как приятно любить всех людей....
как повезло мне, что я - есть.
какое счастье быть человеком!!!!
просто дышит весна. просто мое дерево шумит, как под дождем. облака - парное молоко с пенкой. сквозь них - дверь в небеса, ясно-голубая, чистая.
Спасибо Тебе!

Я пишу тебя. Точками пальцев, ветвями встречных деревьев, дымом неба, лицами чужих людей. Ты везде: в шуме ветра за темным окном, в крепости запаха весны, в шорохе гальки у кромки моря. И облако, похожее на белого барашка - ты. И тепло малинового варенья.
Пишу тебя. четкими, выверенными движениями. Привычно, как кофе утром, в полусне. Когда весь мир в ощущениях. Резкий, как яркий свет.

Стекла запотевшие со сна. Неизбежная чашка кофе - живого, дрожащего пламенно-черного запаха., привычного, как ожидание. Минута перед ней, когда тянешь дым жареных зерен, как всегда, чуть подгоревших, - дверь в мой утренний рай. рай, где сердце - размеренно-торжествующе, потому что все-таки бьется, рай, где почти нет мыслей, а только обрывки предрассветных снов, рай без слов - только запахи и чуть заспанные звуки. Шепот синих языков плиты, запах зимы из открытой форточки. мой утренний рай...
Пустынные улицы обволакивают холодом. Он как котенок: изредка нет-нет да и процарапывается острыми коготками..
На дорогах - привычно. все привычно, и я привычна. как деталька, вписывающаяся в другие. без зазоров и пустых обьятий

За твоей спиной бежит дорога. Бодро, снежным хрустом-перестуком колес. Ты стоишь в промерзлом тамбуре, белый дым кольцами. Рука в кармане – холодно. Раскрытая, доверчивая, как у ребенка.
Темно. Луна поезд догоняет. Блеклая, прстодушная. Торопится, спешит. Куда? Все равно исчезнет.
Смотри, звезды. Яркие. Чистые. В нашей степи таких нет. Ты – тоже звезда: далекий, холодный. Недосягаемый. И совсем даже не мой. Чей-то.
Совсем не похож на Будду. Но также непонятен. Не знаю, кто ты, откуда пришел и какой настоящий. Может, тебя и нет вовсе.
Хочется прикоснуться. Вдруг растаешь, как облако? Боюсь…. остаться с протянутой рукой.
Не смотри, пожалуйста. Ты все равно меня не видишь. Меня и нет. Есть пустота. В пустоте – я.
Все просто, если не задумываться о деталях.
Не печалься.

Все в ожидании. Новый Год близится....
каждый год ждут чуда. какого - никто не в ответе. смущенно переглядываются, пожимают плечами. чудо - оно и есть чудо, и что о нем говорить?..
с рождения ждут. едва открыв глаза. каждый год так. мечты к пределу года достигают звенящей верхушки. думают: ну вот сейчас!!! сейчас......
минута падает к минуте, а чуда нет. утро похмельное, проснутся, руками разведут: не было ничего. что ж, ну дальше - обязательно. уж в моей-то жизни точно.
год к году - все так же. нет и не было. вот уже старость - все так же ждут. сами не знают, чего и зачем. и верят: будет. все будет, надо только ждать.
а со смертью придет знание: нет. не было. и не будет.
ни с тобой, ни с другим.
ни здесь, ни сейчас.
............. а может быть там, когда-нибудь....

"Если рис перемешать с песком, рис будет грязный, нечистый.
Но ведь и рис, и песок по-отдельности чисты.
Чистый песок...
Все должно быть на своем месте".

Шел по Старому городу усталый Будда. В пыли тело его, ноги в кровь сбиты. Изможден, задумчив.
Идет по Старому городу Будда. Глаза полузакрыты, шечут что-то сухие губы.
Улицы вокруг него тянутся. Люди проходят - никто руки не подаст. Кинули медную монету под ноги усталому Будде.
Иногда ему давали хлеб и чашу воды, иногда - гнали палкой. Всем он склонял голову и говорил: "Мир - тебе!".
Идет Будда все дальше и дальше. мир меняется, а он все тот же. Мог Будда лечь на теплый песок и умереть - мир бы этого не заметил.
путь был долог и бесконечен. не было ни конца, ни края ему. как нет дна в бездне.

