Из книги МИРЗАКАРИМА НОРБЕКОВА. "ГДЕ зимует Кузькина мать, ИЛИ КАК достать ХАЛЯВНЫЙ миллион РЕШЕНИЙ".

Родимый мой! Мой хороший! Навещает ли все еще вашу душу великий романтик? Тот, сидевший когда-то на задней парте в правом ряду у окна? Тот, давно отправившийся за туманом, не выдержав вашей скучной жизни?
Время от времени он стремительно врывается в вашу пыльную нору, швыряет под ноги букет полевых цветов с запахом костра, с великой радостью распахнув объятья, шепчет вам в уши:
- Ну, здравствуй! Это я!
Увидев, что вы не реагируете, трясет вас за плечи сильными загорелыми руками и почти кричит:
- Слушай, слушай же! Что ты здесь делаешь?! О, Боже, что ты вытворяешь со своей жизнью?! Неужели не видишь?!
Пока ты сидишь, грозы и ливни, штормы и ураганы уносят запахи первой любви! Радуги тают в слезах, безнадежно ожидая тебя. Альпийские луга выцветают, тоскуя по тебе!
А там - сумасшедший закат, вечерний закат над полями, полными стрекота цикад и шелеста крыльев стрекоз, серебро лунной дорожки на морской глади. Парусник ждет нас, чтоб уйти за горизонт к сказочным островам.
Ну, пошли-и-и же. Пойдем, а?
Заглянет с тоской в ваши помутневшие от забот глаза. И, поняв всю безнадежность своих призывов, помявшись, потоптавшись, почешет в затылке. Махнет, наконец, рукой и тихо уйдет, пряча влажные глаза.
Неужели в этот миг вас не всколыхнет желание крикнуть: "Постой! Я с тобой!?"

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумство свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит
И всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.

А ушедший в глухие пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.

Не укрыться от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи! Несравненное право
Самому выбирать свою смерть.


Сразу вспоминается Лукьяненко:
-Все-равно ведь пришлось умереть.
-Но даже смерть мы выбрали сами.

Красной кровь полосою за мною – и выстрелы вслед,
Смерть на линии огня молча смотрит в глаза мои волчьи.
Ухожу от погони, взметая под лапами снег,
За флажки, за кордон – только нет убегать больше мочи.

Животом прижимаясь, ползу, но уже не успеть,
Кровь за мною течет, забирая последние силы,
Подо мной белым саваном лег окровавленный снег,
Я, затравленный, загнанный, снова у края могилы.

Сколько нас полегло, кто за линию шагнуть не посмел,
Кто в природе своей ни приказов, ни криков не слышал,
Кто упрямыми лбами на пули бросались в прыжке...
Вот и мой срок настал, когда я на охотника вышел.

Сквозь прицел немигающий взгляд – и не дрогнет рука,
А я грудью на ствол, чтоб еще что-то в жизни успеть,
Чтоб в последнем рывке дотянуться до горла врага
И, повиснув на нем, молча встретить пришедшую смерть.

Он боролся за право жить так, что даже не заметил, что жизнь закончилась...

Ты мог бы успокоиться наконец и жить как все спокойной размеренной жизнью. Серой жизнью. Но снова одиночество и тоска гонят тебя во тьму ночи – не на поиски приключений, совсем нет. Ты просто слушаешь ее голос, бродя один по еле освещенным улица, и этот голос складывается из многих голосов, знакомых тебе с детства: ветра, поющего свою песню; теплого дождя, капающего на грязную землю; шелеста листьев, кружащихся по асфальту. Ты наблюдаешь, как течет жизнь ночи, видишь, как бьется ее сердце в нитях электрических проводов, как горят огни фонарей в ее глазах. Ты чувствуешь взгляд этих глаз, и перед ним отступают все печали, тает в воздухе тоска, сжавшая твою душу, и ты уже не так одинок, как казалось тебе час или вечность назад.

Сегодня наконец-то поймал за хвост это время – когда дыхание спящих и ход часов сливаются с музыкой «Пикника» в непередаваемый ритм ночи, когда уходят одна за другой сигареты, а кофе без сахара теряет свой горький вкус. Лишь горит свеча, и тени от ее пляшущего огонька танцуют на стене свой загадочный танец, оживая, обретая объем и плоть, лица и души. Те, кого уже нет рядом, кто ушел или умер – все эти призраки прошлого, предоставленные сами себе, возвращаются и будят воспоминания. И сколько бы ни уверял себя, что они мертвы и безвредны – но вот они все проходят мимо, пролетают в безумном хороводе знакомые лица. Время снимать маски и быть откровенным с самим собой – перед прошлым, которого давно уже нет. Исповедоваться перед Богом – не тем, в которого веришь, но перед тем, что внутри тебя. Время одиночества.

