: если объявится Бобби, пусть передаст, что мне срочно надо с ним связаться.
На сегодняшний вечер нам требуется найти нового торговца… У нас уже ничего нет, если не считать личного тайничка Лео. Но это же личное, значит, только для него. Если бы у меня голова не была забита дерьмом, то сегодня ночью можно было бы обойтись, но не получается. Мне нужна новая доза. И больше ничего, черт возьми. Друг мой, белая полоска! Все напоминает мне о тебе. Еду ли я по шоссе, вижу ли снежный буран или просто щепотку рассыпанного детского талька – проклятье, даже дома нет спасенья от этого наваждения.
Надеюсь, мы все-таки его раздобудем. Другого выбора нет. И так я уже несколько ночей не сплю, все из-за этой сделки с БОБОМ, дерьмо поганое… Не могу спать. Это слишком опасно.
«ТАК ВОТ, ЛОРА ПАЛМЕР, УЖЕ ДВА, НЕТ, ТРИ ДНЯ, КАК ТЫ НЮХАЕШЬ… СУКА, НАРКОМАНКА ВОНЮЧАЯ… Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ».
Иди ты к такой-то матери, БОБ! Да, я такая, как ты всегда обо мне и говорил. Грязная, похотливая сучка, которая трахается с кем попало, чтобы оплатить наркотики. Ты победил. Ты причинял мне страдания, которых у меня не должно было быть, а когда они появились, утверждал, что я сама виновата… Ты самый мерзкий, злобный обманщик, который влез в мою жизнь, когда тебя никто не звал и прав тебе таких никто не давал. Какого хрена ты от меня хочешь? Ты все время ловчишь, никогда не свяжешься с тем, кто сильнее тебя и может дать тебе сдачи. Сначала возьми и побори того, кто сильнее, тогда я признаю, что ты победил. Я даже пойду за тобой. Без всяких возражений.
Лора Палмер полагает, что ты мошенник.
Л.
24 июня 1987
Дорогой Дневник!
Сейчас поздний вечер. Но я никому не считаю нужным докладываться или предупреждать, где я и даже что со мной. Просто не хочется обо всем этом думать. Не желаю ничего про себя выслушивать ни от кого… слишком много лжи во мне накопилось, как будто это раны – следы от пуль… я медленно истекаю кровью. Пройдут годы, прежде чем я смогу осознать последствия. Начну чувствовать слабость. Провалюсь в наркотическую бездну. Мир секса обещает блеск и власть. Я думала, что ищу силу, но, оказывается, обращалась не к тем людям, к каким следовало.
Часть моего я, способная решать, что хорошо, а что плохо, отнята у меня. Стоит мне принять такое решение, как не проходит и секунды, чтобы я тут же не начинала сомневаться в нем и проклинать себя: да как я вообще смела думать, что в состоянии отличить хорошее от плохого?.. Мне давным-давно следовало бы научиться помнить о тебе. И тогда я скорей всего избавила бы себя от наиболее грустных моментов в своей жизни… от самых дурных снов и вдобавок от нескольких сот отчаянных попыток возродить в себе лучшие стороны своего я. Того самого, которое от души приветствовало тебя. Того, которому ты обязан своим существованием.
От всей души надеюсь, ты получил то, что тебе было надо.
Я не могу быть хорошей. Во всяком случае не сейчас. Я позабыла дорогу к ответственности, знакомую мне прежде. А как просто было по ней шагать!
Троя я прогнала. Несколько раз стеганула по заднице – и он убежал. Между прочим, тот же самый метод, которым пользовался ты, БОБ, чтобы заставить меня удирать.
Троя больше нет. Да я и не заслуживаю его. Впрочем, и он тоже не заслуживает такой жизни, каждый день которой начинается и заканчивается тесным деревянным стойлом. Это своего рода напоминание, что он не свободен и у него есть хозяин.
Итак, я отпустила своего пони. Одна из последних моих надежд исполнилась… прежде чем я расквитаюсь со всем своим дерьмом. Особого значения это не имеет, но все же.
Надеюсь, Трой понял, почему я его прогнала от себя.
Я так боюсь, что все, к чему я прикоснусь, рискует каким-то образом войти в контакт с БОБОМ. Не беспокойся, я собираюсь продумать вопрос о смерти. Чувствую, что ты уже решаешь за меня, как и когда. Подонок!
Лора.
Дорогой Дневник!
Сейчас поздний вечер. Но я никому не считаю нужным докладываться или предупреждать, где я и даже что со мной. Просто не хочется обо всем этом думать. Не желаю ничего про себя выслушивать ни от кого… слишком много лжи во мне накопилось, как будто это раны – следы от пуль… я медленно истекаю кровью. Пройдут годы, прежде чем я смогу осознать последствия. Начну чувствовать слабость. Провалюсь в наркотическую бездну. Мир секса обещает блеск и власть. Я думала, что ищу силу, но, оказывается, обращалась не к тем людям, к каким следовало.
Часть моего я, способная решать, что хорошо, а что плохо, отнята у меня. Стоит мне принять такое решение, как не проходит и секунды, чтобы я тут же не начинала сомневаться в нем и проклинать себя: да как я вообще смела думать, что в состоянии отличить хорошее от плохого?.. Мне давным-давно следовало бы научиться помнить о тебе. И тогда я скорей всего избавила бы себя от наиболее грустных моментов в своей жизни… от самых дурных снов и вдобавок от нескольких сот отчаянных попыток возродить в себе лучшие стороны своего я. Того самого, которое от души приветствовало тебя. Того, которому ты обязан своим существованием.
От всей души надеюсь, ты получил то, что тебе было надо.
Я не могу быть хорошей. Во всяком случае не сейчас. Я позабыла дорогу к ответственности, знакомую мне прежде. А как просто было по ней шагать!
Троя я прогнала. Несколько раз стеганула по заднице – и он убежал. Между прочим, тот же самый метод, которым пользовался ты, БОБ, чтобы заставить меня удирать.
Троя больше нет. Да я и не заслуживаю его. Впрочем, и он тоже не заслуживает такой жизни, каждый день которой начинается и заканчивается тесным деревянным стойлом. Это своего рода напоминание, что он не свободен и у него есть хозяин.
Итак, я отпустила своего пони. Одна из последних моих надежд исполнилась… прежде чем я расквитаюсь со всем своим дерьмом. Особого значения это не имеет, но все же.
Надеюсь, Трой понял, почему я его прогнала от себя.
Я так боюсь, что все, к чему я прикоснусь, рискует каким-то образом войти в контакт с БОБОМ. Не беспокойся, я собираюсь продумать вопрос о смерти. Чувствую, что ты уже решаешь за меня, как и когда. Подонок!
Лора.
12 ноября 1987
Дневник
Надеюсь, Господь прочтет это: мне может понадобиться его помощь.
Несомненно, моя жизнь кончена, я больше не верю себе… и никому… все пропало!
Лео и Бобби зашли за мной на конюшню, потому что сама я с трудом могла передвигаться. Бобби сказал родителям, что он забирает меня на ужин, куда нас неожиданно пригласили… и вернемся мы поздно.
Должна признать, что с его стороны это весьма мило и трогательно. Что я и сказала Лео и Бобби с заднего сиденья машины, где я переодевалась (снова спасибо Бобби, что он принес мне кое-что из одежды Донны, которая, как он заметил, обо мне беспокоится). Это меня удивляет – не то, чтобы я сомневалась в верности Донны и ее дружбе, но сейчас я во всем склонна видеть руку БОБА. Ребятам я сказала, что сейчас меня мучает беспокойство и лучше всю ночь никуда не отлучаться, а быть в каком-нибудь одном месте. Я это совершенно серьезно, и если они согласны, то можно вернуться обратно и забыть про коку до завтрашнего дня. В ответ Бобби рассмеялся, а Лео похлопал меня по руке, как будто я говорящая кукла, щебечущая одно и то же. Как будто у меня за спиной нитки, за которые можно дергать. С чего это они взяли?
- Не думаю, чтобы это было безопасно на тебя, - ответил Лео.
Мы проехали мимо Мидл Тауна и углубились в Лоу Таун. Никогда еще не видела я такой темной ночи. На Луну и намека нет. Даже Лео забеспокоился, хотя я уверена, он все равно будет моим защитником, пока я с ним. Все что мне нужно сейчас – это иметь или порошок, или деньки, чтобы его купить. Мой любимый белый друг! Очередная ложь, но по крайней мере я смотрю ей прямо в глаза и говорю себе, что так оно и есть. Счастье, пусть временное, все-таки лучше, чем позволять друзьям, семье, любовникам с ужасом наблюдать, как близко подошла я к грани самоуничтожения. Не приближайтесь ко мне. Для вас это уже небезопасно. Я ручаюсь за это.
Тут мы подъехали к узкой боковой дороге без всяких указателей. Тем не менее нам показалось, что именно здесь надо сворачивать, потому что никакой другой дороги, куда ни глянь, в обозримом пространстве не было. Бобби остановил машину, вместо того чтобы ехать к дому, который был нам нужен. Лео подначивал его, говоря: «Давай, давай, Бобби, помчались!» Я тоже хотела чем-то привлечь его внимание, но он, честно, пребывал в другом измерении. Лицо у него было такое, как будто он находится в «Зоне Сумерек».
Как только он пришел в себя, он погнал машину, невзирая на кромешную тьму, скрывавшую дом, куда мы ехали. Там, я надеюсь, кокаина будет под самую завязку. Да и выпивка может найтись, если только я смогу изобразить на лице улыбку… «Покажи-ка им свои зубы», - подумалось мне.
Лео поглядел на меня так, словно вдруг засомневался: а правильно ли мы делаем, что едем в дом, где никого не знаем, а карманы у нас набиты тысячами долларов. Я откинулась на спинку сиденья и притихла, неожиданно осознав, что мое переодевание в данных условиях было смехотворно… И всегда-то у меня так в Лоу Тауне с моими нарядами, которые только навлекают на меня беду. А тут еще эта тьма, о которой ничего не говорилось ни по радио, ни в вечерних выпусках газет. Они даже не сказали, что будет отключено электричество.
- Интересно, - говорю я, - сколько времени понадобится полиции добраться сюда после телефонного вызова?
Бобби залез во внутренний карман пиджака и достал отцовский пистолет. Он слегка отблескивал, и я сказала Бобби, что он, наверное, совсем потерял свои дерьмовые мозги, если таскает эту штуку с собой. Тогда я была уже совершенно уверена, что у меня болит не живот: это запрятанный глубоко внутри страх интуитивно требовал, чтобы мы развернулись и гнали отсюда ко всем матерям, пока не очутимся дома.
Но машина не развернулась и даже не замедлила ход. Дорога выглядела совершенно безжизненной, впереди не было видно ни одного дома. И вообще ни хрена… ну, может, один-два человека за все время и попались… еще одна причина, почему нам следовало тихо удрать, пока оставался шанс сделать это всем вместе.
Ни с того ни с сего Бобби резко тормазнул. Наш грузовичок дважды крутанулся на месте, взметнув целый столб пыли, который высветили фары, и наконец замер. Все мы были слегка ошарашены. Мне показалось, я кого-то увидела.
- Я не хотел его сшибить, - сказал Бобби.
Мы все выскочили из машины и медленно шагнули в темноту.
Неожиданно кто-то схватил меня сзади и начал душить. Сразу мелькнула мысль: неужели я так вот и умру… здесь в Лоу Тауне, когда, наверное, из-за аварии, отключился свет, хотя почему-то никто этого не признает, умру, пытаясь раздобыть наркотики, точнее кокаин, а ни один из моих сопровождающих, крепких, здоровых парней не знает, что какой-то хрен меня душит! Все кончено, подумала я… здесь мне и лежать, в этой проклятой земле. За место на кладбище все уплачено. До последнего цента.
Тут тиски на моей шее ослабели, в глазах у меня помутилось, и я потеряла сознание.
Очнулась я в доме этого дилера со страшной головной болью – я даже подумала, не аневризма ли у меня. В комнату вошли Бобби и Лео, и Бобби покорно опустился рядом со мной. По лицу было видно, что его беспокоит моя голова. Озабоченный вид Бобби заставил меня вспомнить, как все случилось. Стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма, я спросила:
- И в чью это дерьмовую голову пришла такая блестящая мысль – душить меня, пока я не вырублюсь?
Никто не ответил.
- Тогда, выходит, так всегда в Лоу Тауне встречают девочек? – В ответ опять молчание. – Классно, - заключила я.
Самый толстый из четырех жирдяев достал из-за пазухи пистолет и навел прямо на меня. Взглядом я дала ему понять, что он явно перебарщивает… достаточно было бы сказать мне «Заткнись» или «Отвали». Я бы вполне поняла. Он взвел курок и приставил свою хреновую пушку к моему лицу.
- Прошу прощения, красотка. Не так уж часто бывает, что под платьем скрывается такая девочка. – Он посмотрел на меня и лизнул свою пушку. – Клевые у тебя титьки.
- Я знаю, - ответила я.
Не могу сказать, чтобы его объяснение причины, зачем потребовалось меня душить, имело хоть какой-нибудь смысл. Однако его заявление было принято: как бы то ни было, уж лучше это, чем дырка в голове. Я протянула ему руку и поблагодарила за то, что он меня не убил. Это бы мне весь вечер испоганило.
В комнате повисло молчание. Мою руку он так и не пожал.
Медленно, с явным удовольствием уголки его рта поползли вверх, пока на лице не застыла гнусная ухмылка. «Нажрись дерьма и подохни!» - говорила она. Такое в своей жизни я видела раньше только раз. Я поняла, что перемирие не состоялось. Теперь уже четыре револьверных дула были приставлены к разным местам моего лица, что не позволяло мне терять бдительности и нарушать этикет молчания.
Холодное прикосновение металла. Бегущие по спине мурашки. Ужас. Хотите назвать меня сумасшедшей, называйте. Но при виде оружия у меня появляется удушье и потребность глотнуть побольше свежего воздуха. И как можно скорее.
Я сказал им, что пойду к машине. Спиной я чувствовала, что одна из пушек вот-вот может выстрелить и пуля прямиком войдет в меня. Я задыхалась, идти и так было трудно, а тут еще эта стянувшая мою шею боль. Кроме того, я боюсь пуль и готова держать любое пари, что когда одна из них впивается в тебя с бешеной скоростью, то удовольствие это весьма сомнительного свойства и радости не доставляет.
Выглянув из окна машины, я сразу же различила людей в военной форме, окруживших дом, подобно застывшим изображениям из какого-нибудь фильма ужасов. Один из солдат приблизился к оконному стеклу – и я вся сжалась о пробиравшего меня холода и страха.
- Ты вообще-то о смерти думала? – обратился ко мне этот человек с таким невозмутимым выражением на лице, которое мне редко приходилось видеть.
- Не в подобной ситуации, сэр, - ответила я.
Он посмотрела на меня так, словно мой ответ мог означать, что предстоявшее ему повышение по службе объявлено досрочно, и попросил:
- А вы не будете добры выйти из машины, мисс?
- Что, собираетесь меня расстрелять на месте или потом?
- Дело в том, что из дома украдена большая партия кокаина. Мне подумалось, вы захотите, наверное, представить мне доказательства, что с грузовиком все чисто и мы можем заниматься своим делом и дальше… по норме.
Я вышла из кабины, чуть не рассыпавшись на мелкие кусочки от ужаса.
- Ну как, все в порядке? – поинтересовался он.
- На моем конце поля вроде бы да.
Я боялась пошевелиться.
- Но вечеринка вроде не совсем по вас, а?
- Да, вечеринка не в моем духе… больше похожа на поминки, какое там веселье, сэр.
- Можете залезать обратно в кабину и отдыхать.
- А что сейчас происходит в доме?
- В доме? – пожал он плечами. – Похоже, парни собрались в кружок и обсуждают вопрос насчет того, надо ли им выпускать пары или стоит вернуться обратно в Хай Таун, откуда они приехали.
- Спасибо. Эта новость меня вполне успокоила.
Я проболталась в этом чертовом грузовике минут сорок, пока ждала, позволят ли Бобби и Лео появиться в виде «паров» или все-таки в качестве твердых тел. Но вот наконец они вышли из парадной двери, хохоча и похлопывая этих жирдяев по спине, как будто им и уходить-то не хотелось. Ну, дерьмо, подумала я. Сидишь тут, в тебя того и гляди разрядят обойму и уложат на месте за кражу целого килограмма кокаина (я аккуратно засунула его под платье, по-прежнему плотно облекавшее меня и свидетельствовавшее тем самым о моей невиновности), а что я имею вместо благодарности? Тащатся к грузовику, как улитки! Да, вот она какая, мужская привязанность, черт бы ее подрал.
И тут из глаз Бобби на меня полыхнуло таким неприкрытым ужасом, который лучше всяких слов сказал мне: «Берегись!» Сразу же со всех сторон началась дикая пальба, как будто Национальная ассоциация владельцев стрелкового оружия устроила соревнования для слепых. Казалось, никто не знает, куда и как ему стрелять… параноики поганые, до того нажрались, что, попади в них пуля, они поймут это только назавтра.
Я перелезла на место водителя и развернула машину к тому месту, где притаился Лео. Он был без оружия и как ненормальный шептал слова молитвы. Подобрав его, мы что есть духу рванули обратно по направлению к городу.
Теперь пришла моя очередь взглядом предупредить Бобби об опасности. Мы промчались уже половину дороги, и тут в зеркале заднего вида я с ужасом обнаружила: в кузове, кроме Лео, есть еще кто-то. Они боролись, и Лео, похоже, совсем выдохся. Бобби вытащил из-за пазухи пистолет. Свободной рукой уцепился за окно, привстал и, высунувшись, заорал тому парню, что дает ему две секунды на размышление. Или исчезнуть, или подохнуть…
Парень рывком сел. Тогда Бобби выстрелил ему в грудь с расстояния трех, может, четырех футов. Парня швырнуло о задний борт, и он, перевернувшись, упал на землю.
- Дуй отсюда ко всем чертям. Гони! – заорал Бобби.
Как только мы снова выехали на шоссе, Бобби опустился на сиденье, все еще продолжая держать в руке свою пушку, как будто ему предстоит снова стрелять.
Весь путь до дома Бобби промолчал. Лео оставался в кузове, не переставая благодарить Бога, что он услышал его молитвы. Я все время думала, не остались ли на грузовике следы крови и убит ли тот парень или нет.
Когда мы подъехали к дому Лео и вошли, я спросила, есть ли тут, кроме нас, еще кто-нибудь. Лео ответил, что мы одни, и тогда я вытащила из-под юбки весь килограмм кокаина в полиэтиленовой фабричной упаковке. Что ж, подумалось мне, для любителя вроде меня совсем неплохая работа! Впрочем, я тут же извинилась перед Бобби за то, что, возможно, именно из-за меня в кузове прятался посторонний.
Вообще-то, заметила я, меня обыскивали и все такое, и тот парень сказал, что я вне подозрений. Увидев, как вы с ними выходите из дома и обнимаетесь друг с дружкой, я решила, что нас больше уже не станут ни в чем таком обвинять.
- Знаешь, что они нам с улыбочкой в это время говорили? – спросил Лео. – Что из-под земли нас достанут и по кусочкам начнут отрезать у нас яйца… тупым ножом. И если окажется, что эта ваша мандавошка сперла килограмм нашего кокаина, то не надейтесь, что попадете в больницу – отправитесь прямиком в ад.
Я села и стала думать насчет этого слова «мандавошка».
- Слушайте, ребята, - начала я, - мне правда очень жаль. Я бы никогда в жизни не подумала это сделать, если бы не считала, что вы будете прыгать от радости, когда узнаете.
Молчание.
- Помните, ведь я предупреждала, что нечего нам туда ехать?
Оба улыбнулись.
Лео кивнул в сторону пакета с кокаином и сказал:
- Этого тебе хватит надолго.
Бобби повернулся ко мне, и неожиданно для себя я увидела в его глазах выражение гордости.
- Добыча, достойная Бонни и Клайда.
Одна драма осталась позади, но нам предстояла другая. Мы, конечно, решили тут же как следует нанюхаться, и в таких дозах, которые для людей непереносимы. И если уж нас не убили пули, то гора кокаина это сделает обязательно.
Вскоре мы были хороши. Мне потребовалось выйти. Я захотела купить кое-что для себя в ближайшем магазинчике. Ребята и помыслить не могли, чтобы встать с дивана. Они смотрели телевизор, но самое главное, их удерживало чисто мужское наслаждение при виде горы кокаина с тремя соломинками, торчащими из дырки на верху мешка.
Оба они глазели на меня щенячьими глазами с расплывшимися зрачками, говоря одно и то же:
- Ты не возражаешь, если мы тут немного поваляемся?
Честно признаться, я была зла на Бобби за то, что он сам не вызвался проводить «свою» девочку – ту самую, которая как-никак рисковала жизнью – пусть сейчас она не имела ровно никакого значения, - и все ради того, чтобы сейчас он мог пребывать в блаженном кайфе.
Да пошли они куда подальше, решила я. Ничего, и сама смогу добраться до магазина, благо это совсем рядом, всего каких-то два квартала. Не рассыплюсь на куски и не особенно утомлю себя подобным путешествием.
Только я миновала два соседних с Лео дома – больше домов тут вообще не было, - как заметила на полу кабины номер журнала «Мир плоти», который почему-то раньше не видела.
Вот это да! А что если я в этом журнале смогу прочесть про себя какие-то вещи, о которых не подозревала? И вдруг ни с того ни с сего – БЕМС!!!
Я вырулила к обочине и, еще до того, как вылезла из машины, чтобы поглядеть, на кого я там наехала, увидела себя такой, как была четыре года назад, когда это случилось с моей любимой кошкой. Маленькая девочка, привлеченная шумом от удара, выбегает из дверей дома на улицу, постепенно замедляя шаги при виде лежащего на земле тела животного.
Она смотрит на него во все глаза, делает еще один шаг, но все равно остается от цели футах в пятнадцати, боясь окончательно убедиться в страшной реальности произошедшего.
…Я повернулась и увидела – Юпитера! Как две капли воды похожего на ту кошку, которая была моим лучшим другом, пока какой-то оглушенный наркотиками водитель – вроде меня, сегодняшней, - не промчался мимо, нисколько не заботясь о том, кто там в этот момент перебегает дорогу. Возможно, его тоже, как и меня, куда больше интересовала статейка из порножурнала.
Я не могла удержаться от слез. А начав плакать, уже не имела сил остановиться. Ведь сейчас, через много лет, я была тем самым ненавистным мне человеком, который разлучил меня с моей любимой кошкой, чья дружба так помогала мне. Я сказала маленькой девочке, что сделаю все для нее, чего она пожелает. Ну, например, с удовольствием куплю ей другую кошку… В ответ она взглянула на меня – и попыталась даже подбодрить! Подумать только, ее кошка припечатана к асфальту из-за того, что я заклинилась на этом чертовом сексе, а она еще хочет, чтобы я не терзалась из-за случившегося.
Она подошла к окну кабины, где я сидела. Как я ни старалась, но так и не решилась встретиться с ней глазами.
Мне было так стыдно, что я боялась даже пошевелиться.
- Пожалуйста, перестаньте плакать! – попросила она.
Боже! Да у нее такой же голос, как у меня!
- Почему вы так переживаете? Я вовсе не хотела, чтобы вы так расстраивались.
Тут я взглянула на нее сверху вниз и увидела нечто, чего мне самой так недоставало, - желание прощать! Какое у нее большое сердце, у этой маленькой девочки! Сердце, готовое вместить сразу все Соединенные Штаты, не оставив в них ни одного человека, кто чувствует себя одиноким.
- Все дело в том, что, когда я была в твоем возрасте, - начала я, - у меня как раз была такая же кошка, как у тебя. Ее звали Юпитером, и мы никогда не разлучались. И вот кто-то переехал моего Юпитера на дороге. Я услыхала шум и выбежала на улицу, чтобы помочь… но помогать было уже поздно. Я еще тогда подумала: как же быстро… смерть решает, что проголодалась.
На какой-то момент вокруг не было слышно ничего, кроме ветра. Мы обе молчали.
Потом она взглянула на меня и тихо произнесла:
- А вы простили того человека, который сшиб вашу кошку?
- Я присела рядом с ней на корточки и рассказала, что моего Юпитера убил человек, который тут же скрылся.
- Наверное, моя кошка попала в рай, но мне так ее недостает… Да, я простила убийцу, но не думаю, что когда-нибудь смогу позабыть, что кто-то раздавил моего друга и даже не остановился, чтобы посочувствовать мне.
Девочка протянула руку. Ее фланелевая ночная рубашка выглядела такой смешной, что я не могла удержаться от улыбки.
- Меня зовут Даниэль, - произнесла она серьезно, пожимая мне крепко руку.
- А меня Лора Палмер, - ответила я, обнимая ее прильнувшее ко мне теплое тело. – Рада была с тобой познакомиться, Даниэль. – Я поднялась. – По-моему, надо быть очень хорошим человеком, чтобы так легко прощать.
Она на минуту задержала свою руку в моей и, тщательно обдумывая каждое слово, сказала, глядя на меня в упор:
- когда я услышала этот шум на дороге, то сразу забеспокоилась о своей кошке. Вдруг с ней что-то случилось… Но вот я вышла, увидела вас. Вы так сильно плакали, гораздо сильнее меня. Вы вспомнили про свою кошку, и вам поэтому стало особенно грустно, что вы сшибли мою. Разве я могу позволить себе упрекать вас за какой-нибудь из ваших поступков? По-моему, вы очень милая, Лора Палмер.
- Ну, а ты, по-моему, не просто милая, а такая аппетитная, как пирог с глазурью, Даниэль! – я взглянула на мертвую кошку, затем перевела взгляд на девочку.
- Ничего, моя мама сама уберет, - сказала она.
Маленькая Даниэль действовала на меня благотворно, как никто. Уже целую вечность я не испытывала ничего подобного. Мне вдруг померещилось, что все еще может в моей жизни уладиться. И новая кошка, которую я куплю, окажется не хуже прежней…
Мне вспомнилось, что я отпустила на волю своего пони. Как я хотела верить, что с ним все в порядке, что никто его не переехал и новые хозяева, у которых он окажется, будут заботиться о нем так, как он того заслуживает. Вообще-то мне следовало подумать обо всем этом, прежде чем решиться пойти на столь рискованный шаг – взять и отпустить свою лошадку на все четыре стороны, чтобы она сама поступала, как ей вздумается… Совсем одну!
Что-то сегодня, похоже, я не набираю особенно высоких баллов, подумала я. Такая уж, наверное, выдалась неделя. Мрачные события следуют одно за другим – да еще каждое из них служит чуть ли не предзнаменованием чего-то. В чем дело?
Что, мне суждено в конце концов вернуться к нормально жизни, поступить после школы на какую-нибудь работу? Или же я по-прежнему на всех парах лечу к собственной смерти? Не знаю, но мне ясно одно: сейчас же разворачиваюсь, еду обратно, отвожу грузовик на место, а сама пешком возвращаюсь к себе домой. Проветрюсь как следует, отойду от наркотиков. Может, мама сделает мне горячий шоколад, и весь вечер я смогу держаться на уровне и просто быть в доме вдвоем с матерью.
Решено! Отвожу грузовик к Лео, а потом тут же отправляюсь пешком домой.
Вернусь – и тогда все запишу.
Л.
Дневник
Надеюсь, Господь прочтет это: мне может понадобиться его помощь.
Несомненно, моя жизнь кончена, я больше не верю себе… и никому… все пропало!
Лео и Бобби зашли за мной на конюшню, потому что сама я с трудом могла передвигаться. Бобби сказал родителям, что он забирает меня на ужин, куда нас неожиданно пригласили… и вернемся мы поздно.
Должна признать, что с его стороны это весьма мило и трогательно. Что я и сказала Лео и Бобби с заднего сиденья машины, где я переодевалась (снова спасибо Бобби, что он принес мне кое-что из одежды Донны, которая, как он заметил, обо мне беспокоится). Это меня удивляет – не то, чтобы я сомневалась в верности Донны и ее дружбе, но сейчас я во всем склонна видеть руку БОБА. Ребятам я сказала, что сейчас меня мучает беспокойство и лучше всю ночь никуда не отлучаться, а быть в каком-нибудь одном месте. Я это совершенно серьезно, и если они согласны, то можно вернуться обратно и забыть про коку до завтрашнего дня. В ответ Бобби рассмеялся, а Лео похлопал меня по руке, как будто я говорящая кукла, щебечущая одно и то же. Как будто у меня за спиной нитки, за которые можно дергать. С чего это они взяли?
- Не думаю, чтобы это было безопасно на тебя, - ответил Лео.
Мы проехали мимо Мидл Тауна и углубились в Лоу Таун. Никогда еще не видела я такой темной ночи. На Луну и намека нет. Даже Лео забеспокоился, хотя я уверена, он все равно будет моим защитником, пока я с ним. Все что мне нужно сейчас – это иметь или порошок, или деньки, чтобы его купить. Мой любимый белый друг! Очередная ложь, но по крайней мере я смотрю ей прямо в глаза и говорю себе, что так оно и есть. Счастье, пусть временное, все-таки лучше, чем позволять друзьям, семье, любовникам с ужасом наблюдать, как близко подошла я к грани самоуничтожения. Не приближайтесь ко мне. Для вас это уже небезопасно. Я ручаюсь за это.
Тут мы подъехали к узкой боковой дороге без всяких указателей. Тем не менее нам показалось, что именно здесь надо сворачивать, потому что никакой другой дороги, куда ни глянь, в обозримом пространстве не было. Бобби остановил машину, вместо того чтобы ехать к дому, который был нам нужен. Лео подначивал его, говоря: «Давай, давай, Бобби, помчались!» Я тоже хотела чем-то привлечь его внимание, но он, честно, пребывал в другом измерении. Лицо у него было такое, как будто он находится в «Зоне Сумерек».
Как только он пришел в себя, он погнал машину, невзирая на кромешную тьму, скрывавшую дом, куда мы ехали. Там, я надеюсь, кокаина будет под самую завязку. Да и выпивка может найтись, если только я смогу изобразить на лице улыбку… «Покажи-ка им свои зубы», - подумалось мне.
Лео поглядел на меня так, словно вдруг засомневался: а правильно ли мы делаем, что едем в дом, где никого не знаем, а карманы у нас набиты тысячами долларов. Я откинулась на спинку сиденья и притихла, неожиданно осознав, что мое переодевание в данных условиях было смехотворно… И всегда-то у меня так в Лоу Тауне с моими нарядами, которые только навлекают на меня беду. А тут еще эта тьма, о которой ничего не говорилось ни по радио, ни в вечерних выпусках газет. Они даже не сказали, что будет отключено электричество.
- Интересно, - говорю я, - сколько времени понадобится полиции добраться сюда после телефонного вызова?
Бобби залез во внутренний карман пиджака и достал отцовский пистолет. Он слегка отблескивал, и я сказала Бобби, что он, наверное, совсем потерял свои дерьмовые мозги, если таскает эту штуку с собой. Тогда я была уже совершенно уверена, что у меня болит не живот: это запрятанный глубоко внутри страх интуитивно требовал, чтобы мы развернулись и гнали отсюда ко всем матерям, пока не очутимся дома.
