Моя подруга сказала:
"Один фонарь светит мало. Но вместе они светят сильнее"

А я спросил: "А если один из них светит черным светом?"
"А какая разница?"

А действительно, какая? Есть чувства, которые перемешивают свет и тьму, добро и зло, не разделяя их. И неважно, добрый ты или злой, жестокий или мягкосердечный; совсем неважно, каким цветом у тебя душа. Странно, но почему-то раньше я знал это... И забыл. И так хорошо стало - ночь, железнодорожный мост, где мы стоим вдвоем, обнявшись... И нет холодного пронизывающего осеннего ветра, нет предстоящего расставания - только мы двое, смотрящие на яркую полосу железнодорожных огней, исчезающих вдали...

Вот странное и замечательное слово - "ПЛУТОВАТЬ"! Мне нравится. Иногда вроде и на вранье не тянет, и ложью не назовешь - как то все по детски, шалость какая-то. Вот тогда это самое "ПЛУТОВАТЬ" - лучше некуда!

Так вот, как на днях заметила моя подруга, не понимаю, почему день 7 ноября, который всю жизнь был Днем Великой октябрьской социалистической революции и т.п. переименовали в День согласия и примирения? Оригинально довольно-таки: октябрьская революция и последовавшая за ней гражданская война ну никак не способствовали вышеуказанным согласию и примирению, скорее наоборот. Сын против отца, брат на брата - круто! Это что, пример согласия? Не понимаю...
Логичный ответ: придумай другое название. Я тут и подумал: как бы я сам назвал этот день? И придумались следующие несколько вариантов:

1. День памяти падших в Гражданской войне 1918 - 192... гг. (ну не помню, до какого года она шла)
2. День коммунистической партии. :)
3. Просто день (ну нафик нам еще один праздник, если счас, говорят, 10 дней в новый год отдыхать бум?)

Не знаю, лажа какая-то... Мож кто чего еще придумает? Но я категорически против названия "День согласия и примерения". Вот.

Я - часть тебя, я - твой двойник,
Споконой ночи бессонный миг,
Тревога слов, безнадежность тем,
Давящая напряженность стен.
Я - часть тебя, я - в сердце сталь,
Твоя безрадостность и печаль,
Я - мрачных мыслей слепой полёт...
Ты ненавидишь меня, но вот

я знаю - один ты не проживешь:
если я умру - то и ты умрешь.

Все-таки хорошие они друзья. Не дали мне погрузиться в мрачные мысли, вытянули таки на дискач за уши, как дед репу. Хоть он и безпонтовый был (дискач, а не дед), но оттянулись классно. Весело.
Еще и в снежки играли:)

Но потом то я все равно домой пошел. И снова были все то же одиночество, свеча на столе, пустая комната с белым потолком, с видом на огни ночных фонарей ... Только осталась ли в ней вера в любовь? Не знаю.

Мысли, мысли... Они все идут нескончаемым потоком, смущают ум, не дают душе покоя. Бессонница перемежается ночными кошмарами, а вино не дает ни забвения, ни понимания, ни истины. Куда идти, если все пути открыты, но ты не видишь их в непроглядной тьме? Кого любить, если первая любовь для тебя оказалась лишь уроком жестокости и безжалостности? Как можно быть мягким, белым и пушистым, если каждое расставание делает тебя грубее и злей? И то, что раньше ты мог принять и понять любого - где все это? А нервы не стальные, натянуты как струны - и срываешься на друзьях. Летишь прямо туда, вниз, в черную бездонную холодную пропасть одиночества и тоски, приговоренный и непрощенный самим собой. Наказание - или искупление?

Соленый вкус слез почти не чувствуется, а надрывный кашель по ночам не дает спать, сжимая горло в тошнотных судорогах... Болен - морально и физически. Но все-равно, несмотря на всю свою ожесточенность и злость, еще веришь во что-то в жизни, еще к чему-то стремишься, кого-то любишь - надолго ли все это? Где тот край, когда и это будет разрушено одним движением твоей руки, одним словом, взглядом, мыслью?