А мне вот грустно. Грусть - это мыльные пузыри, которые могут вырастать внепредельно. Кажется, что спишь. так хочется, чтобы кто-нибудь разбудил, хотя бы ледяной водой. чувствую, что время идет. ты знаешь, куда уходит время, когда устает от нас? я могу рассказать тебе об этом. Оно тихо бредет, преувеличенно-радостно переступая своими стрелами, роняя по пути секунды, смахивая надоевшие знаки со своего лица. Оно уходит туда, где безвременье. именно там и естьнастоящая обитель времени. Там темно, молчаливо и немного тоскливо.
Время приходит в свой угол, садится на деревянный пол и забывает.так трудно ему говорить с нами, принимающими слова его за равнодушное отбивание такта. но оно будет с нами до конца. до нашего конца. и до конца его, который, я думаю будет где-то близко к нашему.

Вот и кончилось лето.... это. а жаль. было прожито так много, хватило бы на пару-тройку чужих жизней.
Посидишь, подумаешь, вспомнишь забытое. грустно становится. мысли хороши, когда они не закончены. как только мысль становится до конца решенной - она не нужна. парадокс. она становится лишней и тут же куда-то пропадает. в небытие или глубже - мне не известно.
жизнь - как рельсы. стоит только сойти с них - и все. конец романа. можно стоять столбом между шпалами и смотреть в небо, но зачем? первый проходящий поезд оборвет бессмысленное созерцание.
сначала чувства обострятся, истончатся до нитки. потом ссохнутся в тугой клубок и будут лишь подрагивать и шуршать на легком ветру безумия. а в этом клубке буду я, дрожать и прислушиваться к далеким шагам.
Шаги станут кружить вокруг да около, но никогда не войдут в мое обиталище. никогда не покажутся, не подойдут близко. осторожно, постукивая цокотом, будут обходить. есть ли они на самом деле или они есть только для меня- никому не узнать.
было бы забавно стать совсем невидимой. я бы забилась в самый интересный угол и оттуда разглядывала все, что происходит. я бы видела, как раньше, но гораздо больше. а вокруг ходили бы люди, спорили, кричали, плакали и смеялись. заметил бы кто-нибудь, что меня уже нет в видимом? а смерть - забудет ли она обо мне, как забудут все? если забудет, то я не хочу быть невидимой. смерть - это всего лишь непреложное завершение нашего пути. тонкая граница между высотами со стрелками "вверх" и "вниз" не может быть очень долгой.

Листья на седом асфальте. Грусть и нежность, тепло улиц. Листья - желтые слезы осени. Усталые, мудрые, состарившиеся. Странники в конце дороги.
Тяжесть шагов осторожных, шагов торопящихся, шагов подвыпивших исподволь изредка красного. Все на них.
Идет дождь. Заливает глаза листьям. Глотают и пьянеют, не остановишь. Дождь идет. Ласкает их мокрыми ладонями, губами терпкими. Пьет и пьет он листья, без остатка, ни на донышке ни полкапли не оставит. Есть теперь у дождя пряный запах. А листья - есть шум ветвей, ожививший их первй солнечный луч, свежее дыхание ветра. И пьянящий вкус дождя, который они пили на пути в бесконечность.

Нет у меня дома. Братья-сестры, не найдя меня, света не взвидели. Нет мне счастья. Ковала-ковала, да не стравилось железо, молот неподьемен, наковальня устало шатается, набок кренится, еле дышит. Нет во мне радости: вся выжглась, выгорела душистым полем в степном пожаре. Только вороны кричат да гарь крыльями размахивают. Удача-хворостинка, летает по небу, кружит-приговаривает: "Не моя печаль, не пойду к тебе, больно слаба ты, хоть и тело жжет".
Носится снулая душа, песни да плачи ее не найдут услышавших. Никто не застынет, поймав взгляд бледной неясыти. старому хлебу никогда не стать живым зерном. Не запомнит, не успокоит, не послушает никто моего взгляда.
Имя мне - Никто, степь моя память. В давнем - старость унылая, завтра - сон да усталость. И к очагу не прибиться, и руки не согреть. Мое "не" всегда со мной, с кем бы я ни шла тропами широкими. Зачем говорить? Все равно никто не услышит.

Хмеля запахи, горькие капли Солнца. Тело мое, на ветвях распростершееся, исполосованное, ветром обласканное. Иглы колкие потрошенной ели, блики желтые, ослепленные. Тяжелые руки, глухое дыхание, слова резкие, пуста душа. Воздух тягучий, трепещущий, шаги рокотом, пьют-перекатываются. Дерево необхватное, с кожей шершавой. Щекой прислониться – спокойнее. Дышит медленно, недоуменные листья, надоумить упасть с грохотом, топотом, - тихо. Перья заблудшие чистить, руки на волосах, глажу – расчесываю, грива как конская, узды нет да упряжи, лишь стон табуна да окрик "вперед". Тяжко, да сладко, да выдержать б, хоть раз.
Гой птицы вы, птицы верные, отнесите да к горизонту мя, к свету белому да по кромочке, по обвалам да и по кочечкам. Унесите да с мира трудного, одинокого, беспробудного, светло-черного, без огрех печаль не за грех, словно исповедь. Слишком ярка жизнь, молчаливы все, успокоится, перебесится, не запомнится, но затянется, века испокон застоявшая. Слез сукровица ненасытная по щекам течет да притоптывает. Заблудился путь, не найдет меня, все хоронится-прихорашивается.