Но машина не развернулась и даже не замедлила ход. Дорога выглядела совершенно безжизненной, впереди не было видно ни одного дома. И вообще ни хрена… ну, может, один-два человека за все время и попались… еще одна причина, почему нам следовало тихо удрать, пока оставался шанс сделать это всем вместе.
Ни с того ни с сего Бобби резко тормазнул. Наш грузовичок дважды крутанулся на месте, взметнув целый столб пыли, который высветили фары, и наконец замер. Все мы были слегка ошарашены. Мне показалось, я кого-то увидела.
- Я не хотел его сшибить, - сказал Бобби.
Мы все выскочили из машины и медленно шагнули в темноту.
Неожиданно кто-то схватил меня сзади и начал душить. Сразу мелькнула мысль: неужели я так вот и умру… здесь в Лоу Тауне, когда, наверное, из-за аварии, отключился свет, хотя почему-то никто этого не признает, умру, пытаясь раздобыть наркотики, точнее кокаин, а ни один из моих сопровождающих, крепких, здоровых парней не знает, что какой-то хрен меня душит! Все кончено, подумала я… здесь мне и лежать, в этой проклятой земле. За место на кладбище все уплачено. До последнего цента.
Тут тиски на моей шее ослабели, в глазах у меня помутилось, и я потеряла сознание.
Очнулась я в доме этого дилера со страшной головной болью – я даже подумала, не аневризма ли у меня. В комнату вошли Бобби и Лео, и Бобби покорно опустился рядом со мной. По лицу было видно, что его беспокоит моя голова. Озабоченный вид Бобби заставил меня вспомнить, как все случилось. Стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма, я спросила:
- И в чью это дерьмовую голову пришла такая блестящая мысль – душить меня, пока я не вырублюсь?
Никто не ответил.
- Тогда, выходит, так всегда в Лоу Тауне встречают девочек? – В ответ опять молчание. – Классно, - заключила я.
Самый толстый из четырех жирдяев достал из-за пазухи пистолет и навел прямо на меня. Взглядом я дала ему понять, что он явно перебарщивает… достаточно было бы сказать мне «Заткнись» или «Отвали». Я бы вполне поняла. Он взвел курок и приставил свою хреновую пушку к моему лицу.
- Прошу прощения, красотка. Не так уж часто бывает, что под платьем скрывается такая девочка. – Он посмотрел на меня и лизнул свою пушку. – Клевые у тебя титьки.
- Я знаю, - ответила я.
Не могу сказать, чтобы его объяснение причины, зачем потребовалось меня душить, имело хоть какой-нибудь смысл. Однако его заявление было принято: как бы то ни было, уж лучше это, чем дырка в голове. Я протянула ему руку и поблагодарила за то, что он меня не убил. Это бы мне весь вечер испоганило.
В комнате повисло молчание. Мою руку он так и не пожал.
Медленно, с явным удовольствием уголки его рта поползли вверх, пока на лице не застыла гнусная ухмылка. «Нажрись дерьма и подохни!» - говорила она. Такое в своей жизни я видела раньше только раз. Я поняла, что перемирие не состоялось. Теперь уже четыре револьверных дула были приставлены к разным местам моего лица, что не позволяло мне терять бдительности и нарушать этикет молчания.
Холодное прикосновение металла. Бегущие по спине мурашки. Ужас. Хотите назвать меня сумасшедшей, называйте. Но при виде оружия у меня появляется удушье и потребность глотнуть побольше свежего воздуха. И как можно скорее.
Я сказал им, что пойду к машине. Спиной я чувствовала, что одна из пушек вот-вот может выстрелить и пуля прямиком войдет в меня. Я задыхалась, идти и так было трудно, а тут еще эта стянувшая мою шею боль. Кроме того, я боюсь пуль и готова держать любое пари, что когда одна из них впивается в тебя с бешеной скоростью, то удовольствие это весьма сомнительного свойства и радости не доставляет.
Выглянув из окна машины, я сразу же различила людей в военной форме, окруживших дом, подобно застывшим изображениям из какого-нибудь фильма ужасов. Один из солдат приблизился к оконному стеклу – и я вся сжалась о пробиравшего меня холода и страха.
- Ты вообще-то о смерти думала? – обратился ко мне этот человек с таким невозмутимым выражением на лице, которое мне редко приходилось видеть.
- Не в подобной ситуации, сэр, - ответила я.
Он посмотрела на меня так, словно мой ответ мог означать, что предстоявшее ему повышение по службе объявлено досрочно, и попросил:
- А вы не будете добры выйти из машины, мисс?
- Что, собираетесь меня расстрелять на месте или потом?
- Дело в том, что из дома украдена большая партия кокаина. Мне подумалось, вы захотите, наверное, представить мне доказательства, что с грузовиком все чисто и мы можем заниматься своим делом и дальше… по норме.
Я вышла из кабины, чуть не рассыпавшись на мелкие кусочки от ужаса.
- Ну как, все в порядке? – поинтересовался он.
- На моем конце поля вроде бы да.
Я боялась пошевелиться.
- Но вечеринка вроде не совсем по вас, а?
- Да, вечеринка не в моем духе… больше похожа на поминки, какое там веселье, сэр.
- Можете залезать обратно в кабину и отдыхать.
- А что сейчас происходит в доме?
- В доме? – пожал он плечами. – Похоже, парни собрались в кружок и обсуждают вопрос насчет того, надо ли им выпускать пары или стоит вернуться обратно в Хай Таун, откуда они приехали.
- Спасибо. Эта новость меня вполне успокоила.
Я проболталась в этом чертовом грузовике минут сорок, пока ждала, позволят ли Бобби и Лео появиться в виде «паров» или все-таки в качестве твердых тел. Но вот наконец они вышли из парадной двери, хохоча и похлопывая этих жирдяев по спине, как будто им и уходить-то не хотелось. Ну, дерьмо, подумала я. Сидишь тут, в тебя того и гляди разрядят обойму и уложат на месте за кражу целого килограмма кокаина (я аккуратно засунула его под платье, по-прежнему плотно облекавшее меня и свидетельствовавшее тем самым о моей невиновности), а что я имею вместо благодарности? Тащатся к грузовику, как улитки! Да, вот она какая, мужская привязанность, черт бы ее подрал.
И тут из глаз Бобби на меня полыхнуло таким неприкрытым ужасом, который лучше всяких слов сказал мне: «Берегись!» Сразу же со всех сторон началась дикая пальба, как будто Национальная ассоциация владельцев стрелкового оружия устроила соревнования для слепых. Казалось, никто не знает, куда и как ему стрелять… параноики поганые, до того нажрались, что, попади в них пуля, они поймут это только назавтра.
Я перелезла на место водителя и развернула машину к тому месту, где притаился Лео. Он был без оружия и как ненормальный шептал слова молитвы. Подобрав его, мы что есть духу рванули обратно по направлению к городу.
Теперь пришла моя очередь взглядом предупредить Бобби об опасности. Мы промчались уже половину дороги, и тут в зеркале заднего вида я с ужасом обнаружила: в кузове, кроме Лео, есть еще кто-то. Они боролись, и Лео, похоже, совсем выдохся. Бобби вытащил из-за пазухи пистолет. Свободной рукой уцепился за окно, привстал и, высунувшись, заорал тому парню, что дает ему две секунды на размышление. Или исчезнуть, или подохнуть…
Парень рывком сел. Тогда Бобби выстрелил ему в грудь с расстояния трех, может, четырех футов. Парня швырнуло о задний борт, и он, перевернувшись, упал на землю.
- Дуй отсюда ко всем чертям. Гони! – заорал Бобби.
Как только мы снова выехали на шоссе, Бобби опустился на сиденье, все еще продолжая держать в руке свою пушку, как будто ему предстоит снова стрелять.
Весь путь до дома Бобби промолчал. Лео оставался в кузове, не переставая благодарить Бога, что он услышал его молитвы. Я все время думала, не остались ли на грузовике следы крови и убит ли тот парень или нет.
Когда мы подъехали к дому Лео и вошли, я спросила, есть ли тут, кроме нас, еще кто-нибудь. Лео ответил, что мы одни, и тогда я вытащила из-под юбки весь килограмм кокаина в полиэтиленовой фабричной упаковке. Что ж, подумалось мне, для любителя вроде меня совсем неплохая работа! Впрочем, я тут же извинилась перед Бобби за то, что, возможно, именно из-за меня в кузове прятался посторонний.
Вообще-то, заметила я, меня обыскивали и все такое, и тот парень сказал, что я вне подозрений. Увидев, как вы с ними выходите из дома и обнимаетесь друг с дружкой, я решила, что нас больше уже не станут ни в чем таком обвинять.
- Знаешь, что они нам с улыбочкой в это время говорили? – спросил Лео. – Что из-под земли нас достанут и по кусочкам начнут отрезать у нас яйца… тупым ножом. И если окажется, что эта ваша мандавошка сперла килограмм нашего кокаина, то не надейтесь, что попадете в больницу – отправитесь прямиком в ад.
Я села и стала думать насчет этого слова «мандавошка».
- Слушайте, ребята, - начала я, - мне правда очень жаль. Я бы никогда в жизни не подумала это сделать, если бы не считала, что вы будете прыгать от радости, когда узнаете.
Молчание.
- Помните, ведь я предупреждала, что нечего нам туда ехать?
Оба улыбнулись.
Лео кивнул в сторону пакета с кокаином и сказал:
- Этого тебе хватит надолго.
Бобби повернулся ко мне, и неожиданно для себя я увидела в его глазах выражение гордости.
- Добыча, достойная Бонни и Клайда.
Одна драма осталась позади, но нам предстояла другая. Мы, конечно, решили тут же как следует нанюхаться, и в таких дозах, которые для людей непереносимы. И если уж нас не убили пули, то гора кокаина это сделает обязательно.
Вскоре мы были хороши. Мне потребовалось выйти. Я захотела купить кое-что для себя в ближайшем магазинчике. Ребята и помыслить не могли, чтобы встать с дивана. Они смотрели телевизор, но самое главное, их удерживало чисто мужское наслаждение при виде горы кокаина с тремя соломинками, торчащими из дырки на верху мешка.
Оба они глазели на меня щенячьими глазами с расплывшимися зрачками, говоря одно и то же:
- Ты не возражаешь, если мы тут немного поваляемся?
Честно признаться, я была зла на Бобби за то, что он сам не вызвался проводить «свою» девочку – ту самую, которая как-никак рисковала жизнью – пусть сейчас она не имела ровно никакого значения, - и все ради того, чтобы сейчас он мог пребывать в блаженном кайфе.
Да пошли они куда подальше, решила я. Ничего, и сама смогу добраться до магазина, благо это совсем рядом, всего каких-то два квартала. Не рассыплюсь на куски и не особенно утомлю себя подобным путешествием.
Только я миновала два соседних с Лео дома – больше домов тут вообще не было, - как заметила на полу кабины номер журнала «Мир плоти», который почему-то раньше не видела.
Вот это да! А что если я в этом журнале смогу прочесть про себя какие-то вещи, о которых не подозревала? И вдруг ни с того ни с сего – БЕМС!!!
Я вырулила к обочине и, еще до того, как вылезла из машины, чтобы поглядеть, на кого я там наехала, увидела себя такой, как была четыре года назад, когда это случилось с моей любимой кошкой. Маленькая девочка, привлеченная шумом от удара, выбегает из дверей дома на улицу, постепенно замедляя шаги при виде лежащего на земле тела животного.
Она смотрит на него во все глаза, делает еще один шаг, но все равно остается от цели футах в пятнадцати, боясь окончательно убедиться в страшной реальности произошедшего.
…Я повернулась и увидела – Юпитера! Как две капли воды похожего на ту кошку, которая была моим лучшим другом, пока какой-то оглушенный наркотиками водитель – вроде меня, сегодняшней, - не промчался мимо, нисколько не заботясь о том, кто там в этот момент перебегает дорогу. Возможно, его тоже, как и меня, куда больше интересовала статейка из порножурнала.
Я не могла удержаться от слез. А начав плакать, уже не имела сил остановиться. Ведь сейчас, через много лет, я была тем самым ненавистным мне человеком, который разлучил меня с моей любимой кошкой, чья дружба так помогала мне. Я сказала маленькой девочке, что сделаю все для нее, чего она пожелает. Ну, например, с удовольствием куплю ей другую кошку… В ответ она взглянула на меня – и попыталась даже подбодрить! Подумать только, ее кошка припечатана к асфальту из-за того, что я заклинилась на этом чертовом сексе, а она еще хочет, чтобы я не терзалась из-за случившегося.
Она подошла к окну кабины, где я сидела. Как я ни старалась, но так и не решилась встретиться с ней глазами.
Мне было так стыдно, что я боялась даже пошевелиться.
- Пожалуйста, перестаньте плакать! – попросила она.
Боже! Да у нее такой же голос, как у меня!
- Почему вы так переживаете? Я вовсе не хотела, чтобы вы так расстраивались.
Тут я взглянула на нее сверху вниз и увидела нечто, чего мне самой так недоставало, - желание прощать! Какое у нее большое сердце, у этой маленькой девочки! Сердце, готовое вместить сразу все Соединенные Штаты, не оставив в них ни одного человека, кто чувствует себя одиноким.
- Все дело в том, что, когда я была в твоем возрасте, - начала я, - у меня как раз была такая же кошка, как у тебя. Ее звали Юпитером, и мы никогда не разлучались. И вот кто-то переехал моего Юпитера на дороге. Я услыхала шум и выбежала на улицу, чтобы помочь… но помогать было уже поздно. Я еще тогда подумала: как же быстро… смерть решает, что проголодалась.
На какой-то момент вокруг не было слышно ничего, кроме ветра. Мы обе молчали.
Потом она взглянула на меня и тихо произнесла:
- А вы простили того человека, который сшиб вашу кошку?
- Я присела рядом с ней на корточки и рассказала, что моего Юпитера убил человек, который тут же скрылся.
- Наверное, моя кошка попала в рай, но мне так ее недостает… Да, я простила убийцу, но не думаю, что когда-нибудь смогу позабыть, что кто-то раздавил моего друга и даже не остановился, чтобы посочувствовать мне.
Девочка протянула руку. Ее фланелевая ночная рубашка выглядела такой смешной, что я не могла удержаться от улыбки.
- Меня зовут Даниэль, - произнесла она серьезно, пожимая мне крепко руку.
- А меня Лора Палмер, - ответила я, обнимая ее прильнувшее ко мне теплое тело. – Рада была с тобой познакомиться, Даниэль. – Я поднялась. – По-моему, надо быть очень хорошим человеком, чтобы так легко прощать.
Она на минуту задержала свою руку в моей и, тщательно обдумывая каждое слово, сказала, глядя на меня в упор:
- когда я услышала этот шум на дороге, то сразу забеспокоилась о своей кошке. Вдруг с ней что-то случилось… Но вот я вышла, увидела вас. Вы так сильно плакали, гораздо сильнее меня. Вы вспомнили про свою кошку, и вам поэтому стало особенно грустно, что вы сшибли мою. Разве я могу позволить себе упрекать вас за какой-нибудь из ваших поступков? По-моему, вы очень милая, Лора Палмер.
- Ну, а ты, по-моему, не просто милая, а такая аппетитная, как пирог с глазурью, Даниэль! – я взглянула на мертвую кошку, затем перевела взгляд на девочку.
- Ничего, моя мама сама уберет, - сказала она.
Маленькая Даниэль действовала на меня благотворно, как никто. Уже целую вечность я не испытывала ничего подобного. Мне вдруг померещилось, что все еще может в моей жизни уладиться. И новая кошка, которую я куплю, окажется не хуже прежней…
Мне вспомнилось, что я отпустила на волю своего пони. Как я хотела верить, что с ним все в порядке, что никто его не переехал и новые хозяева, у которых он окажется, будут заботиться о нем так, как он того заслуживает. Вообще-то мне следовало подумать обо всем этом, прежде чем решиться пойти на столь рискованный шаг – взять и отпустить свою лошадку на все четыре стороны, чтобы она сама поступала, как ей вздумается… Совсем одну!
Что-то сегодня, похоже, я не набираю особенно высоких баллов, подумала я. Такая уж, наверное, выдалась неделя. Мрачные события следуют одно за другим – да еще каждое из них служит чуть ли не предзнаменованием чего-то. В чем дело?
Что, мне суждено в конце концов вернуться к нормально жизни, поступить после школы на какую-нибудь работу? Или же я по-прежнему на всех парах лечу к собственной смерти? Не знаю, но мне ясно одно: сейчас же разворачиваюсь, еду обратно, отвожу грузовик на место, а сама пешком возвращаюсь к себе домой. Проветрюсь как следует, отойду от наркотиков. Может, мама сделает мне горячий шоколад, и весь вечер я смогу держаться на уровне и просто быть в доме вдвоем с матерью.
Решено! Отвожу грузовик к Лео, а потом тут же отправляюсь пешком домой.
Вернусь – и тогда все запишу.
Л.
13 ноября 1987
Дорогой Дневник!
Итак, я дома. Еще рано. Лео и Бобби не очень-то обрадовались, узнав, что я намерена идти домой. Похоже, у Лео были другие планы: он собирался попробовать в этот вечер что-то «новенькое». Бобби был под очень сильным кайфом, и, я думаю, Лео уговорил его, пока я отсутствовала, убедить меня соглашаться со всем, что предложит Лео. Во всяком случае я еще никогда не видела Бобби таким расстроенным из-за того, что я не остаюсь с ними. Взгляды, которые он то и дело бросал в сторону Лео, показывали мне, что Бобби явно чувствует себя виноватым или, быть может, не совсем уверенным в том, надо ли было вообще вовлекать меня в эти игры. Вроде как водить кусочком сыра перед носом мышки… светленькой, очень запуганной маленькой мышки. Видишь мышеловку? Видишь? Убегай. Тем более что ты сама этого хотела, помнишь?
Лео покачал головой, когда я сказала, что решила уйти. Еще я добавила, случилась одна вещь, и я почувствовала… в этом месте я остановилась, не докончив фразы, так как неожиданно увидела: оба они были в таком состоянии, что даже не могли притворяться, будто их способна взволновать судьба какой-то раздавленной на дороге кошки. Может, бедное животное все еще там и лежит, а вокруг какая-то белая жижа… по крайней мере, когда я медленно ехала обратно с выключенными фарами. Я представляла, как мертвые глаза кошки смотрят на склонившееся над нею лицо матери Даниэль, вероятнее всего, усталое, озабоченное лицо. Эта женщина наверняка думает о своей дочери: как она все перенесет? Она думает, а сама осторожно подбирает с земли мертвое тельце – ограничится ли смерть тем местом, где это приключилось? Еще она, наверное, думала насчет предстоящей ей назавтра работы и насчет того, долго ли ей придется провозиться на дороге… ведь она так устала, так устала.
Думается, это я про самое себя. Усталость моя не знает границ. И это же я задаю себе вопрос, не является ли смерть всего-навсего застывшим в нашей памяти образом лежащего на дороге тела животного? Может, поместить его прах в урну, где покоится то, что осталось от дедушки? В конце концов это только тело, так почему бы не предать останки земле, как положено?
Меня, когда я умру, наверное, похоронят. Надеюсь, что кошку тоже похоронили. Сперва я думала, что мне следует остаться там, чтобы помочь матери той девочки, но все было слишком уж страшно. То тело на дороге – как знамение свыше.
Может, за случайной гибелью на дороге стоит куда больше, чем кажется на первый взгляд. Не такие ли это знамения, как сегодня вечером… Или примеры, на которые мы никогда не обращали внимая. Вот что это такое. Неподвижность. Вечный покой. Нет, не хотелось мне сегодня вечером оставаться с ребятами. А хотелось пойти домой, заснуть в своей кровати, снова стать маленькой девочкой. Напридумать себе какую-нибудь болезнь, колики в животе, чтобы мама крутилась вокруг меня. Читала вслух «Спящую красавицу» или «Маленького Стюарта», а я буду попивать кофе маленькими глоточками, пока она переворачивает страницы, украдкой поглядывая на меня.
Я хотела, чтоб это было так, но знала: все кончится тем, что я останусь у Лео. И к себе вернусь перед рассветом, как всегда крадучись… перед самым звонком будильника. Разденусь догола и юркну в постель. Я знала, я расскажу тебе, что случилось дальше. Очень просто. С пером в руке – и при полной тишине. Эти последние несколько дней слова стали мне чужими. Родной для меня сделалась ложь, снова и снова. Одна ложь кончается, как тут же приходит другая, чтобы помочь первой выжить… казаться правдой. Слова Бобби были для меня как маленькие ножи. Я знаю, он не хочет делать мне больно, но его явно поражает мое поведение: и позавчера, и вчера вечером он не может не видеть разницы между мною, обычной, и когда я впадаю в кайф… а это теперь так часто. Бобби говорит, он никогда не знал, что во мне скрывается такая бездна необузданности. Наверное, он имеет в виду, что никогда не подозревал, какая я испорченная. Никогда не видел ту Лору Палмер, какую видели деревья в лесу и земля: часто потрясенную, и сердитую, запуганную, еле живую от страха, не имеющую сил убежать. Не видел или не хотел видеть?
Лоре Палмер в свое время было сказано, что она заслуживает того, чтобы ей причиняли боль. Заслуживает той степени интимности, о которой большинство людей стесняются говорить или даже думать, полагая, что это грех. Лора Палмер? Да она же родилась, не имея права выбора. Как-то ночью давным-давно ей тихо сказали, что все это она полюбит, а если нет, то должна будет умереть.
Словом, я осталась. Лео предложил мне что-то выпить. Расслабиться. Сказал, что хочет видеть меня такой, какой я была когда-то. Утверждал, что я это ему обещала. Ручался, домой доставит вовремя. Никто ничего не узнает. Он опустился передо мной на колени и крепко сжал мои запястья. Я тут же вспомнила БОБА и закрыла глаза. Должно быть, я невольно поморщилась, тихонько вскрикнула или чем-то еще выдала себя, потому что он сказал:
- Я знал это. Я знал, для тебя это что-то значит. – Теперь он крепко и нежно держал мои пальцы. – Вот и прекрасно. Я чувствовал, что ты поймешь. Я видел это по твоим глазам.
Я услышала, как Бобби встал со стула и как Лео тут же его остановил.
- Садись, Бобби. Лора сейчас принесет тебе выпивку. Она откроет глаза, и тогда мы все будем пить.
Я медленно открыла глаза. Лео отпустил мои руки, и они безвольно упали на колени. Я поднялась и пошла в кухню принести Бобби что-нибудь из выпивки. Мне был хорошо слышен их разговор в соседней комнате. Вначале они громко спорили. Думаю, из-за меня. Речь шла о планах на сегодняшний вечер. Их возбужденные голоса болью отдавались у меня в голове и в ушах. Я не хотела, чтоб они ссорились, зашла к ним в комнату и велела им заткнуться. Сказала, что требую этого. И обещала подчиниться сегодня вечером любым правилам «игры». Пусть только не ссорятся. Я хочу, чтоб всем нам было весело. Сегодня я хочу настоящего кайфа. Как у них. Мне хочется поскорее забыть все то, что произошло на дороге.
Я вернулась в кухню, и тут ко мне пришел Бобби и сказал:
- Знаешь, тебе крупно повезло. Лео ведь мог дать тебе хорошего шлепка. Надо же, сказать человеку, чтоб он заткнулся – в его собственном доме!
Я ответила, что никакое это не везение. Просто я нравлюсь Лео. И он никогда не тронет меня и пальцем, разве что у нас с ним будет такой уговор.
Бобби сказал, что ему бы очень хотелось встретиться со мной, ну, скажем, на следующей неделе, и чтоб мы были только вдвоем. Ему так не хватает встреч с Лорой наедине. Я ненавидела его за эти слова. Мне даже захотелось влепить ему пощечину. Вместо этого я сказала, что лично мне с той Лорой встречаться совсем не хочется. Пусть знает, что ту Лору он может больше никогда и не увидеть.
Мы долго пили, сидя втроем, нюхали «полоски», и я все время следила за Лео. Не знаю, почему, но я чувствовала: мне надо быть готовой. Неважно, будет ли он сегодня ласков со мной или нет. И все это время я ни разу не посмотрела на Бобби. Пусть видит, что меня интересует только Лео. Очень уж мне понравилось, что Бобби тоскует по прежней ласковой Лоре. До нее уже не достучишься. И такие вечера, как этот, ей бы не понравились. Играть в эти игры она бы не стала. Но зато я играю. Мне нужно было чем-то отличаться от нее… нужно стряхнуть все то, что влечет БОБА к моему окну. Уничтожить следы невинности.
И я решилась. Сказала им, что хочу пойти в лес. Лео с довольным видом поглядел на Бобби, улыбнувшись. Потом повернулся ко мне, кивнув в сторону моего пустого стакана.
- Ну что, тебе так хреново? – спросил он.
Да, призналась я. Но все равно оставаться дальше в помещении я уже не могу. Очень уж тут плохое освещение. При нем все выглядит как-то чересчур просто.
Я отсыпала немного коки, чтобы взять с собой в лес, а Лео посмотрела на меня так, как будто я ее по крайней мере ворую. Тогда я ему сказала:
- Послушай, я же украла это дерьмо, правильно? И эту ночь я проведу с тобой… и не собираюсь отказывать себе в этом маленьком удовольствии там, в лесу.
Он ответил, что просто смотрит на меня, вот и все. Сказал, чтобы я расслабилась. Потом подошел ко мне, совсем близко, со словами:
- Мне нравится, когда ты вот так можешь за себя постоять. Но в лесу у тебя этот номер не пройдет.
Неожиданно я представила себе, как, раскинув руки, медленно кружусь в темноте и при каждом повороте передо мной мелькает то Лео, то Бобби… В моем мозгу медленно всплывает довольное лицо Лео. Его большие глаза, раздвинутые в улыбке губы. Руки Лео медленно хлопают одна о другую, снова и снова. Мой танец ему явно нравится.
Перед нашим уходом Бобби появился из ванной, заявив, что он устал и хочет пойти домой. «Все равно, - сказал он, - сегодняшний вечер принадлежит тебе с Лео». И прибавил, что позвонит мне в ближайшие дни. Когда входная дверь за Бобби захлопнулась, Лео улыбнулся:
- Сообразительный парень, этот Бобби.
Я кивнула, но в душе мне хотелось убить Бобби за то, что он заставил меня почувствовать себя дрянью. Ведь он мечтал, чтобы Лора, чистая и ласковая Лора, бегала за ним, возвращалась рядом с ним домой – рука в руке. И на какое-то мгновение мне захотелось снова стать этой девочкой! Вот где таилась опасность. Он не понимал, чем это грозит не только мне, но и всем нам. Особенно здесь и сейчас. Сегодня вечером я снова должна быть в лесу. Деревьям необходимо увидеть, как я выросла, какой стала. И тогда они скажут БОБУ, чтобы он оставил меня в покое. Он убедился: его работа со мной закончена.
Лео подошел ко мне, сунул руки под блузку и, глядя на меня в упор, нашарил пальцем сосок. Ни на секунду не сводя с меня глаз, он произнес:
- Ты не будешь грустить ни о нем, ни о ком-нибудь другом!
С этими словами он отвел взгляд – ноги у меня так и подкосились.
- Возьми меня с собой. Я хочу все забыть, - пролепетала я, потянувшись к его руке. Мне надо было опереться, чтобы не упасть.
Он сказал, что у него кое-что есть на уме. Это может оказаться страшным, но все будет порядке. И еще он сказал: если после сегодняшнего я ему не разонравлюсь, то тогда мы по-настоящему станем близки друг другу. Сегодня вечером он хотел, чтобы мы остались с ним только вдвоем. Для начала.
Хочу ли я, чтобы меня как следует испугали, спросил он.
Я ответила, что со мной иногда случаются страшные вещи, но к утру они проходят. Мне требуется действительно острые ощущения, сказала я. У меня их давно не было. Я только и делала, что давала эти ощущения другим.
Когда мы уходили, он завязал мне глаза и шепнул:
- Ты темноту чувствуешь?
Я ответила, что да.
Прекрасно. Туда я тебя и поведу. Как ты хотела. Сам я все время буду рядом, а ты иди до тех пор, пока не услышишь моей команды остановиться.
И мы пошли. Я чувствовала, как над моей головой смыкаются ветви деревьев, ветер затихает и, кружась на одном месте, наконец успокаивается, не в состоянии подняться наверх… Я слышала дыхание Лео. Чувствовала его руку на моей спине. Сильную руку. Мне хотелось сказать ему, что творится у меня внутри. О том состоянии, когда делаешься вся безвольная и целиком отдаешься во власть желания… Но он не дал мне говорить. Я обязана молчать, а все разговоры будет вести только он, если ему не понадобится что-нибудь у меня выяснить. Чтобы знать о моих чувствах, ему вовсе не обязательно слышать о них из моих собственных уст.
Казалось, мы шли целую вечность. Наконец он остановился – и я тоже. Остановилась и, не зная, что мне делать, стала просто ждать. Он должен был подать мне какой-то знак. Я слышала, как он кружит вокруг меня, по мягкому шуршанию хвои, валявшейся на земле. И физически ощущала касание его глаз, как если бы он дотрагивались до меня руками. Глаза Лео ощупывали меня, скользя вверх-вниз, задерживаясь то на выпуклостях груди, то на других местах моего тела. Но вот кружение прекратилось, и он замер за моей спиной.
- Скажи, малышка, ты тайну хранить умеешь? – обратился он ко мне.
Я не знала, должна ли отвечать на этот вопрос.
- Говори. Можно, - приказал он.
- Да, умею.
Неожиданно моих ноздрей коснулся резкий мускусный запах леса. О, как хорошо он мне знаком! Я снова ощутила, как меня одолевает прежний страх, и стала крутить головой, пытаясь сбросить с себя это наваждение, заставить свое тело расслабиться, чтобы… побороть надвигавшийся на меня ужас. Мне надо было вспомнить свои прежние ощущения.
- Тайна моя в том, что порой на этом самом месте я начинаю слышать голоса. Иногда я понимаю, что рядом кто-то находится.
- Чьи голоса ты слышишь?
- Не знаю, чьи они… Но случается, если я стою совсем тихо, то чувствую присутствие этих людей поблизости от себя. Я слышу, что они говорят обо мне, но как только делаю попытку разглядеть, кто это, они тут же исчезают.
- А сейчас? Ты их слышишь?
- Мне кажется, что да. Но очень отдаленно. По-моему, они идут вон оттуда. Тебя это что, пугает?
- Нет, отнюдь не пугает. Нисколько. – Я ведь и на самом деле была внутренне готова к тому, что сейчас сюда заявится целая ватага парней с фермы и начнет вытворять нечто невероятное…
Неожиданно я почувствовала себя такой незащищенной. Сколько же людей, интересно, направляются в эту минуту к нам?
