Все они погибли, и всё закончилось, как и не существовало. Речь пойдёт уже об их детях, о брате с сестрой внутри полуразрушенного дома, — а также о дневниках матери и фотографиях отца, скромном наследстве, оказавшихся в распоряжении этой едва совершеннолетней парочки.
Неподалёку от дома начинается лес с вырезанными на стволах глазами. Мальчик нашёл перочинный нож, видимо, принадлежавший отцу. Девочка нашла строчки в мамином дневнике: "Деревья на самом деле видят, эти глаза на стволах — наши с ним. Это глаза слепых".
Документы на дом, вложенные в дневник, были в полном порядке — в отличии от прохудившейся крыши, с наполовину сгнившей, наполовину провалившейся черепицей. По ночам можно было видеть звёзды над головой — и маленькую фигурку, раскачивающуюся, поблёскивая, от звезды к звезде.
И дом, и лес были пусты, ни вампиров, ни оборотней. Только анонимный лисий хвост махнул на прощанье мальчику, вышедшему покурить, — явно без всякого желания общаться. Дом, конечно же, был полон шорохов и стонов.
— Почему ты плачешь?
— Я вспомнил, как в детстве боялся темноты; теперь же в ней ничего нет. Все друзья, так пугавшие меня в детстве, ушли.
— Всё-таки не все: ты же видел паучка среди звёзд? Мама пишет о миллионах братьев и сестёр, кинувшихся врассыпную при первых порывах холодного ветра прочь от голодной, но. к счастью ослабленной родами матери, -- растопырив ручки и ножки, вращаясь в пустоте.
Словно музыка внутри гигантского пианино: это соль, а это фа, но пока звучали эти две ноты, половина жизни уже пролетела.
— Я лично, — зашептала фигурка, опускаясь сквозь ветви, почти что у самой земли, — никогда не грустил из-за расставаний. Если посмотреть внимательнее. — он приземлился не очень элегантно, сверзясь с метровой высоты, но тут же вскочил, отряхиваясь, — чем человеческое сердце отличается от паука, терпеливо ждущего очередную жертву в самом центре?
Идёт снег, и ничего не работает ни внутри, ни снаружи. Белое небо оседает на высунутых языках собак, и в глазах фонтанов. Наверное, на море снег – солёный на вкус. Винсент писал, что задача художника в том, чтобы пробить железную стену между тем, что он чувствует, и тем, что умеет, но мы-то с тобой знаем, что стена вовсе не железная, это Винсент железный, старый железный дровосек, ржавеющий в лесу на пути к Изумрудному городу, ноги оплел плющ, в животе поселилось семейство мышей. В левом глазу – гнездо с голубым яйцом. Наш старый добрый мёртвый Винсент. Пробил себя со всех сторон, и теперь снег падает и внутри, и снаружи, и ничего не работает, ничего и не должно, кроме нас с тобой. Ой, а да как же мы с тобой работаем-то? Я втыкаю в себя работу, практику, это письмо, а потом я падаю, и экран компьютера освещает моё кажущееся мёртвым лицо, я надеюсь и жду, пока ненужный мусор наполняет мою остановившуюся жизнь, с надеждой смотрю в ещё оставшееся пространство, сдерживая в себе желание разметать по сторонам людей и обязательства перед ними, всё надеюсь, что мой мир умрёт от медленного яда, которым я травлю его, оставит меня в покое, а я при этом как бы ни при чём окажусь, и напишу тебе письмо, о, как бы я хотел написать тебе.
Человек с завязанными глазами. На ощупь находит сигареты, спички, закуривает. Говорит:
– Как прекрасны майские вечера! Мы идём вместе, хотя спутники мои и предпочитают прятаться в тени. Мы идём по пыльной улице, мимо частных домов, цветущих палисадников за оградами. Ущербная луна, протяжные стоны трамвая. Под старым орехом – скамейка и качели. Смазаны маслом, петли скользят, не издавая ни звука. Я уверен, мы не разбудим хозяев, только посидим во дворе под виноградными листьями, за покрытым лунной клеенкой столом.
Ах, луна! Медленно переползает из щели в щель. Люди луны, серые статуи, одни лишь только глаза мерцают. Всю жизнь мы живём отражённым блеском, укрывая его под серой одеждой. Наши случайные прикосновения холодны как мрамор.
Девочка украдкой выходит из спящего дома, очарована светом, к пустой скамейке и замершим качелям, выходит на улицу. Мы здесь, рядом, но предпочитаем держаться в тени.