Время разговоров еще не пришло. Тишину нельзя нарушать – такую тишину. Слова покажутся пустыми и бессмысленными, звуки затихнут, не покинув губ – а нам так много нужно сказать. Мы ждем, замерев. Мы слушаем тишину, закрыв глаза.
Вот ветер за окном шепчет что-то свое и стучит в стекло мелкими брызгами холодного осеннего дождя, шевелятся огни свечей, чуть потрескивая плавится воск, щелкают часы на стене, передвигаются стрелки с едва слышным скрежетом металла о металл – но это не звуки, это лишь тени их на железной стене безмолвия. Стук сердца, размеренный и неожиданно громкий, ток крови в венах, работа легких – все то, к чему мы никогда не прислушиваемся, пока не встанем на краю тишины. Мы слушаем и ждем, ждем момента, когда тишина перестанет казаться абсолютной, когда ее можно разрушить одним жестом, одним словом, одним касанием.
Как определить это время? Как узнать, когда становится лишним давящий, почти невыносимый, звон в ушах, возникающий из ничего? Когда звук приобретет объемную форму, наполнится смыслом и перестанет быть тенью? Кто знает. У каждого это время – свое, каждый вправе нарушить беззвучность окружающего его мира в любой момент своего существования, но стоит ли делать это, когда нечего говорить? Тишина – она ведь вечна, она может и подождать. Вот только вечность – это слишком много для нас, смертных.

Сегодня утром я понял, что сам делаю все, чтобы остаться одному... А потом жалуюсь на одиночество. Печально

Я ненавижу этот мир. В нем приходится быть жестоким – даже к друзьям. Причинять боль, наносить раны – болезненные и незаживающие. Это цена жизни.

Одинокий путник идет дальше всех
Ф. Зальтен «Бемби»

Самое страшное одиночество – одиночество в кругу друзей. Ты можешь понять их, общаться с ними – но ты давно перерос их, пережил все их чувства. Ты мыслишь иными категориями, и они кажутся тебе детьми – большими и забавными ребенками. Часто они не понимают тебя, но не стоит на них за это обижаться: придет время, и они поймут то, что уже известно тебе. Для них ты весел, умен и остроумен, но кто из них смотрит тебе в душу? Откуда они могут знать, что за внешностью молодого общительного парня скрывается холод одиночества и черная пустота тишины? Как они могут почувствовать ту боль, которая переполняет тебя, время от времени выплескиваясь наружу, заставляя их обижаться на тебя? Они не видят тех каменных стен цинизма, которые ты возвел, защищая свою хрупкую и ранимую душу от посторонних, не чувствуют грусти в твоем смехе, не замечают тоски во взгляде, не слышат твоего беззвучного крика. Но даже если бы они смогли это сделать – кто из них сумел бы понять тебя? Ты не просишь помощи, потому что уверен, что в состоянии сам помочь себе – или потому что не уверен, что кто-то из них тебе поможет? Нет, тебе не скучно с ними, они нравятся тебе (иначе бы они не были друзьями), но ты с каждым днем отдаляешься от них, и бездонная пропасть между вами все шире и шире, и ты не в состоянии уничтожить ее, а они не могут понять, почему вы встречаетесь все реже и реже… Это одиночество – твои проклятие и благословение, твои жизнь и судьба, твои щит и меч в жестоком бою за выживание. Они не понимают этого сейчас – но когда-нибудь поймут, и простят тебе все обиды, причиненные им тобой, и однажды вы снова соберетесь вместе…
Но тогда ты снова будешь далеко впереди них, и они никогда в жизни уже не догонят тебя.