- Садись. Вот сюда. Я тебе помогу, - обратился ко мне Лео. Он помог мне сесть – и тут я обнаружила, что сижу не на пне, а на довольно удобном стуле. Подумать только, в самой гуще леса! Что это за место такое? Приходилось ли мне бывать тут днем? Мои мысли прервала музыка. То были странные звуки плещущей воды и еще чего-то, что мне трудно было определить… и барабана… низкие протяжные звуки.
Эти звуки отдавались у меня в груди. Настолько громко, что, что я оказалась не в состоянии услышать, был ли кто-нибудь рядом со мной или нет.
- Подожди здесь. Расслабься… Наслаждайся жизнью, - услышала я чей-то шепот.
Не знаю, смогу ли я даже описать тебе те пять часов, которые пролетели как мгновение. Все время звучала музыка: ее ритм заставлял меня раскачиваться и вызывал неутолимое желание, переполнявшее без остатка все мое существо. Мне хотелось, чтобы было еще больше обвивавших меня рук, губ, мягко касавшихся моей шеи; пальцев у меня на груди, бедрах, лице… голосов, шептавших мне на ухо, а затем куда-то удалявшихся.
Насколько я помню, всего было три женщины и по крайней мере четверо парней, включая Лео. В конце концов меня привязали веревкой к стулу, так что мне было даже больно: каким-то образом я знала, что это тоже не случайно, а входит в правила игры, в которую мы все играли. Мы разыгрывали всевозможные фантазии – все, что только может прийти в голову поздно ночью за исключением разве что перевоплощений в домашних животных. И во всем этом я сама участвовала – как актер или как зритель. У меня было такое чувство, словно я нахожусь в объятиях сна, самого прекрасного, какой мне когда-нибудь доводилось видеть. Я ничего не должна была делать, кроме того чтобы оставаться незрячей и позволять любому из присутствующих приближаться ко мне и делать со мной все, что они захотят.
Я постоянно могла слышать их присутствие – тех, других, кто ждал своей очереди, чтобы меня заполучить. Это были голоса в лесу, и по звукам я могла представить себе образы всех стоявших в очереди – да что там, я не только слышала, но и видела их… все чувства обострились до предела. И так продолжалось всю ночь напролет, пока они продолжали возбуждать друг друга, доводя себя до внутренних конвульсий. Я чувствовала, как миллионы маленьких волн света, воды и электричества пробегают по их телам, наполняя странной радостью и непомерным удивлением… той жаждой, которая дарит человеку высшую степень блаженства. Даже я, сидевшая отдельно от остальных, как будто выставленная напоказ (не столько в качестве диковинки, сколько в качестве приза), не могла не испытывать удовольствия от звуков, раздававшихся у моих ног.
Эти люди, самого разного возраста, проводили свои вечера в лесу, забывая, и кто они, и как их зовут. Для них существовали только их первобытные чувства, только их желания – держать, трогать, обладать и полностью принимать вне зависимости от того, как они выглядят или кем станут завтра утром, когда придут к себе на работу или в школу. Было темно, необычно и по временам пьяняще. Я продолжала раскачиваться, а голова с завязанными глазами становилась все тяжелее. Энергия переполняла меня настолько, что я почти чувствовала, как медленно раздвигается воздух, чтобы позволить мне двигаться. Каждый нерв в моем теле был напряжен до предела… откуда-то изнутри меня рвался наружу крик, более настойчивый, чем со мной бывало, потому что на этот раз я могла подавлять его в себе. Чувствительность моя доходила до того, что, клянусь, временами я могла бы определить отпечатки дотрагивающихся до меня пальцев. Я видела эти пальцы своими закрытыми глазами, когда они двигались по моей коже… их узор высвечивался у меня в мозгу.
Когда я снова смогла увидеть мир без повязки на глазах, передо мною был мой дом в предрассветной дымке… золотистый от восходящего солнца туман все еще боролся с ночным мраком, не желавшим уходить.
Мне потребовалось две-три минуты, чтобы окончательно прийти в себя. Только после этого я увидела рядом с собой сидящего в грузовичке Лео. Он сообщил, что должен уехать, так как скоро возвратится с ночной работы его жена. Теперь, если мы хотим встречаться, надо будет все тщательно планировать. Признаться, я совсем позабыла о том, что у него есть жена, Шелли. Довольно симпатичная. Работает официанткой вместе с Нормой в ночном баре.
- В общем, звони мне, когда сможешь, - предложила я.
Он согласился и добавил, что у него для меня кое-что есть из того, что мне наверняка пригодится.
С этими словами Лео протянул мне небольшой, но плотно набитый рюкзак, попросив не открывать его до тех пор, пока я не останусь одна. Поцеловав меня на прощание, он проследил, как я подошла к входным дверям, и только затем отъехал.
Поднимаясь по лестнице к себе, я вдруг представила, что мама проснулась и… теперь подошла с вопросом, как мне понравилась ночная оргия. Я описала ей все в подробностях, и она начала вспоминать собственные странные ощущения от ночных прогулок в лесу. Потом ей захотелось созвать всех своих друзей, чтобы поведать им о том, что ее дочь участвовала в лесной оргии… ну разве это не потрясающе? Я совершенно явственно слышала, как она задает этот вопрос. Видение, впрочем, исчезло сразу же, как только я оказалась перед дверью своей спальни, - она была широко распахнута. Я остановилась как вкопанная. Взглянув затем в сторону спальни родителей, я убедилась, что их дверь плотно закрыта. Когда я снова посмотрела на свою комнату, то пришла в ужас от того, что мне открылось. За дверью я совершенно четко увидела мужской ботинок и тут же на пороге возник улыбающийся … БОБ. Одной рукой он схватил мое запястье, а указательный палец другой приложил к своим губам:
- Шшш-ш-ш-ш-ш-ш.
Рывком он втянул меня в комнату и плотно закрыл дверь.
«Стоп. Я сплю. Это все кайф виноват. Бессонная ночь. Тихо, а то разбудишь маму и папу и они узнают, что ты не ночевала дома. Начнут задавать вопросы, на которые ты не сможешь ответить. Думай, Лора».
Наверное, я схожу с ума. Бегаю по комнате и пытаюсь бороться с мыслями, словами и преследующей меня проклятой ухмылкой. Пошел прочь, БОБ!
Я ВОЛЕН ДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО ХОЧУ.
Не смей появляться в моем доме! Оставь меня или, клянусь, ты еще пожалеешь.
НИЧЕГО У ТЕБЯ НЕ ВЫЙДЕТ, ЛОРА ПАЛМЕР.
Посмотри, что со мною стало, и все из-за тебя, твоей порочности, твоих прихотей. Ты страшный человек.
«У МЕНЯ НЕТ СОВЕСТИ, НЕТ ЧУВСТВА ВИНЫ». ЭТО ТЫ САМА ГОВОРИЛА. ЭТОЙ НОЧЬЮ, Я ВИЖУ ТЕБЯ ТРАХАЛИ В ЛЕСУ КОМУ НЕ ЛЕНЬ. ЭТО МНЕ СОВА РАССКАЗАЛА. СОВСЕМ, ЗНАЧИТ, КОКАИНИСТКОЙ СТАЛА? ТЫ ГРЯЗНАЯ ДЕВКА, ЛОРА ПАЛМЕР. САМА ДОЛЖНА СЕЙЧАС ПОНИМАТЬ, ЧТО БОЛЬШЕ ТЫ МЕНЯ УЖЕ НЕ ИНТЕРЕСУЕШЬ… И ПЛЕВАТЬ МНЕ НА ТО, ЧТО ТЫ ВЫТВОРЯЕШЬ СО СВОИМИ ДРУЗЬЯМИ ПО КОКЕ. МНЕ РАССКАЗЫВАЛИ, ЧТО НА ВАС МОТРЕТЬ БЫЛО ЖАЛКО.
Так убирайся же их моих мыслей сию же секунду!
ЧЕРТА С ДВА.
Оставь меня в покое, развратный ублюдок. Как ты смеешь являться сюда! Не желаю тебя видеть! Проваливай! Проваливай отсюда! Мне надоело все время тебе подчиняться… Ненавижу тебя! Пошел вон!
НЕ ОТ ТЕБЯ ЭТО ЗАВИСИТ, ЛОРА ПАЛМЕР. НЕ БУДЬ ТАК САМОНАДЕЯННАЯ. ЭТО ЖЕ ПРОСТО НЕВЕРОЯТНО.
Пошел куда подальше!
КРИКОМ НИЧЕГО НЕ ДОБЬЕШЬСЯ, Я ВСЕ РАВНО ОСТАНУСЬ. НА МЕНЯ НЕ ДЕЙСТВУЕТ ТВОЕ СОПЛИВОЕ ДЕТСКОЕ ДЕРЬМОВОЕ ЛЕСБИЯНСКОЙЕ БЛЯДСКОЕ НЫТЬЕ И ЖАЛОСТЬ К САМОЙ СЕБЕ. Я САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ.
Ничего подобного, это неправда!
НЕПРАВДА?
Хватит лгать мне. У меня в жизни есть кое-что получше, чем ты. И я это знаю.
ДА? НАЗОВИ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ОДНО.
Мои родители.
СОМНЕВАЮСЬ. ОНИ ЖЕ НЕ ПОМЕШАЛИ МНЕ ПРИХОДИТЬ К ТЕБЕ, ВЕДЬ ТАК? НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ РАЗГОВАРИВАЕТ С ТОБОЙ, КАК ПРЕЖДЕ. ОНИ ДАВНО УЖЕ ТЕБЯ НЕ ЛЯБЯТ. ПРОСТО ТЕРПЯТ ТЕБЯ И ВСЕ. Я ЛУЧШЕ ИХ.
Донна.
«ЛУЧШАЯ ПОДРУГА»? С КОТОРОЙ ТЫ ТЕПЕРЬ НИКОГДА НЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ? КОТОРУЮ ТЫ БРОСИЛА, ПРЕДПОЧТЯ НАРКОТИКИ? ТРАГИЧЕСКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ НА ЕЕ СЧЕТ.
Но у меня есть «я». Я. Это лучше, чем ты!
НЕТ. Я ВЛАДЕЮ ТОБОЙ. ТЫ МОЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ТЫ НЕ МОЖШЕЬ СДЕЛАТЬ НИЧЕГО, ЕСЛИ Я НЕ ПОЗВОЛЮ. Я УПРАВЛЯЮ ТВОЕЙ ЖИЗНЬЮ И НАПРАВЛЯЮ ЕЕ ТАК, КАК ХОЧУ.
Нет!
Я ПО-ПРЕЖНЕМУ ЗДЕСЬ.
Но ты не существуешь! Я отказываюсь верить, что ты не сон! Ты только плод моего воображения… Я тебя выдумала… И больше так не будет! Ты уйдешь, как только я прекращу верить в твое существование!
МОЖЕШЬ ПОПРОБОВАТЬ ЕЩЕ РАЗОК. Я С ТОБОЙ УЖЕ МНОГО ЛЕТ. А ВЕРИШЬ ТЫ ИЛИ НЕТ, НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ. ТВОЕ МНЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. ПОДУМАЙ ОБ ЭТОМ. ОГЛЯНИСЬ НА СВОЮ ЖИЗНЬ. ТРАХАЕШЬСЯ С КАЖДЫМ ВСТРЕЧНЫМ. ВСЕ ВРЕМЯ ПОД НАРКОТИКАМИ. ТЕБЕ СКОРО ШЕСТНАДЦАТЬ. ТВОЯ ЖИЗНЬ ДЕРЬМО, И ЭТО В ТВОЕМ-ТО ВОЗРАСТЕ. ПОГЛЯДИ В ЗЕРКАЛО, САМА УБЕДИШЬСЯ. ТЫ НИЧТО.
Что… что ты хочешь?
Я ХОЧУ ТЕБЯ.
Зачем? Ради чего?
РАДИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. МНЕ НРАВИТСЯ СМОТРЕТЬ, КАК ТЫ СРАЖАЕШЬСЯ С ПРАВДОЙ.
Какая еще там дерьмовая правда?
ТВОЯ ЖИЗНЬ НЕ ИМЕЕТ НАКАКОЙ ЦЕНЫ НИ ДЛЯ КОГО, В ТОМ ЧИСЛЕ И ДЛЯ ТЕБЯ САМОЙ. ЭТО ЯД ЕЛАЮ ТЕБЕ ОДОЛЖЕНИЕ. Я УЧУ ТЕБЯ. ТЫ ДЛОЖНА БЫТЬ МНЕ БЛАГОДАРНА. ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ ДЛЯ МЕНЯ ВСЕ.
Ничего я тебе не должна.
Я САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ.
Прощай.
Я ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ.
Чтоб тебя кто трахнул.
СКОРО. САМА И СДЕЛАЕШЬ.
Замолчи.
УВИДИМСЯ, КОГДА СТЕМНЕЕТ… ЛОРА ПАЛМЕР.
Пошел ты ко всем матерям! Ко всем матерям! Ко всем матерям! Ко всем матерям!
И держись, мать твою, от моего дома подальше на этот раз. Ты существуешь только в моей голове. Никто больше тебя не видит и не слышит, значит, это я придумала тебя. В эту комнату ты теперь уже не войдешь. Никогда. Ты только плод моего воображения. Ты страх. Страх маленькой девочки перед мраком леса!
И чтоб больше не возвращался, понял?!
Ты ничего не сможешь, если я не наделю тебя силой… На этот раз я этого не сделаю. Речь идет о моей жизни. Она моя! И тебе нет места… Вот так-то!
Меня ждет работа. Мне надо выспаться. А ты умер. Я о тебе даже не помню.
Лора.
P.S.
СЛЕДИ ЗА ОКНОМ, ЛОРА ПАЛМЕР.
Дорогой Дневник!
Итак, я дома. Еще рано. Лео и Бобби не очень-то обрадовались, узнав, что я намерена идти домой. Похоже, у Лео были другие планы: он собирался попробовать в этот вечер что-то «новенькое». Бобби был под очень сильным кайфом, и, я думаю, Лео уговорил его, пока я отсутствовала, убедить меня соглашаться со всем, что предложит Лео. Во всяком случае я еще никогда не видела Бобби таким расстроенным из-за того, что я не остаюсь с ними. Взгляды, которые он то и дело бросал в сторону Лео, показывали мне, что Бобби явно чувствует себя виноватым или, быть может, не совсем уверенным в том, надо ли было вообще вовлекать меня в эти игры. Вроде как водить кусочком сыра перед носом мышки… светленькой, очень запуганной маленькой мышки. Видишь мышеловку? Видишь? Убегай. Тем более что ты сама этого хотела, помнишь?
Лео покачал головой, когда я сказала, что решила уйти. Еще я добавила, случилась одна вещь, и я почувствовала… в этом месте я остановилась, не докончив фразы, так как неожиданно увидела: оба они были в таком состоянии, что даже не могли притворяться, будто их способна взволновать судьба какой-то раздавленной на дороге кошки. Может, бедное животное все еще там и лежит, а вокруг какая-то белая жижа… по крайней мере, когда я медленно ехала обратно с выключенными фарами. Я представляла, как мертвые глаза кошки смотрят на склонившееся над нею лицо матери Даниэль, вероятнее всего, усталое, озабоченное лицо. Эта женщина наверняка думает о своей дочери: как она все перенесет? Она думает, а сама осторожно подбирает с земли мертвое тельце – ограничится ли смерть тем местом, где это приключилось? Еще она, наверное, думала насчет предстоящей ей назавтра работы и насчет того, долго ли ей придется провозиться на дороге… ведь она так устала, так устала.
Думается, это я про самое себя. Усталость моя не знает границ. И это же я задаю себе вопрос, не является ли смерть всего-навсего застывшим в нашей памяти образом лежащего на дороге тела животного? Может, поместить его прах в урну, где покоится то, что осталось от дедушки? В конце концов это только тело, так почему бы не предать останки земле, как положено?
Меня, когда я умру, наверное, похоронят. Надеюсь, что кошку тоже похоронили. Сперва я думала, что мне следует остаться там, чтобы помочь матери той девочки, но все было слишком уж страшно. То тело на дороге – как знамение свыше.
Может, за случайной гибелью на дороге стоит куда больше, чем кажется на первый взгляд. Не такие ли это знамения, как сегодня вечером… Или примеры, на которые мы никогда не обращали внимая. Вот что это такое. Неподвижность. Вечный покой. Нет, не хотелось мне сегодня вечером оставаться с ребятами. А хотелось пойти домой, заснуть в своей кровати, снова стать маленькой девочкой. Напридумать себе какую-нибудь болезнь, колики в животе, чтобы мама крутилась вокруг меня. Читала вслух «Спящую красавицу» или «Маленького Стюарта», а я буду попивать кофе маленькими глоточками, пока она переворачивает страницы, украдкой поглядывая на меня.
Я хотела, чтоб это было так, но знала: все кончится тем, что я останусь у Лео. И к себе вернусь перед рассветом, как всегда крадучись… перед самым звонком будильника. Разденусь догола и юркну в постель. Я знала, я расскажу тебе, что случилось дальше. Очень просто. С пером в руке – и при полной тишине. Эти последние несколько дней слова стали мне чужими. Родной для меня сделалась ложь, снова и снова. Одна ложь кончается, как тут же приходит другая, чтобы помочь первой выжить… казаться правдой. Слова Бобби были для меня как маленькие ножи. Я знаю, он не хочет делать мне больно, но его явно поражает мое поведение: и позавчера, и вчера вечером он не может не видеть разницы между мною, обычной, и когда я впадаю в кайф… а это теперь так часто. Бобби говорит, он никогда не знал, что во мне скрывается такая бездна необузданности. Наверное, он имеет в виду, что никогда не подозревал, какая я испорченная. Никогда не видел ту Лору Палмер, какую видели деревья в лесу и земля: часто потрясенную, и сердитую, запуганную, еле живую от страха, не имеющую сил убежать. Не видел или не хотел видеть?
Лоре Палмер в свое время было сказано, что она заслуживает того, чтобы ей причиняли боль. Заслуживает той степени интимности, о которой большинство людей стесняются говорить или даже думать, полагая, что это грех. Лора Палмер? Да она же родилась, не имея права выбора. Как-то ночью давным-давно ей тихо сказали, что все это она полюбит, а если нет, то должна будет умереть.
Словом, я осталась. Лео предложил мне что-то выпить. Расслабиться. Сказал, что хочет видеть меня такой, какой я была когда-то. Утверждал, что я это ему обещала. Ручался, домой доставит вовремя. Никто ничего не узнает. Он опустился передо мной на колени и крепко сжал мои запястья. Я тут же вспомнила БОБА и закрыла глаза. Должно быть, я невольно поморщилась, тихонько вскрикнула или чем-то еще выдала себя, потому что он сказал:
- Я знал это. Я знал, для тебя это что-то значит. – Теперь он крепко и нежно держал мои пальцы. – Вот и прекрасно. Я чувствовал, что ты поймешь. Я видел это по твоим глазам.
Я услышала, как Бобби встал со стула и как Лео тут же его остановил.
- Садись, Бобби. Лора сейчас принесет тебе выпивку. Она откроет глаза, и тогда мы все будем пить.
Я медленно открыла глаза. Лео отпустил мои руки, и они безвольно упали на колени. Я поднялась и пошла в кухню принести Бобби что-нибудь из выпивки. Мне был хорошо слышен их разговор в соседней комнате. Вначале они громко спорили. Думаю, из-за меня. Речь шла о планах на сегодняшний вечер. Их возбужденные голоса болью отдавались у меня в голове и в ушах. Я не хотела, чтоб они ссорились, зашла к ним в комнату и велела им заткнуться. Сказала, что требую этого. И обещала подчиниться сегодня вечером любым правилам «игры». Пусть только не ссорятся. Я хочу, чтоб всем нам было весело. Сегодня я хочу настоящего кайфа. Как у них. Мне хочется поскорее забыть все то, что произошло на дороге.
Я вернулась в кухню, и тут ко мне пришел Бобби и сказал:
- Знаешь, тебе крупно повезло. Лео ведь мог дать тебе хорошего шлепка. Надо же, сказать человеку, чтоб он заткнулся – в его собственном доме!
Я ответила, что никакое это не везение. Просто я нравлюсь Лео. И он никогда не тронет меня и пальцем, разве что у нас с ним будет такой уговор.
Бобби сказал, что ему бы очень хотелось встретиться со мной, ну, скажем, на следующей неделе, и чтоб мы были только вдвоем. Ему так не хватает встреч с Лорой наедине. Я ненавидела его за эти слова. Мне даже захотелось влепить ему пощечину. Вместо этого я сказала, что лично мне с той Лорой встречаться совсем не хочется. Пусть знает, что ту Лору он может больше никогда и не увидеть.
Мы долго пили, сидя втроем, нюхали «полоски», и я все время следила за Лео. Не знаю, почему, но я чувствовала: мне надо быть готовой. Неважно, будет ли он сегодня ласков со мной или нет. И все это время я ни разу не посмотрела на Бобби. Пусть видит, что меня интересует только Лео. Очень уж мне понравилось, что Бобби тоскует по прежней ласковой Лоре. До нее уже не достучишься. И такие вечера, как этот, ей бы не понравились. Играть в эти игры она бы не стала. Но зато я играю. Мне нужно было чем-то отличаться от нее… нужно стряхнуть все то, что влечет БОБА к моему окну. Уничтожить следы невинности.
И я решилась. Сказала им, что хочу пойти в лес. Лео с довольным видом поглядел на Бобби, улыбнувшись. Потом повернулся ко мне, кивнув в сторону моего пустого стакана.
- Ну что, тебе так хреново? – спросил он.
Да, призналась я. Но все равно оставаться дальше в помещении я уже не могу. Очень уж тут плохое освещение. При нем все выглядит как-то чересчур просто.
Я отсыпала немного коки, чтобы взять с собой в лес, а Лео посмотрела на меня так, как будто я ее по крайней мере ворую. Тогда я ему сказала:
- Послушай, я же украла это дерьмо, правильно? И эту ночь я проведу с тобой… и не собираюсь отказывать себе в этом маленьком удовольствии там, в лесу.
Он ответил, что просто смотрит на меня, вот и все. Сказал, чтобы я расслабилась. Потом подошел ко мне, совсем близко, со словами:
- Мне нравится, когда ты вот так можешь за себя постоять. Но в лесу у тебя этот номер не пройдет.
Неожиданно я представила себе, как, раскинув руки, медленно кружусь в темноте и при каждом повороте передо мной мелькает то Лео, то Бобби… В моем мозгу медленно всплывает довольное лицо Лео. Его большие глаза, раздвинутые в улыбке губы. Руки Лео медленно хлопают одна о другую, снова и снова. Мой танец ему явно нравится.
Перед нашим уходом Бобби появился из ванной, заявив, что он устал и хочет пойти домой. «Все равно, - сказал он, - сегодняшний вечер принадлежит тебе с Лео». И прибавил, что позвонит мне в ближайшие дни. Когда входная дверь за Бобби захлопнулась, Лео улыбнулся:
- Сообразительный парень, этот Бобби.
Я кивнула, но в душе мне хотелось убить Бобби за то, что он заставил меня почувствовать себя дрянью. Ведь он мечтал, чтобы Лора, чистая и ласковая Лора, бегала за ним, возвращалась рядом с ним домой – рука в руке. И на какое-то мгновение мне захотелось снова стать этой девочкой! Вот где таилась опасность. Он не понимал, чем это грозит не только мне, но и всем нам. Особенно здесь и сейчас. Сегодня вечером я снова должна быть в лесу. Деревьям необходимо увидеть, как я выросла, какой стала. И тогда они скажут БОБУ, чтобы он оставил меня в покое. Он убедился: его работа со мной закончена.
Лео подошел ко мне, сунул руки под блузку и, глядя на меня в упор, нашарил пальцем сосок. Ни на секунду не сводя с меня глаз, он произнес:
- Ты не будешь грустить ни о нем, ни о ком-нибудь другом!
С этими словами он отвел взгляд – ноги у меня так и подкосились.
- Возьми меня с собой. Я хочу все забыть, - пролепетала я, потянувшись к его руке. Мне надо было опереться, чтобы не упасть.
Он сказал, что у него кое-что есть на уме. Это может оказаться страшным, но все будет порядке. И еще он сказал: если после сегодняшнего я ему не разонравлюсь, то тогда мы по-настоящему станем близки друг другу. Сегодня вечером он хотел, чтобы мы остались с ним только вдвоем. Для начала.
Хочу ли я, чтобы меня как следует испугали, спросил он.
Я ответила, что со мной иногда случаются страшные вещи, но к утру они проходят. Мне требуется действительно острые ощущения, сказала я. У меня их давно не было. Я только и делала, что давала эти ощущения другим.
Когда мы уходили, он завязал мне глаза и шепнул:
- Ты темноту чувствуешь?
Я ответила, что да.
Прекрасно. Туда я тебя и поведу. Как ты хотела. Сам я все время буду рядом, а ты иди до тех пор, пока не услышишь моей команды остановиться.
И мы пошли. Я чувствовала, как над моей головой смыкаются ветви деревьев, ветер затихает и, кружась на одном месте, наконец успокаивается, не в состоянии подняться наверх… Я слышала дыхание Лео. Чувствовала его руку на моей спине. Сильную руку. Мне хотелось сказать ему, что творится у меня внутри. О том состоянии, когда делаешься вся безвольная и целиком отдаешься во власть желания… Но он не дал мне говорить. Я обязана молчать, а все разговоры будет вести только он, если ему не понадобится что-нибудь у меня выяснить. Чтобы знать о моих чувствах, ему вовсе не обязательно слышать о них из моих собственных уст.
Казалось, мы шли целую вечность. Наконец он остановился – и я тоже. Остановилась и, не зная, что мне делать, стала просто ждать. Он должен был подать мне какой-то знак. Я слышала, как он кружит вокруг меня, по мягкому шуршанию хвои, валявшейся на земле. И физически ощущала касание его глаз, как если бы он дотрагивались до меня руками. Глаза Лео ощупывали меня, скользя вверх-вниз, задерживаясь то на выпуклостях груди, то на других местах моего тела. Но вот кружение прекратилось, и он замер за моей спиной.
- Скажи, малышка, ты тайну хранить умеешь? – обратился он ко мне.
Я не знала, должна ли отвечать на этот вопрос.
- Говори. Можно, - приказал он.
- Да, умею.
Неожиданно моих ноздрей коснулся резкий мускусный запах леса. О, как хорошо он мне знаком! Я снова ощутила, как меня одолевает прежний страх, и стала крутить головой, пытаясь сбросить с себя это наваждение, заставить свое тело расслабиться, чтобы… побороть надвигавшийся на меня ужас. Мне надо было вспомнить свои прежние ощущения.
- Тайна моя в том, что порой на этом самом месте я начинаю слышать голоса. Иногда я понимаю, что рядом кто-то находится.
- Чьи голоса ты слышишь?
- Не знаю, чьи они… Но случается, если я стою совсем тихо, то чувствую присутствие этих людей поблизости от себя. Я слышу, что они говорят обо мне, но как только делаю попытку разглядеть, кто это, они тут же исчезают.
- А сейчас? Ты их слышишь?
- Мне кажется, что да. Но очень отдаленно. По-моему, они идут вон оттуда. Тебя это что, пугает?
- Нет, отнюдь не пугает. Нисколько. – Я ведь и на самом деле была внутренне готова к тому, что сейчас сюда заявится целая ватага парней с фермы и начнет вытворять нечто невероятное…
Неожиданно я почувствовала себя такой незащищенной. Сколько же людей, интересно, направляются в эту минуту к нам?
- Садись. Вот сюда. Я тебе помогу, - обратился ко мне Лео. Он помог мне сесть – и тут я обнаружила, что сижу не на пне, а на довольно удобном стуле. Подумать только, в самой гуще леса! Что это за место такое? Приходилось ли мне бывать тут днем? Мои мысли прервала музыка. То были странные звуки плещущей воды и еще чего-то, что мне трудно было определить… и барабана… низкие протяжные звуки.
Эти звуки отдавались у меня в груди. Настолько громко, что, что я оказалась не в состоянии услышать, был ли кто-нибудь рядом со мной или нет.
- Подожди здесь. Расслабься… Наслаждайся жизнью, - услышала я чей-то шепот.
Не знаю, смогу ли я даже описать тебе те пять часов, которые пролетели как мгновение. Все время звучала музыка: ее ритм заставлял меня раскачиваться и вызывал неутолимое желание, переполнявшее без остатка все мое существо. Мне хотелось, чтобы было еще больше обвивавших меня рук, губ, мягко касавшихся моей шеи; пальцев у меня на груди, бедрах, лице… голосов, шептавших мне на ухо, а затем куда-то удалявшихся.
Насколько я помню, всего было три женщины и по крайней мере четверо парней, включая Лео. В конце концов меня привязали веревкой к стулу, так что мне было даже больно: каким-то образом я знала, что это тоже не случайно, а входит в правила игры, в которую мы все играли. Мы разыгрывали всевозможные фантазии – все, что только может прийти в голову поздно ночью за исключением разве что перевоплощений в домашних животных. И во всем этом я сама участвовала – как актер или как зритель. У меня было такое чувство, словно я нахожусь в объятиях сна, самого прекрасного, какой мне когда-нибудь доводилось видеть. Я ничего не должна была делать, кроме того чтобы оставаться незрячей и позволять любому из присутствующих приближаться ко мне и делать со мной все, что они захотят.
Я постоянно могла слышать их присутствие – тех, других, кто ждал своей очереди, чтобы меня заполучить. Это были голоса в лесу, и по звукам я могла представить себе образы всех стоявших в очереди – да что там, я не только слышала, но и видела их… все чувства обострились до предела. И так продолжалось всю ночь напролет, пока они продолжали возбуждать друг друга, доводя себя до внутренних конвульсий. Я чувствовала, как миллионы маленьких волн света, воды и электричества пробегают по их телам, наполняя странной радостью и непомерным удивлением… той жаждой, которая дарит человеку высшую степень блаженства. Даже я, сидевшая отдельно от остальных, как будто выставленная напоказ (не столько в качестве диковинки, сколько в качестве приза), не могла не испытывать удовольствия от звуков, раздававшихся у моих ног.
Эти люди, самого разного возраста, проводили свои вечера в лесу, забывая, и кто они, и как их зовут. Для них существовали только их первобытные чувства, только их желания – держать, трогать, обладать и полностью принимать вне зависимости от того, как они выглядят или кем станут завтра утром, когда придут к себе на работу или в школу. Было темно, необычно и по временам пьяняще. Я продолжала раскачиваться, а голова с завязанными глазами становилась все тяжелее. Энергия переполняла меня настолько, что я почти чувствовала, как медленно раздвигается воздух, чтобы позволить мне двигаться. Каждый нерв в моем теле был напряжен до предела… откуда-то изнутри меня рвался наружу крик, более настойчивый, чем со мной бывало, потому что на этот раз я могла подавлять его в себе. Чувствительность моя доходила до того, что, клянусь, временами я могла бы определить отпечатки дотрагивающихся до меня пальцев. Я видела эти пальцы своими закрытыми глазами, когда они двигались по моей коже… их узор высвечивался у меня в мозгу.