Мне нравится работать много, эффективно, быстро, с шести до одиннадцати утра, нравится сдавать обработанную почту, нравится усталость, нравится возвращаться домой. Нравится работать с шести до одиннадцати вечера, неостановимо, как поток, прощаясь со всеми уходящими из конторы вовремя, поздно и очень поздно, нравятся испуганные улицы, пустеющие после восьми вечера. Я не заслужил это счастье ничем, счастье родиться, работать, платить налоги и умереть. Я не заслуживаю зарплаты, не заслуживаю любви и даже простого человеческого отношения. Мне просто повезло, каким-то образом я оказался похож на прямоходящих двуногих, населяющих эту планету. Удивительно. Счастье дышать. Счастье обнять девушку. Счастье оплатить проезд, получить билет и поблагодарить кондуктора. Счастье прикосновения старческой руки, словно Адам, тянущийся к богу. Почему-то, в силу какого-то чуда, в месте, где я живу, не идёт война, не расклеены на столбах объявления с моим лицом. Почему-то я не слышу криков убиваемых женщин и насилуемых детей. Что-то случилось? Что именно? Что я пропустил? Чего не заметил?
Если я включаю свет, он включается. Если открываю кран, вода льётся, и эту воду можно ПИТЬ. Она не отравлена, без паразитов, её не надо фильтровать. Если я захочу, я могу ИСКУПАТЬСЯ в этой воде.
А ещё, я не приложил ровно никаких усилий, чтобы вести ту жизнь, которую веду. Я не сражался героически, и не отсиживался трусливо в тылу. Я не спас никого из своих друзей, и не погубил никого из девушек. Равнодушен к карьере. Я живу чужую жизнь, но нет того, кто явится за мной в её конце.
Преступления, за которые мне не придётся отвечать. Ненаписанные рассказы напишет кто-то другой, и я буду рад их прочесть. Но это самоощущение писателя в незаслуженном затяжном (не вечном, конечно, когда-нибудь он подойдёт к концу) отпуске, в раю (или чём-то очень похожем), зависшем над полыхающей адской бездной, всё длится, не прекращаясь, вот уже двадцать семь лет, с тех пор, как я первый раз взял ручку и закурил сигарету, сразу став тем, кто я есть, мгновенно спасшись, эвакуировавшись, неоправданно и по чужому билету.
Была зима девяносто третьего. За окном цоколя шёл снег. Я услышал, как хлопнул, раскрывшись над головой, парашют. Мы десантировались на город-курорт, неотличимые от снежинок, смесь воздуха и воды.
Это цитата сообщения checkoff Оригинальное сообщение
Он взял ее через пожарный кран
И через рот посыпался гербарий
Аквариум нутра мерцал и падал в крен
Его рвало обеими ногами
Мело-мело весь уик-энд в Иране
Он взял ее
на весь вагон
Он ел ее органику и нефть
забила бронхи узкие от гона
Он мякоть лопал и хлестал из лона
и в горле у него горела медь
Мело-мело весь месяц из тумана
Он закурил
решив передохнуть
Потом он взял ее через стекло
через систему линз и конденсатор
как поплавок зашелся дрожью сытой
когда он вынимал свое гребло свое сверло
Мело-мело
Мело
Потом отполз и хрипло крикнул ФАС
И стал смотреть что делают другие
Потом он вспомнил кадр из "Ностальгии"
и снова взял ее уже через дефис
Мело-мело с отвертки на карниз
на брудершафт Как пьяного раба
завертывают на ночь в волчью шкуру
Он долго ковырялся с арматурой
Мело-мело
Он взял ее в гробу
И как простой искусствоиспытатель
он прижимал к желудку костный мозг
превозмогая пафос и кишечный смог
он взял ее уже почти без роз
почти без гордости без позы в полный рост
через анабиоз
и выпрямитель
И скрючившись от мерзости от нежности и мата
он вынул душу взяв ее как мог
через Урал Потом закрыл ворота
и трясся до утра от холода и пота
не попадая в дедовский замок
Мело-мело от Пасхи до салюта
Шел мокрый снег Стонали бурлаки
И был невыносимо генитален гениален
его кадык переходящий в голень
как пеликан с реакцией Пирке
не уместившийся в футляры готовален
Мело-мело Он вышел из пике
Шел мокрый снег Колдобило Смеркалось
Поднялся ветер Харкнули пруды
В печной трубе раскручивался дым
насвистывая оперу Дон Фалос
Мело-мело Он вышел из воды
сухим Как Щорс
И взял ее еще раз
Это цитата сообщения checkoff Оригинальное сообщение
Это цитата сообщения Лигейя_Эдгара Оригинальное сообщение
|
Облака по весне -
|
|
 |
| Хасуи Кавасэ. Ночь. 1927 |
Это цитата сообщения checkoff Оригинальное сообщение
...О, моя Эми, моя необычайная Эми с неукротимыми волосами и сияющими глазами, моя дорогая возлюбленная о тысяче трансцедентных нагих ночей, моя блистательная девочка, чьи рот и тело много лет творили чудеса с моим ртом и телом, единственная девушка, кто когда-либо спала со мной, единственная девушка, с кем мне когда-либо хотелось спать, всю мою оставшуюся жизнь мне не только будет не хватать твоего тела, но особо мне будет не хватать тех частей твоего тела, что принадлежат только мне, что принадлежат моим глазам и моим рукам, и даже тебе самой неизвестны, тех твоих частей, каких ты и не видела никогда, тех задних частей, что невидимы тебе так же, как мои невидимы мне, как незримы они для всякого человека, обладающего или обладающей своим собственным телом, начиная с твоей попы, разумеется, твоей восхитительно круглой и изящной попы, и задних сторон твоих ног с бурыми крапинками на них, перед которыми я преклонялся так долго, и тех морщинок, что награвировались на твоей коже под самыми твоими коленками в том месте, где нога сгибается, как восхищался я красотой двух этих линий, а ещё сокрытая часть твоей шеи и бугорки на твоём позвоночнике, когда нагибаешься ты, и прелестный изгиб твоей поясницы, который принадлежал мне и только мне все эти годы, и большая часть твоих лопаток, дорогая моя Эми, как две лопатки твои выпирают — это мне всегда напоминало лебединые крылья, или же крылышки, торчащие из спины сельтерской девушки с "Белой скалы", кто была первой девушкой, кого я когда-либо полюбил...