Давным-давно, когда мир был еще юн, Богам, создавшим его, стало скучно. И тогда они создали для себя игрушки – звезды. Но звезды были слишком холодны и спокойны, слишком неподвижны, чтобы ими можно было играть долго. Прошло немного времени – и скука вновь овладела Богами. Им уже был противен этот мир, они с неприязнью взирали на населявшие его существа, и сердца их переполнялись завистью к своим неразумным созданиям.
Но однажды один, самый младший из Богов, вдруг обратил свой взор на человека и по злобе ли или желая добра, дал ему разум, желая поглядеть, что из этого выйдет. Другие Боги только смеялись и скептически пожимали плечами, а он сидел и смотрел, и видел, как сменяли друг друга эры, как человек вышел из пещер и стал покорять природу. Каменный век сменился веком господ и рабов, а он все сидел и смотрел, и не вмешивался в дела людские. Ему было интересно.
Другие Боги тоже время от времени бросали взгляды вниз, и с каждым днем это происходило все чаще и чаще. Человечество взрослело, люди жили и умирали, воевали между собой, и кто-то из Богов придумал тотализатор. Скука отпустила Создателей, азарт разгорелся в их лишенных чувств сердцах. Но что могут поставить Боги, которым неважны ни деньги, ни сокровища земные? Конечно, звезды.
А мы, люди, все живем и живем, и ночами так любим смотреть на холодные капли, рассыпанные по небу. И даже не догадываемся, загадывая желание на падающей звезде, что кто-то где-то умер, и теперь один из Богов стряхнул выигрыш в свой мешок.

Открыл для себя новую группу (хотя по времени своего существования она не такая уж и новая). Называется "Белая гвардия". Мне нравится. Красивая музыка, красивый голос, красивые слова - серьезные, грустные. В общем, класс!!!

Распиши мне ночь цветами яркими,
Нарисуй мне тьму тонами светлыми,
Поцелуй меня устами жаркими,
Обними меня руками нежными.

Мы с тобой забудем все, что прожито,
Наши ссоры, встречи, расставания –
Нет любви, есть просто одиночество
На двоих, без слов и обещаний.

Пусть сегодня шепчет нам таинственно
Ветер свою песню колыбельную –
Ты всегда останешься единственным
И неповторимым искушением.

Мы с тобой, наверно, попрощаемся,
Разойдемся – больше не увидимся…
А пока – пусть шар земной вращается,
Ночь осыпав огненными искрами,

Пусть сверкает ночь цветами яркими,
Пусть сияет тьма тонами светлыми –
Ты целуй меня устами жаркими,
Ты ласкай меня руками нежными.

Я шел на свет, влекомый зовом, забывший свое имя и свое прошлое. Я жил теперь чувствами. Душу переполняли ярость и ненависть, в крови тек яд забытых людьми легендарных чудовищ. Я двигался длинным темным коридором, стены и пол которого были покрыты кровью. Ноги скользили, я падал, но поднимался, подчиняясь неведомому зову, имеющему странную власть надо мной. Перед глазами проплывали загадочные символы, в мозгу возникали непонятные сцены из жизни, такой незнакомой и такой чужой для меня – рожденного уничтожать и разрушать. Лента Мебиуса возникла в воздухе и почти секунду висела неподвижно, но затем разорвалась и начала вращаться, образуя из себя спираль ДНК. Я мог читать ее как открытую книгу, мог писать в ней все, что мне угодно, и ничуть не задумывался, откуда я знаю этот странный алфавит генов, как я понимаю все их комбинации. Но и спираль существовала не вечно – вскоре она распрямилась и согнулась, образуя круг – и вот в воздухе передо мной висят огромные полупрозрачные часы. Но на этих часах было только одно непомеченное деление, и с каждым моим шагом стрелки приближались к нему. И когда наконец большая стрелка часов накрыла маленькую, остановившись точно на этом знаке, я шагнул в яркий слепящий свет.

Вокруг полыхало пламя. Пожар объял город, в котором я очутился, огонь пожирал все, что встречал на пути. Я возник в самом его центре, я шел по городу, наполненному плачем и криками – шел, повинуясь зову, почти не осознавая куда и зачем иду, и пламя, не трогая, окружало меня. Там, позади, оставался мой след – тлеющие угли и сажа, ровная серая от пепла поверхность. Люди не видели меня, скрытого огнем, но я чувствовал их ужас и впитывал его, становясь все сильнее и сильнее. Я искал то, что принадлежало мне по праву, и наконец увидел его прямо перед собой.
Это был меч, выкованный великими мастерами прошлого. В черном его клинке отражалось пламя, рукоять украшала затейливая вязь, остро отточенное лезвие было тонким и длинным, но необычайно крепким. Казалось, когда я протянул к нему руку, он сам влетел в раскрытую ладонь – Хозяин и его Клинок наконец то воссоединились, и это не пророчило миру ничего хорошего. Взмахнув над головой мечом – так, что ветер поднялся вокруг, раздувая почти уже угасший огонь до самых крыш, - я раскрыл за спиной черные крылья и взлетел высоко вверх, в темное от дыма небо. Теперь я знал свою цель.
Я летел над землей, окутанной дымами пожаров, увязшей в горниле войны – летел и смотрел, как рушится мир. Я видел битвы людей и машин, и битвы эти занимали все пространство от земли до неба. Это была великая война – и не менее ужасная, потому что после нее уже не будет ничего живого. Там, где я пролетал, за моей спиной из дыма и огня возникали воины, черные, как смоль, и глаза их были пусты, а сверкание и бряцание оружия напоминало гром и молнию. Воистину, той грозы, которую я собирался устроить, еще не было на этой грязной перенаселенной планетке!
Я собирал свою армию долго, кружась вокруг объятой огнем Земли, я ждал Его вызова – и услышал его. Оттуда, снизу, из самой глубины земли, доносился голос, полный ярости, он звал меня – звал не по имени, ибо имени у меня сейчас не было, - он угрожал мне расправой. И я, жаждущий схваток, отозвался, и мир внизу содрогнулся от моего крика. Сложив за спиной свои черные крылья, я рухнул вниз.