Когда я снова смогла увидеть мир без повязки на глазах, передо мною был мой дом в предрассветной дымке… золотистый от восходящего солнца туман все еще боролся с ночным мраком, не желавшим уходить.
Мне потребовалось две-три минуты, чтобы окончательно прийти в себя. Только после этого я увидела рядом с собой сидящего в грузовичке Лео. Он сообщил, что должен уехать, так как скоро возвратится с ночной работы его жена. Теперь, если мы хотим встречаться, надо будет все тщательно планировать. Признаться, я совсем позабыла о том, что у него есть жена, Шелли. Довольно симпатичная. Работает официанткой вместе с Нормой в ночном баре.
- В общем, звони мне, когда сможешь, - предложила я.
Он согласился и добавил, что у него для меня кое-что есть из того, что мне наверняка пригодится.
С этими словами Лео протянул мне небольшой, но плотно набитый рюкзак, попросив не открывать его до тех пор, пока я не останусь одна. Поцеловав меня на прощание, он проследил, как я подошла к входным дверям, и только затем отъехал.
Поднимаясь по лестнице к себе, я вдруг представила, что мама проснулась и… теперь подошла с вопросом, как мне понравилась ночная оргия. Я описала ей все в подробностях, и она начала вспоминать собственные странные ощущения от ночных прогулок в лесу. Потом ей захотелось созвать всех своих друзей, чтобы поведать им о том, что ее дочь участвовала в лесной оргии… ну разве это не потрясающе? Я совершенно явственно слышала, как она задает этот вопрос. Видение, впрочем, исчезло сразу же, как только я оказалась перед дверью своей спальни, - она была широко распахнута. Я остановилась как вкопанная. Взглянув затем в сторону спальни родителей, я убедилась, что их дверь плотно закрыта. Когда я снова посмотрела на свою комнату, то пришла в ужас от того, что мне открылось. За дверью я совершенно четко увидела мужской ботинок и тут же на пороге возник улыбающийся … БОБ. Одной рукой он схватил мое запястье, а указательный палец другой приложил к своим губам:
- Шшш-ш-ш-ш-ш-ш.
Рывком он втянул меня в комнату и плотно закрыл дверь.
«Стоп. Я сплю. Это все кайф виноват. Бессонная ночь. Тихо, а то разбудишь маму и папу и они узнают, что ты не ночевала дома. Начнут задавать вопросы, на которые ты не сможешь ответить. Думай, Лора».
Наверное, я схожу с ума. Бегаю по комнате и пытаюсь бороться с мыслями, словами и преследующей меня проклятой ухмылкой. Пошел прочь, БОБ!
Я ВОЛЕН ДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО ХОЧУ.
Не смей появляться в моем доме! Оставь меня или, клянусь, ты еще пожалеешь.
НИЧЕГО У ТЕБЯ НЕ ВЫЙДЕТ, ЛОРА ПАЛМЕР.
Посмотри, что со мною стало, и все из-за тебя, твоей порочности, твоих прихотей. Ты страшный человек.
«У МЕНЯ НЕТ СОВЕСТИ, НЕТ ЧУВСТВА ВИНЫ». ЭТО ТЫ САМА ГОВОРИЛА. ЭТОЙ НОЧЬЮ, Я ВИЖУ ТЕБЯ ТРАХАЛИ В ЛЕСУ КОМУ НЕ ЛЕНЬ. ЭТО МНЕ СОВА РАССКАЗАЛА. СОВСЕМ, ЗНАЧИТ, КОКАИНИСТКОЙ СТАЛА? ТЫ ГРЯЗНАЯ ДЕВКА, ЛОРА ПАЛМЕР. САМА ДОЛЖНА СЕЙЧАС ПОНИМАТЬ, ЧТО БОЛЬШЕ ТЫ МЕНЯ УЖЕ НЕ ИНТЕРЕСУЕШЬ… И ПЛЕВАТЬ МНЕ НА ТО, ЧТО ТЫ ВЫТВОРЯЕШЬ СО СВОИМИ ДРУЗЬЯМИ ПО КОКЕ. МНЕ РАССКАЗЫВАЛИ, ЧТО НА ВАС МОТРЕТЬ БЫЛО ЖАЛКО.
Так убирайся же их моих мыслей сию же секунду!
ЧЕРТА С ДВА.
Оставь меня в покое, развратный ублюдок. Как ты смеешь являться сюда! Не желаю тебя видеть! Проваливай! Проваливай отсюда! Мне надоело все время тебе подчиняться… Ненавижу тебя! Пошел вон!
НЕ ОТ ТЕБЯ ЭТО ЗАВИСИТ, ЛОРА ПАЛМЕР. НЕ БУДЬ ТАК САМОНАДЕЯННАЯ. ЭТО ЖЕ ПРОСТО НЕВЕРОЯТНО.
Пошел куда подальше!
КРИКОМ НИЧЕГО НЕ ДОБЬЕШЬСЯ, Я ВСЕ РАВНО ОСТАНУСЬ. НА МЕНЯ НЕ ДЕЙСТВУЕТ ТВОЕ СОПЛИВОЕ ДЕТСКОЕ ДЕРЬМОВОЕ ЛЕСБИЯНСКОЙЕ БЛЯДСКОЕ НЫТЬЕ И ЖАЛОСТЬ К САМОЙ СЕБЕ. Я САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ.
Ничего подобного, это неправда!
НЕПРАВДА?
Хватит лгать мне. У меня в жизни есть кое-что получше, чем ты. И я это знаю.
ДА? НАЗОВИ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ОДНО.
Мои родители.
СОМНЕВАЮСЬ. ОНИ ЖЕ НЕ ПОМЕШАЛИ МНЕ ПРИХОДИТЬ К ТЕБЕ, ВЕДЬ ТАК? НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ РАЗГОВАРИВАЕТ С ТОБОЙ, КАК ПРЕЖДЕ. ОНИ ДАВНО УЖЕ ТЕБЯ НЕ ЛЯБЯТ. ПРОСТО ТЕРПЯТ ТЕБЯ И ВСЕ. Я ЛУЧШЕ ИХ.
Донна.
«ЛУЧШАЯ ПОДРУГА»? С КОТОРОЙ ТЫ ТЕПЕРЬ НИКОГДА НЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ? КОТОРУЮ ТЫ БРОСИЛА, ПРЕДПОЧТЯ НАРКОТИКИ? ТРАГИЧЕСКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ НА ЕЕ СЧЕТ.
Но у меня есть «я». Я. Это лучше, чем ты!
НЕТ. Я ВЛАДЕЮ ТОБОЙ. ТЫ МОЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ТЫ НЕ МОЖШЕЬ СДЕЛАТЬ НИЧЕГО, ЕСЛИ Я НЕ ПОЗВОЛЮ. Я УПРАВЛЯЮ ТВОЕЙ ЖИЗНЬЮ И НАПРАВЛЯЮ ЕЕ ТАК, КАК ХОЧУ.
Нет!
Я ПО-ПРЕЖНЕМУ ЗДЕСЬ.
Но ты не существуешь! Я отказываюсь верить, что ты не сон! Ты только плод моего воображения… Я тебя выдумала… И больше так не будет! Ты уйдешь, как только я прекращу верить в твое существование!
МОЖЕШЬ ПОПРОБОВАТЬ ЕЩЕ РАЗОК. Я С ТОБОЙ УЖЕ МНОГО ЛЕТ. А ВЕРИШЬ ТЫ ИЛИ НЕТ, НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ. ТВОЕ МНЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. ПОДУМАЙ ОБ ЭТОМ. ОГЛЯНИСЬ НА СВОЮ ЖИЗНЬ. ТРАХАЕШЬСЯ С КАЖДЫМ ВСТРЕЧНЫМ. ВСЕ ВРЕМЯ ПОД НАРКОТИКАМИ. ТЕБЕ СКОРО ШЕСТНАДЦАТЬ. ТВОЯ ЖИЗНЬ ДЕРЬМО, И ЭТО В ТВОЕМ-ТО ВОЗРАСТЕ. ПОГЛЯДИ В ЗЕРКАЛО, САМА УБЕДИШЬСЯ. ТЫ НИЧТО.
Что… что ты хочешь?
Я ХОЧУ ТЕБЯ.
Зачем? Ради чего?
РАДИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. МНЕ НРАВИТСЯ СМОТРЕТЬ, КАК ТЫ СРАЖАЕШЬСЯ С ПРАВДОЙ.
Какая еще там дерьмовая правда?
ТВОЯ ЖИЗНЬ НЕ ИМЕЕТ НАКАКОЙ ЦЕНЫ НИ ДЛЯ КОГО, В ТОМ ЧИСЛЕ И ДЛЯ ТЕБЯ САМОЙ. ЭТО ЯД ЕЛАЮ ТЕБЕ ОДОЛЖЕНИЕ. Я УЧУ ТЕБЯ. ТЫ ДЛОЖНА БЫТЬ МНЕ БЛАГОДАРНА. ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ ДЛЯ МЕНЯ ВСЕ.
Ничего я тебе не должна.
Я САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ.
Прощай.
Я ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ.
Чтоб тебя кто трахнул.
СКОРО. САМА И СДЕЛАЕШЬ.
Замолчи.
УВИДИМСЯ, КОГДА СТЕМНЕЕТ… ЛОРА ПАЛМЕР.
Пошел ты ко всем матерям! Ко всем матерям! Ко всем матерям! Ко всем матерям!
И держись, мать твою, от моего дома подальше на этот раз. Ты существуешь только в моей голове. Никто больше тебя не видит и не слышит, значит, это я придумала тебя. В эту комнату ты теперь уже не войдешь. Никогда. Ты только плод моего воображения. Ты страх. Страх маленькой девочки перед мраком леса!
И чтоб больше не возвращался, понял?!
Ты ничего не сможешь, если я не наделю тебя силой… На этот раз я этого не сделаю. Речь идет о моей жизни. Она моя! И тебе нет места… Вот так-то!
Меня ждет работа. Мне надо выспаться. А ты умер. Я о тебе даже не помню.
Лора.
P.S.
СЛЕДИ ЗА ОКНОМ, ЛОРА ПАЛМЕР.
15 декабря 1987
Дорогой Дневник!
Извини, что так долго не писала, но я была очень занята все это время! Столько накопилось всего, о чем ты не знаешь!
Во-первых, я решила договориться с Хорнами насчет Джонни. Когда я была у них последний раз, то не могла не обратить внимания на то, что мальчик какой-то совершенно потерянный, никто за ним не присматривает, не занимается с ним. Одним словом, грустная картина. Я предложила им быть воспитателем их сына: буду приходить трижды в неделю, оставаться на час-полтора – вместе с ним читать, разговаривать и тому подобное. За это я хотела бы небольшое еженедельное вознаграждение. Они с радостью согласились и положили мне 50 долларов в неделю, то есть 200 в месяц.
Эти деньги здорово меня выручают в смысле коки, но дело даже не в этом. Так приятно быть рядом с Джонни, который любит меня, несмотря на то, чем я занята, когда нахожусь вдали от него. Он не стремиться причинить мне боль, дразнить, издеваться или спать со мной, не говоря уже о том, чтобы привязывать меня веревками, истязать или делать миллионы других гадостей, до которых, мне кажется, так падки все остальные… Они только и знают, что постоянно меня трогают, постоянно что-то от меня требуют – и чем дальше, тем хотят все больше и больше.
А Джонни хочет только одного: чтобы я ему читала вслух. «Спящая красавица» - его любима книга. Положит голову мне на колени – и слушает, устремив на меня свой доверчивый взгляд. То и дело мы прерываем чтение, чтобы получше рассмотреть иллюстрации. Иногда мне приходится разъяснять ему смысл рисунков, как и некоторых мест в самой книжке, чтобы быть полностью уверенной, что Джонни их правильно понял. Часто у него такое выражение, что кажется, будто он совсем сбит с толку и боится, что никогда ничего не сможет уразуметь. Всякий раз я тут же останавливаюсь и начинаю свои объяснения с самого начала.
Днем мы нередко выходим с ним на газон перед домом: здесь он стреляет из лука по резиновым бизонам на противоположном конце двора, служащим ему отличной мишенью. Каждый раз при попадании его лицо расцветает такой дивной улыбкой! Это его кайф… Вообрази себе всю эту странную сцену: Джонни на лужайке, в свих индейских мокасинах, а трава такая ослепительно зеленая; лук туго натянут, стрела подрагивает, перед тем как вылететь. Несколько минут он стоит так, застыв на месте, с головой, откинутой назад, с блуждающей по лицу улыбкой. Но вот он пускает стрелу, и она летит как-то удивительно медленно. Джонни безвольно опускает руки, потом приподнимается на цыпочки – и ждет… Мишень поражена. Он начинает прыгать как сумасшедший. Затем поворачивает ко мне свое возбужденное лицо с этой его улыбкой.
- Индейцы! – восклицает он.
Я поздравляю его с удачным выстрелом и прошу сделать еще несколько таких же. Он с радостью соглашается. Не раз во время наших занятий приходится мне пользоваться своими спасительными «полосками», уединяясь для этого в ванную… И как же часто испытываю я эту потребность.
Ужасно, когда я теряю с ним терпение. Правда, это случилось всего однажды, и чувствовала я тогда себя отвратительно, пока не убедилась, что Джонни либо забыл о происшествии, либо простил меня.
Не буду говорить подробно, потому что вела я себя в тот раз отвратительно. Короче, я повела себя по отношению к нему, точь-в-точь как ведет себя БОБ по отношению ко мне. Это было так жестоко. Большего отвращения к себе я никогда не испытывала. Конечно, я тут же постаралась ему все объяснить и попросить прощения. Мне хотелось, чтобы он понял, что я действительно сознаю свою вину и больше никогда так не сделаю.
Я пошла и наскребла все, что было у меня в сумочке, включая пару пузырьков, - достаточно, чтобы получить кайф. Теперь я могла думать. Трудно только тогда, когда порошка нет совсем. Вот почему мы видимся в последнее время с Бобби так часто и наши встречи столь невинны. Но ты ведь об этом ничего не знаешь? Но об этом чуть позже.
Сейчас мне надо отвинтить набалдашники на спинке кровати… и успеть нюхнуть пару «полосок», пока мама не пришла, чтобы сказать, какие домашние дела меня ждут, - посуда, мусор и прочее. Черт подери! Просто не верится, как меняется моя жизнь, стоит только мне выйти за порог этого дома.
Обещаю вернуться как можно быстрее.
Лора.
Дорогой Дневник!
Извини, что так долго не писала, но я была очень занята все это время! Столько накопилось всего, о чем ты не знаешь!
Во-первых, я решила договориться с Хорнами насчет Джонни. Когда я была у них последний раз, то не могла не обратить внимания на то, что мальчик какой-то совершенно потерянный, никто за ним не присматривает, не занимается с ним. Одним словом, грустная картина. Я предложила им быть воспитателем их сына: буду приходить трижды в неделю, оставаться на час-полтора – вместе с ним читать, разговаривать и тому подобное. За это я хотела бы небольшое еженедельное вознаграждение. Они с радостью согласились и положили мне 50 долларов в неделю, то есть 200 в месяц.
Эти деньги здорово меня выручают в смысле коки, но дело даже не в этом. Так приятно быть рядом с Джонни, который любит меня, несмотря на то, чем я занята, когда нахожусь вдали от него. Он не стремиться причинить мне боль, дразнить, издеваться или спать со мной, не говоря уже о том, чтобы привязывать меня веревками, истязать или делать миллионы других гадостей, до которых, мне кажется, так падки все остальные… Они только и знают, что постоянно меня трогают, постоянно что-то от меня требуют – и чем дальше, тем хотят все больше и больше.
А Джонни хочет только одного: чтобы я ему читала вслух. «Спящая красавица» - его любима книга. Положит голову мне на колени – и слушает, устремив на меня свой доверчивый взгляд. То и дело мы прерываем чтение, чтобы получше рассмотреть иллюстрации. Иногда мне приходится разъяснять ему смысл рисунков, как и некоторых мест в самой книжке, чтобы быть полностью уверенной, что Джонни их правильно понял. Часто у него такое выражение, что кажется, будто он совсем сбит с толку и боится, что никогда ничего не сможет уразуметь. Всякий раз я тут же останавливаюсь и начинаю свои объяснения с самого начала.
Днем мы нередко выходим с ним на газон перед домом: здесь он стреляет из лука по резиновым бизонам на противоположном конце двора, служащим ему отличной мишенью. Каждый раз при попадании его лицо расцветает такой дивной улыбкой! Это его кайф… Вообрази себе всю эту странную сцену: Джонни на лужайке, в свих индейских мокасинах, а трава такая ослепительно зеленая; лук туго натянут, стрела подрагивает, перед тем как вылететь. Несколько минут он стоит так, застыв на месте, с головой, откинутой назад, с блуждающей по лицу улыбкой. Но вот он пускает стрелу, и она летит как-то удивительно медленно. Джонни безвольно опускает руки, потом приподнимается на цыпочки – и ждет… Мишень поражена. Он начинает прыгать как сумасшедший. Затем поворачивает ко мне свое возбужденное лицо с этой его улыбкой.
- Индейцы! – восклицает он.
Я поздравляю его с удачным выстрелом и прошу сделать еще несколько таких же. Он с радостью соглашается. Не раз во время наших занятий приходится мне пользоваться своими спасительными «полосками», уединяясь для этого в ванную… И как же часто испытываю я эту потребность.
Ужасно, когда я теряю с ним терпение. Правда, это случилось всего однажды, и чувствовала я тогда себя отвратительно, пока не убедилась, что Джонни либо забыл о происшествии, либо простил меня.
Не буду говорить подробно, потому что вела я себя в тот раз отвратительно. Короче, я повела себя по отношению к нему, точь-в-точь как ведет себя БОБ по отношению ко мне. Это было так жестоко. Большего отвращения к себе я никогда не испытывала. Конечно, я тут же постаралась ему все объяснить и попросить прощения. Мне хотелось, чтобы он понял, что я действительно сознаю свою вину и больше никогда так не сделаю.
Я пошла и наскребла все, что было у меня в сумочке, включая пару пузырьков, - достаточно, чтобы получить кайф. Теперь я могла думать. Трудно только тогда, когда порошка нет совсем. Вот почему мы видимся в последнее время с Бобби так часто и наши встречи столь невинны. Но ты ведь об этом ничего не знаешь? Но об этом чуть позже.
Сейчас мне надо отвинтить набалдашники на спинке кровати… и успеть нюхнуть пару «полосок», пока мама не пришла, чтобы сказать, какие домашние дела меня ждут, - посуда, мусор и прочее. Черт подери! Просто не верится, как меняется моя жизнь, стоит только мне выйти за порог этого дома.
Обещаю вернуться как можно быстрее.
Лора.
16 декабря 1987
Дорогой Дневник!
Извини, что прошел уже целый день, но мама решила провести со мной беседу на кухне, пока я мыла посуду, и она продолжалась ровно четыре часа. Тем временем вернулся с работы папа и подключился к беседе – и еще сорок пять минут долой. Еще хорошо, что сегодня он пошел рано спать.
Мне кажется, Бенжамин заставляет его слишком много работать над новым проектом, которым они там заняты. И если мама или я спрашиваем, как идут дела на работе, папа только закатывает глаза.
Порой я думаю, что мы с моей мамой могли бы стать отличными друзьями. Такие мысли приходят мне в голову, когда я смотрю ей в глаза. Интересно, испытывала ли в свое время мама те же чувства, какие испытываю я? Сдается, что некоторые из моих переживаний она вполне могла бы понять, но она происходит из семьи и принадлежит к поколению, у которых не было принято говорить о вещах, вызывающих чувство неловкости.
Может быть, именно такое чувство вызывает у нее БОБ. Может быть, и папа знает БОБА, но мама не позволяет нам говорить о нем, потому что это всех так… убивает… не знаю.
Но все равно, мне кажется, у нас был с ней хороший разговор, потому что, отправившись к себе наверх спать, она казалась очень счастливой. После ее ухода я еще некоторое время оставалась внизу, затем вышла во двор и внимательно изучила ту часть стены дома, по которой БОБ обычно взбирается, чтобы заглянуть ко мне в окно. Просто поразительно, как это он умудрился не разбиться или уж по крайней мере ни разу не сорваться.
Каждый раз, когда я ночью спускаюсь из окна, мне всегда помогают. Как бы сделать так, чтобы он сорвался? Бесполезно, он все равно заберется. К тому же по этой стене ко мне забирается и Бобби Бриггс, доставляя через окно очередную порцию коки… чтобы мы могли сразу же взбодриться, пока родители или спят, или еще не возвратились домой.
К этому-то я и обещала тебе вернуться. Речь как раз идет о Бобби Бриггсе. Мы видимся с ним теперь так, как обычно видятся приличные мальчики с девочками в средней школе. Странно как-то. С Донной я встречаюсь чаще, теперь она все время с Майком. Она, похоже, счастлива, но эти двое напоминают мне парочку, рекламирующую по телеку жвачку. Что-то вроде «счастья и честолюбивых устремлений» или этой чепухи насчет «умственного и физического развития… тра-та-та».
На прошлой неделе мне понадобилось содержимое всей капсулы коки, когда после кино мы пошли с НИИ в ближайшую закусочную съесть по гамбургеру. Бобби и я к нему даже не прикоснулись: он наелся в кино всякой ерунды, а я была под кайфом и на еду мне даже глядеть не хотелось. Донна нажралась до неприличия, и я знала, что утром она об этом пожалеет – по лицу пойдут прыщи и платье не налезет. Ручаюсь, она прибавит фунтов пять. Майк просто свинья. Он кидал жареный картофель и гамбургеры в рот, как будто их не надо было жевать. Клянусь!
Еще мне не нравится, как он смотрит на Донну. Я беспокоюсь, потому что он, кажется, ужасное дерьмо… строит из себя какого-то супермена в этом своем блейзере, который он никогда не снимает. А мне плевать на него. Донна умная, и сама разберется. Невероятно, что доктор Хэйворд ничего ей не говорил.
Почему же мы с Бобби перешли на такие отношения? Почему мы только ходим по кино, закусочным, сидим на балконе и любуемся открывающимся видом, или же я занимаюсь уроками у него дома? Почему мы только обнимаемся и целуемся или ездим в машине его отца на Жемчужные озера? Все дело в том, что в конце концов он согласился стать дилером у Лео и продавать кокаин. Для меня. Я сама его об этом просила и долго этого ждала, но он хотел от меня обещания, что я снова буду его девочкой. И я так себя и веду. Тогда, когда мне этого хочется, или тогда, когда я сижу без коки. Мне нравится Бобби на самом деле, но он никогда не был в состоянии понять, что со мною иногда делается.
Вся причина, по которой меня так тянет на эти оргии у Лео, причина, по которой я позволяю ему привязывать меня и даже иногда бить, заключается, кроме странного наслаждения, испытываемого мною, в том, что я чувствую: вот тот мир тьмы, которому я принадлежу. Я принадлежу этим гнусным мужикам, в глубине души такими же плаксами, какими они были в детстве. Я подтруниваю над ними – и вот уже они называют меня «мамочкой», прячут голову мне в колени, выплакивая мне свою боль… После этого я диктую им, что они должны теперь делать. Им нравится такая игра. И я часть всего этого. Должно быть это именно так, иначе я ни за что не смогла бы так им нравиться.
Я сама говорю им, что они со мной должны делать. Приказываю им. И тогда они исполняют мои приказы и я испытываю удовольствие, видя, как они вовсю стараются. Тут я начинаю словами передавать то, что я чувствую. Я говорю им, как они замечательные, «настоящие, настоящие парни. Такие замечательные парни». Их «мамочка» просто счастлива. Они это прямо обожают. Потому что каждый из них – ребенок и мужчина в одном лице.
Они все, а это друзья Лео и Жака (о нем я еще должна тебе рассказать!), очень милы со мной. Если бы мне когда-нибудь понадобилась помощь, то они бы, я верю, обязательно откликнулись. Впрочем, не знаю. Я уже раньше ошибалась.
Итак, Бобби продает коку в городе, а Лео занят этой торговлей через границу с Канадой. Мне всегда перепадает от него по крайней мере одна порция героина бесплатно, а каждый раз, когда мы с Лео видимся, он наполняет мне капсулу или пузырек, если он у меня под рукой, «снежком».
Бобби зарабатывает приличные деньки, и все счастливы. Это ведь и есть подлинный смысл жизни, так ведь? Единственное, что меня бесит, это вот что. Пару дней назад, когда мы с Бобби пошли взять деньки из моего абонентского ящика (не могу же я прятать тысячи долларов в ножке кровати!), он вдруг сказал, что Майк собирается вскоре начать помогать ему продавать коку.
Я устроила Бобби истерику и сказала, что если он возьмет его, я никогда больше не буду с ним разговаривать. Майк скажет Донне, Донна – своего отцу. Я это знаю. И не смогу пережить. Доктор Хэйворд разочаруется во мне… это меня наверняка убьет.
Бобби сказал, что это еще не окончательно. Но я потребовала от него обещание не брать Майка, и он мне его дал.
После этого мы отправились к дереву возле дома Лео, где спрятан старый футбольный мяч. Он ненадутый, и в него удобно класть деньги и наркотики. Лео открыто смеется над Бобби за то, какие странные места для своих тайников он выбирает. «Футбольный кумир» - вот как он его зовет. Но Бобби и на самом деле футбольный кумир. По крайней мере все в школе убеждены в этом.
Жак говорит, что тоже играл в свое время в футбол, пока не обнаружил, что совсем не обязательно целый день гонять по полю и врезаться головой в толпу здоровых лбов для того, чтобы делать хорошие деньги. Жак живет в самом лесу в небольшом деревянном домике вместе со своей говорящей птицей Уолдо. Кстати, Уолдо научился четко выговаривать мое имя. Жак – его фамилия Рено – вроде бы работает в казино, по ту сторону границы с Канадой. Он такой большой, толстый, но иногда здорово меня заводит. Вообще-то он как раз относится к тому типу, о котором я писала: наполовину младенец и наполовину мужчина. Правда, о женском теле ему известно даже больше, чем Лео.
Как-то ночью я была у Жака в его лесном домике. Мы тогда оба с ним приняли хорошую дозу и стали играть друг с другом в разные поразительные сексуальные игры. Помню, дошло до того, что стоило ему только произнести: «Покажи-ка мне, девочка… покажи», как тут же голова у меня шла крутом!
Уолдо повторял почти все, что мы говорили друг другу всю ночь и рано утром. Возвращаясь от Жака домой, я всю дорогу явственно слышала, как Уолдо без устали повторяет:
- Покажи-ка мне… Покажи-ка… Маленькая девочка… Маленькая девочка…
В то утро я наконец поняла: все оргии в лесу с участием Лео происходили перед домиком Жака. Я узнала стул, на который меня сажали!.. На минутку я опустилась на него – сомнений не было. Это он.
Скоро я продолжу свои записи. На сегодняшнюю ночь у меня есть кой-какие планы.
Л.
Дорогой Дневник!
Извини, что прошел уже целый день, но мама решила провести со мной беседу на кухне, пока я мыла посуду, и она продолжалась ровно четыре часа. Тем временем вернулся с работы папа и подключился к беседе – и еще сорок пять минут долой. Еще хорошо, что сегодня он пошел рано спать.
Мне кажется, Бенжамин заставляет его слишком много работать над новым проектом, которым они там заняты. И если мама или я спрашиваем, как идут дела на работе, папа только закатывает глаза.
Порой я думаю, что мы с моей мамой могли бы стать отличными друзьями. Такие мысли приходят мне в голову, когда я смотрю ей в глаза. Интересно, испытывала ли в свое время мама те же чувства, какие испытываю я? Сдается, что некоторые из моих переживаний она вполне могла бы понять, но она происходит из семьи и принадлежит к поколению, у которых не было принято говорить о вещах, вызывающих чувство неловкости.
Может быть, именно такое чувство вызывает у нее БОБ. Может быть, и папа знает БОБА, но мама не позволяет нам говорить о нем, потому что это всех так… убивает… не знаю.
Но все равно, мне кажется, у нас был с ней хороший разговор, потому что, отправившись к себе наверх спать, она казалась очень счастливой. После ее ухода я еще некоторое время оставалась внизу, затем вышла во двор и внимательно изучила ту часть стены дома, по которой БОБ обычно взбирается, чтобы заглянуть ко мне в окно. Просто поразительно, как это он умудрился не разбиться или уж по крайней мере ни разу не сорваться.
Каждый раз, когда я ночью спускаюсь из окна, мне всегда помогают. Как бы сделать так, чтобы он сорвался? Бесполезно, он все равно заберется. К тому же по этой стене ко мне забирается и Бобби Бриггс, доставляя через окно очередную порцию коки… чтобы мы могли сразу же взбодриться, пока родители или спят, или еще не возвратились домой.
К этому-то я и обещала тебе вернуться. Речь как раз идет о Бобби Бриггсе. Мы видимся с ним теперь так, как обычно видятся приличные мальчики с девочками в средней школе. Странно как-то. С Донной я встречаюсь чаще, теперь она все время с Майком. Она, похоже, счастлива, но эти двое напоминают мне парочку, рекламирующую по телеку жвачку. Что-то вроде «счастья и честолюбивых устремлений» или этой чепухи насчет «умственного и физического развития… тра-та-та».
На прошлой неделе мне понадобилось содержимое всей капсулы коки, когда после кино мы пошли с НИИ в ближайшую закусочную съесть по гамбургеру. Бобби и я к нему даже не прикоснулись: он наелся в кино всякой ерунды, а я была под кайфом и на еду мне даже глядеть не хотелось. Донна нажралась до неприличия, и я знала, что утром она об этом пожалеет – по лицу пойдут прыщи и платье не налезет. Ручаюсь, она прибавит фунтов пять. Майк просто свинья. Он кидал жареный картофель и гамбургеры в рот, как будто их не надо было жевать. Клянусь!
Еще мне не нравится, как он смотрит на Донну. Я беспокоюсь, потому что он, кажется, ужасное дерьмо… строит из себя какого-то супермена в этом своем блейзере, который он никогда не снимает. А мне плевать на него. Донна умная, и сама разберется. Невероятно, что доктор Хэйворд ничего ей не говорил.
Почему же мы с Бобби перешли на такие отношения? Почему мы только ходим по кино, закусочным, сидим на балконе и любуемся открывающимся видом, или же я занимаюсь уроками у него дома? Почему мы только обнимаемся и целуемся или ездим в машине его отца на Жемчужные озера? Все дело в том, что в конце концов он согласился стать дилером у Лео и продавать кокаин. Для меня. Я сама его об этом просила и долго этого ждала, но он хотел от меня обещания, что я снова буду его девочкой. И я так себя и веду. Тогда, когда мне этого хочется, или тогда, когда я сижу без коки. Мне нравится Бобби на самом деле, но он никогда не был в состоянии понять, что со мною иногда делается.
