Я возвращался в квартиру, как бы “включая” её собой и сразу же запирался в этом жилом двухкомнатном организме на все допустимые обороты. Ото всех. От людей, встреченных мной сегодня на улице. От работы. От звонков. От клиентов. От проблем. От всего. Только здесь я чувствовал себя в сохранности. Только здесь можно было расслабиться. Мои квадратные метры позволяли мне это. И каждый раз, когда я открывал дверь, мне казалось, что это не я в квартиру, а квартира приходила в меня с улицы.
Также мне нравилось, что меня здесь никто не ждал. Квартира почему-то ревновала к женщинам. Кроме меня, она не допускала присутствие постороннего лица женского пола на своей площади и никого к себе не прописывала. Женщины уходили от неё, а не из меня. Да и потом мне совсем не хотелось, чтобы после тяжёлого дня, кто-нибудь выносил мне из-за какой-нибудь ерунды, однако свой характер у квартиры имелся.
Квартира часто подшучивала надо мной. Прятала от меня очки, ключи и прочие необходимости, а иногда, привлекая моё внимание, начинала капризничать: бросала на пол какие-нибудь предметы (порой я даже не мог толком определить, где что упало), пагубно воздействовала на лампочки и батарейки в часах, из-за чего первые быстро перегорали, а последние также живо садились.
Ещё у неё были типичные заболевания по коммунальной части, лечить которые приходилось слесарям-гинекологам и другим сотрудникам жилищной службы. Протечки с верхнего этажа (слёзы моей квартиры) или полное исчезновение электричества (она так спала). Очень часто квартира томилась от жажды, когда из водопроводного крана не поступало ни капли жидкости (мне тогда приходилось отпаивать её искусственно, притаскивая с улицы запасы питьевой водой в пластиковых бутылках). Хотя, наверное, конфликты у всех бывают, а так в целом нам вдвоём жилось хорошо.
Моя квартира не была однородной, то есть выдержанной в каком-то одном стиле. Она была смешанной породы и предметы обстановки в ней резко контрастировали один с другим, совсем как в моей библиотеке, где старые книги соседствовали с новыми изданиями. Всё как-то шло вразнобой, невпопад чередовалось. Например, на фоне обоев советской эпохи (ковёр-то я давно снял), можно было наткнуться на современную плазму, а среди старой кухонной утвари, обнаружить новый чайник или индукционную плитку.
Впрочем, таких вот новых кусочков год от года становилось всё больше. Люстра, микроволновка, шкаф, диван, холодильник, кресло и так далее. Как только какой-нибудь элемент квартиры выходил из строя, то мне приходилось заменять его современным аналогом. При этом я не испытывал никаких терзаний относительно вещей, которые своё отслужили и которые мне приходилось утилизировать. Мол, эти вещи принадлежали моей бабушке и, наверное, были ей очень дороги, а теперь я как бы предаю память о ней. Нет, не было ничего такого. Я ставил себя на её место и был бы рад, если новый хозяин, пришедший после меня жить в эту квартиру, сможет позволить себе новые предметы обстановки, какие, например, не мог разрешить себе я.
Вещи, которые я выбрасывал, не были моими вещами. Эти вещи принадлежали – да, пусть родным и близким мне людям – но которых уже давно нет на свете. Но на свете пока ещё наблюдаюсь я. А значит, у меня должны быть свои вещи. И они – эти вещи – вполне возможно переживут меня самого и тот, кто придёт потом, в свою очередь их заменит. И он – этот человек – как бы я не был ему дорог, как бы он не скучал по мне, не станет хранить у себя дома, на память обо мне мой старый пиджак, который я когда-то носил. Не будет смотреть мой старый телевизор, который я когда-то смотрел. Не будет спать на диване, на котором когда-то я занимался любовью с женщинами и на котором я вероятно когда-нибудь отойду в мир иной.

Я вдруг почувствовал, что невосполнимо теряю свою внешнюю привлекательность. Теперь она как бы упразднилась, поблекла и уже перестала быть такой яркой как прежде. В моём лице, словно что-то испортилось. Не в чём-то конкретном, а в каком-то широком смысле я начал проигрывать молодым и тот мощный сексуальный посыл, который исходил от меня в своё время, просто не доходит до адресата. И не то, чтобы у меня стал вырастать живот, черты лица расплываться или я столкнулся с проблемой раннего облысения – вовсе нет. У меня пропало влияние. Я перестал чувствовать на себе внимание противоположного пола. А его представительницы как назло день ото дня хорошели и молодели прямо у меня на глазах, только меня они уже в упор не видят. Не то, что раньше.

С некоторой натяжкой, мне можно дать лет 30-ть, а то и меньше. Однако для этих двадцати восьми лет я довольно потёрт. То есть (чтобы вы поняли), в свои тридцать шесть, я вполне потянул бы на страдающего многочисленными пороками (правда ещё не опустившегося окончательно) сильно подержанного двадцативосьмилетнего ловеласа.
Помню, как в своё время, я стыдился юношеских угрей и точно также всё время торчал с ними дома, а сейчас, когда от меня стала отставать моя внешность, и вернуть её уже нет никакой возможности, мне стыдно ходить по улицам с таким старомодным, потерявшим актуальность и морально-устаревшим лицом. Глядя в него теперь можно только расхохотаться. Мне уже неприятно, если на меня смотрят. В транспорте я прячу лицо за книжкой.