Но повторится все, и снова будет ночь, холодная улица за окном, свет фонарей, под ними бело-голубой первый снег... Только ты будешь другим, и уже перестанешь видеть красоту. Бросишь равнодушный взгляд за окно - и отведешь, закроешь глаза.

И погаснет свеча на столе...

Попала мне давече в руки газета “Труд”. К газетно-печатному слову я, в принципе, равнодушен, но... То ли делать было нечего, то ли еще чего - решил просмотреть для общего развития. Открываю. В глаза сразу бросается статья “Куда ты, тропинка, меня привела? Заблуждения в лесу”, состоящая из советов заблудившемуся в лесу туристу. “О, - думаю, - интересно. Почитаем. Глядишь, что-нибудь новое узнаю”. Второпях даже обрадовался - мол, никаких тебе маньяков, самолетов и депутатов, за ум люди взялись, за дело. И я начал вчитываться.

В первый раз я засмеялся уже на третьем абзаце. Потом смеялся уже не переставая, делая лишь небольшие интервалы чтобы не навредить здоровью. Итак, по порядку и с подробностями.

“ВОДА. Если вы оказались в безлюдной местности, вода играет более важную роль в вашем спасении, чем пища или даже заброшенный сарай.”

Некоторое время я пытался понять, чем заблудившемуся в лесу может помочь заброшенный сарай. Единственная пришедшая мысль - пересидеть дождь - казалась явно неуместной. Может, трухлявая древесина обладает до сих пор не выявленными вкусовыми качествами? Или... Прежде чем мое раскованное воображение увлеклось строительством лыж из сарайных досок, я успел подумать - а откуда, собственно, в лесу заброшенный сарай?.. Кто и для какой такой надобности его там возвел? Мистика, иначе и не скажешь...

“ПИЩА. Поиски пищи - второй важный путь спасения человека.”

Звучит здорово. Впрочем, я еще продолжал надеяться, что руководствующийся этой статьей турист дойдет до своего спасения одним путем и, следовательно, одним куском.

“Нельзя есть рыбу с несвежим запахом, ядовитые грибы.”

Эта мысль поразила меня своей оригинальностью и отсутствием штампов. О том, что несвеже пахнущую рыбу употреблять в пищу нельзя я еще догадывался, но тот факт, что ядовитые грибы несъедобны оказался для меня полнейшим сюрпризом. Жаль, составители забыли указать, что не рекомендуется употреблять в пищу камни, ветки деревьев и металлические предметы - кто-то ведь может этого и не знать!

“Даже из одного гнезда можно получить достаточно пищи, чтобы утолить голод.”

Помните народное китайское лакомство - суп из ласточкиных гнезд? Теперь мне доподлинно известно, что китайскую нацию основали заблудившиеся в лесу туристы.

“Для ловли рыб следует использовать нож-мачете.”

Странно, почему автор не посоветовал ледоруб или, на худой конец, хоккейную клюшку? Будь даже у каждого туриста по мачете, мне решительно непонятно, каким образом с помощью этого девайса можно добыть рыбу, если эта рыба не лежит на земле и не прыгает по дереву.

“Папоротник. Съедобные папоротники обычно растут в лесах. Их разделяют на три вида: орляк, многоножка и древовидный папоротник.”

Ну да, если обнаружилось свободное время, лучше подучить ботанику. Выбраться из леса всегда успеем.

“Злаки. Это пшеница, овес, рис, просо.”

В лесу?.. Старые посевы заброшенного колхоза, из остатков сарайчика которого мы сварганили лыжи?

“ПРИГОТОВЛЕНИЕ ПИЩИ”. Лучше всего иметь на всякий случай простой котелок или кастрюльку с крышкой.“

Никогда бы не подумал, что здравомыслящий турист может взять с собой котелок просто ”на всякий случай“. Меня мучают ужасные подозрения - на чем же варганит себе еду этот субъект в тех случаях, когда не предполагает заблудиться?.. Или не заблудившийся туристом считаться не может? ”В случае смерти прошу считать меня туристом“?..