Вся причина, по которой меня так тянет на эти оргии у Лео, причина, по которой я позволяю ему привязывать меня и даже иногда бить, заключается, кроме странного наслаждения, испытываемого мною, в том, что я чувствую: вот тот мир тьмы, которому я принадлежу. Я принадлежу этим гнусным мужикам, в глубине души такими же плаксами, какими они были в детстве. Я подтруниваю над ними – и вот уже они называют меня «мамочкой», прячут голову мне в колени, выплакивая мне свою боль… После этого я диктую им, что они должны теперь делать. Им нравится такая игра. И я часть всего этого. Должно быть это именно так, иначе я ни за что не смогла бы так им нравиться.
Я сама говорю им, что они со мной должны делать. Приказываю им. И тогда они исполняют мои приказы и я испытываю удовольствие, видя, как они вовсю стараются. Тут я начинаю словами передавать то, что я чувствую. Я говорю им, как они замечательные, «настоящие, настоящие парни. Такие замечательные парни». Их «мамочка» просто счастлива. Они это прямо обожают. Потому что каждый из них – ребенок и мужчина в одном лице.
Они все, а это друзья Лео и Жака (о нем я еще должна тебе рассказать!), очень милы со мной. Если бы мне когда-нибудь понадобилась помощь, то они бы, я верю, обязательно откликнулись. Впрочем, не знаю. Я уже раньше ошибалась.
Итак, Бобби продает коку в городе, а Лео занят этой торговлей через границу с Канадой. Мне всегда перепадает от него по крайней мере одна порция героина бесплатно, а каждый раз, когда мы с Лео видимся, он наполняет мне капсулу или пузырек, если он у меня под рукой, «снежком».
Бобби зарабатывает приличные деньки, и все счастливы. Это ведь и есть подлинный смысл жизни, так ведь? Единственное, что меня бесит, это вот что. Пару дней назад, когда мы с Бобби пошли взять деньки из моего абонентского ящика (не могу же я прятать тысячи долларов в ножке кровати!), он вдруг сказал, что Майк собирается вскоре начать помогать ему продавать коку.
Я устроила Бобби истерику и сказала, что если он возьмет его, я никогда больше не буду с ним разговаривать. Майк скажет Донне, Донна – своего отцу. Я это знаю. И не смогу пережить. Доктор Хэйворд разочаруется во мне… это меня наверняка убьет.
Бобби сказал, что это еще не окончательно. Но я потребовала от него обещание не брать Майка, и он мне его дал.
После этого мы отправились к дереву возле дома Лео, где спрятан старый футбольный мяч. Он ненадутый, и в него удобно класть деньги и наркотики. Лео открыто смеется над Бобби за то, какие странные места для своих тайников он выбирает. «Футбольный кумир» - вот как он его зовет. Но Бобби и на самом деле футбольный кумир. По крайней мере все в школе убеждены в этом.
Жак говорит, что тоже играл в свое время в футбол, пока не обнаружил, что совсем не обязательно целый день гонять по полю и врезаться головой в толпу здоровых лбов для того, чтобы делать хорошие деньги. Жак живет в самом лесу в небольшом деревянном домике вместе со своей говорящей птицей Уолдо. Кстати, Уолдо научился четко выговаривать мое имя. Жак – его фамилия Рено – вроде бы работает в казино, по ту сторону границы с Канадой. Он такой большой, толстый, но иногда здорово меня заводит. Вообще-то он как раз относится к тому типу, о котором я писала: наполовину младенец и наполовину мужчина. Правда, о женском теле ему известно даже больше, чем Лео.
Как-то ночью я была у Жака в его лесном домике. Мы тогда оба с ним приняли хорошую дозу и стали играть друг с другом в разные поразительные сексуальные игры. Помню, дошло до того, что стоило ему только произнести: «Покажи-ка мне, девочка… покажи», как тут же голова у меня шла крутом!
Уолдо повторял почти все, что мы говорили друг другу всю ночь и рано утром. Возвращаясь от Жака домой, я всю дорогу явственно слышала, как Уолдо без устали повторяет:
- Покажи-ка мне… Покажи-ка… Маленькая девочка… Маленькая девочка…
В то утро я наконец поняла: все оргии в лесу с участием Лео происходили перед домиком Жака. Я узнала стул, на который меня сажали!.. На минутку я опустилась на него – сомнений не было. Это он.
Скоро я продолжу свои записи. На сегодняшнюю ночь у меня есть кой-какие планы.
Л.
Декабрь 21, 1987
Дорогой Дневник!
Вот уже и Рождество подошло. Начинаю подыскивать себе новую работу – что-нибудь поприличнее, чтобы два раза в месяц можно было получать на руки… настоящие деньги. Мама все больше беспокоится, как мало я в последнее время ем. А мне так это очень нравится. Клянусь, раньше собственное тело было мне противно. Зато сейчас у меня нет этого противного жира, а груди и пышные бедра остались теми же самыми. Неудивительно, что те парни, с которыми я встречаюсь, не устают наперебой превозносить мое тело!
Работа мне нужна только для того, чтобы у меня водилось больше денег, и еще для того, чтобы можно было успокоить маму – сказать, что я обедаю на работе. Не то придется заставлять себя обедать дома, а я больше не в состоянии этого делать.
Лео и Жак дали мне посмотреть несколько номеров журнала «Мир плоти». Это было позавчера вечером. Я тут же их перелистала и начала копировать некоторые позы, которые там показаны. Потом я танцевала, делала еще кое-то из того, что нравилось мне самой… а они смотрели во все глаза, пока все втроем мы не начали заниматься любовью.
Знаю, все это звучит грязно, когда описываешь, но ведь я делаю лишь то, к чему так неожиданно пристрастилась в последнее время… Сама создаю собственное шоу, чтобы другим было интересно на него смотреть, пока перед моими глазами разворачивается совсем другое действо. Грезя наяву, я вижу зал, полный народу – по крайней мере человек сто (чем больше людей, тем все происходящее кажется приличнее, потому что в нем нет ничего запретного и дурного). Весь зал не отрывает от меня глаз, и мужчины, и женщины. Они следят за тем, как я двигаюсь, прислушиваясь к малейшим звука, вылетающим из моего горла, как только внутри у меня делается тепло… В своем воображении я вижу мужчину или женщину, иногда обоих вместе… они сидят обязательно в первом ряду – и такие тихие-тихие, тише их нет никого во всем зале. Ну, предположим (для удобства), что сидит мужчина.
Вот я спускаюсь к зрителям, и на мне надето что-то черное и прозрачное. Я беру этого человека в первом ряду за руку и веду его за собой на сцену. Он явно не хочет этого делать, но я тихо шепчу ему на ухо, что ничего плохого или неприличного с ним не произойдет, за это я ручаюсь.
Затем я, также шепотом, рассказываю всем зрителям, какой это замечательный человек и как он мне нравится – и почему. Я описываю его достоинства до тех пор, пока он на самом деле, как это его ни забавляет, начинает верить в свою неотразимость. Вся аудитория теперь обожает его точно так же, как я. Мой сон наяву может и видоизменяться, но финал у него один: под конец я и мой избранник предаемся любви на глазах публики, сидящей в зале. Иногда я получаю кайф при мысли, что БОБ может увидеть меня в этом моем сне – увидеть и понять наконец необходимость выпустить свою жертву на свободу.
Итак, я просматриваю журналы и убеждаюсь, что там печатают и некоторые из тех идей, которые присылают читатели. Сразу же говорю об этом Лео и Жаку, и мы все вместе разыгрываем некоторые из моих собственных фантазий, иногда приходящих мне в голову. Почему бы тебе не послать одну из них в журнал, спрашивают они. И даже не одну, а несколько – увидишь, что-нибудь да обязательно поместят. Тогда они обещают разыграть мою идею так, как я ее опишу в журнале, то есть так, как мне хочется.
Их предложение мне нравится. Надо будет попробовать. И устроить специальное вечернее шоу, продумать все заранее. Шоу в честь Лоры Палмер.
Может, я опишу одну из своих фантазий, чтобы и ты смог сам прочесть и узнать, что именно мы планировали разыграть, если моя идея появится на страницах журнала. Я еще, правда, подумаю, стоит ли мне делать эту запись или нет.
Некоторые фото в журналах такие… грязные. Я бы даже сказала, что чересчур, но вместе с тем я прекрасно понимаю, почему некоторых людей они возбуждают. В основном там изображены мужчины и женщины в разных местах – одни или с каким-нибудь диковинным фантастическим существом. На этих фотографиях время как будто остановилось. Там нет ни завтра, ни вчера. Нет ни часов, ни минут. Никто там не обязан считаться ни с родителями, ни с правилами поведения. Там никогда не наступает утро или что-нибудь еще, о чем надо было бы беспокоиться. И это мне нравится, но на некоторых фотографиях изображены женщины, которых хватают и насильно тащат куда-то эти страшные существа. И это уже нравится мне гораздо меньше, потому что, по той или иной причине… не знаю, по какой именно, эти сцены напоминают мне ночные посещения БОБА. Как правило, женщины на этих картинках слишком юные, невинные или что-то вроде этого.
Я не против того, чтобы меня кто-то хватал и тащил, но я люблю, чтобы при этом меня немножко поддразнивали и чтобы можно было слегка помечтать и пофантазировать. Мне не нравится, когда меня запугивают, лгут мне или орут на меня, а, похоже, на некоторых из этих картинок как раз так и происходит. Мрак, окружающий секс, вполне допустим, но за ним должна скрываться какая-то тайна. Это не должен быть мрак ада, ночных кошмаров или смерти.
Такое мне не по душе. Я люблю более светлое. Люблю, чтобы было не совсем, а только почти плохо. Не играть с плохим, а лишь заигрывать. Чтобы оно не заполняло тебя.
Завтра надо идти покупать рождественские подарки. Господи, понятия не имею, что кому купить. Наверное, для меня самой, это плохо – желать на Рождество коку… целую гору белого пушистого «снежка», засыпающего меня с ног до головы.
Остальное потом.
Лора.
Дорогой Дневник!
Вот уже и Рождество подошло. Начинаю подыскивать себе новую работу – что-нибудь поприличнее, чтобы два раза в месяц можно было получать на руки… настоящие деньги. Мама все больше беспокоится, как мало я в последнее время ем. А мне так это очень нравится. Клянусь, раньше собственное тело было мне противно. Зато сейчас у меня нет этого противного жира, а груди и пышные бедра остались теми же самыми. Неудивительно, что те парни, с которыми я встречаюсь, не устают наперебой превозносить мое тело!
Работа мне нужна только для того, чтобы у меня водилось больше денег, и еще для того, чтобы можно было успокоить маму – сказать, что я обедаю на работе. Не то придется заставлять себя обедать дома, а я больше не в состоянии этого делать.
Лео и Жак дали мне посмотреть несколько номеров журнала «Мир плоти». Это было позавчера вечером. Я тут же их перелистала и начала копировать некоторые позы, которые там показаны. Потом я танцевала, делала еще кое-то из того, что нравилось мне самой… а они смотрели во все глаза, пока все втроем мы не начали заниматься любовью.
Знаю, все это звучит грязно, когда описываешь, но ведь я делаю лишь то, к чему так неожиданно пристрастилась в последнее время… Сама создаю собственное шоу, чтобы другим было интересно на него смотреть, пока перед моими глазами разворачивается совсем другое действо. Грезя наяву, я вижу зал, полный народу – по крайней мере человек сто (чем больше людей, тем все происходящее кажется приличнее, потому что в нем нет ничего запретного и дурного). Весь зал не отрывает от меня глаз, и мужчины, и женщины. Они следят за тем, как я двигаюсь, прислушиваясь к малейшим звука, вылетающим из моего горла, как только внутри у меня делается тепло… В своем воображении я вижу мужчину или женщину, иногда обоих вместе… они сидят обязательно в первом ряду – и такие тихие-тихие, тише их нет никого во всем зале. Ну, предположим (для удобства), что сидит мужчина.
Вот я спускаюсь к зрителям, и на мне надето что-то черное и прозрачное. Я беру этого человека в первом ряду за руку и веду его за собой на сцену. Он явно не хочет этого делать, но я тихо шепчу ему на ухо, что ничего плохого или неприличного с ним не произойдет, за это я ручаюсь.
Затем я, также шепотом, рассказываю всем зрителям, какой это замечательный человек и как он мне нравится – и почему. Я описываю его достоинства до тех пор, пока он на самом деле, как это его ни забавляет, начинает верить в свою неотразимость. Вся аудитория теперь обожает его точно так же, как я. Мой сон наяву может и видоизменяться, но финал у него один: под конец я и мой избранник предаемся любви на глазах публики, сидящей в зале. Иногда я получаю кайф при мысли, что БОБ может увидеть меня в этом моем сне – увидеть и понять наконец необходимость выпустить свою жертву на свободу.
Итак, я просматриваю журналы и убеждаюсь, что там печатают и некоторые из тех идей, которые присылают читатели. Сразу же говорю об этом Лео и Жаку, и мы все вместе разыгрываем некоторые из моих собственных фантазий, иногда приходящих мне в голову. Почему бы тебе не послать одну из них в журнал, спрашивают они. И даже не одну, а несколько – увидишь, что-нибудь да обязательно поместят. Тогда они обещают разыграть мою идею так, как я ее опишу в журнале, то есть так, как мне хочется.
Их предложение мне нравится. Надо будет попробовать. И устроить специальное вечернее шоу, продумать все заранее. Шоу в честь Лоры Палмер.
Может, я опишу одну из своих фантазий, чтобы и ты смог сам прочесть и узнать, что именно мы планировали разыграть, если моя идея появится на страницах журнала. Я еще, правда, подумаю, стоит ли мне делать эту запись или нет.
Некоторые фото в журналах такие… грязные. Я бы даже сказала, что чересчур, но вместе с тем я прекрасно понимаю, почему некоторых людей они возбуждают. В основном там изображены мужчины и женщины в разных местах – одни или с каким-нибудь диковинным фантастическим существом. На этих фотографиях время как будто остановилось. Там нет ни завтра, ни вчера. Нет ни часов, ни минут. Никто там не обязан считаться ни с родителями, ни с правилами поведения. Там никогда не наступает утро или что-нибудь еще, о чем надо было бы беспокоиться. И это мне нравится, но на некоторых фотографиях изображены женщины, которых хватают и насильно тащат куда-то эти страшные существа. И это уже нравится мне гораздо меньше, потому что, по той или иной причине… не знаю, по какой именно, эти сцены напоминают мне ночные посещения БОБА. Как правило, женщины на этих картинках слишком юные, невинные или что-то вроде этого.
Я не против того, чтобы меня кто-то хватал и тащил, но я люблю, чтобы при этом меня немножко поддразнивали и чтобы можно было слегка помечтать и пофантазировать. Мне не нравится, когда меня запугивают, лгут мне или орут на меня, а, похоже, на некоторых из этих картинок как раз так и происходит. Мрак, окружающий секс, вполне допустим, но за ним должна скрываться какая-то тайна. Это не должен быть мрак ада, ночных кошмаров или смерти.
Такое мне не по душе. Я люблю более светлое. Люблю, чтобы было не совсем, а только почти плохо. Не играть с плохим, а лишь заигрывать. Чтобы оно не заполняло тебя.
Завтра надо идти покупать рождественские подарки. Господи, понятия не имею, что кому купить. Наверное, для меня самой, это плохо – желать на Рождество коку… целую гору белого пушистого «снежка», засыпающего меня с ног до головы.
Остальное потом.
Лора.
23 декабря 1987
Дорогой Дневник!
Помнишь ли ты тот вечер, когда Лео, Бобби и я ездили в Лоу Таун за кокой? Помнишь? Я украла кило коки, и тут началось светопреставление, и нам пришлось срочно смываться, потому что все кругом начали палить из своих пушек? Мне только что снился про это сон.
Я ведь никогда толком не думала, что Бобби скорей всего убил того парня, в которого стрелял. Он же, правда, стрелял в него, и я это видела – и мне было все равно! Я думаю, что говорила себе тогда: это все какой-то сон. Но я же знаю, что сама себя обманываю, от начала и до конца.
Тогда я позвонила Бобби домой и поговорила с ним об этом деле пару минут. Вначале он держался нормально. Мы старались говорить шепотом, все время перебивая друг друга, чтобы нас никто не подслушал… И тут он начал плакать. Так мне показалось, хотя полностью я не была уверена. Наверное, он так же лгал сам себе, как и я. Ни он, ни я, по-видимому, не отдавали себе отчета в том, что мы натворили.
Я разговаривала по телефону из своей комнаты, и все то время, пока Бобби на другом конце провода молчал, не сводила глаз со спинки кровати, где под набалдашником хранились мои запасы. Да, я завязла в коке по горло, но остановиться уже не могу. Кроме занятий с Джонни Хорном и поисков все новых сексуальных развлечений, кока – это единственное, что меня все это время поддерживало… Хотелось бы мне знать, не означает ли тот сон, что мне суждено попасть в ад? Я и Бобби Бриггс в аду рядом друг с дружкой сидим и нюхаем коку вместе с дьяволом. Знаю, что это не смешно. Конечно же, не смешно.
В том сне я видела, как парень, в которого стрелял Бобби, вдруг поднялся, хотя пуля вошла ему прямо в грудь, и говорит: «Смерть дала мне ровно одну минуту, чтобы предсказать вам ваше будущее».
Потом он произнес: «Ты, с пушкой… берегись. Те, кто умирает, как я, запоминают лицо своего убийцы, и смерти оно тоже становится известно. Тогда смерть начинает охотиться за ним. Забирает твоих друзей или кого-нибудь из родителей. Забирает то, что ты позволил ей взять. Ведь убийство – это все равно что поздороваться за руку со смертью и сказать ей: «Что мое – то твое».
Во сне Бобби поглядел на меня, а потом снова на парня, которого он застрелил. Парень перехватил его взгляд и сказал: «Присматривай получше за своей подружкой. Кое-кто здесь уже держит для нее место».
И я проснулась.
Я рассказала Бобби о свое сне, а он ответил, что ему надо идти. Не сказал куда, а просто, что пора кончать этот разговор, потому что ему некогда.
На Рождество я купила Бобби в подарок пару башмаков. Я знаю, такие ему должны понравиться. Довольно дорогие, но я скопила порядочную сумму – ты не поверишь, но это только за счет занятий с Джонни. Подспудно я все время чувствовала, что тратить эти деньги на коку – грех. Впрочем все последнее время мне и не надо было этого делать, потому что Жак и Лео постоянно снабжали меня им, и я не вылезала из кайфа и секса. Мне даже не приходится теперь им больше звонить. Это обычно делает Жак. А если к телефону походят мама или папа, он говорит им, что это по поводу работы, которой я интересовалась. Всякий раз, когда мама передает мне, что мне звонит… «какой-то джентльмен относительно твоего заявления», я уже знаю, что мне предстоит бурная ночь.
Настоящая работа мне действительно нужна. Такое место, куда нужно ходить при параде и чтобы всегда можно было быть немного под кайфом, красивой и получать приличные деньги.
Дневник, надеюсь, тот мой сон был просто кошмарным воспоминанием, и если парень из Лоу Тауна мертв, то он же не обязательно в аду, а где-нибудь в более приятном месте. По крайней мере не мучается от боли. Потому что, боюсь, если это не так, то смерть на самом деле придержит для меня местечко. Возможно, она сделает это с помощью БОБА. Не хочется об этом думать.
Сейчас приму душ и пару раз нюхну. Надо еще закончить мой подарок к Рождеству для Донны. Я тебе про него рассказывала? Нет, наверное. Просмотрела записи и вижу, что нет. Так вот, мне хотелось сделать что-нибудь хорошее для нее, как водится между настоящими друзьями. Подарить такое, чтобы она перестала думать, что в моей жизни одни лишь неприятности. Вот чем я сейчас занята.
Я позвонила доктору Хэйворду, поговорила о том о сем и попросила его незаметно взять джинсовую куртку Донны, когда ее не будет дома. Как только ее куртка очутилась у меня, я тут же пошла в магазин художественных изделий и накупила там все, что подходило по расцветке и узору – бусы, цветные заплатки и люрекс. Словом, то, что ей так нравится. Все последние вечера я только тем и занята, что нашиваю свои покупки на ее куртку, стараясь, чтобы украшения выглядели как можно аккуратнее. Донна сама хотела сделать это и мечтала целую вечность. Надеюсь, мой подарок придется ей по душе. Мне так хочется, чтобы она перестала беспокоиться на мой счет. Чем больше беспокоишься, тем больше беды можно накликать.
Увидимся позже, Дневник.
С любовью, Лора.
Дорогой Дневник!
Помнишь ли ты тот вечер, когда Лео, Бобби и я ездили в Лоу Таун за кокой? Помнишь? Я украла кило коки, и тут началось светопреставление, и нам пришлось срочно смываться, потому что все кругом начали палить из своих пушек? Мне только что снился про это сон.
Я ведь никогда толком не думала, что Бобби скорей всего убил того парня, в которого стрелял. Он же, правда, стрелял в него, и я это видела – и мне было все равно! Я думаю, что говорила себе тогда: это все какой-то сон. Но я же знаю, что сама себя обманываю, от начала и до конца.
Тогда я позвонила Бобби домой и поговорила с ним об этом деле пару минут. Вначале он держался нормально. Мы старались говорить шепотом, все время перебивая друг друга, чтобы нас никто не подслушал… И тут он начал плакать. Так мне показалось, хотя полностью я не была уверена. Наверное, он так же лгал сам себе, как и я. Ни он, ни я, по-видимому, не отдавали себе отчета в том, что мы натворили.
Я разговаривала по телефону из своей комнаты, и все то время, пока Бобби на другом конце провода молчал, не сводила глаз со спинки кровати, где под набалдашником хранились мои запасы. Да, я завязла в коке по горло, но остановиться уже не могу. Кроме занятий с Джонни Хорном и поисков все новых сексуальных развлечений, кока – это единственное, что меня все это время поддерживало… Хотелось бы мне знать, не означает ли тот сон, что мне суждено попасть в ад? Я и Бобби Бриггс в аду рядом друг с дружкой сидим и нюхаем коку вместе с дьяволом. Знаю, что это не смешно. Конечно же, не смешно.
В том сне я видела, как парень, в которого стрелял Бобби, вдруг поднялся, хотя пуля вошла ему прямо в грудь, и говорит: «Смерть дала мне ровно одну минуту, чтобы предсказать вам ваше будущее».
Потом он произнес: «Ты, с пушкой… берегись. Те, кто умирает, как я, запоминают лицо своего убийцы, и смерти оно тоже становится известно. Тогда смерть начинает охотиться за ним. Забирает твоих друзей или кого-нибудь из родителей. Забирает то, что ты позволил ей взять. Ведь убийство – это все равно что поздороваться за руку со смертью и сказать ей: «Что мое – то твое».
Во сне Бобби поглядел на меня, а потом снова на парня, которого он застрелил. Парень перехватил его взгляд и сказал: «Присматривай получше за своей подружкой. Кое-кто здесь уже держит для нее место».
И я проснулась.
Я рассказала Бобби о свое сне, а он ответил, что ему надо идти. Не сказал куда, а просто, что пора кончать этот разговор, потому что ему некогда.
На Рождество я купила Бобби в подарок пару башмаков. Я знаю, такие ему должны понравиться. Довольно дорогие, но я скопила порядочную сумму – ты не поверишь, но это только за счет занятий с Джонни. Подспудно я все время чувствовала, что тратить эти деньги на коку – грех. Впрочем все последнее время мне и не надо было этого делать, потому что Жак и Лео постоянно снабжали меня им, и я не вылезала из кайфа и секса. Мне даже не приходится теперь им больше звонить. Это обычно делает Жак. А если к телефону походят мама или папа, он говорит им, что это по поводу работы, которой я интересовалась. Всякий раз, когда мама передает мне, что мне звонит… «какой-то джентльмен относительно твоего заявления», я уже знаю, что мне предстоит бурная ночь.
Настоящая работа мне действительно нужна. Такое место, куда нужно ходить при параде и чтобы всегда можно было быть немного под кайфом, красивой и получать приличные деньги.
Дневник, надеюсь, тот мой сон был просто кошмарным воспоминанием, и если парень из Лоу Тауна мертв, то он же не обязательно в аду, а где-нибудь в более приятном месте. По крайней мере не мучается от боли. Потому что, боюсь, если это не так, то смерть на самом деле придержит для меня местечко. Возможно, она сделает это с помощью БОБА. Не хочется об этом думать.
Сейчас приму душ и пару раз нюхну. Надо еще закончить мой подарок к Рождеству для Донны. Я тебе про него рассказывала? Нет, наверное. Просмотрела записи и вижу, что нет. Так вот, мне хотелось сделать что-нибудь хорошее для нее, как водится между настоящими друзьями. Подарить такое, чтобы она перестала думать, что в моей жизни одни лишь неприятности. Вот чем я сейчас занята.
Я позвонила доктору Хэйворду, поговорила о том о сем и попросила его незаметно взять джинсовую куртку Донны, когда ее не будет дома. Как только ее куртка очутилась у меня, я тут же пошла в магазин художественных изделий и накупила там все, что подходило по расцветке и узору – бусы, цветные заплатки и люрекс. Словом, то, что ей так нравится. Все последние вечера я только тем и занята, что нашиваю свои покупки на ее куртку, стараясь, чтобы украшения выглядели как можно аккуратнее. Донна сама хотела сделать это и мечтала целую вечность. Надеюсь, мой подарок придется ей по душе. Мне так хочется, чтобы она перестала беспокоиться на мой счет. Чем больше беспокоишься, тем больше беды можно накликать.
Увидимся позже, Дневник.
С любовью, Лора.
23 декабря 1987
Дорогой Дневник!
Сейчас уже 4:20 утра. Я только что закончила вышивать куртку Донны. Заснуть теперь уже все равно не смогу. Сижу и думаю о походе к Лео или Жаку, чтобы разжиться марихуаной. Может, еще Жак даст мне тот транквилизатор, как в прошлый раз, пару недель назад. Классная штука. Пожалуй, надо бы позвонить перед выходом. А то что-то не хочется зазря таскаться по лесу.
Вернусь через минуту, Л.
Вот я и вернулась. Хорошо, что позвонила, а не пошла просто так. Дорога все-таки не ближняя. Да, рассказывала я тебе про то, как однажды заблудилась? До чего же я тогда перепугалась – одна, в темном лесу! Я села и принялась плакать, пока небо не посветлело и можно было хоть немного ориентироваться, чтобы отыскать путь до дому. Меня, правда, предложили подвезти, но я отказалась. Дело в том, что папа мог припоздниться на работе и вернуться как раз в то время, когда я подъехала бы к дому с Лео или Жаком. Он ведь любит свою маленькую дочку такой, какой она когда-то была… и, может быть, еще когда-нибудь будет… Нет уж.
В общем, на этот раз я поговорила сначала с Лео, и он сказал, что скучает. Шелли вернулась с похорон тети: с наследством, которое, по его мнению, она должна была бы получить, ничего не вышло. Впрочем, через неделю-другую ей снова придется туда поехать, потому что тетя оставила ей кучу всякого барахла.
Лео спросил, послала ли я уже в журнал одну из своих фантазий. Я сказала, что обдумываю эту идею, но мне нужно сперва немного прийти в себя. Он рассмеялся и ответил, что у Жака есть кое-что мне сказать.
Жак взял трубку, и я извинилась, что звоню в такую поздноту. Он заверил меня, что он бы рассердился, если бы я не позвонила, и назвал меня своей «маленькой глупышкой». Я улыбнулась, но промолчала.
Он, по его словам, знает от Лео, зачем я звоню, но все уже предусмотрел. В том лифчике, в котором я была у них прошлым вечером, в белом кружевном, он спрятал один из своих рождественских подарков для меня.
Я попросила подождать у телефона, пока его ищу, но он сказал, что Лео срочно нужно звонить.
Шелли ждет его звонка с заправочной станции откуда-нибудь с дороги за пределами штата. Мне кажется, сейчас ему не очень хочется быть с нею. Я положила трубку и стала искать лифчик у себя в ящике шкафа.
Это белый с кружевами – один из самых любимых у Жака. Он имеет проволочную поддержку, и моя грудь особенно хорошо от этого смотрится. Наконец я отыскала лифчик… слава Богу, у меня руки не дошли его постирать!
Внутри чашечки я нащупала вкладыш – размером с пачку сигарет, но тоньше. Мне повезло, что мама ничего не обнаружила. Когда я открыла пакетик, то увидела, что содержимое его завернуто в страницу, вырванную из журнала «Мир плоти». На картинке был изображен парень, сложением похожий на Жака. Он стоял на коленях перед изумительно красивой блондинкой. Ни разу еще в этом журнале такие красивые мне не встречались. На фото она была почти голой и на плече у нее сидел попугай. Парень целовал ей пальцы ног и, похоже, совсем потерял голову. Рукой Жака внизу было приписано: «С мыслью о тебе, девушка моей мечты».
Внутри лежали четыре таблетки транквилизатора, две сигареты с травкой, четверть грамма коки и серебряная палочка. Совершенно новая и блестящая. Я так возбудилась, что почти позабыла о времени. Тут я услышала, как мама встревожено спрашивает, все ли у меня в порядке.
Я тут еж выключила все лампы, кроме одной, засунула вкладыш обратно в лифчик и быстро спрятала его под матрац. Расстелив куртку Донны у себя на коленях, я сделала вид, что уснула за работой. Через секунду пришла мама, нежно разбудила меня, думая, что я сплю, и велела мне быстрее ложиться в кровать. Как же блестяще я играла роль невинной спящей девочки!
Я поцеловала маму, пробормотала что-то сонным голосом и, после того как она удалилась, подождала еще минут сорок, прежде чем встать с постели. Разложив все «гостинцы» на одеяле, я некоторое время играла с ними в темноте и только потом, заложив щель под дверью полотенцем, решилась снова зажечь свет. Правда, зажгла я один лишь ночник: так было больше интима, потому что верхний свет чересчур ярок.
Наркотики привели меня в состояние задумчивое и одновременно радостное: грезы мои были и сладостно порочны, и столь же сладостно невинны… Подробнее я расскажу тебе о них позже… сейчас я такая сонная… Еще бы, две таблетки транквилизатора, «полоска» коки, а в довершение всего – половинка сигареты с травкой. От всего этого получился, конечно, перебор, но будь я проклята, если не нахожусь наверху блаженства!
Наверное, стоит перелистать номера «Мир плоти», пока на дворе окончательно не посветлеет. Потом я расскажу тебе или про свою идею, которую я намереваюсь отослать в журнал, или про какую-нибудь новую фантазию, которая придет мне в голову, в то время как я перелистываю страницы журналов.
Спокойной ночи, спокойной,
Л.
Дорогой Дневник!
Сейчас уже 4:20 утра. Я только что закончила вышивать куртку Донны. Заснуть теперь уже все равно не смогу. Сижу и думаю о походе к Лео или Жаку, чтобы разжиться марихуаной. Может, еще Жак даст мне тот транквилизатор, как в прошлый раз, пару недель назад. Классная штука. Пожалуй, надо бы позвонить перед выходом. А то что-то не хочется зазря таскаться по лесу.
Вернусь через минуту, Л.