Смена работы всё равно, что маленькая смена жизни. Своего рода трудовая реинкарнация. А увольнение это смерть (и не имеет значения, сам ты ушёл с работы или тебя в каком-то смысле “убили”), с последующим перерождением в новом качестве, на новом месте и в полном соответствии со своим “кармическим” трудовым опытом, полученным в прошлых рабочих “жизнях”. В промежутке между этими “жизнями”, в безработном пространстве, ты ходишь по собеседованиям как привидение. Такой же бледный.
Ты никто. Ты не трудоустроенный дух, тебя не замечают, ты вынужден привлекать к себе внимание тех, кто предоставит новую жизнь. Поможет вернуться в телесную оболочку, в которой можно было бы приступить к работе. При этом тебе не позавидует даже раб. У него, по крайней мере, есть его рабское существование, он за него цепляется, а у тебя вообще никакого существования нет, а на Рай ты не заработал, чтобы покоиться там за собственный счёт.
При этом вряд ли тебе предложат родиться Господином. Родишься таким же рабом, как и все остальные соискатели. Особенно, если объявление о вакантной “жизни” ты нашёл в интернете. Ширпотреб. Наверное, жизнь, какой я живу сейчас, мне тоже подобрали на бирже.
Также приходит в голову следующая аналогия. Длительное плавание на корабле по бизнес-водам. Я один из членов команды и в какой-то момент команда решила от меня избавиться. Меня могут просто выбросить за борт в открытое море без выходного пособия – это самый худший из вариантов. Дают спасательный круг или спускают челнок на воду (плавание в открытом море на челноке или на плоту означает непостоянные заработки). Но самое лучшее, это если мне удастся уговорить капитана высадить меня в первом порту, где уже дожидается другое судно, на которое я успел наняться, ещё до того, как покинул этот корабль – не исключено, что уже тонущий.

Однажды из всех Богов на небе, Бог остался самым последним Богом. И Ему как самому последнему Богу, стало грустно и одиноко. И тогда этот самый последний Бог стал примерять на себя души людей на Земле. Он примерил душу первого, второго, третьего человека… Он дошёл до нескольких миллиардов. И когда все людские души кроме одной, самой последней души, самый последний Бог на себя примерил, то Он спросил этого самого последнего человека не желает ли тот в свою очередь примерить на себя душу самого Бога? Но этот последний человек ответил, что люди на Земле начиная с самых первых, уже давно ведут себя как самые последние Боги. А тогда и сам он перестанет быть исключением. И тогда самый последний Бог остался быть Человеком.