Мир рушился медленно и неотвратимо, угрожая поглотить меня под своими обломками. Я падал вниз, на покрытое шрамами траншей и язвами воронок, грязное от сажи тело земли. Небо за моей спиной полыхало огнем, сгорая в пламени светопреставления. Я чувствовал движение воздуха, наполненного кричащими от боли птицами, через мгновение превращающимися в обугленные трупы; я видел падение звезд и выжженную ими траву; я слышал предсмертные стоны и хрипы людей. Мир умирал, зараженный проказой войны, умирал в жутких мучениях, корчился в конвульсиях от неумолимой, жестокой боли.
Тени прошлого, призраки великих царей и императоров встречались мне, и даже они чувствовали приближение конца всего живого и в ужасе содрогались, даже они, проводившие жизнь в битвах и сражениях, были поражены размахом и жестокостью разверзнувшегося на земле ада. Сверхдержавы рушились, как карточные домики, поглощая под собой род человеческий. В лесах сибирской тайги и в прериях Северной Америки, в джунглях Амазонки и в песках африканских и азиатских пустынь – везде вырастали атомные грибы.
Я падал, сложив за спиной свои черные крылья, и черный меч в моих руках светился яростью и ненавистью. Я чувствовал, как жаждет он крови и битв – этот клинок, тысячелетия не достававшийся из ножен. Но нет, его время еще не пришло!
За моей спиной двигалась такая буря, какой еще не испытывало мирозданье; тьма надвигалась, разрезаемая вспышками молний, и мир дрожал при виде ее. Все живое бежало в паническом страхе, пытаясь спастись от неизбежности. Я падал, а за мной летели черные всадники ада и смерти – мое верное воинство.
Я камнем летел вниз – одиноко и бесшумно, молча наблюдая, как гибнет род Читать далее...

Одиночество. похмелье. Красят чегой-то уже который день - вонь ужасная. Нанюхался и балдею.
Мамочки! Я не только алкоголик, но и токсикоман, выходит!

1 "Никто не может служить двум господам"
"Отдавайте кесарю - кесарево, а Божие - Богу."

2. "Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей... Что Бог
сочетал, того человек не разлучает."
"Всякий, кто оставит жену... ради имени Моего... наследует жизнь
вечную."

3. "Не мир пришел я принести, но меч".
"Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими."

4. "И во всех народах прежде должно быть проповедовано Евангелие".
"На путь к язычникам не ходите".

5. "Не противься злому"
"Всякое дерево, не приносящее плодп доброго, срубают и бросают в
огонь".

6. "Что говорю вам в темноте, говорите при свете, и что на ухо слышите,
проповедуйте на кровлях".
"Остерегайтесь же людей, ибо они будут отдавать вас в судилище и в синагогах своих будут бить вас".

(С) Веничка Ерофеев "Записки психопата"

История одного капитана.

Из песни слов не выкинешь. Выкидывать из песни слова – преступление. Непозволительная, так сказать, роскошь. Слова, они нам и самим еще пригодятся. Иначе как мы поймем, о чем вообще песня? Например, вот эта…

Жил отважный капитан,
Он объездил много стран,
И не раз он бороздил океан…

Хочется только порадоваться за отважного капитана, которому довелось побывать в таком количестве стран. Наверняка ему будет о чем рассказать своим внукам, если они, конечно, у капитана будут, принимая во внимание его легендарную скромность в отношениях с женщинами (см. далее). Но вот почему именно «объездил»? Он что, посещал все эти страны в свободное от основной деятельности время? Если нет, то моряки по морю, как известно, не «ездят». Им и ездить то по нему, откровенно говоря, не на чем. Моряки по морю «ходят». Ну да ладно – простим автору эту незначительную оплошность. Посмотрим, что будет дальше.

Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул,
И ни разу даже глазом не моргнул.

Звучит неплохо – отважный капитан тонул, по непроверенным данным, примерно 15 раз, но по прежнему жив, здоров и нам желает того же. Браво, капитан!
Правда, не успевают еще брошенные в воздух чепчики благополучно приземлиться, как уже хочется задать вопрос: а почему, собственно, корабли нашего отважного капитана так часто тонули? Он что, был хреновым мореплавателем? Плохо знал свое дело? 15 великолепных дорогостоящих кораблей за карьеру – не многовато ли? Утопил 15 кораблей – и ходит в героях.
А что с командой, вернее даже, с командами потопленных капитаном 15 кораблей? Сколько человек погибло? Скольких удалось спасти? Ни одна цифра не названа. Но жертвы наверняка есть. И поведение капитана это подтверждает: капитан перестал моргать. А это уже болезнь. На нервной почве. Как следствие глубоких внутренних переживаний о содеянном.

И в беде, и в бою,
Напевал он всюду песенку свою.

Неожиданно выясняется, что капитан был командиром военного корабля. И принимал участие в каком-то бою, совершенно не к месту распевая при этом песни. Рядом рвутся снаряды, свистят пули, слышны стоны раненных и запоздалые крики убитых, а капитан, вместо того, чтобы отдавать приказы, решать тактические задачи и обеспечивать победу, капитан вместо этого поет какую-то свою песню. Ладно бы пел общую для поддержания боевого духа, а то ведь свою.

Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка – это флаг корабля.
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря.

Улыбаться нашему капитану, как выяснилось, не с чего. Но почему он обязательно должен подтянуться? И почему, если он все-таки подтянется, он обязательно станет смелым? Сильным – еще куда ни шло, да и то в зависимости о того, сколько раз подтянется. Но только зачем покорителю морей сила? Силой море не покорить. Да и смелостью, пожалуй, тоже… На море, в первую очередь, голова нужна. А с головой, кажется, дела у капитана не очень.

Но однажды капитан
Был в одной из дальних стран
И влюбился, как простой мальчуган…

В кого этот бедолага мог влюбиться в одной из дальних стран? Ясное дело – в иностранку какую-нибудь. Ему что, наших девушек мало? Оглянулся бы вокруг – красавицы одна другой лучше! И хозяйки хорошие. А он туда же – за границу. Утечка мозгов – ладно, пусть себе, с этим мы как-нибудь справимся, но вот утечка, так сказать, вон чего… Этого наши девушки никак допускать не должны. Берегись! Если женишься там – домой можешь не возвращаться. И капитан, как видно, почувствовал…

Раз 15 он краснел,
Заикался и бледнел,
Но ни разу улыбнуться не посмел.

Почему именно 15? Какая-то магия чисел. Неужели по одному разу за каждое случившееся по его вине кораблекрушение? И заикаться начал. Мало того, что не моргает, так еще и заикается. Да такого наши девушки и сами не возьмут. Пусть уж лучше, и правда, где-нибудь за границей устраивается.

Он мрачнел, он бледнел,
Но никто ему по дружески не спел…

Да и кто же будет петь такому человеку? Да еще по дружески? 15 кораблей отправил на дно морское, бросил на произвол судьбы соотечественниц, не моргает, заикается, да и вообще… Нет, капитан, даже и не жди! Что посеешь, то и пожнешь. Как аукнется, так и откликнется. Извини, капитан.

(С) «Вокруг смеха»

Продолжаю идею зоопарка, могу сказать следующее:

Я спокойно отдыхаю посредине дороги, сидя на белой полосе в зоопарке уездного города Н, Веничка на кухне разливает самогон, Вера, соответственно, спит на чердаке, а я ей ору: "Ты дрянь, моя сладкая Н". А за окном как раз наступили странные дни, и у меня открылись старые раны. Это когда то меня измудохали гопники, когда я еще танцевал буги-вуги каждый день, но я таки отбил свое право на рок, и теперь жду прихода бодисатвы с Юга. А так - пора линять из зоопарка

И узнал я, что горше смерти женщина. потому чо она - сеть, и тело ее - силки, и руки ее - оковы.

На этой планете в любых катаклизмах и катастрофах всегда выживают три вида: люди, крысы и тараканы.

С женщинами и с деньгами надо расставаться легко. Они друг друга стоят.

Мы живем в зоопарке... (Майк Науменко)
Мы уйдем из зоопарка. (Егор Летов)
Из зоопарка можно уйти только в другой зоопарка. (Мой друг Димка Гурьянов ака ГДГ)