Вот я и вернулась. Хорошо, что позвонила, а не пошла просто так. Дорога все-таки не ближняя. Да, рассказывала я тебе про то, как однажды заблудилась? До чего же я тогда перепугалась – одна, в темном лесу! Я села и принялась плакать, пока небо не посветлело и можно было хоть немного ориентироваться, чтобы отыскать путь до дому. Меня, правда, предложили подвезти, но я отказалась. Дело в том, что папа мог припоздниться на работе и вернуться как раз в то время, когда я подъехала бы к дому с Лео или Жаком. Он ведь любит свою маленькую дочку такой, какой она когда-то была… и, может быть, еще когда-нибудь будет… Нет уж.
В общем, на этот раз я поговорила сначала с Лео, и он сказал, что скучает. Шелли вернулась с похорон тети: с наследством, которое, по его мнению, она должна была бы получить, ничего не вышло. Впрочем, через неделю-другую ей снова придется туда поехать, потому что тетя оставила ей кучу всякого барахла.
Лео спросил, послала ли я уже в журнал одну из своих фантазий. Я сказала, что обдумываю эту идею, но мне нужно сперва немного прийти в себя. Он рассмеялся и ответил, что у Жака есть кое-что мне сказать.
Жак взял трубку, и я извинилась, что звоню в такую поздноту. Он заверил меня, что он бы рассердился, если бы я не позвонила, и назвал меня своей «маленькой глупышкой». Я улыбнулась, но промолчала.
Он, по его словам, знает от Лео, зачем я звоню, но все уже предусмотрел. В том лифчике, в котором я была у них прошлым вечером, в белом кружевном, он спрятал один из своих рождественских подарков для меня.
Я попросила подождать у телефона, пока его ищу, но он сказал, что Лео срочно нужно звонить.
Шелли ждет его звонка с заправочной станции откуда-нибудь с дороги за пределами штата. Мне кажется, сейчас ему не очень хочется быть с нею. Я положила трубку и стала искать лифчик у себя в ящике шкафа.
Это белый с кружевами – один из самых любимых у Жака. Он имеет проволочную поддержку, и моя грудь особенно хорошо от этого смотрится. Наконец я отыскала лифчик… слава Богу, у меня руки не дошли его постирать!
Внутри чашечки я нащупала вкладыш – размером с пачку сигарет, но тоньше. Мне повезло, что мама ничего не обнаружила. Когда я открыла пакетик, то увидела, что содержимое его завернуто в страницу, вырванную из журнала «Мир плоти». На картинке был изображен парень, сложением похожий на Жака. Он стоял на коленях перед изумительно красивой блондинкой. Ни разу еще в этом журнале такие красивые мне не встречались. На фото она была почти голой и на плече у нее сидел попугай. Парень целовал ей пальцы ног и, похоже, совсем потерял голову. Рукой Жака внизу было приписано: «С мыслью о тебе, девушка моей мечты».
Внутри лежали четыре таблетки транквилизатора, две сигареты с травкой, четверть грамма коки и серебряная палочка. Совершенно новая и блестящая. Я так возбудилась, что почти позабыла о времени. Тут я услышала, как мама встревожено спрашивает, все ли у меня в порядке.
Я тут еж выключила все лампы, кроме одной, засунула вкладыш обратно в лифчик и быстро спрятала его под матрац. Расстелив куртку Донны у себя на коленях, я сделала вид, что уснула за работой. Через секунду пришла мама, нежно разбудила меня, думая, что я сплю, и велела мне быстрее ложиться в кровать. Как же блестяще я играла роль невинной спящей девочки!
Я поцеловала маму, пробормотала что-то сонным голосом и, после того как она удалилась, подождала еще минут сорок, прежде чем встать с постели. Разложив все «гостинцы» на одеяле, я некоторое время играла с ними в темноте и только потом, заложив щель под дверью полотенцем, решилась снова зажечь свет. Правда, зажгла я один лишь ночник: так было больше интима, потому что верхний свет чересчур ярок.
Наркотики привели меня в состояние задумчивое и одновременно радостное: грезы мои были и сладостно порочны, и столь же сладостно невинны… Подробнее я расскажу тебе о них позже… сейчас я такая сонная… Еще бы, две таблетки транквилизатора, «полоска» коки, а в довершение всего – половинка сигареты с травкой. От всего этого получился, конечно, перебор, но будь я проклята, если не нахожусь наверху блаженства!
Наверное, стоит перелистать номера «Мир плоти», пока на дворе окончательно не посветлеет. Потом я расскажу тебе или про свою идею, которую я намереваюсь отослать в журнал, или про какую-нибудь новую фантазию, которая придет мне в голову, в то время как я перелистываю страницы журналов.
Спокойной ночи, спокойной,
Л.
Канун рождества, 1987
Дорогой Дневник!
Я ушла на застекленную террасу, чтобы не слышать звуков рождественских гимнов, которые целое утро играет на пианино мама. Мне нравится Рождество, но голоса у меня так и гудит, так что выносить еще и музыку у меня нет сил. Папа поймал меня в тот момент, когда я выходила, и пригласил на танец свою «любимую маленькую дочурку». По-моему, мы с ним уже целую вечность не танцевали.
На меня разом нахлынули воспоминания обо всех тех вечеринках в «Грейт Нозерн», на которых мы с папой кружились в бесконечных вальсах: в голове полный ералаш от полотнищ с праздничными приветствиями, хрустальных бокалов и буфетных стоек. Папа вальсировал со мной как опытный танцор, так что в животе у меня все сладко замирало – и мы смеялись, смеялись, смеялись…
А сегодня утром мы протанцевали с ним в гостиной. Огоньки на рождественской елке уже были зажжены, так что мама могла печь с соответствующим праздничным настроением. Предо мной проносились красные, зеленые, синие и белые огоньки. Я старалась смотреть папе прямо в глаза, чтобы у меня не закружилась голоса, и видела, как они лучатся. Вот в уголке глаза появилась слезинка и медленно поползла по щеке. Мало-помалу мы замедлили кружение, папа крепко обнял меня и прижал к себе, словно боясь чего-то.
Из кухни вышла мама и, увидев нас, сказала:
- Знаете, для меня это лучший подарок к Рождеству, какой вы могли мне сделать.
Как много странного происходит в жизни. Я имею в виду свою собственную. Всего за несколько часов до того, как мы танцевали с папой, я была у себя в комнате – и совсем, совсем в другом мире. От души надеюсь, что мне никогда не придется выбирать между двумя этими мирами. Каждый из них делает меня счастливой, но по-своему.
Я пришла сюда для того, чтобы описать фантазию, но здесь, на террасе, слишком прохладно, да и вид, который отсюда открывается, слишком красив, чтобы думать о своих грезах. По крайней мере в данный момент.
Схожу-ка я лучше в бар к Норме и выпью чашечку горячего кофе. Может быть, там найдется свободное местечко, чтобы немного посидеть одной.
Скоро вернусь.
Л.
Дорогой Дневник!
Я ушла на застекленную террасу, чтобы не слышать звуков рождественских гимнов, которые целое утро играет на пианино мама. Мне нравится Рождество, но голоса у меня так и гудит, так что выносить еще и музыку у меня нет сил. Папа поймал меня в тот момент, когда я выходила, и пригласил на танец свою «любимую маленькую дочурку». По-моему, мы с ним уже целую вечность не танцевали.
На меня разом нахлынули воспоминания обо всех тех вечеринках в «Грейт Нозерн», на которых мы с папой кружились в бесконечных вальсах: в голове полный ералаш от полотнищ с праздничными приветствиями, хрустальных бокалов и буфетных стоек. Папа вальсировал со мной как опытный танцор, так что в животе у меня все сладко замирало – и мы смеялись, смеялись, смеялись…
А сегодня утром мы протанцевали с ним в гостиной. Огоньки на рождественской елке уже были зажжены, так что мама могла печь с соответствующим праздничным настроением. Предо мной проносились красные, зеленые, синие и белые огоньки. Я старалась смотреть папе прямо в глаза, чтобы у меня не закружилась голоса, и видела, как они лучатся. Вот в уголке глаза появилась слезинка и медленно поползла по щеке. Мало-помалу мы замедлили кружение, папа крепко обнял меня и прижал к себе, словно боясь чего-то.
Из кухни вышла мама и, увидев нас, сказала:
- Знаете, для меня это лучший подарок к Рождеству, какой вы могли мне сделать.
Как много странного происходит в жизни. Я имею в виду свою собственную. Всего за несколько часов до того, как мы танцевали с папой, я была у себя в комнате – и совсем, совсем в другом мире. От души надеюсь, что мне никогда не придется выбирать между двумя этими мирами. Каждый из них делает меня счастливой, но по-своему.
Я пришла сюда для того, чтобы описать фантазию, но здесь, на террасе, слишком прохладно, да и вид, который отсюда открывается, слишком красив, чтобы думать о своих грезах. По крайней мере в данный момент.
Схожу-ка я лучше в бар к Норме и выпью чашечку горячего кофе. Может быть, там найдется свободное местечко, чтобы немного посидеть одной.
Скоро вернусь.
Л.
Канун рождества, 1987
(Я уже вернулась)
Дорогой Дневник!
Как только я вошла в бар, Норма тут же налила мне чашечку кофе. Прекрасно. Я сказала ей, что хотела бы немного поработать – сделать письменные задания, которые нам дали в школе. Поэтому мне лучше было бы посидеть в кабинке в дальнем углу зала, а не у стойки.
Взяв свой кофе, я собиралась уже идти, как вдруг заметила пожилую женщину. Она сидела одна недалеко от буфета и была поглощена чтением книги, название которой бросилось мне в глаза: «Покров невинности». Казалось, для нее ничего не существовало вокруг. На ее конце стойки я увидела тарелку с остатками вишневого пиррова и несколько чашек из-под кофе, которым она явно злоупотребляла.
Я посмотрела на улыбающуюся Норму и выразительно покачала головой: ну и старушенция! Такое милое, приятное лицо, а таскается по закусочным, чтобы выпить кофе, съесть пирог и прочесть душещипательную книжку. Я прошла мимо нее в свою кабинку и удобно расположилась там. Но только с собралась начать описывать тебе свою фантазию, как обещала, когда в дверях кухни появилась Шелли Джонсон.
Жена Лео гораздо симпатичнее, чем мне казалось. Стараясь не выдать своего интереса, я посматривала в ее сторону, отмечая про себя каждое ее движение, улыбку, прислушиваясь к интонации ее голоса. Меня разрывали противоречивые чувства: то мне казалось, что я ни в чем ей не уступаю, то, наоборот, что она не оставляет мне, как говорится, никаких шансов. Но вот я услышала, как она бросила что-то насчет Лео. Вроде того, что его никогда не бывает дома, а как только заявляется, тут же тащит меня в койку. Что ж, я победила. Я чувствовала себя как последняя сука из-за этих своих мыслей, но мы с ним делаем это регулярно и довольно давно… И лично я собираюсь продолжать это и дальше, если она не хочет.
Конечно, Шелли имела в виду нечто совсем другое, но у меня не было к ней жалости. Ведь иначе я никогда больше не смогла бы видеться с Лео, а этого мне меньше всего хотелось.
Тем временем пожилая женщина встала с табурета перед стойкой и двинулась к выходу. Было видно, что каждый шаг дается ей с трудом, и мне захотелось встать и помочь ей… Однако меня опередила Шелли.
Норма принесла мне еще кофе и рассказала, что эта женщина бывает здесь довольно часто, хотя ей и трудно ходить. Конечно, специальная инвалидная трость помогает, но все равно, как я могла заметить, дело это для нее не простое.
В Твин Пикс, по словам Нормы, довольно много пожилых людей, у которых нет никого, кто мог бы о них позаботиться. Им в сущности некуда деться… если, правда, не считать Монтаны. Большинство не хотят ехать в этот соседний штат, предпочитая оставаться здесь. Им тут спокойно. И большей частью они вполне счастливы.
Я начала обдумывать услышанное. Ведь это целая проблема. Я бы сделала для таких вот стариков куда больше, чем просто помочь одному из них дойти до двери! О-го-го. Прежняя отзывчивая Лора, готовая услужить всем и каждому. Такой я не была с тех пор, как училась в начальной школе. Сейчас я так и горела желанием сделать хоть что-нибудь для тех людей, о которых рассказала Норма.
Заплатив по счету, я оставила Норме записку, где поделилась своим желанием обсудить с нею, как лучше помочь этим старикам, и просила ее звонить мне, когда будет время. Надо попробовать, чтобы меня подвезли до Джонни. Там за окном я вижу машину Эда Хорли. Надеюсь, он едет в том направлении.
Скоро поговорим.
Лора.
P.S.
Канун Рождества. Поздний вечер. Потом я расскажу поподробнее, но там, в баре, я слышала, как Норма говорила с кем-то по телефону грустным голосом.
Занимаясь с Джонни, я невольно подслушала, как Бенжамин разговаривал с шерифом. Потом он рассказал мне всю историю, потому что она его очень расстроила.
Норма вряд ли мне вскоре позвонит. Дело в том, что Хэнк, это ее муж, который никогда мне особенно не нравился, вчера ночью задавил на хайвее человека, возвращаясь, очевидно, от канадской границы по 21-у шоссе.
В общем, ему придется отбывать срок за наезд со смертельным исходом. Честно говоря, я даже рада, что он на какое-то время исчезнет. Норма всегда выглядит такой печальной, когда они вместе. Конечно, мне жаль Норму. Но не Хэнка.
(Я уже вернулась)
Дорогой Дневник!
Как только я вошла в бар, Норма тут же налила мне чашечку кофе. Прекрасно. Я сказала ей, что хотела бы немного поработать – сделать письменные задания, которые нам дали в школе. Поэтому мне лучше было бы посидеть в кабинке в дальнем углу зала, а не у стойки.
Взяв свой кофе, я собиралась уже идти, как вдруг заметила пожилую женщину. Она сидела одна недалеко от буфета и была поглощена чтением книги, название которой бросилось мне в глаза: «Покров невинности». Казалось, для нее ничего не существовало вокруг. На ее конце стойки я увидела тарелку с остатками вишневого пиррова и несколько чашек из-под кофе, которым она явно злоупотребляла.
Я посмотрела на улыбающуюся Норму и выразительно покачала головой: ну и старушенция! Такое милое, приятное лицо, а таскается по закусочным, чтобы выпить кофе, съесть пирог и прочесть душещипательную книжку. Я прошла мимо нее в свою кабинку и удобно расположилась там. Но только с собралась начать описывать тебе свою фантазию, как обещала, когда в дверях кухни появилась Шелли Джонсон.
Жена Лео гораздо симпатичнее, чем мне казалось. Стараясь не выдать своего интереса, я посматривала в ее сторону, отмечая про себя каждое ее движение, улыбку, прислушиваясь к интонации ее голоса. Меня разрывали противоречивые чувства: то мне казалось, что я ни в чем ей не уступаю, то, наоборот, что она не оставляет мне, как говорится, никаких шансов. Но вот я услышала, как она бросила что-то насчет Лео. Вроде того, что его никогда не бывает дома, а как только заявляется, тут же тащит меня в койку. Что ж, я победила. Я чувствовала себя как последняя сука из-за этих своих мыслей, но мы с ним делаем это регулярно и довольно давно… И лично я собираюсь продолжать это и дальше, если она не хочет.
Конечно, Шелли имела в виду нечто совсем другое, но у меня не было к ней жалости. Ведь иначе я никогда больше не смогла бы видеться с Лео, а этого мне меньше всего хотелось.
Тем временем пожилая женщина встала с табурета перед стойкой и двинулась к выходу. Было видно, что каждый шаг дается ей с трудом, и мне захотелось встать и помочь ей… Однако меня опередила Шелли.
Норма принесла мне еще кофе и рассказала, что эта женщина бывает здесь довольно часто, хотя ей и трудно ходить. Конечно, специальная инвалидная трость помогает, но все равно, как я могла заметить, дело это для нее не простое.
В Твин Пикс, по словам Нормы, довольно много пожилых людей, у которых нет никого, кто мог бы о них позаботиться. Им в сущности некуда деться… если, правда, не считать Монтаны. Большинство не хотят ехать в этот соседний штат, предпочитая оставаться здесь. Им тут спокойно. И большей частью они вполне счастливы.
Я начала обдумывать услышанное. Ведь это целая проблема. Я бы сделала для таких вот стариков куда больше, чем просто помочь одному из них дойти до двери! О-го-го. Прежняя отзывчивая Лора, готовая услужить всем и каждому. Такой я не была с тех пор, как училась в начальной школе. Сейчас я так и горела желанием сделать хоть что-нибудь для тех людей, о которых рассказала Норма.
Заплатив по счету, я оставила Норме записку, где поделилась своим желанием обсудить с нею, как лучше помочь этим старикам, и просила ее звонить мне, когда будет время. Надо попробовать, чтобы меня подвезли до Джонни. Там за окном я вижу машину Эда Хорли. Надеюсь, он едет в том направлении.
Скоро поговорим.
Лора.
P.S.
Канун Рождества. Поздний вечер. Потом я расскажу поподробнее, но там, в баре, я слышала, как Норма говорила с кем-то по телефону грустным голосом.
Занимаясь с Джонни, я невольно подслушала, как Бенжамин разговаривал с шерифом. Потом он рассказал мне всю историю, потому что она его очень расстроила.
Норма вряд ли мне вскоре позвонит. Дело в том, что Хэнк, это ее муж, который никогда мне особенно не нравился, вчера ночью задавил на хайвее человека, возвращаясь, очевидно, от канадской границы по 21-у шоссе.
В общем, ему придется отбывать срок за наезд со смертельным исходом. Честно говоря, я даже рада, что он на какое-то время исчезнет. Норма всегда выглядит такой печальной, когда они вместе. Конечно, мне жаль Норму. Но не Хэнка.
3 января 1988
Дорогой Дневник!
Рождество получилось довольно интересным. Папа взял три дня отгулов и, сам того не подозревая, тем самым сделал для меня задачу получения кайфа чрезвычайно трудным делом. Чтобы получить возможность удалиться к себе в комнату и хоть немного побыть одной, я должна была притвориться, что у меня началось предменструальное недомогание.
Поднимаясь по лестнице, я даже остановилась, услышав, как папа произнес:
- Ничего не понимаю. Это ведь Новый год… Я взял отпуск… Почему ей непременно хочется остаться в одиночестве?
Тут до меня донесся мамин голос, такой добрый и вместе с тем мудрый голос:
- Пойми, она подросток. А родители для подростков – это все равно, что чума, Лиланд… Нам еще повезло, что она провела вместе с нами столько времени. Она уходила всего на каких-нибудь три часа в канун Нового года и вернулась до полуночи, чтобы отметить это событие дома.
Мама прекрасно справлялась с ролью адвоката, так что я могла спокойно идти к себе, где меня ждало уединение и заслуженное право на свою «полоску».
Она лечит любые раны.
Как мама и сказала, я отсутствовала три часа – и мы превосходно провели предновогодний вечер с Бобби. С половины девятого до половины двенадцатого. По примеру других парочек (всего их было около тридцати) мы пошли с ним за зеленое поле для гольфа, но играли там в другие игры: захватив одеяла и «горячительного», в основном алкоголь, хотя мы с Бобби предпочли сигаретку с марихуаной, все лежали на траве и любовались звездами.
Мы с Бобби находились чуть в стороне от других, но все же достаточно близко, чтобы слышать, спокойно покуривая травку, как они дают друг дружке новогодние обещания и загадывают желания по звездам, горевшим в небе над нашими головами.
Бобби повернулся ко мне и дал сигарету. Я набрала в рот дыма и, помнится, подумала: «Вот сейчас он скажет что-то серьезное… я прямо-таки чувствую это». Он вынул у меня изо рта сигарету, втянул в себя дым, подержал немного, поглядел вверх на звезды, выпустил… и снова повернулся ко мне лицом.
- Лора?
- Да, Бобби. – Внутри у меня постепенно разливалось приятное тепло: с травкой все-таки ничего не сравнится.
- Лора, мне жаль, что часто все у нас идет как-то не так… В наших отношениях то есть… мне бы хотелось, чтобы мы с тобой оба… ну, не знаю.
- Продолжай, Бобби. Я вся внимание. Давай же!
- Конечно, я не могу говорить за тебя. Но я, например, чувствую, что мы иногда так близки… Даже когда мы и не спим вместе. Просто близки, и все…
Я повернулась на бок и подложила руку под голову. Мы с ним не разговаривали уже целую вечность. Сейчас мы оба были слегка под балдой.
- Давай-давай говори. Я с тобой согласна.
- Но бывают такие разы, когда все по-другому… черт его знает почему. Получается так, что я стараюсь изо всех сил… делаю все, что только способен сделать Бобби Бриггс… но на меня этот как-то не действует, но не так, как надо бы…
Мне очень хотелось понять его, и я решила попробовать.
- То есть ты хочешь сказать, - рискнула я предположить, - что в тебе как бы живут разные люди, да? Один ходит в школу, делает какие-то там дела по дому, работает часть дня и все такое прочее. А другой занимается совсем иными вещами: кого-то любит, о ком-то заботится. И вот он, этот другой, вроде как дремлет, да?
- Н-да… н-да… ты в общем уловила, что я хотел сказать. Но вот почему? В этом вся штука.
Он протянул мне окурок – оставалось всего на один раз затянуться.
Я решила, что лучше, если остаток сигареты будет зажат у него между пальцев. Мне нравился запах его кожи. Я набрала в рот побольше дыма и стала слушать.
- Понимаешь, - продолжал он, - мы с тобой вместе, потому… что мы как бы этого ожидали. Тебе ясно, про что я говорю?
Я кивнула головой. Мне действительно было ясно.
- Ну вот я и не хочу, чтобы мы были вместе только из-за нашего уговора… из-за Лео и всего, что связано со «снежком», понимаешь? Иногда я думаю, что для нас с тобой это не имеет значения. Но бывает, мне кажется: предложи кто тебе выбрать между «снежком» и мной, ты… В общем, я бы тогда не выиграл, а проиграл.
Я поглядела на узор одеяла, на котором мы лежали, стараясь в темноте рассмотреть его. Но мне были видны только какие-то неясные тени вместо черных и красных квадратов шотландки. Я же знала, что они там есть! Дрожащими пальцами я даже попыталась их нащупать. Только после этого я перевела взгляд на Бобби.
Да, сказала я, иногда кока для меня предпочтительнее. Но это касается не только его, а вообще кого бы то ни было. И не потому, что я хочу обидеть его или кого-то другого. Просто порой мне кажется, что могу составить компанию только себе самой, - из-за того, что происходит в моей жизни. А другим я не интересна, да и никогда не стала бы интересной.
Он ответил, что понимает мое состояние, во всяком случае ему так кажется. Но ему бы хотелось узнать: в коке ли тут заключается все дело или нет?
На что я спокойной возразила, что по-настоящему пристрастилась к коке, так как с ней мне не надо было думать о главной «проблеме». И травку я тоже полюбила по этой причине.
Я помню, что несколько раз повторила:
- Пойми, я ничего больше не могу тебе рассказать. Ничего, Бобби. Если ты захочешь бросить меня из-за этого, что ж, я понимаю. Твое право. Но все равно не могу – ни тебе, ни кому-нибудь еще.
Конечно, я знала, что кока – тоже проблема. Но разве могла она идти в сравнение с БОБОМ?
Он долгое время молчал. Потом поцеловал меня. Поцелуй тоже был долгим. Чуть отодвинувшись, Бобби заглянул в мои глаза и тихо произнес:
- Ты ведь не знаешь всех моих проблем. А я твоих. Обещаю, что постараюсь с пониманием относиться к тебе тогда, когда ты не расположена прыгать и плясать от радости. В общем, в такие моменты. – И добавил, что знает: мы с ним – одно целое. Во всяком случае сейчас он чувствует именно это.
Остаток вечера был довольно странным. Не в каком-нибудь там плохом смысле, а просто совсем другим, чем наши обычные вечера вдвоем с Бобби. Часа два мы обнимались и целовались, а потом, клянусь тебе, что говорю чистую правду, он пришел ко мне.
Без всяких околичностей, без оглядки, без обид за прошлое, не думая ни о чем, кроме того, что происходит с нами в данный момент. Просто потрясающе. Мы оба с этим согласились.
Я поняла, что любила Бобби в этот миг. И сейчас, знаю, тоже люблю. Вот только могу ли я позволить себе эти чистые замечательные чувства и не стать жертвой мести со стороны БОБА?
Почему, почему я всегда должна переигрывать в уме все то, что мною сделано или прочувствовано? Почему я не могу просто любить его, и все? Сопротивляться ему, целовать и тому подобное – и не думать при этом, что наказанием за мою любовь будет смертью?
Почему у других девушек есть право на счастливую жизнь? И почему я не могу взять и рассказать ему всю правду?
ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЭТОЙ ПРАВДЫ!
А, ты вернулся.
УМНИЦА!
Чего тебе от меня надо?
ТАК, ПРОВЕРКА,
Хорошо, я на месте. Ты в этом убедился. А сейчас уходи!
Я ВИДЕЛ В ТВОЕМ ОКНЕ СВЕТ ЦЕЛЫХ ШЕСТЬ ВЕЧЕРОВ ПОДРЯД!
Не только ты один. Любой прохожий мог бы его увидеть.
ЛОРА ПАЛМЕР… НЕ МЕШАЛО БЫ ТЕБЕ БЫТЬ ПОЛЮБЕЗНЕЕ,
Этому ты меня никогда не учил!
ЭТО ЛЕГКО СВОРМУЛИРОВАТЬ: ПРОСТО НЕ СЛЕДУЕТ ГРУБИТЬ.
Я уже дошла до точки, БОБ. Мне все равно. Можешь делать все что хочешь.
НО Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ,
Как это прекрасно, должно быть. А теперь прочь от меня!
ДА, НО МНЕ КОЕ-ЧЕГО ВСЕ-ТАКИ ХОЧЕТСЯ.
Я тебя не слышу.
НО МЫ ОБА ЗНАЕМ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА.
Дневник! Я одна у себя в комнате. У меня был прекрасный день, и сейчас я сижу на кровати, положив тебя на одеяло, и пишу эти строки. Я знаю, что могу прекрасно все контролировать. Прекрасно знаю, что могу. ДА, МОЖЕШЬ ВИДЕТЬ БОБА, ПОТОМУ ЧТО ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ. ЭТО РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА. ТЕБЕ, ЛОРА ПАЛМЕР! И ВЕМ ТЕМ, КТО РЯДОМ С ТОБОЙ! ТАК ЧТО БУДЬ СО МНОЙ ПОЛЮБЕЗНЕЕ. И РАДУЙСЯ, КОГДА ВИДИШЬ МЕНЯ.
Ни за что!
УЧТИ, ТЫ ДЕЛАЕШЬ СЕБЕ ТОЛЬКО ХУЖЕ.
Невозможно больше терпеть! Пошел от меня к такой-то матери!
ЗАЧЕМ ЖЕ? МНЕ И ЗДЕСЬ ХОРОШО. ПОБУДУ ЕЩЕ НЕМНОГО.
Как хочешь.
БУДЬ ВСЕ ЖЕ ПОЛЮБЕЗНЕЕ.
Полюбезнее? Хи-хи! Это ты, БОБ? Как чудесно с твоей стороны, что ты забрался ко мне в душу. Что ж, двери в ней всегда открыты, сам знаешь. Может, пойдем прогуляемся в лес, а, БОБ? Ты и я. Ну, пошли. Прошвырнемся. Можешь выбирать развлечение – сегодня это твое право. Что ж ты выбираешь, секс?..
НЕТ. ТЫ ДЛЯ НЕГО СЛШКОМ ГРЯЗНА.
Ошибаешься.
ПРЕДЛОЖИ ЧТО-НИБУДЬ ЕЩЕ, ЛОРА ПАЛМЕР.
Ничего другого ты не стоишь.
НО У МЕНЯ К ТЕБЕ ЕСТЬ ПОСЛАНИЕ…
Послание? От кого это?
ОТ МЕРТВЕЦА.
Я сошла с ума! Ты не существуешь! Все очень просто. А мне надо отправиться к доктору, потому что я страдаю галлюцинациями. Это я тебя выдумала. Мне надо успокоиться. Успокойся, Лора.
ПОСЛАНИЕ: «ДЛЯ ТЕБЯ ПРИПАСЕНО МЕСТО… ЛОРА ПАЛМЕР».
Прекрати!
СКОРО ВЕРНУСЬ!
Ну, видишь! Ты плод моего воображения, и только. О том моем сне подробностей, кроме Дневника, не знал никто. Даже Бобби. БОБА не существует в реальной жизни!
Лора.
Дорогой Дневник!
Рождество получилось довольно интересным. Папа взял три дня отгулов и, сам того не подозревая, тем самым сделал для меня задачу получения кайфа чрезвычайно трудным делом. Чтобы получить возможность удалиться к себе в комнату и хоть немного побыть одной, я должна была притвориться, что у меня началось предменструальное недомогание.
Поднимаясь по лестнице, я даже остановилась, услышав, как папа произнес:
- Ничего не понимаю. Это ведь Новый год… Я взял отпуск… Почему ей непременно хочется остаться в одиночестве?
Тут до меня донесся мамин голос, такой добрый и вместе с тем мудрый голос:
- Пойми, она подросток. А родители для подростков – это все равно, что чума, Лиланд… Нам еще повезло, что она провела вместе с нами столько времени. Она уходила всего на каких-нибудь три часа в канун Нового года и вернулась до полуночи, чтобы отметить это событие дома.
Мама прекрасно справлялась с ролью адвоката, так что я могла спокойно идти к себе, где меня ждало уединение и заслуженное право на свою «полоску».
Она лечит любые раны.
Как мама и сказала, я отсутствовала три часа – и мы превосходно провели предновогодний вечер с Бобби. С половины девятого до половины двенадцатого. По примеру других парочек (всего их было около тридцати) мы пошли с ним за зеленое поле для гольфа, но играли там в другие игры: захватив одеяла и «горячительного», в основном алкоголь, хотя мы с Бобби предпочли сигаретку с марихуаной, все лежали на траве и любовались звездами.
Мы с Бобби находились чуть в стороне от других, но все же достаточно близко, чтобы слышать, спокойно покуривая травку, как они дают друг дружке новогодние обещания и загадывают желания по звездам, горевшим в небе над нашими головами.
Бобби повернулся ко мне и дал сигарету. Я набрала в рот дыма и, помнится, подумала: «Вот сейчас он скажет что-то серьезное… я прямо-таки чувствую это». Он вынул у меня изо рта сигарету, втянул в себя дым, подержал немного, поглядел вверх на звезды, выпустил… и снова повернулся ко мне лицом.
- Лора?
- Да, Бобби. – Внутри у меня постепенно разливалось приятное тепло: с травкой все-таки ничего не сравнится.
- Лора, мне жаль, что часто все у нас идет как-то не так… В наших отношениях то есть… мне бы хотелось, чтобы мы с тобой оба… ну, не знаю.
- Продолжай, Бобби. Я вся внимание. Давай же!
- Конечно, я не могу говорить за тебя. Но я, например, чувствую, что мы иногда так близки… Даже когда мы и не спим вместе. Просто близки, и все…
Я повернулась на бок и подложила руку под голову. Мы с ним не разговаривали уже целую вечность. Сейчас мы оба были слегка под балдой.