Есть у меня две фобии. Первая – боязнь парикмахерских. Вторая – страх перед собеседованием. Насчёт первой фобии можно не беспокоиться. С ней покончено навсегда, её я преодолел. Просто перестал стричься и ношу длинные волосы. А вот на собеседования ходить приходится. Особенно это актуально сейчас, когда нет работы. Для меня это крайне неприятная процедура.
На собеседовании со мной происходит всё то же самое, что происходило раньше в парикмахерской. Тогда от прикосновения машинки у меня дёргалась голова, а теперь при приёме на работу я тоже начинаю волноваться и дрожать как осиновый лист, хотя понимаю, что бояться мне нечего, в отличие от той же парикмахерской с набором колюще-режущих инструментов, вроде ножниц и бритв.
Для того, кто принимает на работу, подобное поведение не остаётся незамеченным. Меня каждый раз спрашивают, почему мне не сидится на месте, почему я так странно себя веду, неужели мне холодно, не заболел ли я и так далее. А этих расспросов меня ещё сильнее трясёт. Прямо землетрясение какое-то. Правда, трясёт только меня одного, а всё вокруг остаётся в покое. Впору хвататься за всё, что не попадя и держаться. За стол, за стул, за коллектив, за работу.
Сначала я пытался оправдываться. Говорил что, это у меня от волнения, нервные проявления, а вовсе не от наркотиков, как вы, наверное, подумали. В профилактических целях предупреждал: будьте готовы. Если меня начнёт немного потряхивать то, не обращайте на это внимание, дайте освоиться с обстановкой. Сами увидите, через десять минут всё пройдёт (раньше я всегда говорил так при посещении парикмахерской).
Но ничего мне не помогало. Ни десять минут, ничего. Из-за этой своей фобии я уже несколько встреч запорол. Прихожу на собеседование, жду приёма и заранее предчувствую дрожь. Она подкрадывается ко мне издалека, становится всё слышней, всё ближе, дрожь подступает к самым кончикам пальцев, потом передаёт себя дальше и дальше, захватывает целиком и начинает действовать с головы до пят. С меня льётся пот, сердце грохочет, у меня трясутся руки, ноги, голова тоже трясётся. Меня всего завязывает в узлы, и я ловлю на себе косые взгляды.
“С вами всё в порядке?” – участливо спрашивает секретарша.
“Всё хорошо, это сейчас пройдёт.” – с трудом отвечаю я, а доставучая секретарша всё никак не уймётся, её такой ответ не устраивает, ей чрезвычайно интересно, что же на самом деле со мной творится.
“Точно, пройдёт?” – продолжает допытываться она. – “Может принести воды?”
“Чёрт возьми, да оставь ты меня в покое со своей водой и расспросами, не заостряй моё внимание на проблеме!” – с ненавистью думаю про неё я, а на самом деле сбивчиво отвечаю. – “Нннет, ннне нннадо воды.”
“Ну-ну.” – с недоверием смотрит на меня секретарша, а сама уже строчит кому-то сообщение в корпоративном чате. Небось, шефу своему. Так и так, наркоман пришёл на работу устраиваться. Печатает:
“Притствляеш! Седит в преёмнай аткровеный наркаман, и ево ламает. Каво толька ни набирут по объявленеям.”
Впрочем, тут я с ней соглашусь. Спрашивается, что ещё тут можно подумать, глядя на меня со стороны? Я бы и сам про себя так подумал бы. Тем более, что пришёл я и в самом деле по объявлению. Разве в интернете можно найти кого-то приличного? Одни наркоманы, алкоголики и лентяи.
Самое обидное, что как только собеседование прошло, то и трясти меня перестаёт. Достаточно выйти на улицу и всё. Никакой дрожи. Всё тихо, спокойно, мирно.
Вместе с этим я понимаю, насколько всё это глупо. Я же никакой не проситель, который боится отказа. У них есть работа, им требуется работник. А я и есть этот работник. Подойдёт ли мне предложенная работа решать тоже мне. Не только они меня собеседуют на предмет того, подхожу или нет. Со своей стороны я к ним тоже присматриваюсь. Устроят или не устроят меня условия этой самой работы. Всё так. Только вот почему-то трясёт меня, работника, а не работодателя.
Если бы наоборот – было бы здорово. Приходишь в назначенный час на собеседование. Весь такой деловой, энергичный, уверенный в себе, молодой (ну хорошо, молодящийся) человек в костюме, желаешь произвести впечатление, а тебя дожидается штук пять пожилых кадров, и всех их дружно трясёт. Никак не могут с собой справиться при виде такого тебя.
А то приходишь, а тебя вовсе никто не ждёт. В последний момент все поняли, что не могут в таком состоянии проводить интервью и разошлись:
“Неважно кто там придёт, берём не глядя, в процессе работы всё станет ясно. Только бы сейчас не мучатся.”
Разошлись, ну а мне записку оставили на ресепшн. Цвет зарплаты, оклад, проценты, по трудовой, социальный пакет, отпуск, прочие бонусы. Всё

Бывает, идёшь себе, идёшь. Просто так, без конкретной цели и вдруг натыкаешься на какое-нибудь ухоженное строение. Очевидно, что это не жилой дом. Ну а если в доме не живут, тогда в нём работают. А что ещё там можно делать, если не жить и не работать? Для чего оно ещё нужно?
И вот я смотрю на это строение и думаю про себя:
“Как было бы здорово здесь работать.”
Работа моей мечты – не в стеклянном деловом центре, а в небольшой постройке высотой в два этажа в спальном районе и в шаговой доступности от моего дома. Возле неё парковка, деревья, в соседнем здании школа, а через дорогу за бетонным забором почему-то представляются гаражи.
С виду дом не обшарпанный, а вполне цивилизованный, просто маленький. Четыре окна с одной стороны и четыре с другой. На первом этаже оборудован какой-нибудь продуктовый магазинчик, который, впрочем, не имеет отношения к моей работе, просто находится в том же доме, а сама работа занимает весь второй этаж. Вход отдельный. Вывески только никакой нет, но найти можно легко.
Когда в одну из пятниц к 16-ти часам я приду туда на собеседование, то поднявшись на второй этаж по лестнице, долго не смогу никого дозваться. Все двери распахнуты, а в самом офисе никого нет. Потом на голос выйдет прикольный человек лет сорока. В свитере, в джинсах. Похожий на Иисуса Христа. Он представится мне Алексеем Алексеевичем. Или наоборот?.. Это и есть мой генеральный директор и, глядя на него можно сразу определить, что сексуальная ориентация у него как раз та, которую при приёме на работу все добросовестные и исполнительные соискатели ожидают от будущего начальника.
Он специально задержался в офисе т.к. назначил мне встречу. Просто, ну… отходил по своим делам и не слышал, как я пришёл. Остальные же сотрудники разошлись по домам. Пятница. Короткий день. Осмотревшись, я по количеству рабочих мест сделаю вывод, что сотрудников здесь немного. Помимо директора в офисе трудятся ещё человек десять-одиннадцать, не больше.
“Коллектив у нас почти молодой.” – скажет директор – “Начинаем с десяти часов, заканчиваем часам к восемнадцати. Вот только чем занимаемся – непонятно. Зато зарплата два раза в месяц такого-то и такого-то числа, плюс бонусы, бесплатное питание за счёт фирмы. Ваш оклад в первый месяц составит…” – тут Алексеевич Алексей смерит меня оценивающим взглядом (как костюмер или парикмахер), прикинет и выведет на бумажке сумму, которая меня, несомненно, устроит. Причём, не только в первый месяц, а вообще, на длительную перспективу устроит, после чего утвердит кандидатуру.
“Приходите.” – решит он в отношении меня. – “В понедельник утром Вас ждём. Надеюсь, с Вашей помощью у нас получится разобраться, что к чему на этой работе. Кто мы такие, а также кто и за что нам платит такие большие деньги. Выпить не желаете, кстати?”
“Эээ…” – неопределённо протяну я, заподозрив со стороны работодателя некий подвох.
“С удовольствием.” – ответит за меня директор.
И похожий на Иисуса Христа Алексей Алексеевич (или наоборот?) подойдёт к кулеру с водой, снимет пластиковый стаканчик, повернёт рычажок, только вместо воды нацедит мне из бутылки с надписью “Святой Источник” полный стакан вина.