Сердце под дождем. Ветер в волосах запутался, брыкается, дергпет ниточки. Облака торопятся, обкусанные, клочкастые, веселые. Люди-грибы, шапочки разноцветных зонтов. Текут вдоль по улице, ногами быстро перебирают.
Чашка ароматного дыма в маленькой кофейне. Ложка увязла в кофейной гуще. Немного вина. Пахнет теплом, а за окном мерное постукивание небесных капель.
Кто-то смотрит одним глазком сверху. Изучает. Разглядывает. Деревья засыпают, поводят крыльями, потряхивают мокрой гривой. Застоялись.
Человек любопытный, осторожный, опытный. Бросается взглядами-звонкими шариками. Грустно. Подходит, разговаривает. Не понимает. Спокойна одиночная жизнь… Скучает.
Нетрезвые картины по соседству. Что-то обьясняют, хотят, спрашивают. Предлагают. Грани огня в зеленой бутылке. Веселые. Беззаботные. И, может быть, счастливые…

Сяду на обочину, сыграю на флейте. Буду на людей смотреть-поглядывать. Ровные затылки, беспомощные лица. Никто головы не повернет.
За спиной пустота, колышатся травы сладкие. Ветер в спину бьет - полталкивает. Говорит, поднимайся, иди куда-нибудь. Хватит, засиделась уже. Посижу-поиграю, звуки послушаю. Перестуки-перезвоны, башни с колоколами.
Птицы - вольноотпущенники небо пьют быстрыми глотками, давятся, торопятся, задыхаются.
Старая собака к ногам льнет. Глаза уставшие, прозрачные. Шерсть клочьями. Дрожит-передергивается. Много жила, много видела. На покой просится. Не берут - не время. Хлеб на ладони. Благодарит. шершавый теплый язык. Постучит хвостом. Посидит вежливо, дальше побредет.
Я не знаю, кто ты, откуда пришел и какой настоящий. Говорю, даже если ты не услышишь. Флейта поет-насвистывает, плачет звонким смехом. Шуршат шаги сухие, а все - мимо.

Глаза на потертом небе. Время потерянных камней.
Клекот одиноких птиц. Шорох, шум, лопотание. Деревья разговаривают.
Одинокая дорожка – вперед к рассвету. Желтые звезды, осколки чьей-то души. Острый запах травы, мелкие капли на ресницах подорожника. Дождь прошел.
Сухие шаги по гравию. Ступаю медленно. Шаг. Другой. Третий. Дальше. И ближе к небу. Камущки под босыми ногами. Перекатываются, позванивают колокольчиками. Репейник кланяется. Киваю – поздоровалась. На пальцах травинки, запах потерянный. Иду вперед. Дорога дышит. Дышит светлым паром, травами и ветром. Дышит дорога из ночи в утро.

Тихо моргает телевизор. Сигареты на раз-два-три. В небе – белый дым. Темно. Сон. Белая луна заблудилась. Вой из недр себя, молчаливый, беспомощный. Дрожащие руки ломают карандаши. Остановился взгляд.
Ветер листву трогает, осторожно, боится. Хрупкая, пропыленная, зеленая. Сверчки на кирпичной кладке. Песни. Звуки в голове. Тянутся. Льются. Поднимаются из ниоткуда. Уходят – в никуда.
Небесные огоньки. Дрожат. Мелькают. Ветка в окно заглядывает. Замерзла. В гости просится. Не прогонишь – жалко. Осматривается, подрагивает в недоумении: зачем столько? Думает.
Чабрец, мята да цвет липовый. Медные осколки рудокопа, четки, камушки. Звонкие колокольчики. Кусок бересты свернутый.
Лопочут часы. Катится время по кругу, конец началом. Рассвет скоро.

Утро. Холодно. Мокрые лужи на подоконнике. За окном танцуют мокрые деревья, стряхивают мелкие капли на застывший асфальт. Дышу белыми хлопьями пара.
Умытый город идет навстречу. Рассматривает стеклами окон, проходит мимо, оглядывается. Втягивается в поворот, грохоча, троллейбус, уныло поводит рогами.
Сонное утро!
Бродит по небу Солнце. Играет с облаками в прятки, обижается, что никто не хочет его искать. Расстроится вконец, убежит на запад. Спать пора.
Белый дым из трубы напротив окна. Упрямо восседает на нем Луна, бледная, сердитая. Ежится. Мерзнет.
Три пакетика чая и полбанки кофе.
Вот и день прошел.
Наш конец - это чье-то начало.