- Давай-давай говори. Я с тобой согласна.
- Но бывают такие разы, когда все по-другому… черт его знает почему. Получается так, что я стараюсь изо всех сил… делаю все, что только способен сделать Бобби Бриггс… но на меня этот как-то не действует, но не так, как надо бы…
Мне очень хотелось понять его, и я решила попробовать.
- То есть ты хочешь сказать, - рискнула я предположить, - что в тебе как бы живут разные люди, да? Один ходит в школу, делает какие-то там дела по дому, работает часть дня и все такое прочее. А другой занимается совсем иными вещами: кого-то любит, о ком-то заботится. И вот он, этот другой, вроде как дремлет, да?
- Н-да… н-да… ты в общем уловила, что я хотел сказать. Но вот почему? В этом вся штука.
Он протянул мне окурок – оставалось всего на один раз затянуться.
Я решила, что лучше, если остаток сигареты будет зажат у него между пальцев. Мне нравился запах его кожи. Я набрала в рот побольше дыма и стала слушать.
- Понимаешь, - продолжал он, - мы с тобой вместе, потому… что мы как бы этого ожидали. Тебе ясно, про что я говорю?
Я кивнула головой. Мне действительно было ясно.
- Ну вот я и не хочу, чтобы мы были вместе только из-за нашего уговора… из-за Лео и всего, что связано со «снежком», понимаешь? Иногда я думаю, что для нас с тобой это не имеет значения. Но бывает, мне кажется: предложи кто тебе выбрать между «снежком» и мной, ты… В общем, я бы тогда не выиграл, а проиграл.
Я поглядела на узор одеяла, на котором мы лежали, стараясь в темноте рассмотреть его. Но мне были видны только какие-то неясные тени вместо черных и красных квадратов шотландки. Я же знала, что они там есть! Дрожащими пальцами я даже попыталась их нащупать. Только после этого я перевела взгляд на Бобби.
Да, сказала я, иногда кока для меня предпочтительнее. Но это касается не только его, а вообще кого бы то ни было. И не потому, что я хочу обидеть его или кого-то другого. Просто порой мне кажется, что могу составить компанию только себе самой, - из-за того, что происходит в моей жизни. А другим я не интересна, да и никогда не стала бы интересной.
Он ответил, что понимает мое состояние, во всяком случае ему так кажется. Но ему бы хотелось узнать: в коке ли тут заключается все дело или нет?
На что я спокойной возразила, что по-настоящему пристрастилась к коке, так как с ней мне не надо было думать о главной «проблеме». И травку я тоже полюбила по этой причине.
Я помню, что несколько раз повторила:
- Пойми, я ничего больше не могу тебе рассказать. Ничего, Бобби. Если ты захочешь бросить меня из-за этого, что ж, я понимаю. Твое право. Но все равно не могу – ни тебе, ни кому-нибудь еще.
Конечно, я знала, что кока – тоже проблема. Но разве могла она идти в сравнение с БОБОМ?
Он долгое время молчал. Потом поцеловал меня. Поцелуй тоже был долгим. Чуть отодвинувшись, Бобби заглянул в мои глаза и тихо произнес:
- Ты ведь не знаешь всех моих проблем. А я твоих. Обещаю, что постараюсь с пониманием относиться к тебе тогда, когда ты не расположена прыгать и плясать от радости. В общем, в такие моменты. – И добавил, что знает: мы с ним – одно целое. Во всяком случае сейчас он чувствует именно это.
Остаток вечера был довольно странным. Не в каком-нибудь там плохом смысле, а просто совсем другим, чем наши обычные вечера вдвоем с Бобби. Часа два мы обнимались и целовались, а потом, клянусь тебе, что говорю чистую правду, он пришел ко мне.
Без всяких околичностей, без оглядки, без обид за прошлое, не думая ни о чем, кроме того, что происходит с нами в данный момент. Просто потрясающе. Мы оба с этим согласились.
Я поняла, что любила Бобби в этот миг. И сейчас, знаю, тоже люблю. Вот только могу ли я позволить себе эти чистые замечательные чувства и не стать жертвой мести со стороны БОБА?
Почему, почему я всегда должна переигрывать в уме все то, что мною сделано или прочувствовано? Почему я не могу просто любить его, и все? Сопротивляться ему, целовать и тому подобное – и не думать при этом, что наказанием за мою любовь будет смертью?
Почему у других девушек есть право на счастливую жизнь? И почему я не могу взять и рассказать ему всю правду?
ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЭТОЙ ПРАВДЫ!
А, ты вернулся.
УМНИЦА!
Чего тебе от меня надо?
ТАК, ПРОВЕРКА,
Хорошо, я на месте. Ты в этом убедился. А сейчас уходи!
Я ВИДЕЛ В ТВОЕМ ОКНЕ СВЕТ ЦЕЛЫХ ШЕСТЬ ВЕЧЕРОВ ПОДРЯД!
Не только ты один. Любой прохожий мог бы его увидеть.
ЛОРА ПАЛМЕР… НЕ МЕШАЛО БЫ ТЕБЕ БЫТЬ ПОЛЮБЕЗНЕЕ,
Этому ты меня никогда не учил!
ЭТО ЛЕГКО СВОРМУЛИРОВАТЬ: ПРОСТО НЕ СЛЕДУЕТ ГРУБИТЬ.
Я уже дошла до точки, БОБ. Мне все равно. Можешь делать все что хочешь.
НО Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ,
Как это прекрасно, должно быть. А теперь прочь от меня!
ДА, НО МНЕ КОЕ-ЧЕГО ВСЕ-ТАКИ ХОЧЕТСЯ.
Я тебя не слышу.
НО МЫ ОБА ЗНАЕМ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА.
Дневник! Я одна у себя в комнате. У меня был прекрасный день, и сейчас я сижу на кровати, положив тебя на одеяло, и пишу эти строки. Я знаю, что могу прекрасно все контролировать. Прекрасно знаю, что могу. ДА, МОЖЕШЬ ВИДЕТЬ БОБА, ПОТОМУ ЧТО ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ. ЭТО РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА. ТЕБЕ, ЛОРА ПАЛМЕР! И ВЕМ ТЕМ, КТО РЯДОМ С ТОБОЙ! ТАК ЧТО БУДЬ СО МНОЙ ПОЛЮБЕЗНЕЕ. И РАДУЙСЯ, КОГДА ВИДИШЬ МЕНЯ.
Ни за что!
УЧТИ, ТЫ ДЕЛАЕШЬ СЕБЕ ТОЛЬКО ХУЖЕ.
Невозможно больше терпеть! Пошел от меня к такой-то матери!
ЗАЧЕМ ЖЕ? МНЕ И ЗДЕСЬ ХОРОШО. ПОБУДУ ЕЩЕ НЕМНОГО.
Как хочешь.
БУДЬ ВСЕ ЖЕ ПОЛЮБЕЗНЕЕ.
Полюбезнее? Хи-хи! Это ты, БОБ? Как чудесно с твоей стороны, что ты забрался ко мне в душу. Что ж, двери в ней всегда открыты, сам знаешь. Может, пойдем прогуляемся в лес, а, БОБ? Ты и я. Ну, пошли. Прошвырнемся. Можешь выбирать развлечение – сегодня это твое право. Что ж ты выбираешь, секс?..
НЕТ. ТЫ ДЛЯ НЕГО СЛШКОМ ГРЯЗНА.
Ошибаешься.
ПРЕДЛОЖИ ЧТО-НИБУДЬ ЕЩЕ, ЛОРА ПАЛМЕР.
Ничего другого ты не стоишь.
НО У МЕНЯ К ТЕБЕ ЕСТЬ ПОСЛАНИЕ…
Послание? От кого это?
ОТ МЕРТВЕЦА.
Я сошла с ума! Ты не существуешь! Все очень просто. А мне надо отправиться к доктору, потому что я страдаю галлюцинациями. Это я тебя выдумала. Мне надо успокоиться. Успокойся, Лора.
ПОСЛАНИЕ: «ДЛЯ ТЕБЯ ПРИПАСЕНО МЕСТО… ЛОРА ПАЛМЕР».
Прекрати!
СКОРО ВЕРНУСЬ!
Ну, видишь! Ты плод моего воображения, и только. О том моем сне подробностей, кроме Дневника, не знал никто. Даже Бобби. БОБА не существует в реальной жизни!
Лора.
7 января 1988
НА ВЗГЛЯД ПОСТОРОННЕГО
Ничего не меняется:
Я по-прежнему жертва.
На куски раздираема.
Хотя мне дозволяется
Забиваться в нору –
Окровавленной.
Я ж остаюсь.
Я кажусь идиоткой
Ошибкой судьбы бестолковой.
Но еще, вы скажите,
Уважая
И жизнь,
И себя,
И врага своего,
Будет снова и снова
Позволять себя мучить?
Я ж остаюсь.
Уваженья давно
Не осталось во мне
Ни к врагу,
Ни к норе,
Ни к деревьям вокруг,
Ни к себе в роли жертвы.
Я жду.
Замыкается круг.
Пусть скорей от угроз
Переходит к делам,
Чтоб предать меня смерти.
НА ВЗГЛЯД ПОСТОРОННЕГО
Ничего не меняется:
Я по-прежнему жертва.
На куски раздираема.
Хотя мне дозволяется
Забиваться в нору –
Окровавленной.
Я ж остаюсь.
Я кажусь идиоткой
Ошибкой судьбы бестолковой.
Но еще, вы скажите,
Уважая
И жизнь,
И себя,
И врага своего,
Будет снова и снова
Позволять себя мучить?
Я ж остаюсь.
Уваженья давно
Не осталось во мне
Ни к врагу,
Ни к норе,
Ни к деревьям вокруг,
Ни к себе в роли жертвы.
Я жду.
Замыкается круг.
Пусть скорей от угроз
Переходит к делам,
Чтоб предать меня смерти.
20 января 1988
Дорогой Дневник!
У меня появились хорошие новости.
Сегодня днем я занималась с Джонни. Настроение у него было такое чудесное, а день такой замечательный и ясный, что я решила: оставаться дома – просто преступление.
Мы тут же вышли с ним на газон перед домом – целое поле зеленой травы и цветов, за которыми ухаживают круглый год настоящие волшебники своего дела. Лучшее место для гулянья в субботний день трудно себе представить. Обычно я бываю у Джонни по понедельникам, средам и пятницам, но вчера его показывали какому-то специалисту, и Бенжамин попросил меня, в виде исключения, прийти к ним в субботу. Я согласилась.
Между нами говоря, Дневник, для меня лично это было гораздо лучше. Дело в том, что вчера – второй раз за все эти годы! – я прогуляла школу. Вместо занятий целый день провозилась у себя в спальне, наводя порядок. Мама и папа должны были возвратиться часам к шести вечера – оба они участвовали в какой-то там конференции.
За день я переставила всю мебель и приладила к двери новый замок, купленный накануне. Сделать это оказалось впрочем, не так уж и трудно, поскольку замок, в сущности, был просто дверной цепочкой. Мне, правда, не хватило нескольких шурупов, но ничего, достану попозже – и тогда неприкосновенность моей личной жизни будет полностью обеспечена. Господи, если бы все всегда можно было решать так же просто! У мамы и папы я не спрашивала: нравится ли им эта затея с замком или нет. На всякий случай я выбрала простую цепочку, чтобы они думали, что я просто хочу запирать комнату, когда я там нахожусь. На самом деле это, конечно же, не так, но пока что пусть все будет как есть. До тех пор, пока я не придумаю достаточно убедительный довод, который бы их устроил и, главное, не вызвал бесконечных вопросов…
Перелистав несколько последних номеров «Мира плоти», я поняла, что настало время послать в журнал одну из своих «фантазий». Они как раз объявили конкурс, всего на один месяц, под девизом: «Лучшая фантазия месяца». Победителю обещана премия в размере двухсот долларов. Анонимность гарантируется, хотя почтовый адрес указывать все же необходимо. Мой абонентский ящик позволяет в течение полутора месяцев бесплатно использовать его в качестве обыкновенного почтового ящика. Прекрасно, сегодня же пойду и сделаю соответствующее распоряжение. Буду участвовать в конкурсе под чужим именем, так что никакого вреда от этого мне не предвидится.
Сегодня я как бы начинала жизнь заново. Прогулка с Джонни прошла просто восхитительно, и я бы даже сказала, что испытала нечто вроде морального обновления. Мы валялись с ним на траве, глядя друг на друга, и он, лежа на пузе, требовал, чтобы я рассказывала ему разные истории – одну за другой.
Стоило мне закончить очередной рассказ, как он тут же начинал аплодировать и настаивать, чтобы я продолжала:
- Следующий!
Джонни наотрез отказывался, чтобы я читала ему вслух. Ему нужны были только невыдуманные истории. Случаи из реальной жизни. Сперва единственной моей мыслью было: но это же невозможно! Разве могу я рассказывать ему про себя? Но затем я поняла, что у меня не только есть подходящие для рассказал случаи, но что я упускаю из виду, насколько умственно не развит мой собеседник. В сущности говоря, я могла бы просто перечислять Джонни, какие товары имеются в бакалейной лавке, - он все равно поверил бы, что я рассказываю ему какую-то захватывающую историю из жизни, и стал бы так же горячо хлопать. Все, что ему было надо, так это чувствовать, что с ним ведут обсуждение на равных, делятся с ним как со взрослым. Словом, говорят с ним, а не о нем.
Беседуя, я наконец-то смогла перестать жалеть себя и припомнить некоторые из счастливейших моментов своей жизни. Впрочем, и печальнейших тоже. Каждая из историй помогала мне в не меньше степени, чем Джонни. Ведь я убеждалась, как глубоко запали мне в душу моменты счастья, как не хватало мне их сегодня.
Можешь себе представить, что я сполна воспользовалась этой возможностью болтать, не переставая, перемежая правду с вымыслом, пользуясь случаем, когда твой собеседник тебя не перебивает. Подумай, никаких вопросов, комментариев или рассуждений по поводу того, кто я такая и куда попаду после смерти.
Такого слушателя как Джонни, у нас не сыщешь.
Глядя на его невинное лицо, выдававшее все, что он переживал в данную минуту, я как бы освежалась сама, даже получала от нашей беседы подлинное удовольствие. Он так забавно кивал головой, словно понимает меня… улыбался, вторя моей улыбке, а когда звучало слово «конец», начинал бешено хлопать в ладоши, вкладывая в аплодисменты всю свою энергию.
Примерно в половине третьего на пороге появилась миссис Хорн. Это было просто удивительно: обычно, если она и мелькала в доме, то всякий раз нагруженная сумками и с авиабилетом, зажатым в зубах. Она позвала нас обедать. Тут я взглянула на часы и поразилась: прошло уже без малого три с половиной часа!
Прежде чем я успела подняться с газона, Джонни схватил меня за руки и широко улыбнулся, как умел только он один на целом свете. Постояв немного с закрытыми глазами, он распахнул их и произнес первую в своей жизни законченную фразу!
- Я люблю тебя, Лора, - сказал Джонни.
Я могла бы до бесконечности описывать тебе, как это было восхитительно, какой огромный прыжок он совершил – не без моей помощи! Скажу только, что подобного признания в своей жизни я не получала ни от кого!
После обеда я пошла проверить свой почтовый ящик. Надо будет хорошенько продумать свою идею. Может быть, и не стоит описывать тебе мою фантазию? Ведь если ее не напечатают в журнале, то она как бы и не существовал. Или все-таки существовал?
Остальное попозже, Лора.
Дорогой Дневник!
У меня появились хорошие новости.
Сегодня днем я занималась с Джонни. Настроение у него было такое чудесное, а день такой замечательный и ясный, что я решила: оставаться дома – просто преступление.
Мы тут же вышли с ним на газон перед домом – целое поле зеленой травы и цветов, за которыми ухаживают круглый год настоящие волшебники своего дела. Лучшее место для гулянья в субботний день трудно себе представить. Обычно я бываю у Джонни по понедельникам, средам и пятницам, но вчера его показывали какому-то специалисту, и Бенжамин попросил меня, в виде исключения, прийти к ним в субботу. Я согласилась.
Между нами говоря, Дневник, для меня лично это было гораздо лучше. Дело в том, что вчера – второй раз за все эти годы! – я прогуляла школу. Вместо занятий целый день провозилась у себя в спальне, наводя порядок. Мама и папа должны были возвратиться часам к шести вечера – оба они участвовали в какой-то там конференции.
За день я переставила всю мебель и приладила к двери новый замок, купленный накануне. Сделать это оказалось впрочем, не так уж и трудно, поскольку замок, в сущности, был просто дверной цепочкой. Мне, правда, не хватило нескольких шурупов, но ничего, достану попозже – и тогда неприкосновенность моей личной жизни будет полностью обеспечена. Господи, если бы все всегда можно было решать так же просто! У мамы и папы я не спрашивала: нравится ли им эта затея с замком или нет. На всякий случай я выбрала простую цепочку, чтобы они думали, что я просто хочу запирать комнату, когда я там нахожусь. На самом деле это, конечно же, не так, но пока что пусть все будет как есть. До тех пор, пока я не придумаю достаточно убедительный довод, который бы их устроил и, главное, не вызвал бесконечных вопросов…
Перелистав несколько последних номеров «Мира плоти», я поняла, что настало время послать в журнал одну из своих «фантазий». Они как раз объявили конкурс, всего на один месяц, под девизом: «Лучшая фантазия месяца». Победителю обещана премия в размере двухсот долларов. Анонимность гарантируется, хотя почтовый адрес указывать все же необходимо. Мой абонентский ящик позволяет в течение полутора месяцев бесплатно использовать его в качестве обыкновенного почтового ящика. Прекрасно, сегодня же пойду и сделаю соответствующее распоряжение. Буду участвовать в конкурсе под чужим именем, так что никакого вреда от этого мне не предвидится.
Сегодня я как бы начинала жизнь заново. Прогулка с Джонни прошла просто восхитительно, и я бы даже сказала, что испытала нечто вроде морального обновления. Мы валялись с ним на траве, глядя друг на друга, и он, лежа на пузе, требовал, чтобы я рассказывала ему разные истории – одну за другой.
Стоило мне закончить очередной рассказ, как он тут же начинал аплодировать и настаивать, чтобы я продолжала:
- Следующий!
Джонни наотрез отказывался, чтобы я читала ему вслух. Ему нужны были только невыдуманные истории. Случаи из реальной жизни. Сперва единственной моей мыслью было: но это же невозможно! Разве могу я рассказывать ему про себя? Но затем я поняла, что у меня не только есть подходящие для рассказал случаи, но что я упускаю из виду, насколько умственно не развит мой собеседник. В сущности говоря, я могла бы просто перечислять Джонни, какие товары имеются в бакалейной лавке, - он все равно поверил бы, что я рассказываю ему какую-то захватывающую историю из жизни, и стал бы так же горячо хлопать. Все, что ему было надо, так это чувствовать, что с ним ведут обсуждение на равных, делятся с ним как со взрослым. Словом, говорят с ним, а не о нем.
Беседуя, я наконец-то смогла перестать жалеть себя и припомнить некоторые из счастливейших моментов своей жизни. Впрочем, и печальнейших тоже. Каждая из историй помогала мне в не меньше степени, чем Джонни. Ведь я убеждалась, как глубоко запали мне в душу моменты счастья, как не хватало мне их сегодня.
Можешь себе представить, что я сполна воспользовалась этой возможностью болтать, не переставая, перемежая правду с вымыслом, пользуясь случаем, когда твой собеседник тебя не перебивает. Подумай, никаких вопросов, комментариев или рассуждений по поводу того, кто я такая и куда попаду после смерти.
Такого слушателя как Джонни, у нас не сыщешь.
Глядя на его невинное лицо, выдававшее все, что он переживал в данную минуту, я как бы освежалась сама, даже получала от нашей беседы подлинное удовольствие. Он так забавно кивал головой, словно понимает меня… улыбался, вторя моей улыбке, а когда звучало слово «конец», начинал бешено хлопать в ладоши, вкладывая в аплодисменты всю свою энергию.
Примерно в половине третьего на пороге появилась миссис Хорн. Это было просто удивительно: обычно, если она и мелькала в доме, то всякий раз нагруженная сумками и с авиабилетом, зажатым в зубах. Она позвала нас обедать. Тут я взглянула на часы и поразилась: прошло уже без малого три с половиной часа!
Прежде чем я успела подняться с газона, Джонни схватил меня за руки и широко улыбнулся, как умел только он один на целом свете. Постояв немного с закрытыми глазами, он распахнул их и произнес первую в своей жизни законченную фразу!
- Я люблю тебя, Лора, - сказал Джонни.
Я могла бы до бесконечности описывать тебе, как это было восхитительно, какой огромный прыжок он совершил – не без моей помощи! Скажу только, что подобного признания в своей жизни я не получала ни от кого!
После обеда я пошла проверить свой почтовый ящик. Надо будет хорошенько продумать свою идею. Может быть, и не стоит описывать тебе мою фантазию? Ведь если ее не напечатают в журнале, то она как бы и не существовал. Или все-таки существовал?
Остальное попозже, Лора.
1 февраля 1988
Дорогой Дневник!
Я долго перебирала в уме все свои связи и пришла к выводу, что необходимо по крайней мере составить список инициалов всех тех, с кем я за эти годы имела дело. Итак,
Б.
Б.Б.
Л.Д.
Р.П.
Д.С.Л.
Т.Т.Р.
Д.М.Ж.
С.Д.М.
Д.Г.
Г.Н.
Ж.Р.
Д.Л.
М.П.
М.Ф.
Р.Д.
Т.Т.О.
К.М.Я.
С.Р.
А.Н.
М.Н.
Ж.Х.
М.Д.
И.Н.
М.Ф.
С.С.
Б.Г.Д.
Л.Д.
И.Х.
(и еще несколько неизвестных, оставшихся невидимками тогда в лесу)
Т.П.С.
М.Т.
Г.А.
И.С.
М.В.А.
Ц.С.
Д.М.И.
А.В.Н.
М.С.Р.
Д.Д.
С.Ц.
Г.П.
В.Е.
Дорогой Дневник!
Я долго перебирала в уме все свои связи и пришла к выводу, что необходимо по крайней мере составить список инициалов всех тех, с кем я за эти годы имела дело. Итак,
Б.
Б.Б.
Л.Д.
Р.П.
Д.С.Л.
Т.Т.Р.
Д.М.Ж.
С.Д.М.
Д.Г.
Г.Н.
Ж.Р.
Д.Л.
М.П.
М.Ф.
Р.Д.
Т.Т.О.
К.М.Я.
С.Р.
А.Н.
М.Н.
Ж.Х.
М.Д.
И.Н.
М.Ф.
С.С.
Б.Г.Д.
Л.Д.
И.Х.
(и еще несколько неизвестных, оставшихся невидимками тогда в лесу)
Т.П.С.
М.Т.
Г.А.
И.С.
М.В.А.
Ц.С.
Д.М.И.
А.В.Н.
М.С.Р.
Д.Д.
С.Ц.
Г.П.
В.Е.
9 февраля 1988
Дорогой Дневник!
Со мной случилось нечто весьма странное.
Вчера вечером я улизнула из дому, чтобы повидаться с Лео и Жаком в его лесной хижине. К тому же там должна была в это время находиться Роннетт, и я буквально сгорала от нетерпения с ней встретиться. Уже целую вечность мне не удавалось поговорить о своих делах с подругой. Донна не в счет – она все равно в этом ничего не поймет. А тут требовалось поговорить по душам – позарез требовалось!
Я отправилась к парням пешком, но потом решила, что это слишком долго (капитальный просчет с моей стороны!), и вышла на 21-е шоссе в надежде, что кто-нибудь подбросит меня на попутной машине всего пару миль, а оттуда до хижины рукой подать.
Я подождала на дороге минут пятнадцать, прежде чем увидела двигавшуюся в мою сторону калымагу наподобие той, в какой ездит Лео. Проголосовала, грузовик, естественно, притормозил, дверь кабины распахнулась. Внутри сидело четверо абсолютно пьяных молодых парней: как я поняла, они успели накачаться в городе, откуда возвращались. Один из них протянул мне бутылку пива, которую я охотно приняла. И не из-за того, что мне очень уж этого хотелось, - просто я боялась, что могу ненароком кого-нибудь из них обидеть.
Я сказала, где не надо сходить, и, когда мы приблизились к этому месту, докончила свою бутылку и начала нервно соскребать с нее этикетку. Мне стало ясно, что грузовик не собирается останавливаться.
- Почему вы не замедляете ход? – спросила я водителя. – Ведь скоро моя остановка?
- Не придуривайся, - ответил он. – Голосуешь на дороге в такое позднее время, да еще в этих обтягивающих задницу джинсах и в футболочке с твоими сиськами!
Клянусь тебе, Дневник, ничего «обтягивающего» специально я не подбирала. Моя единственная ошибка заключалась в том, что я не захотела идти лесной тропой и вышла на этот проклятый хайвей. Совсем одна! Признаю, что совершила глупость, но в тот момент… я ни о чем вообще не думала.
Обогнув по шоссе Твин Пикс, мы подъехали к какому-то захудалому придорожному мотелю. Мне даже показалось, что там вообще никого нет, а заведение закрыто по причине полной непригодности. Но оказалось, что у парней зарезервированы две комнаты. В первую из которых они меня и втащили – в прямом смысле слова. Я запомнила ее номер: 207. Решила, что если придется звать на помощь, то по крайней мере буду точно знать, куда. Признаюсь, уверенности в том, что я выберусь оттуда целой и невредимой, у меня не было.
Набившись в комнату, они стали буянить со страшной силой. Орали как оглашенные и ругались самыми скверными словами. Мне даже подумалось, что если бы я смогла в тот момент незаметно встать и броситься бежать, то наверняка никто из этих перепившихся подонков не догнал бы меня. Но как только я осторожно попыталась подняться, трое из них сразу же набросились на меня.
- Постой, малышка! Куда это ты собралась? – загоготали они.
А один, самый противный из всей компании, предложил:
- А может, нам с тобой лучше будет пройти в соседнюю комнату и немного подрыгать ножками,
Я понимала: не предприми я срочно каких-нибудь мер, чтобы изменить положение вещей в свою пользу, эти подонки сделаются неуправляемыми и скорей всего действительно изнасилуют меня. Кто знает, останусь ли я после всего этого жива? И тут мне стало страшно.
Заставив себя улыбнуться, я обратилась к ним со словами:
- Послушайте меня, пожалуйста… все.
Один из парней взглянул на меня так, словно перед ним сумасшедшая, если она позволяет себе подобные «вольности». Впрочем, его, казалось, заинтересовало, что именно я собираюсь им предложить. Во всяком случае он велел своим дружкам заткнуться и подойти к стулу, на котором я сидела.
Выдавив из себя еще одну фальшивую улыбку, я продолжала:
- Послушайте, ребята. Если вы правда хотите сегодня вечером поиграть… надеюсь, вам ясно, что именно я имею ввиду… так давайте сделаем все по-хорошему, идет?
В ответ на мои слова один из парней, весь покрытый татуировкой, подошел вплотную ко мне и шибанул ногой по стулу. Он повторил это раз пять или шесть! Я крепилась, как могла, чтобы не выдать своего унижения. Наклонившись ко мне – жирные волосы спадают на лоб, изо рта воняет, как из помойки, - он просипел:
- Ты, голосовальщица, держала бы лучше рот на замке. А то, знаешь, в тех местах, откуда я родом, такая сиканушка, как ты, не учит взрослых ребят, чего им делать хорош, а чего плохо. Они и без нее все знают, поняла?
Я постаралась ответить как можно вежливее.
- Но я вовсе не имела в виду, что вы недостаточно опытны и способны сделать что-нибудь не так. По вашему виду ясно, что этого быть не может.
Господи, до чего же все они отвратительны! У меня прямо язык дрожал во рту от собственного вранья. И страха. Нет, это надо же было быть такой дурой!
Тут самый молодой из парней, единственный, кто, казалось, проявлял ко мне какое-то внимание, предложил все же выслушать меня.
Я опять села прямо и внимательно посмотрела на каждого. Пора действовать, сказала я сама себе. Или тебе удастся выкрутиться, или тебя изнасилуют и убьют. Ты не имеешь права позволить таким подонкам распоряжаться своей жизнью. Ты просто обязана с ними договориться, Лора.
- Хорошо. Я не возражаю ни против выпивки, ни против наркотиков или секса, но чтоб все было в меру. Я могу пойти на разные штучки-дрючки, кого приласкать как мать, а для кого сыграть роль маленькой девочки… совсем ползунка. Могу выступить и с сольным номером – для каждого.
Ответом было рыгание и дружно кивающие головы. Восемь уставившихся на меня глаз стали еще шире.
- Уверена, вам всем мое представление придется по вкусу… Я постараюсь изобрести для вас даже что-нибудь новенькое, найти подход к каждому… А если кому придет в голову что-то свое, пусть подойдет и шепнет мне на ухо. Я готова играть в любые игры. Но только с одним условием. Меня должны отвезти обратно в город. И я должна выйти отсюда целой и невредимой, как и вошла сюда. И никакого насилия.
Один из парней, по-видимому, решивший, что его мужское самолюбие страдает, бросил:
- Слушай, ты, сука, если я захочу тебе вмазать, то долго раздумывать не стану.
Я собрала свои нервы в кулак и наклонилась к нему, стараясь выглядеть как можно уверенней:
- Если ты захочешь мне вмазать, как ты говоришь, это значит, что я плохо сделала свою… работу. – Я сглотнула комок в горле. – Можешь называть меня сукой или как тебе вздумается еще, но давай сначала попробуем, как у нас вместе получится… хорошо?
Мне понадобилось еще минут сорок, после того как они наконец согласились посмотреть мое шоу, чтобы их наконец угомонить. Я положила каждому из них в пиво по таблетке транквилизатора и велела всем сесть на кушетку – пить и смотреть мое представление.
Никогда в своей жизни я так не боялась. Забудь, Дневник, о моих ночных кошмарах, забудь все те случаи когда на мокром шоссе меня чуть не сбивало машиной, мчащейся на полной скорости. Даже БОБА – и того забудь. Потому что по сравнение с нынешним страхом то было как один к четырем. И каждый из этих четырех казался таким огромным, что вполне могу съесть меня вместо закуски перед обедом.
Все парни уселись на кушетку, кроме одного, которому я велела стоять у двери, чтобы никто не подумал, что я хочу удрать. Затем я выдвинула стул на середину комнаты. Деревянный, с красивой высокой спинкой… почти идеальной формы, даже слишком. Пройдясь по комнате, я выключила весь свет.
Медленно раздеваясь, я старалась запомнить, куда что бросаю из одежды, чтобы, если парни отключатся, как я рассчитывала, можно было бы тут же одеться и бежать.
При этом я все время разговаривала вслух, убеждая себя в том, что наглоталась наркотиков и сейчас могу расслабиться. Как же я боялась, что кто-нибудь из них вскочит и заорет: «Кончай показывать нам старье, детка!» Но, к счастью, никто этого не сделал.