Одной девушки было так много, что было невозможно по улице ступить, тут же на неё ни натолкнувшись. Возможно, у этих девушек и были отличия, на первый взгляд незаметные. Блондинка, ростом чуть выше среднего, с волосами до плеч, чересчур энергичная для своей, кажущейся на первый взгляд субтильной, комплекции. Широкий лоб, открытый взгляд внимательных светлых глаз, прямой нос, слегка пухловатые щёки, тонкие губы. Девушек было много, слишком много, и не похоже было, чтобы одна стремилась хоть как-то отличаться от остальных. Волосы чуть подлиннее, рост чуть повыше. Незаметная армия, заполонившая улицы столиц и городов поменьше, с одним ребёнком, двумя и без детей вовсе. Этой девушки всегда было так мало себя, что справляться со всем не получалось -- ни с детьми, ни с родителями, ни со всегда, всегда невыносимым мужем. И вот, из-за того, что её было так мало, их и было так много. Однажды они станут большинством, и мир, который мы знали до сих пор, навсегда прекратит своё существование.
А другой девушки было так мало, что почти что не было вовсе, небольшого росточка и изо всех сил старавшейся казаться неприметной внешности, а знаний так много, что впору на голове чемодан носить, а то и два. Девушка могла становиться невидимой, ну что за чудесная способность. Её было так много, что она могла отключить себя ту, что стала неинтересной, скучной или даже опасной для остальных, -- и всё же ей всегда оставалось, чем заняться ещё, быть занятой по уши, только по ушам таких как она и можно было вычислить, -- или же по той беспросветной, безнадёжной, неразгребаемой куче дел (фрилансерство на удалёнке, как правило), откуда эти нежные отростки торчали. И так одни девушки шли по улицам между домов, которые другие девушки населяли, если как и перемещаясь, то максимально незаметно для себя и окружающих. Когда-нибудь их станет настолько мало, и сами они уменьшаться и ускорятся до таких байтов в секунду, что мир, каким его знали, старый тёмный грязный мир останется пустой, уже окончательно утратившей всякий смысл, оболочкой.
К счастью, он, мир этот бессмысленный с одной и почти исчезнувший с другой стороны -- всего лишь голова, слава богу, не взятая отдельно, одного отдельно взятого начинающего писателя сорока пяти лет. И постоять на ней за себя он всё ещё в состоянии.
Те, кто должны были умереть
вместе в одной постели --
выжили. Вместо ада и рая, кадры с ними
растаскивают по чужим жизням
липкие пальчики ангелов-мародёров.
Это цитата сообщения checkoff Оригинальное сообщение
...из книги "Контуры ветра – современная китайская поэзия",
https://hyperion-book.ru/product/контуры-ветра-современная-поэзия-кит/
Лодка
Самая большая радость у лодки –
Людей распределить по разным местам.
Лодка очень страшится суши,
Детское имя у лодки – река,
Взрослое имя у лодки – море.
Выбор
Впереди – олень,
лук не натянут, наконечник стрелы
безрассудно роняет слёзы.
Я не буду охотником,
Никогда не буду охотником.
Но ты – стань оленем!
Повязка на спине
Она всего лишь идёт за ветром, по течению реки,
небрежно отрезая путь за спиной,
чтобы нести своего ребёнка.
Она и ребёнок связаны вместе,
то смех за спиной,
то плач за спиной,
через плечи матери и ребёнка накинута повязка,
на её груди тугое сплетение
завязано бабочкой.
