Это цитата сообщения
Смотритель_кельи Оригинальное сообщениеОпыты Истории
Мама рассказывает, что говорить я научилась в десять месяцев, а в три года уже материлась, как пьяный кочегар-метафизик, вдумчиво и витиевато. И это - при безнадежной интеллигентности нашей семьи, папа -инженер, мама - главбух, дедушка - Абрам. Виной тому было место нашего тогдашнего проживания, общежитие студентов мореходного училища. Родители мои, будучи людьми мудрыми, относились к моему похабному лепету со старательным равнодушием, изредка внося диверсионные коррективы - видишь ли, доченька, "плюшевым х.епуталом" милиционеров не называют, тетя Таня зовет так только дядю Сашу...Мама моя была революционером воспитания и искренне верила, что, включив в рацион ребенка запретные плоды, стилизованные под манную кашу, тем самым в зародыше уничтожает нездоровый к ним интерес. Что я вам скажу - ей это удалось. После переезда из колоритной сокровищницы фольклора в район новостроек, лексикон мой довольно скоро рафинировался сам собой и надолго - заново учиться мату мне пришлось уже в младшем подростковом возрасте, под снисходительное хихикание одноклассников.
Тот же самый подход мама применяла и к вопросам сокровенного характера. Единственной реакцией мамы на замеченные ею мои анатомические самоисследования было ревностно следить, чтобы я каждое утро тщательно мыла руки. Мысль о том, что я делаю что-то безнравственное, даже в голову мне не приходила. В моем понимании это было чем-то из разряда нечистоплотных, но вполне невинных привычек - вроде грызения ногтей или ковыряния в носу...
Вопросов о капусте и аистах я не задавала. Обладая аналитическим складом ума и богатым опытом общения с врачами, процесс зачатия и рождения я представляла себе примерно так - строгий доктор в белоснежном халате делает будущей матери инъекцию в пупок, и спустя положенные девять месяцев, через этот же пупок на свет происходит синюшное обгаженное чадо. Роль мужчины в семье тоже казалась вполне определенной - кому-то же надо таскать с базара тяжеленные авоськи с картошкой и загружать по выходным стиральную машину...
Мне было уже в районе одиннадцати, когда соседские девчонки, не без смачного утрирования деталей, поведали мне о неприглядной тайне детопроизводства. До этого времени я искренне верила, что самым забавным органом человеческого тела является задница. (возможно, в этом есть что-то от истины, кажется, Юрий Олеша говорил - нет ничего смешнее, чем слово "жопа", написанное печатными буквами). Я до сих пор помню, как бегала по пляжу в мокрых и насквозь просвечивающих трусиках, стыдливо прикрывая ладошками филейную часть, и никак не могла понять, отчего мама гоняется за мной с развернутым полотенцем, как тореадор, а папа, хрюкая в кулак, пытается придать своей физиономии более-менее озабоченное выражение.
Короче, в своем бесстыдстве я была чиста, как совесть проктолога. А тут возьми и вывались на меня правда жизни. Да еще от лица группы товарищей. Обомлев, я метнулась к маме за презрительным опровержением, а мама, не к месту взликовавшая от хрестоматийного развития событий, ничтоже сумняшеся вручила мне шедевр советской порнографии - неповторимую в своей академической откровенности книгу "Семейная жизнь". Потрясение, которое претерпела моя система ценностей, можно сравнить разве что с ковровой ядерной бомбардировкой. Такого жестокого прозрения не испытывал, я думаю, никто, с тех времен, когда булимичка Ева выплюнула последнее семечко и с истерикой бросилась в кусты, увидевши собственные голые ляжки. Я потеряла аппетит, покой и сон. Раскрытый на любимом "Прыжке в ничто" Беляев обиженно пылился под батареей, в нише стола покоился недописанный психологическо-любовный триллер "Корнелия", и благоденствующий папа смотрел футбол, не донимаемый более требованиями переключить на мультики.
Я читала "Семейную жизнь". В ночных кошмарах меня преследовало влагалище - волглое трубчатое чудовище с множеством щупалец, оно подкрадывалось ко мне со спины и, отвратительно чавкая вислой беззубой пастью, требовало соблюдать гигиену. Бесконечные ряды мускулистых физкультурников принимали позу для отжимания и, хором считая вслух, совершали могучие фрикции, а потом внезапно обрастали эсесовскими мундирами и железными рогатыми касками, превращаясь в шеренги немецко-фашистских Фрицев, от которых удирали в эвакуацию бородатые крестьяне на груженых скарбом телегах. Я просыпалась в холодном поту, и не успевала снова сомкнуть глаз, как передо мною вставала не менее жуткая картина - мои родители в позе "мужчина сверху". Смею добавить, что злосчастная книга хранила в себе настолько идейно выдержанные иллюстрации, что ноги совокупляющейся женщины или изображались судорожно вытянутыми по стойке "смирно", или отсутствовали вовсе. С невыразимой жалостью я представляла своего тощего, обливающегося потом отца, в тщетных потугах отжаться от постели хотя бы раз, и привычно недовольное лицо мамы, с раздражением упрекающей папу в вечной растыкости.
Потом у папы происходило "семяизвержение" и он в конвульсиях валился на пол, стреляя в потолок
Читать далее...