После того, как я без сожалений оставил ненавистную мне должность менеджера в сервисном центре, а новое место ещё не нашёл (впрочем, я и не особо его искал и, беззаботно проживая свои накопления, не готовил себя к очередному дневному кошмару), я наконец, смог ощутить все прелести безработного положения.
Во-первых, полная независимость от будильника. При этом, я сознательно оставил сигнал и будильник по-прежнему выводил меня из сна ровно в 7-20. Стабильное время моего пробуждения, при условии, что никак не позднее 9-00 нужно было быть на работе. Ну а теперь?
Звонил будильник. Отреагировав пробуждением на тревожный сигнал, я с удовольствием вспоминал, что вставать никуда не надо, идти тоже некуда, работы у меня больше нет и я (как я мечтал об этой минуте, когда мне ещё приходилось куда-то вставать, и было куда идти!) выключал будильник и засыпал, счастливый в своей нагретой постели. За окном темно, холодно. Все обеспеченные работой герои либо уже покорили вертикаль и совершают подвиги. Либо они только справляются притяжением и, успешно преодолевая его, встают, я же по горизонтали, как ни в чём не бывало, продолжаю спать дальше.
Тем более, что сон у меня вдруг наладился. Я перестал жаловаться на бессонницу. Оно и понятно. С того момента как я ушёл с фирмы – я никому ничего не должен. Все мои долги списаны.

Когда я ещё был трудоустроен, то была у меня ещё и такая мечта. Моя электричка прибывала на “Нижние Котлы” в 8-20. Дальше я шёл либо к метро, либо на МЦК. Стоял, ждал, чтобы не толкаться в очереди к турникетам, пока толпа схлынет и смотрел при этом на противоположную платформу. Вечером с неё я отправлялся домой, в “Бирюлёво”, но перед этим столько всего было должно произойти, что мне делалось страшно через, что предстоит пройти, прежде чем очутиться на той стороне.
Поэтому в первый же день своего тунеядства, я не поленился исполнить и эту мечту. Встал в положенное время, провёл весь комплекс мероприятий, который всегда проделывал перед работой. Ни в чём не отступая от привычного утреннего ритуала, я вёл себя точно также, как если бы действительно собирался отправиться на работу, придавая себе, таким образом, соответствующий настрой. Вышел как обычно. Вызвал лифт. В лифте ко мне подсела та самая соседка, которая жила этажом ниже (она ко мне всегда в это время подсаживалась, чтобы доехать со мной до первого) и мы с ней раскланялись. Потом я дошёл до платформы с той же широтой шага, с какой всегда доходил до платформы, когда спешил на работу, а там сел в электричку отправлением до “Нижних Котлов”…
Всё было как обычно. Вернее, всё должно было выглядеть как обычно с той лишь разницей, что на “Нижних Котлах” я, как полагается, пропустив толпу, пошёл не к метро и не к МЦК, а спустившись в переход, перешёл на другую платформу и стал дожидаться электрички, следующей в обратном направлении.
Никогда не видел той, другой, платформы с этого ракурса. Когда я ехал с работы домой и тоже смотрел на утреннюю платформу уже с позиции вечерней платформы, то вечером она воспринималась не так, как утром. Вечерняя платформа с точки зрения утренней была выше. Вечером уровень т.н. “утренней” платформы равнялся уровню платформы “вечерней”, а утром уровень т.н. “вечерней” платформы поднимался по отношению к платформе утренней.
Пока происходили все эти колебания, я стоял то на первом, то на втором пути, но всегда не на той платформе, на которой надо было стоять. Я почему-то оказывался на самой “дешёвой”, постоянно “падающей” и вечно “не котирующейся” платформе.
Думал ли я что когда-нибудь, что это всё-таки произойдёт, что, наконец, то займу правильную сторону? И тогда я понял: эта “вечерняя” платформа в этот утренний час – моё новое место в жизни. И оттого-то, наверное, у меня и шло всё через задний карман, что был не на своём месте. Просто на самом деле мне следовало бы стоять здесь, когда я стоял там, а стоять мне там следовало, когда стоял здесь. И вот когда работаешь – то становишься ослеплённым этой своей работой, кроме неё ничего не видишь, перестаёшь замечать многие вещи, настолько свет она застит.
С этими мыслями я приехал домой, открыл дверь и, с изумлением обнаружил, что очутился в чужой, незнакомой квартире. Здесь всё было иначе. На первый взгляд вроде бы всё в порядке, но что-то было не так, и я долго соображал, что именно, а потом меня осенило: время! В квартире другое время. Квартира не ждала меня так рано, она привыкла встречать меня вечером и не успела подготовиться к моему приходу. Я словно застал свою квартиру врасплох и на мгновение допустил, что она не одна, что в ней есть кто-то ещё.
Я опустился в кресло и долгим взглядом уставился на часы на