”Если же нет котелка, надо запастись листом фольги...“

Где запастись? Если у тебя дома нет котелка, то какой же ты турист? Или подразумевалось, что запастись фольгой можно непосредственно на месте, после того, как подтвердился факт заблуждания... тьфу... заблуждения? Действительно, вдруг рядом магазин, а у нас и фольги-то нет...

”Корни или клубни картофеля заворачивают прямо в фольгу и кладут в огонь костра.“

Интересно, картофель тоже предполагалось найти на заброшенном колхозном поле или взять ”на всякий случай“? Или, может, картофель будут разбрасывать над лесом с самолетов в качестве гумманитарной помощи голодаюшим туристам? А ”огонь костра“ - это вообще сильно, меня проняло.

”Точно так же можно зажарить рыбу, птицу.“

Так же? Засунуть в фольгу и положить в огонь костра? Ну да, не мудрствуя лукаво... Они зря не написали о том, что мачете из нее предварительно можно вынуть.

”Если под рукой есть толстая фольга, можно изготовить из нее кастрюлю или сковородку...“

А если под рукой вдруг оказалась машина, то надо сесть в нее и поехать домой, предварительно закрыв за собой дверцу.

”Некоторые блюда можно готовить и прямо в костре - рыбу, клубни растений, но лучше заранее обмазать их слоем глины.“

Великий гуру забыл упомянуть, что глину потом можно снять... Впрочем, учитывая бедственное положение туриста, глина еще не самая плохая альтернатива майонезу и горчице.

”Немедленная варка на костре - лучшая защита от пищевого отравления.“

Ну да, делаем из толстой фольги кастрюлю под свой размер и паримся, пока не закипит. Потом добавляем по вкусу клубней и Читать далее...

У нас сегодня первый снег. Мой двадцать четвертый первый снег, чистый-чистый, белый-белый... Снег, заметающий следы, успокаивающий душу - как вовремя он выпал. Как ответ на вопрос, который я долгое время не мог найти...
А снежинки все кружатся, и я, стоя под фонарем, гляжу вверх, на их танец, безумный и красивый одновременно. Как огненные искры мерцают они в ночи, эти маленькие холодные хрупкие звезды. Опускаются на лицо, на протянутые к небу ладони, тут же превращаясь в капли воды, стекают за шиворот, в рукава, оставляя мокрые дорожки на руках и лице. Так даже лучше. По крайней мере, уже нельзя отличить, где талый снег, а где слезы...

То, что любовь - беда, а не награда,
Я понял поздно - на исходе дня.
Все те, кого любил сильней, чем надо,
Однажды уходили от меня.
И я кидался вслед, стучался в окна,
И знал, что зря, и становился плох,
Жалел себя, и все казалось - сдохну,
И подыхал. И все таки не сдох.
... Земля мала, и - круглая, как блюдце.
Круги все уже, как я погляжу.
Настанет день - и все они вернутся.
Вернутся все.
И что я им скажу?

Все меньше перьев, редеет крыло,
Плавится с треском воск...
О мальчик, куда тебя понесло,
Не знающего тревог?

Ты в солнце верил, как в сладкий сон,
И однажды покинул землю,
Но солнечный свет жесток, ведь он
Всегда убивает мгновенно.

Тебе что-то вслед отец кричал
И звал - ты его не слушал.
На струях ветра ты к солнцу мчал,
Восторгом наполнив душу.

И даже когда моря синего гладь
Так страшно навстречу летела,
Ты помнил лишь небо, его благодать
И ветер, играющий в перьях.

А там, на земле, кто-то вслед головой
Будет качать с сожалением.
Ему никогда не понять, чего
Стоят свободы мгновения.

Пресеки свою двойственность, и пусть один меч стоит против неба.

Дорога... Опять та же дорога через выгоревшее поле, припорошенное белым снежком. Серое небо над головой, темная линия леса вдали, холодный ветер, бьющий в лицо... И я иду - а под ногами хруст не то веток (хотя какие в поле ветки?), не то костей. Так странно - растворяться в мертвом воздухе, становиться частью смерти - или самой смертью. К чему бы все это?