Она идёт прямо вперёд,
семена в корзине для посева никогда не закончатся,
материнская любовь никогда не закончится,
ребёнок только тогда и растёт, если посадить его на спину,
пусть даже осенью,
и тогда она услышит звуки прорастания,
бабочка на груди
беспечно полощется.
Мать и ребёнок связаны вместе,
не разъединить день и ночь,
не разрубить гром и молнию,
может быть, только когда ребёнок выйдет в поле,
бабочка постепенно освободится
и восстановится путь.
Забытое наследие
Стакан чая, что обжигал до боли,
лопнул, но не разбился.
Выбросить жалко,
насыплю я соли.
Стакан счастья,
стакан долголетия,
стакан,
что совсем уже забыл воду.
Прошу
У весны прошу детской доверчивости,
у осени прошу радость юности,
у жёлтой волны прошу возвращения корабля,
у синицы прошу песню о любви.
Весна такая надменная,
осень такая скупая,
волна такая торопливая,
синица такая одинокая.
Прошу, прошу
очень прошу!
Мама
В поле. Мама,
твоя согнутая спина – известная картина,
лицо словно обклеено соломинками,
усталое, но бодрое,
нежность серебристой ночи
у тростниковой хижины,
наш дом всегда нежно-зелёный,
маминой душою
всегда открыт,
кукуруза и хлебные колосья, словно потомки,
поколениями пробиваются,
окружаешь ты целое селение
обильным материнским благоуханием,
жаль, моё дыхание и надежда лишь с бобовое зёрнышко.
Мне снится десятилетняя девочка
по адресу Орджоникидзе, 15,
первый подъезд, четвёртый этаж,
квартира девяносто два, дверь из дсп.
Звоните в колокола, звоните ментам:
мне снится десятилетняя девочка,
и мы с нею подружимся.
Голые тела похожи на смерть, одетые -- на грабёж. Ориентируйся в пространстве, знай, куда идёшь, к кому подходишь, и зачем.
Голые тела обещают смерть ночью в отсветах чужого костра, горячее течёт по лицу, ты захлёбываешься. Одетые тела обещают грабёж после, когда костёр угаснет, ночью перед рассветом, прежде чем грабитель растворяется в тенях, даря последнее утешение.
Побережье смерти -- везде, где бы ты ни прошёл, под прозрачной кожей белеют кости. Зажигаются города по вечерам, вращаются шестерёнки, лязгают цепи.
турция
турецкие розы
жирные и огненные как проклятия
из них можно варить борщ
крепостью в тысячу лошадиных сил
от могучей моркови можно зачать сына
а соленый петербург
тает во рту почти без остатка
точная косточка петропавловки
и жетон на небесное метро
ю
то чувство
которое я к тебе испытываю
похоже на ожидание последнего трамвая
из сумрака
он катится как локальное полнолунное грозоземлетрясение
а на рельсах уже лежат
первые портвейно-глинтвейновые листья
В Краснодаре с 25 по 28 января пройдет курс лекций «Великая Печать» с Ламой Оле Нидалом. Подробнее: http://mahamudra2019.ru
- Расписание: ежедневно с 25 по 28 января (пт, сб, вс, пн). Начало в 15:00.
- Место проведения: ДК ЖД (ул. Привокзальная, 1).
- Стоимость: 1 200 р./день. Пенсионерам, инвалидам и студентам скидка 50% при предъявлении соответствующих документов.
- Телефон для справок: +7 (918) 325-20-95
информация о курсе
их можно увеличить, открыв в новой вкладке
я выгуливаю дождь
ночь трепещет у тебя в руках
ночь отрывается на сгибах
и взлетает в небо
и я иду выгуливать дождь
он уже в прихожей держит поводок в зубах
он уже на лестничной площадке
говорит что никогда больше не увидит меня
говорит что теперь он свободен
плачет и выбегает прочь
размазав меня по лицу точно старую косметику
какой-то прохожий он съел его лицо
он разделался с ним под фонарём
я бегу по грязи
я выгуливаю дождь
я всегда могу писать о нас с тобой моя девочка
кольцо среди колец
дерево в лесу
ничем неотличающееся от остальных
лес сотрясается от ударов топора по стволу
я сотрясаюсь от ударов твоих во мне
и дерево падает
и я падаю кончив
в твои объятия
ещё я хочу ещё
постучись постучись чтобы тебе открыли
кто там кто
я распахиваю двери одну за другой
валятся деревья взрагивая кроной
валишься на постель ты
замерев держишь меня за руку
держишь не так как все
ведёшь меня сквозь жизнь
неотпуская
соединяя наши жизни намертво
неразрубить неприкратить
я никак не могу открыть глаза
оранжевая вспышка
ты хватешь и держишь меня в уголках моих глаз
хватаешь и держишь и утягиваешь за собой
внутрь и наружу и пожалуйста ещё.
.