До тридцати шести лет, я был глубоко убеждён, что со мной в принципе ничего непоправимого и фатального произойти не может. Непоправимое и фатальное событие может произойти с кем угодно, но не со мной. Тут на мгновение, допустив мысль, что эта концепция вовсе не гарантирует мне безопасность, я пугливо огляделся по сторонам, отовсюду ожидая угрозу жизни. Всё вокруг могло быть использовано против меня и потому внушало мне ужас. Нельзя было ни на что и ни на кого положиться. От собственной неуверенности в себе, всё выглядело ненадёжным, готовым в любой момент либо серьёзно мне навредить, либо вообще прекратить моё биологическое существование. При этом, внешние факторы не исчезнут вместе со мной. Всё останется так, как было. Только меня уже там не будет.
То, что я ни от чего такого не застрахован и изо дня в день подвергался и, продолжаю подвергаться опасности стало для меня настоящим открытием. До меня вдруг дошло, что я никакой не особенный и ничем не отличаюсь от остальных и то, что до этого времени со мной всё обходилось благополучно, что до сих пор я жив и здоров – не более чем везение. Со мной может случиться всё то же самое, что и с любым другим человеком. Я тоже могу стать жертвой несчастного случая, у меня может просто замереть сердце или приключиться инсульт. А сколько раз я уже избегал смертельной опасности, разминувшись с ней сам о том не подозревая?
Осознав истинное положение вещей, мне стало как-то не по себе. Как дальше перемещаться в городском пространстве и бесстрашно пользоваться городским транспортом? Ходить под чьими-то окнами по тротуару или пересекать по зебре проезжую часть.
*
Я гадал над тем, что может быть там, дальше. А там может быть всё, что угодно. Может быть, у смерти не общий, а индивидуальный подход к каждому смертному? Для себя я бы пожелал следующее: в награду за прожитую до конца жизнь, получить возможность возвращаться в любой год, день, месяц, час и так далее из уже прожитого мной времени и заново переживать его бессчётное число раз. По аналогии с многоуровневой компьютерной игрой. После того как все уровни пройдены и игра доведена до конца, вместе с ресурсами и оружием, пользователю открывается доступ ко всем игровым миссиям, которые он последовательно проходил ранее и теперь волен начать с любого эпизода, на выбор.
Также я стал присматриваться к публичным людям по телевизору. Популярные актёры, писатели, исполнители, ведущие, шоу-мены и прочие. Наверняка в один год (а может и день) со мной кто-нибудь из них тоже умрёт. Было интересно гадать, кто бы смог составить мне компанию на тот свет. С кем было бы приятнее умереть?
Ну а ещё я часто задумывался вот о чём: ведь наравне с днём рождения в календаре есть также и день моей смерти. Он пока ещё никому не известен, не отмечен там, но точно стоит в резерве. И вот теперь каждый раз при просмотре календаря, уточнении актуальной даты, я непроизвольно допускал про себя возможность, что именно в этот самый (зимний, летний, весенний, осенний, солнечный, пасмурный, холодный, тёплый, дождливый, странный, хороший или плохой) день, через ровно столько-то лет меня уже не будет. По крайней мере, на этом свете.

Наверное, на первом свидании с девушками я нервничаю меньше, чем на собеседовании. Хотя, чем первое свидание отличается от собеседования? Да ничем! Точно также два лица нашли друг друга через Интернет и после непродолжительного общения решили встретиться и пообщаться в живую. На первом свидании они присматриваются друг к другу: тот ли это человек или не тот, подойдёт он или не подойдёт.
Первое свидание это то же самое собеседование на кандидатуру постоянного мужчины или постоянной женщины и правильнее называть его не “первое”, а “нулевое” свидание. Первое это когда уже по результатам собеседования пара решили встретиться ещё раз и попробовать “поработать” вместе над отношениями. Это все равно, что первый день на новой работе.
На таком вот “собеседовании” одна девушка поинтересовалась у меня, в чём подвох. Если ты действительно такой классный как о себе рассказываешь, то почему ты не занят в отношениях? Ведь верно! Если я и в самом деле такой высокий профессионал, каким хочу показать себя на собеседовании, то почему я не трудоустроен, почему я нахожусь в поиске постоянного места работы, почему я вынужден бегать от одной свободной вакансии к другой и везде стараться понравиться, произвести хорошее впечатление, чтобы меня взяли?