Как же я устал от тишины!
От сжавших грудь стен комнаты, от потолка, навалившегося, давящего сверху... Ни одного живого голоса - и даже я перестаю чувствовать себя живым здесь.

Между раем, землей и адом
Нет лазеек - сомненья прочь.
Правит ночь Гефсиманским садом,
Беспробудная, злая ночь.

Ночь усталым сомкнула вежды,
Тишиной напоила сад,
И соратники безмятежны,
И сподвижники крепко спят.

По челу разлита усталость -
Не услышат не помянут...
А Ему до беды осталось,
Может, пять с небольшим минут.

Он недвижен. Он ловит звуки.
На мгновенья разбиты дни:
Вот Пилат умывает руки,
Вот толпа, что кричит: "Распни!",

И Голгофа, и та осина,
Где Иуда прервет свой род...
До чего же невыносимо
Видеть ход вещей наперед!

Бесполезно учить чему-то -
Все уйдет, как вода в песок.
Бесполезно считать минуты -
Все исполнится точно в срок,

Все исполнится неизбежно:
Взят. К злодеям причтен. Распят.
А соратники безмятежны!
А сподвижники сладко спят!

И пока в тишине звенящей
Был слышен доспехов звон,
Все слова о какой-то чаше
Повторял беспрестанно Он.

Только нет в небесах ответа,
Ни движенья, ни звука нет.
Лишь мгновенья бегут, и это
Было принято как ответ.

У пророка одна дорога.
Суд над нею - лишь Высший Суд.
И осталось ему немного -
Слава Богу,
уже идут.

Какие иногда странные происходят вещи! Вчера мы были друзьями, общались и улыбались друг другу - и вот одна пьяная выходка сломала все... Странно это - перестать быть другом, но так и не стать врагом. Даже на просто знакомого не тянешь... Очень странно. Никогда не думал что такое возможно.
Хотя... она ведь давно уже была построена - эта стена между нами. И глупо было четыре года делать вид, что ее нет, что все нормально. Она была, и становилась все выше и выше. Мы оба заложили фундамент, вкладывали кирпичи... И получили то, чего так не хотели и в то же время добивались.
Теперь ничего не изменишь. Все общее, что осталось - это кусочек прошлого, одна неделя - самое лучшее время в моей жизни. Не знаю, как для нее. Но я был счастлив - хоть и недолго, зато по-настоящему. Надеюсь, что все еще повторится, хотя знаю, что уже не так, не там и не с ней.

Вчера было хреново. Хреново - потому что вдруг вспомнил детство, один случай из жизни шестиклассника (тогда меня еще не звали Скивом). А произошло тогда вот что.
Я пришел домой на обед. Мать была еще дома, дожидалась меня. Как сейчас помню - была теплая весна, апрель месяц, солнце в синем прозрачном небе светило ярко, и никаких причин портить себе настроение не было.
Я поел, поговорил с матерью о школе - а потом она пошла на работу. Я остался один, сидел у окна и смотрел ей вслед... И вдруг впервые в жизни услышал тишину пустой квартиры, почувствовал давящую тяжесть стен. Мамина маленькая фигура уже исчезла за углом, а мне вдруг так жалко стало себя, потому что неожиданно в голову пришла мысль, что когда-нибудь и моих родителей не станет, и я останусь один... И я заплакал. Я не испугался одиночества, совсем нет, ведь я и раньше часто оставался один. Просто я пожалел - себя, мать, отца... Лег на диван и долго не мог успокоиться, смотрел в потолок, а слезы все текли и текли... Потом я уснул, и во сне мне снилось, как уходит из дома мама, а я снова смотрю ей вслед - уже не с тоской, с каким то странным чувством, смесью сожаления и боли. Как будто предал ее в чем-то.
Тогда я не знал, что будет после, почти восемь лет спустя. Наверное, те последние детские слезы были как предвестие дня сегодняшнего, как искупление за те поступки по отношению к родителям и друзьям, что я совершу в будущем; за одиночество и боль, навсегда въевшиеся в душу и не дающие больше проникнуть в нее той детской жалости ко всему миру; за жестокость, с которой я теперь отношусь к друзьям и врагам...
Я не знаю, что это было. Но факт, что с того момента, когда я впервые задумался о смерти и одиночестве - я начал взрослеть, резко и неуклонно. Я научился видеть жестокость в играх сверстников, и отошел от них. Я начал смотреть на мир другими глазами - еще не взрослого, но уже не ребенка... И это было очень нелегко - не отводить глаз от взгляда этого мира, проникающего в душу, порою злого и беспощадного, но бывающего иногда ласковым, добрым и нежным...
Такая вот веселая история. Не знаю, почему я вспомнил ее вчера... Наверное, что-то все-таки осталось в душе живого, щемящего - как жаль, что это лишь воспоминания. В настощем, мне кажется, такого уже не найти... Или я просто не умею видеть хорошее?