На перепутье стоял город. Город был небольшим, но добрым. Был его хранителем светлый дух, иногда он показывался людям в личине русоволосого старца, и тогда они верили, что к ним спускается сам Бог.
Больше всего дух города любил смотреть, как поднимается по небосклону оранжевое солнце. Когда город прятал сумерки и на востоке появлялись красные всполохи, предвестники зари, Он шел к небу по каменным ступеням, и белые одежды его развевал утренний ветер-баловень.
Люди города почему-то любили смотреть, как солнце садится, и собирались, провожая его, перед спокойной рекой. Может быть, это было действительно красиво, - дух не знал. Ему больше нравилось видеть рождение, нежели угасание светила. Но иногда он смотрел на гаснущие сполохи пламени на умиротворенных лицах людей, и был счастлив вместе с ними.
Так и жил город: Хранитель встречал Солнце, а люди его провожали, провожали в его последний путь по извилистой линии горизонта.
Дух хотел, чтобы его город жил и радовался. Но однажды пришли чужие. И пропали куда-то все его жители, улетели птицы, оставив свитые гнезда на каменных крышах уже пустых домов…. Осиротевший дух метался по своему беззвучному дому, и только высокое солнце было с ним рядом. Вдруг он услышал звуки. Человеческие звуки. Не голос медлительного камня, не шелест изумрудной травы, не смех игривой березы, а голоса людей. Он притаился за каменной дверью….
В городе остались двое: старик и мальчик. Старец хотел умереть там, где рождались и умирали пополения его предков. Он чувствовал, что осталось совсем немного. Мальчик не мог оставить его умирать в одиночестве, ибо не так страшна смерть, страшно, если некому сказать последнее напутствие, если некому будет закрыть ставшие мертвыми глаза.
Так и жили они вдвоем, человек, почти закончивший тропинку бытия, и ребенок, только на нее ступивший. По вечерам старец жег костер, пел песни древних. Дух любил слушать его, спрятавшись за холодный камень стен.
Как-то утром, приветствуя новорожденное Солнце, дух понял, что он не один. На камне сидел старик, подняв к светлеющему небу уже незрячие глаза, и что-то тихо шептал. Вечер у людей прошел без песен. На руинах было тихо, и только горький плач мальчика рвал в клочья безнадежную тишину. Хранитель смотрел, как душа старца плакала вместе с мальчиком, но ребенок почему-то этого не замечал, уткнувшись лдицом в бесполезную ныне оболочку. Душа плакала, не в силах облегчить боль.
Наутро мальчик покинул город, и Дух остался совсем один. Случайный путник мог видеть трепещущую фигуру, на рассвете обходящую развалины, спокойную и неторопливую. И, когда из-под земли поднималось Солнце, Дух все так же молчаливо его приветствовал.

Третий день с неба течет вода...
Странный, теплый дождь. Прозрачные струи обтекают со всех сторон, и кажется, что я в каком-то коконе. Когда идет дождь - хорошо, он прибивает к земле мысли и вносит в них какое-то спокойствие. Только грустно становится, вместе с каплями утекает радость. Хуже, когда дождь - внутри. ничего не поймешь, как, почему и откуда взялась беспричинная тоска, которая ест и ест, ест и ест.... тщательно пережевывает все радостные мысли, плюет остатки в лужи.
Он одинок, этот дождь. Каждый раз он стучится в окна, крыши и двери, не имея даже надежды, что его кто-нибудь впустит.
Такой дождь шел вчера, шел год назад, столетья. Шел тысячи и миллионы лет назад. Все менялось: булыжник на железо, горели и терялись города, на руинах которых вырастали новые, менялись люди, цивилизации и идеи. менялся весь мир, планета, Вселенная. А дождь - дождь оставался прежним.
P.S. Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне

Жил-был зверь. Он был маленьким и беззащитным. Когда его одолевала боль, он просил рассказать ему, как поют в небе симураны. Но ему отвечали, что для этого нужно быть твердым, твердым духом. И тогда он выл, вскинувшись худым телом к огромной белой луне, или плакал, свернувшись клубком, уткнувшись острой мордой в красный ковер на стене. Он не умел быть твердым, но он очень-очень этого хотел. И однажды он им стал. Его маленькое, но сильное тело стало холодным, как камень. А дух – дух покинул его, ушел вверх, смотреть на горные вершины и черные дыры.