Насколько я сумел заметить, жизнь районного алкоголика до предела упрощена. Можно даже позавидовать его образу жизни. Много таких личностей перевидал я у нас в Бирюлёво. Проклятый район! Начинают уже с утра. Как раз в то время, когда я выходил на работу вся эта «богема” подтягивалась к обычному месту своей тусовки. Звонили дружкам, приходи, мол, мы тут на нашем месте, давай подгребай, поправим твоё пошатнувшееся здоровье. Очень даже по приятельски. Покупали бутылку и сидели, пили на лавочке, а как допивали — рассасывались по домам. Спать. Просыпались часа в три дня и шли на второй заход. Ближе к восьми-девяти вечера собирались снова. На том же месте, в прежнем составе. Эти люди могли позволить себе то, чего пока не мог позволить себе я. Они были удивительно свободны. Если есть чего выпить, то проблем вообще никаких. А если нет, то ищутся (занимаются, выпрашиваются) деньги. И то, это лишь в том случае, если в местном магазине плохая кредитная история. Пили открыто, ни от кого не прячась, никого не стыдясь. На работу ходить не нужно, что-то скрывать, врать, выдумывать — никогда. Статус! Это я шёл на хитрость, потом испытывал муки совести, рефлексировал и так далее. У них же всё просто. Либо всё замечательно, либо всё совсем плохо. Ей Богу, я иногда им завидовал.
Кстати однажды мне открылась некоторая странность в той самой прослойке общества, которую я называл про себя местной “богемой”. Дело в том, что все эти тщательно подобранные персонажи со своими характерами, привычками и особенностями, все эти так называемые “дикие алкоголики” (себя самого я относил к распространённому домашнему типу только неподдающемуся переписи) постоянно менялись. То есть в компаниях алкоголиков отчётливо наблюдалась большая текучка при том, что общее их количество на один квадратный километр оставалось неизменным. Как только кто-нибудь из старой гвардии отбывал в неизвестность (а именно совсем перестал встречаться возле магазинов, в то время как раньше мог попасть в поле зрения по несколько раз на дню), то на его место сразу заступал новый представитель и примыкал к тем, кто остался. Потом, внезапно исчезал ещё кто-нибудь из “стариков” и ещё. Это продолжалось до полного обновления всего состава обычно насчитывающего от трёх до пяти человек. И если кто-то пропадал быстро, то окрестные жители даже не успевали к нему привыкнуть и выяснить его кличку, то некоторые могли продержаться несколько сезонов, а то и лет. К таким относились терпимо, кто-то даже успевал полюбиться и найти спонсоров, которые при встрече всегда были готовы дать немного мелочи или угостить сигаретой. Мне иногда казалось, что где-то есть официальная должность районного алкоголика. Что существует целый штат профессиональных любителей спиртных напитков. Туда устраивались, оттуда увольнялись. Просто если это не так, то должно быть алкоголиков сбрасывали к нам с парашютом, поскольку у нас они не переводились. А иначе, откуда они брались?

Итак, что же мне на самом деле известно о новых соседях из квартиры №10X? Въехали они недавно, поставили железную дверь взамен деревянной, поэтому информации у меня крайне мало. По тем отрывочным сведениям, которые удалось собрать это парень и девушка. И если я правильно расслышал из-за своей двери, когда эти двое почти вплотную подошли к ней, чтобы снять показания со счётчиков электричества (щиток расположен возле моей двери), парня зовут Иван. Или “Вано”, как назвала его тогда девушка, а вот как зовут саму девушку – загадка. Пока я подслушивал, он никак к ней не обращался, ну а у меня самого нет собственной версии.
Между ними и мной какая-то неблагополучная разница в возрасте. Очень заметная. По количеству лет я старше, однако, когда я наблюдаю за ними (в глазок) у меня создаётся ощущение, что жизнь неоднократно оставляла этих двоих на второй год.
Новые соседи из квартиры №10X часто и скверно ругаются. Непонятно из-за чего. Из-за тишины, вероятно. Особенно по ночам. Внезапно тишина ночи нарушается истошными криками девушки. Только это не крики любви и страсти (с этим как раз всё тихо, акустический секс эта пара не практикует), а скорее вопли на гормональном фоне. Эмоциональный, но типовой мат от бедности словарного багажа. Перепалка из-за мухи, раздутой до размеров слона парами тяжелого алкоголя. Впрочем, как и секс, бытовые ссоры это тоже часть отношений.
А ещё из их квартиры (моя спальня находится через стенку и мне всё слышно) по много раз на дню раздаётся какой-то “голодный” звук. Это четыре ножки стула советской эпохи взаимодействуют с паркетным полом того же периода. Звук происходит в том случае, если человек долго сидел на стуле, потом встал и икрами ног отодвинул этот стул назад и тот проехался по паркету всеми четырьмя опорными точками. Очень напоминает звук из кишок, если я ничего не съем за день.
Опять же на основании своих наблюдений через глазок я сделал вывод, что если девушка не пьяна, то она весьма аккуратна. Перед её дверью расстелена серая тряпка для ног. Тряпка эта всегда влажная (проходя мимо её двери, я каждый раз трогаю эту тряпку, чтобы убедиться в этом). Сколько раз становился очевидцем, как девушка расправляет её после чьих-то ног (наверное, после ног своего “Вано” или как его там).
Однако, не смотря на это, напротив двери квартиры №10X, у стенки, третий месяц лежит толстый окурок сигареты неизвестной марки в пять сантиметров длинной. Мы хоть сейчас можем в этом удостовериться. Находка была обнаружена после оглушительного скандала с хлопаньем железной двери и неслабым матерным сопровождением. Скандальные отголоски были слышны даже в самом отдалённом уголке моей квартиры, куда я от страха спрятался.
На текущий момент это всё, что я знаю. В дальнейшем буду продолжать наблюдение за квартирой №10X.