Ему все не дает покоя этот самый главный вопрос. Кто он... А кто я?
Мне-то у кого спрашивать?
-- Я, кажется, знаю, но ты ищи ответ сам. Так надо!

Как жаль, что ты все-таки прав, Неудачник. Мир судят не по
лучшим его качествам. Иначе фашизм стал бы расцветом техники,
верткими самолетами и могучими моторами, а не трубами
концлагерей и мылом из человечьего жира.
Ты вынес свой приговор, и объяснил, почему он таков.
Вправе ли мы обижаться?
Вправе ли бить себя в грудь и кричать: "Мы добры!"

Сегодня построишь аэроплан - завтра будешь прятаться от него в бомбоубежище

Люди всегда ненавидели красоту. Она резала глаза, она мешала спать ночами, она заставляла шевелить мозгами и вырывала их из привычной колеи серой размеренной жизни. На протяжении всей истории человечества люди боролись с ней. В средние века сжигали самых красивых женщин, объявляя их ведьмами. Красивые книги и картины предавались огню, красивые украшения прятались в подвалы или (что чаще) переплавлялись на золото и серебро. Люди не любили дже звезды - они мешали им спать ночью - поэтому создали электрические фонари, закрывавшие своим сетом свет далеких созвездий.

Знаешь, ты ведь никогда не поймешь, что добро и зло слиты воедино. Ты можешь одеть белые одежды, наполнить сердце светом и идти по миру, чтобы нести в него радость, дарить людям счастье - но монета, брошенная тобой нищему на улице, вызовет зависть другого нищего, сидящего рядом; твоя жалость породит больше боли, чем благодарности; Слово, сказанное тобой, все-равно будет понято не так.
Ты будешь творить добро из зла, потому что его больше не из чего делать - но в итоге оно породит лишь еще большее зло. Даже любовь жестока и безжалостна. Она может быть счастливой или нечастной. Она может возвысить - или сломать. Дружба тоже несовершенна, когда перед ней стоит выбор из двух предательств. Всегда есть третий вариант - развернуться и уйти, но ведь и это тоже будет своего рода предательство. Единственный, кто никогда не сможет предать тебя - это твой враг. Во что верить? Кому верить? Всегда, во все времена, вера либо использовалась как повод для развязывания войны - либо извращена до фанатизма. Человеку нужны лишь сила и власть - в чем бы они не выражались.
Чего добьешься ты, неся Слово на улицы? Пройдет время - очень короткий срок - и ты увидишь вдруг, как стали грязны и поношены твои некогда белые и яркие одеяния. Ты почувствуешь усталость в душе - так, как будто живешь бесконечно. Оглянешься вокруг - и поймешь, что ничего не изменил в этом мире. И наконец-то осознаешь, что прежде, чем изменять его, этот мир, к лучшему, не мешало бы стать лучше самому.
Но усталость, тяжкими свинцовыми оковами навалившаяся сверху, не даст тебе сделать этого. Безразличие будет царить в твоей душе.
И что ты будешь делать тогда?