Свое выступление, как обычно, я начала с номера «Маленькая девочка заблудилась в лесу»… это любимый номер Лео и Жака, потому что после него я очень быстро могу перейти к роли «Мамочки».
Я молила Бога, чтобы у парней не пропал интерес к моему шоу до тех пор, пока их веки не начнут слипаться. Подойдя к стражу у дверей – наверное, самому отвратительному из всех, - я взяла его руку, она оказалась на удивление податливой, положила себе на грудь и начала нежно приговаривать.
Добрых пятнадцать минут он поглаживал меня и что-то бормотал мне в ответ: я чувствовала, что он совсем размяк, прямо как Жак. Один из сидевших на кушетке не выдержал такой несправедливости и крикнул:
- Эй, а как насчет того, чтобы подойти сюда!
- Не беспокойтесь мальчики. Я не выдохнусь. Это дело мне никогда не наскучит. И о каждом из вас я прекрасно помню.
Нельзя было допустить, чтобы у них испортилось настроение. Я развернула стул и села лицом к стражу, попросив его опуститься на колени. При этом я старалась говорить как можно ласковее, чтобы он не обиделся. Потом я стала танцевать, кружа по всей комнате… и присматривалась к каждому из них… оценивая их состояние, замечая любое их движение… продолжая морочить им голову… Никто из них пока не вырубился.
В конце концов я вернулась обратно к стулу в центре комнаты. Теперь начиналась самая главная часть моего представления… откровенно эротическая, вызывающая обычно похотливое улюлюканье. Я принимала самые разные позы, то сидела на стуле, то вертелась вокруг него. Все сидевшие на кушетке вытянули шеи в мою сторону и таращили на меня глаза. Я же продолжала в прежнем духе, придумывая все новые положения тела… слово, продлевала свое шоу.
Я делала все что можно, чтобы вызвать у них не только физическое, но и эмоциональное возбуждение. Парни выглядели уставшими, однако у них хватало еще сил хлопать и свистеть. Короче говоря, представление продолжалось до тех пор, пока трое окончательно не отключились. Я осталась всего с одним. Здоровый детина с трехдневной щетиной, глубоко запавшие глаза.
- Ты меня прямо загипнотизировала, - наклонился он ко мне и предложил пройти с ним в соседнюю комнату. По его словам, у него был ключ.
- А может, можно в грузовике? Ты как? – спросила я.
- А что я? Спина-то твоя, малютка, - ухмыльнулся он.
Я похватала все что могла из своей одежды, кроме носков и лифчика, которых не нашла, и выскочила в ночную темень, лихорадочно соображая, как бы мне отсюда смотаться… и как можно быстрее добраться до дома. Во что бы то ни стало.
Сразу же забравшись в кабину, я тихонько позвала его. Он тут же скользнул по дерматиновой обивке сиденья и ткнулся лицом мне в грудь. Ну, Лора, подумала я, действуй! Нашарь рукой бутылку… Вот она! Не двигайся слишком быстро, отвлеки его и… бей!
Я треснула его по голове бутылкой и увидела кровь. Он весь был в крови. Выпрыгнув из грузовика, я побежала что есть силы… наполовину раздетая… ну и пусть! Мне надо было убежать, пока те не сообразили, что я наделала.
Я бежала к хижине Жака, надеясь застать его и Лео вместе с Роннеттой.
Добравшись туда, я была совершенно без сил, все мои чувства смешались. Разрыдавшись, я бухнулась на колени. Подоспевшая Роннетта помогла мне добраться до диванчика. Слезы так и лились – я не могла их остановить. К тому же мне было еще и стыдно, что я купила себе свободу такой ценой… Боже, какая это все грязь! Да, БОБ, выходит, был прав. И еще как прав!
Крепко ухватившись за руку Роннетты, я услышала ее слова:
- Она вся в крови! Надо скорей все смыть. А то она никогда не успокоится, пока будет видеть следы крови на своем теле.
Дальше я ничего не помню. Очнулась я у себя в кровати. В стиснутом кулаке была зажата записка.
«Дорогая Лора!
Мы старались как могли тебя успокоить, но ты была невменяема… все время повторяла, что хочешь домой. По-моему, никто не слышал, как мы вошли в дом. Но если тебя накроют, лучше расскажи им, как все было на самом деле.
Сейчас уже все в порядке. Ты просто очень перепугалась.
…Может, через пару дней повидаемся? Тогда и поболтаем с тобой по душам. Идет?
Роннетта».
Вот какая была ночь! Теперь мне – так ты, наверное, думаешь – пора бы извлечь кое-какие уроки, но почему-то у меня ничего из этого не получается.
Представь, проснувшись сегодня утром, я даже стала думать, как еще можно было построить свое выступление перед теми шизиками! Мысли мои возвращаются к событиям той ночи – снова и снова. Как будто пластинку заело. Только каждый раз, прокручивая ее в мозгу, я вижу, как могла сделать все гораздо лучше, быть куда более раскованной. И говорить умнее, и держаться… Я ловлю себя на том, что хотела бы отправиться туда и разыскать их!
Нет, я все-таки схожу с ума!.. Как можно такое думать? Со мной творится что-то неладное!
Поговорим с тобой позже, Лора.
Дорогой Дневник!
Со мной случилось нечто весьма странное.
Вчера вечером я улизнула из дому, чтобы повидаться с Лео и Жаком в его лесной хижине. К тому же там должна была в это время находиться Роннетт, и я буквально сгорала от нетерпения с ней встретиться. Уже целую вечность мне не удавалось поговорить о своих делах с подругой. Донна не в счет – она все равно в этом ничего не поймет. А тут требовалось поговорить по душам – позарез требовалось!
Я отправилась к парням пешком, но потом решила, что это слишком долго (капитальный просчет с моей стороны!), и вышла на 21-е шоссе в надежде, что кто-нибудь подбросит меня на попутной машине всего пару миль, а оттуда до хижины рукой подать.
Я подождала на дороге минут пятнадцать, прежде чем увидела двигавшуюся в мою сторону калымагу наподобие той, в какой ездит Лео. Проголосовала, грузовик, естественно, притормозил, дверь кабины распахнулась. Внутри сидело четверо абсолютно пьяных молодых парней: как я поняла, они успели накачаться в городе, откуда возвращались. Один из них протянул мне бутылку пива, которую я охотно приняла. И не из-за того, что мне очень уж этого хотелось, - просто я боялась, что могу ненароком кого-нибудь из них обидеть.
Я сказала, где не надо сходить, и, когда мы приблизились к этому месту, докончила свою бутылку и начала нервно соскребать с нее этикетку. Мне стало ясно, что грузовик не собирается останавливаться.
- Почему вы не замедляете ход? – спросила я водителя. – Ведь скоро моя остановка?
- Не придуривайся, - ответил он. – Голосуешь на дороге в такое позднее время, да еще в этих обтягивающих задницу джинсах и в футболочке с твоими сиськами!
Клянусь тебе, Дневник, ничего «обтягивающего» специально я не подбирала. Моя единственная ошибка заключалась в том, что я не захотела идти лесной тропой и вышла на этот проклятый хайвей. Совсем одна! Признаю, что совершила глупость, но в тот момент… я ни о чем вообще не думала.
Обогнув по шоссе Твин Пикс, мы подъехали к какому-то захудалому придорожному мотелю. Мне даже показалось, что там вообще никого нет, а заведение закрыто по причине полной непригодности. Но оказалось, что у парней зарезервированы две комнаты. В первую из которых они меня и втащили – в прямом смысле слова. Я запомнила ее номер: 207. Решила, что если придется звать на помощь, то по крайней мере буду точно знать, куда. Признаюсь, уверенности в том, что я выберусь оттуда целой и невредимой, у меня не было.
Набившись в комнату, они стали буянить со страшной силой. Орали как оглашенные и ругались самыми скверными словами. Мне даже подумалось, что если бы я смогла в тот момент незаметно встать и броситься бежать, то наверняка никто из этих перепившихся подонков не догнал бы меня. Но как только я осторожно попыталась подняться, трое из них сразу же набросились на меня.
- Постой, малышка! Куда это ты собралась? – загоготали они.
А один, самый противный из всей компании, предложил:
- А может, нам с тобой лучше будет пройти в соседнюю комнату и немного подрыгать ножками,
Я понимала: не предприми я срочно каких-нибудь мер, чтобы изменить положение вещей в свою пользу, эти подонки сделаются неуправляемыми и скорей всего действительно изнасилуют меня. Кто знает, останусь ли я после всего этого жива? И тут мне стало страшно.
Заставив себя улыбнуться, я обратилась к ним со словами:
- Послушайте меня, пожалуйста… все.
Один из парней взглянул на меня так, словно перед ним сумасшедшая, если она позволяет себе подобные «вольности». Впрочем, его, казалось, заинтересовало, что именно я собираюсь им предложить. Во всяком случае он велел своим дружкам заткнуться и подойти к стулу, на котором я сидела.
Выдавив из себя еще одну фальшивую улыбку, я продолжала:
- Послушайте, ребята. Если вы правда хотите сегодня вечером поиграть… надеюсь, вам ясно, что именно я имею ввиду… так давайте сделаем все по-хорошему, идет?
В ответ на мои слова один из парней, весь покрытый татуировкой, подошел вплотную ко мне и шибанул ногой по стулу. Он повторил это раз пять или шесть! Я крепилась, как могла, чтобы не выдать своего унижения. Наклонившись ко мне – жирные волосы спадают на лоб, изо рта воняет, как из помойки, - он просипел:
- Ты, голосовальщица, держала бы лучше рот на замке. А то, знаешь, в тех местах, откуда я родом, такая сиканушка, как ты, не учит взрослых ребят, чего им делать хорош, а чего плохо. Они и без нее все знают, поняла?
Я постаралась ответить как можно вежливее.
- Но я вовсе не имела в виду, что вы недостаточно опытны и способны сделать что-нибудь не так. По вашему виду ясно, что этого быть не может.
Господи, до чего же все они отвратительны! У меня прямо язык дрожал во рту от собственного вранья. И страха. Нет, это надо же было быть такой дурой!
Тут самый молодой из парней, единственный, кто, казалось, проявлял ко мне какое-то внимание, предложил все же выслушать меня.
Я опять села прямо и внимательно посмотрела на каждого. Пора действовать, сказала я сама себе. Или тебе удастся выкрутиться, или тебя изнасилуют и убьют. Ты не имеешь права позволить таким подонкам распоряжаться своей жизнью. Ты просто обязана с ними договориться, Лора.
- Хорошо. Я не возражаю ни против выпивки, ни против наркотиков или секса, но чтоб все было в меру. Я могу пойти на разные штучки-дрючки, кого приласкать как мать, а для кого сыграть роль маленькой девочки… совсем ползунка. Могу выступить и с сольным номером – для каждого.
Ответом было рыгание и дружно кивающие головы. Восемь уставившихся на меня глаз стали еще шире.
- Уверена, вам всем мое представление придется по вкусу… Я постараюсь изобрести для вас даже что-нибудь новенькое, найти подход к каждому… А если кому придет в голову что-то свое, пусть подойдет и шепнет мне на ухо. Я готова играть в любые игры. Но только с одним условием. Меня должны отвезти обратно в город. И я должна выйти отсюда целой и невредимой, как и вошла сюда. И никакого насилия.
Один из парней, по-видимому, решивший, что его мужское самолюбие страдает, бросил:
- Слушай, ты, сука, если я захочу тебе вмазать, то долго раздумывать не стану.
Я собрала свои нервы в кулак и наклонилась к нему, стараясь выглядеть как можно уверенней:
- Если ты захочешь мне вмазать, как ты говоришь, это значит, что я плохо сделала свою… работу. – Я сглотнула комок в горле. – Можешь называть меня сукой или как тебе вздумается еще, но давай сначала попробуем, как у нас вместе получится… хорошо?
Мне понадобилось еще минут сорок, после того как они наконец согласились посмотреть мое шоу, чтобы их наконец угомонить. Я положила каждому из них в пиво по таблетке транквилизатора и велела всем сесть на кушетку – пить и смотреть мое представление.
Никогда в своей жизни я так не боялась. Забудь, Дневник, о моих ночных кошмарах, забудь все те случаи когда на мокром шоссе меня чуть не сбивало машиной, мчащейся на полной скорости. Даже БОБА – и того забудь. Потому что по сравнение с нынешним страхом то было как один к четырем. И каждый из этих четырех казался таким огромным, что вполне могу съесть меня вместо закуски перед обедом.
Все парни уселись на кушетку, кроме одного, которому я велела стоять у двери, чтобы никто не подумал, что я хочу удрать. Затем я выдвинула стул на середину комнаты. Деревянный, с красивой высокой спинкой… почти идеальной формы, даже слишком. Пройдясь по комнате, я выключила весь свет.
Медленно раздеваясь, я старалась запомнить, куда что бросаю из одежды, чтобы, если парни отключатся, как я рассчитывала, можно было бы тут же одеться и бежать.
При этом я все время разговаривала вслух, убеждая себя в том, что наглоталась наркотиков и сейчас могу расслабиться. Как же я боялась, что кто-нибудь из них вскочит и заорет: «Кончай показывать нам старье, детка!» Но, к счастью, никто этого не сделал.
Свое выступление, как обычно, я начала с номера «Маленькая девочка заблудилась в лесу»… это любимый номер Лео и Жака, потому что после него я очень быстро могу перейти к роли «Мамочки».
Я молила Бога, чтобы у парней не пропал интерес к моему шоу до тех пор, пока их веки не начнут слипаться. Подойдя к стражу у дверей – наверное, самому отвратительному из всех, - я взяла его руку, она оказалась на удивление податливой, положила себе на грудь и начала нежно приговаривать.
Добрых пятнадцать минут он поглаживал меня и что-то бормотал мне в ответ: я чувствовала, что он совсем размяк, прямо как Жак. Один из сидевших на кушетке не выдержал такой несправедливости и крикнул:
- Эй, а как насчет того, чтобы подойти сюда!
- Не беспокойтесь мальчики. Я не выдохнусь. Это дело мне никогда не наскучит. И о каждом из вас я прекрасно помню.
Нельзя было допустить, чтобы у них испортилось настроение. Я развернула стул и села лицом к стражу, попросив его опуститься на колени. При этом я старалась говорить как можно ласковее, чтобы он не обиделся. Потом я стала танцевать, кружа по всей комнате… и присматривалась к каждому из них… оценивая их состояние, замечая любое их движение… продолжая морочить им голову… Никто из них пока не вырубился.
В конце концов я вернулась обратно к стулу в центре комнаты. Теперь начиналась самая главная часть моего представления… откровенно эротическая, вызывающая обычно похотливое улюлюканье. Я принимала самые разные позы, то сидела на стуле, то вертелась вокруг него. Все сидевшие на кушетке вытянули шеи в мою сторону и таращили на меня глаза. Я же продолжала в прежнем духе, придумывая все новые положения тела… слово, продлевала свое шоу.
Я делала все что можно, чтобы вызвать у них не только физическое, но и эмоциональное возбуждение. Парни выглядели уставшими, однако у них хватало еще сил хлопать и свистеть. Короче говоря, представление продолжалось до тех пор, пока трое окончательно не отключились. Я осталась всего с одним. Здоровый детина с трехдневной щетиной, глубоко запавшие глаза.
- Ты меня прямо загипнотизировала, - наклонился он ко мне и предложил пройти с ним в соседнюю комнату. По его словам, у него был ключ.
- А может, можно в грузовике? Ты как? – спросила я.
- А что я? Спина-то твоя, малютка, - ухмыльнулся он.
Я похватала все что могла из своей одежды, кроме носков и лифчика, которых не нашла, и выскочила в ночную темень, лихорадочно соображая, как бы мне отсюда смотаться… и как можно быстрее добраться до дома. Во что бы то ни стало.
Сразу же забравшись в кабину, я тихонько позвала его. Он тут же скользнул по дерматиновой обивке сиденья и ткнулся лицом мне в грудь. Ну, Лора, подумала я, действуй! Нашарь рукой бутылку… Вот она! Не двигайся слишком быстро, отвлеки его и… бей!
Я треснула его по голове бутылкой и увидела кровь. Он весь был в крови. Выпрыгнув из грузовика, я побежала что есть силы… наполовину раздетая… ну и пусть! Мне надо было убежать, пока те не сообразили, что я наделала.
Я бежала к хижине Жака, надеясь застать его и Лео вместе с Роннеттой.
Добравшись туда, я была совершенно без сил, все мои чувства смешались. Разрыдавшись, я бухнулась на колени. Подоспевшая Роннетта помогла мне добраться до диванчика. Слезы так и лились – я не могла их остановить. К тому же мне было еще и стыдно, что я купила себе свободу такой ценой… Боже, какая это все грязь! Да, БОБ, выходит, был прав. И еще как прав!
Крепко ухватившись за руку Роннетты, я услышала ее слова:
- Она вся в крови! Надо скорей все смыть. А то она никогда не успокоится, пока будет видеть следы крови на своем теле.
Дальше я ничего не помню. Очнулась я у себя в кровати. В стиснутом кулаке была зажата записка.
«Дорогая Лора!
Мы старались как могли тебя успокоить, но ты была невменяема… все время повторяла, что хочешь домой. По-моему, никто не слышал, как мы вошли в дом. Но если тебя накроют, лучше расскажи им, как все было на самом деле.
Сейчас уже все в порядке. Ты просто очень перепугалась.
…Может, через пару дней повидаемся? Тогда и поболтаем с тобой по душам. Идет?
Роннетта».
Вот какая была ночь! Теперь мне – так ты, наверное, думаешь – пора бы извлечь кое-какие уроки, но почему-то у меня ничего из этого не получается.
Представь, проснувшись сегодня утром, я даже стала думать, как еще можно было построить свое выступление перед теми шизиками! Мысли мои возвращаются к событиям той ночи – снова и снова. Как будто пластинку заело. Только каждый раз, прокручивая ее в мозгу, я вижу, как могла сделать все гораздо лучше, быть куда более раскованной. И говорить умнее, и держаться… Я ловлю себя на том, что хотела бы отправиться туда и разыскать их!
Нет, я все-таки схожу с ума!.. Как можно такое думать? Со мной творится что-то неладное!
Поговорим с тобой позже, Лора.
4 марта 1988
Дорогой Дневник!
Вчерашний день я провела с Донной и поняла, что нам с ней больше не о чем разговаривать. Конечно, мы беседуем и все такое, но все то время, что я была там, я думала лишь о том, как бы поскорее уйти из их дома. Эти чистые светлые стены давят на меня!
Она завела меня к себе в комнату, закрыла дверь и стала шептать, что они с Майком скоро себе позволят все. Это событие они тщательно распланировали. В четверг вечером? Точно не помню.
И вот она мне все это рассказывает, а я, по-видимому, должна была поразиться: «О, Донна, а ты уверена, что хочешь этого?»
Похоже, у Донны с Майком, лучшим дружком Бобби, все идет хорошо. Ты помнишь его, Дневник? Тот самый с рекламного ролика жевательной резинки? В общем, надеюсь, для Донны он будет в самый раз. Я-то всегда думала, что он полное дерьмо… Но я ведь не должна с ним трахаться, правда?
Получай удовольствие, Донна!
Лора.
Дорогой Дневник!
Вчерашний день я провела с Донной и поняла, что нам с ней больше не о чем разговаривать. Конечно, мы беседуем и все такое, но все то время, что я была там, я думала лишь о том, как бы поскорее уйти из их дома. Эти чистые светлые стены давят на меня!
Она завела меня к себе в комнату, закрыла дверь и стала шептать, что они с Майком скоро себе позволят все. Это событие они тщательно распланировали. В четверг вечером? Точно не помню.
И вот она мне все это рассказывает, а я, по-видимому, должна была поразиться: «О, Донна, а ты уверена, что хочешь этого?»
Похоже, у Донны с Майком, лучшим дружком Бобби, все идет хорошо. Ты помнишь его, Дневник? Тот самый с рекламного ролика жевательной резинки? В общем, надеюсь, для Донны он будет в самый раз. Я-то всегда думала, что он полное дерьмо… Но я ведь не должна с ним трахаться, правда?
Получай удовольствие, Донна!
Лора.
10 марта 1988
Дорогой Дневник!
Я видела у себя в комнате и думала о Бобби. Может, не надо было рассказывать ему, что произошло тогда с теми парнями, которые подвезли меня в грузовике. Ведь с тех пор он со мною ни разу не поговорил. А ведь я сказала чистую правду. И была так же откровенной, как и в канун Нового года. Мы с ним хотим быть честными друг перед другом… Мы поняли, что любим друг друга… В конец концов я сделала то, что сделала, ради одного – выбраться оттуда.
Только что позвонил Бенжамин Хорн. Мама прокричала мне, чтобы я взяла трубку. Мой первый вопрос к нему, даже до того, как поздороваться, был о Джонни. Как он? Что-нибудь случилось?
Он ответил, чтобы я на минуту присела. Папа дома, мама дома… Джонни в порядке…
- В чем дело?
В том, ответил он, что сегодня утром возле самой границы нашли Троя со сломанной ногой, на трех копытах не было подков… не говоря уже о том, что он страшно исхудал. Все последнее время он явно голодал. Бенжамин был уверен, что это именно Трой – по клейму конюшни.
Бенжамин сказал, что видел, как полицейские на границе пристрели его. Два раза выстрелили в голову. Похоже, по его словам, что Троя кто-то выпустил из загона. Бенжамин обещал мне по телефону, что сделает все, чтобы найти этого страшного человека и наказать его за жестокое обращение с нашей молодой чудесной лошадкой.
Я повесила трубку.
Оглянулась вокруг: все стало серым и черным… Как мне плохо. Куда ни посмотришь, все говорит мне, что я плохая, испорченная, негодная… Как посмела я так поступить с Троем?
Не будь я такой гнусной и отвратительной, не выгони я тогда троя, сейчас можно было бы ускакать на нем и затеряться где-нибудь в полях. Ничего, как-нибудь мы бы с тобой выжили.
Не могу поверить, что все это происходит со мной, с моей жизнью! Как получается, что один день как праздник, а следующий – кошмар… Дурной сон, где я вижу свою смерть… именно это сейчас и стоит перед моими глазами.
Л.
Дорогой Дневник!
Я видела у себя в комнате и думала о Бобби. Может, не надо было рассказывать ему, что произошло тогда с теми парнями, которые подвезли меня в грузовике. Ведь с тех пор он со мною ни разу не поговорил. А ведь я сказала чистую правду. И была так же откровенной, как и в канун Нового года. Мы с ним хотим быть честными друг перед другом… Мы поняли, что любим друг друга… В конец концов я сделала то, что сделала, ради одного – выбраться оттуда.
Только что позвонил Бенжамин Хорн. Мама прокричала мне, чтобы я взяла трубку. Мой первый вопрос к нему, даже до того, как поздороваться, был о Джонни. Как он? Что-нибудь случилось?
Он ответил, чтобы я на минуту присела. Папа дома, мама дома… Джонни в порядке…
- В чем дело?
В том, ответил он, что сегодня утром возле самой границы нашли Троя со сломанной ногой, на трех копытах не было подков… не говоря уже о том, что он страшно исхудал. Все последнее время он явно голодал. Бенжамин был уверен, что это именно Трой – по клейму конюшни.
Бенжамин сказал, что видел, как полицейские на границе пристрели его. Два раза выстрелили в голову. Похоже, по его словам, что Троя кто-то выпустил из загона. Бенжамин обещал мне по телефону, что сделает все, чтобы найти этого страшного человека и наказать его за жестокое обращение с нашей молодой чудесной лошадкой.
Я повесила трубку.
Оглянулась вокруг: все стало серым и черным… Как мне плохо. Куда ни посмотришь, все говорит мне, что я плохая, испорченная, негодная… Как посмела я так поступить с Троем?
Не будь я такой гнусной и отвратительной, не выгони я тогда троя, сейчас можно было бы ускакать на нем и затеряться где-нибудь в полях. Ничего, как-нибудь мы бы с тобой выжили.
Не могу поверить, что все это происходит со мной, с моей жизнью! Как получается, что один день как праздник, а следующий – кошмар… Дурной сон, где я вижу свою смерть… именно это сейчас и стоит перед моими глазами.
Л.
ЭТА СТРАНИЦА В ДНЕВНИКЕ ВЫРВАНА
7 апреля 1988
Дорогой Дневник!
Мне не просто нравится моя новая работа продавщицы в парфюмерной секции, я прямо-таки обожаю находиться рядом с таким человеком, как Роннетта. Ей не надо ничего объяснять, она все понимает сама и не пристает ко мне, если чувствует, что я чем-то удручена.
Бобби снова стал прежним – и мы встречаемся довольно регулярно, бывает, что и дважды в неделю, но уж во всяком случае не реже пяти раз в месяц. Между тем и он, и я хотели бы видеться каждый день. Что касается школы, то там мы почти не ходим парой. Тем более смешно, что недавно среди школьников проводился опрос и нас с Бобби назвали «лучшей парой семестра».
Я чувствую, что мы с ним по-настоящему любим друг друга, но так уж случилось: слишком перевешивают сейчас соображения удобства и пользы, чтобы сохранилась в неприкосновенности наша былая привязанность. Теперь мы все чаще ловим с ним вдвоем кайф – или у Лео, или на Жемчужных озерах.
В последнее время, если это случается у Лео, я замечаю, что Бобби обращает куда больше внимания на Шелли, чем на Лео или на меня.
Мне кажется, у них начнется роман… впрочем, он вполне мог уже начаться, просто они держат его втайне. Прошлым вечером я поделилась с Лео своими опасениями, что было с моей стороны явной ошибкой. О если бы все те глупости, которые слетают у меня с языка, объяснялись одной лишь кокой, которую я нюхаю, но, увы, это не так! Мне долго пришлось упрашивать Лео успокоиться. В жизни не видала, чтобы кто-нибудь так заводился сполоборота.
Я не сомневаюсь ни минуты, что у Лео отвратительный характер, но меня испугало не это, а та лютая злоба, которая вспыхнула у него в глазах сразу же, как только я высказала свое предположение. Что касается меня, то я даже хочу надеяться, что между Бобби и Шелли что-то есть… Конечно, мне не слишком нравится перспектива остаться одной, но бывает, случаются вещи и похуже. И потом, мне кажется, Бобби и Шелли подходят друг другу. Значит ли это, что я берусь утверждать, будто Лео Джонсон и Лора Палмер скроены из того же материала? В общем, как бы то ни было, только Лео и я спим вместе гораздо чаще, чем я с Бобби. Уверена, что у Лео и Шелли абсолютно то же самое.
Почему мы все выбираем себе именно тех партнеров, а не других? Причина, по-моему, в том, что нам хочется любой ценой избавиться от одиночества… Вот мы и подбираем себе пару, чтобы было удобно сочетать свидания с рабочим расписанием, чтобы у твоего парня водились к тому же еще и деньки и в постели он кое-что умел делать. Все это весьма веские причины, но надо и немного везения, чтобы твой избранник оказался к тому же просто хорошим парнем!
Бобби, казалось, вполне подходил для меня. Во-первых, он был на месте в нужно время. Потом все-таки сообразительный, всегда на виду, хорошая семья и все такое… и постоянно клялся мне в любви, пока наконец не понял, что любить что-нибудь сейчас я просто не в состоянии. Ведь влюбиться – это все равно что вывесить перед неприятелем белый флаг, признавая: «Мы сдаемся, мы влюблены, любовь – это поражение».
Я не могу себе этого позволить, пока не буду знать наверняка: БОБ мертв! Пока передо мной не будет валяться его труп и я не смогу пнуть его ногой – и не один раз, а сколько захочу. Господи, скорей бы уж настал этот день!
Дорогой Дневник!
Мне не просто нравится моя новая работа продавщицы в парфюмерной секции, я прямо-таки обожаю находиться рядом с таким человеком, как Роннетта. Ей не надо ничего объяснять, она все понимает сама и не пристает ко мне, если чувствует, что я чем-то удручена.
Бобби снова стал прежним – и мы встречаемся довольно регулярно, бывает, что и дважды в неделю, но уж во всяком случае не реже пяти раз в месяц. Между тем и он, и я хотели бы видеться каждый день. Что касается школы, то там мы почти не ходим парой. Тем более смешно, что недавно среди школьников проводился опрос и нас с Бобби назвали «лучшей парой семестра».
Я чувствую, что мы с ним по-настоящему любим друг друга, но так уж случилось: слишком перевешивают сейчас соображения удобства и пользы, чтобы сохранилась в неприкосновенности наша былая привязанность. Теперь мы все чаще ловим с ним вдвоем кайф – или у Лео, или на Жемчужных озерах.
В последнее время, если это случается у Лео, я замечаю, что Бобби обращает куда больше внимания на Шелли, чем на Лео или на меня.
Мне кажется, у них начнется роман… впрочем, он вполне мог уже начаться, просто они держат его втайне. Прошлым вечером я поделилась с Лео своими опасениями, что было с моей стороны явной ошибкой. О если бы все те глупости, которые слетают у меня с языка, объяснялись одной лишь кокой, которую я нюхаю, но, увы, это не так! Мне долго пришлось упрашивать Лео успокоиться. В жизни не видала, чтобы кто-нибудь так заводился сполоборота.
Я не сомневаюсь ни минуты, что у Лео отвратительный характер, но меня испугало не это, а та лютая злоба, которая вспыхнула у него в глазах сразу же, как только я высказала свое предположение. Что касается меня, то я даже хочу надеяться, что между Бобби и Шелли что-то есть… Конечно, мне не слишком нравится перспектива остаться одной, но бывает, случаются вещи и похуже. И потом, мне кажется, Бобби и Шелли подходят друг другу. Значит ли это, что я берусь утверждать, будто Лео Джонсон и Лора Палмер скроены из того же материала? В общем, как бы то ни было, только Лео и я спим вместе гораздо чаще, чем я с Бобби. Уверена, что у Лео и Шелли абсолютно то же самое.
Почему мы все выбираем себе именно тех партнеров, а не других? Причина, по-моему, в том, что нам хочется любой ценой избавиться от одиночества… Вот мы и подбираем себе пару, чтобы было удобно сочетать свидания с рабочим расписанием, чтобы у твоего парня водились к тому же еще и деньки и в постели он кое-что умел делать. Все это весьма веские причины, но надо и немного везения, чтобы твой избранник оказался к тому же просто хорошим парнем!
Бобби, казалось, вполне подходил для меня. Во-первых, он был на месте в нужно время. Потом все-таки сообразительный, всегда на виду, хорошая семья и все такое… и постоянно клялся мне в любви, пока наконец не понял, что любить что-нибудь сейчас я просто не в состоянии. Ведь влюбиться – это все равно что вывесить перед неприятелем белый флаг, признавая: «Мы сдаемся, мы влюблены, любовь – это поражение».
Я не могу себе этого позволить, пока не буду знать наверняка: БОБ мертв! Пока передо мной не будет валяться его труп и я не смогу пнуть его ногой – и не один раз, а сколько захочу. Господи, скорей бы уж настал этот день!
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Поехали!.. | LiteD - ~Записи Онного СуСЧества~ |
Лента друзей LiteD
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
«позже
раньше»