Немного переоценив собственный скептицизм, посмотрел перед сном ужастик. Что-то про привидения, параллельные миры и прочую чертовщину. Фильм сопровождался внезапными шумовыми эффектами, от которых мне приходилось каждый раз вздрагивать. Вообще, это был довольно легкомысленный поступок, учитывая склонность психики.
Закончив просмотр, я вдруг понял, что сильно напуган. Что мне страшно ложится спать. Что я до жути боюсь даже повернуть резко голову – а вдруг мне откроется нечто потустороннее, какое-нибудь не предназначенное для моих глаз аномальное зрелище. То есть то, чего я никак не должен был бы увидеть. Но всё равно надо было ложиться. Не всю же ночь сидеть бояться на кухне.
Погасив свет – при свете мне почему-то было ещё страшнее – я, наглухо запечатал слуховые проходы по обеим сторонам головы ушными вкладышами, чтобы не умереть от разрыва сердца, если в квартире раздаться какой-то звук. Превентивная мера, на тот случай, если вместо звука аномального происхождения, внезапно сорвётся книжная полка или старый крюк на кухне именно в эту ночь не выдержит веса кухонной утвари и в полном соответствии с законом притяжения, все кастрюли, чашки, кухонные приборы попадают со звоном на пол – и я умру по ошибке. То есть, мне следовало максимально обезопасить себя от любых звуков, к чему бы эти звуки ни относились. Ну а потом я укрылся с головой одеялом, в несколько слоёв покрывшись под ним холодным потом.
Передо мной было окно. За окном – лоджия. Теперь дадим волю воображению, фильмы ужасов его дополнительно стимулируют, заставляют работать и развиваться… Вот допустим, сейчас я приоткрою глаза, а там, на лоджии, в полный рост стоит человеческая фигура и смотрит на меня сквозь стекло. Эффектно, а? Вот что тогда? Наверное, от страха я не смог бы даже закричать. Прохрипел бы что-то сведёнными челюстями, после чего приобщился к иному миру.
Всю ночь я искал доказательства существования потусторонней жизни. В окне, на балконе, в ветвях деревьев, а под утро мне приспичило в туалет. Чтобы туда попасть, мне предстояло пройти путь до конца коридора, через ещё одну комнату и кухню.
Дверь в комнату была открыта. Однако, я не решился заглянуть внутрь. Хорошо, что в кресле, где я так рассчитывал различить неподвижные контуры привидения – никого не оказалось. Воображение дало сбой, уступив место скучной действительности, и я благополучно сделал свои дела куда полагается, а не прямо на пороге той комнаты с пустым креслом без приведения.
Из дома я вышел раньше, чем обычно выходил. Мне не терпелось покинуть квартиру. Но возвращаясь в неё вечером с работы, я точно также боялся поднять кверху голову и посмотреть в свои окна. А что если мне удастся заметить движение, а вдруг за окном есть кто-то, кому там физически быть нельзя, невозможно? Если, например, в моём окне горит свет! Что тогда? Интересно, я тогда поднимусь или останусь на улице?

К чему я это? Да всё к тому же! Если бы у меня был выбор, и в моих окнах произошло бы движение, и из-за занавесок вынырнул бы чёрный таинственный силуэт, то кого бы я всё-таки предпочёл? Постороннее человеческое присутствие или присутствие потустороннее? Ответ пришёл сразу. С покойниками дело иметь безопасней. В отличие от реальных незваных гостей покойники свои люди.

Всё-таки это уникальный дар от внутреннего одиночества! При поиске фантома-виновника в каждом искажённом действии, построении кривой причинно-следственной связи натыкаться на своё отражение, на собственный взгляд, отстранёно отслеживающий её развитие. Наверное, все поступки сделаны из зеркала. Или воспринимать это как наказание? С собой, в компании своих демонов и чертей, разжалованных ангелов, будучи на пожизненной гарантии. В жизни не встречал более скучного типа, чем я сам!

У меня есть одна знакомая, которая избегает поездок в лифте. Даже если речь идёт от 16-ти и выше – все равно пойдёт пешком вверх по лестнице. Мне кажется, ей даже канат спусти из окна, так она по нему вскарабкается, только бы не на лифте. А почему – объяснить не может. Боишься, что лифт упадёт? Так у него тормоза предусмотрены – говорю. Нет. Не этого она боится. Не падения в шахту.
До сегодняшнего дня её страх оставались для меня загадкой. Ну, а сегодня я с бесстрашием вызвал лифт, но на самом деле вызвал паническую атаку.
Оговорюсь сразу – ничего не предшествовало. Понимаю, праздники и всё с ними связанное – нет! Ночью тоже хорошо спал. Так вот:
Началось всё с того, что спуск в лифте показался мне ненормально затянутым. Дольше чем всегда. Отсюда мысль:
“Что-то как-то долго еду.”
Потом по нарастающей:
“Раньше было быстрее.”
И вот уже понеслось со скоростью десять мыслей в секунду:
“Что происходит? Почему лифт продолжается ехать?!! Дом-то уже давно должен был прекратиться!!! Где сейчас едет лифт?!! Где я сам?!! Наверное, попал в другое измерение!!! Что делать, что делать?!! Ааааа!!! Помогите, помогите! Остановите лифт!!! Вытащите меня отсюда!!!”
Вроде был фильм с аналогичным сюжетом. Тоже “Лифт” называется. На какое-то мгновение я тоже успел поверить, что лифт и в самом деле никогда не остановится и не откроет двери. Что я всегда буду ехать в нём вверх или вниз, неважно. Перспектива вечной поездки в лифте показалась настолько ужасающей, что я моментально покрылся потом, руки, ноги стали дрожать, а сердце выпрыгивать из груди, как вдруг…
Стоп. Приехали.
“Блин! Какой же ты идиот! Надо же так себя напугать.”
Вот и думай теперь!..

Сталкивались ли с чем-то подобным?

Приснился мне такой сон. В этом сне мне лет двадцать не больше и я почему-то кавказского происхождения. А ещё в этом сне есть девушка из богатой семьи со строгими нравами. Мы с ней знакомы уже давно. Знаем друг друга, наверное, ещё с детства.
Часто в шутку я обещаю на ней жениться. А девушка серьёзно рассчитывает на мои чувства к ней, возможно, по-настоящему любит меня, хотя мне она даже не нравится. У девушки богатый отец и я понимаю, что в случае моей женитьбы на ней, моя дальнейшая жизнь сложится более чем удачно, её мать тоже относится ко мне с большой симпатией. Возможно, я бы даже смог пожертвовать своей свободой ради карьеры, но все равно что-то меня останавливает.
Потом у меня появляется другая девушка. Новая девушка мне нравится, я официально объявляю её своей невестой, идёт подготовка к свадьбе. Об этом узнает отец первой девушки. Вместе с её матерью он приходит ко мне. Мать девушки не может поверить в то, что я обманывал, обещая жениться. Она бьёт меня по щекам, а терплю, ну а отец говорит, что отведёт свою дочь к гинекологу и если тот опровергнет девственность дочери – застрелит меня.
Тут я с ужасом вспоминаю, почему на самом деле не собирался делать предложение этой девушке. Мне откуда-то было известно, что она не девственница, только я к этому никакого отношения не имел, и никто кроме меня и самой девушки об этом не знал. И вместе с этим, я более чем уверен, что в качестве отмщения, девушка выставит меня виноватым в утрате невинности. Я в этом не сомневаюсь нисколько. Как и в том, что её отец обязательно исполнит угрозу сразу после гинекологического осмотра.

Первое о чём ты подумал, после того как открыл глаза было то, что телефон ночью опять звонил. Ты помнил это отчётливо. Причём он делал это очень нехорошо. Ну, в смысле нехорошо звонил. Звонил громко, звонил отрывисто и настойчиво, звонил требовательно и напряжённо. Нормальные телефоны так никогда не звонят. Ты никогда не слышал, чтоб они так звонили, а тем более среди ночи! Порядочные телефоны ведут себя гораздо скромнее. На подобный звонок у них просто не хватит наглости.
Ну а что было дальше? Вот телефон позвонил, один раз, другой, третий, ты проснулся – и что потом? Ведь не в первый раз уже он звонит ночью. Давай вспоминай.
Ты каждый раз встаёшь на такой звонок, идёшь к телефону, а потом просыпаешься утром в своей постели и не помнишь ничего, что произошло дальше, после того, как ты поднял трубку (если ты её вообще, поднял). И последнее что удаётся запомнить, это то, что звонит телефон. При этом он весь трясётся от злости, едва не подпрыгивает на том месте, где установлен и красный не от пластмассы, а от того, что сильно нагрелся – в любое другое время суток телефон обычно зелёного цвета.
Телефон звонит так сильно, что хочет именно дозвониться, а не просто так звякнуть. Наверное, он скажет сейчас что-то, что тебе не понравится. Наверное, он скажет, что ему плохо, что он умирает. Что он решил покончить с собой, что объелся таблеток. Телефон скажет это совсем незнакомым голосом, но при этом, назовёт, не чьё-нибудь, а твоё имя. А может, телефон будет нести полную околесицу, и ты не поймёшь ничего. Тогда с ним всё ясно. Он просто бредит от перегрева. В лучшем случае телефон будет просто звонить и молчать. Звонить и молчать до бесконечности.
Скорее всего, ты так никогда и не решился ответить на этот ночной звонок. Ты просто подходил и стоял рядом, слушая, как он надрывается. Потом брал телефон на руки, нежно его гладил по горячему корпусу, успокаивал, как успокаивают маленького ребёнка, и баюкал, укачивал. Мерил ему температуру, давал жаропонижающее и вот телефон уже звонил всё тише и тише, пока не успокаивался окончательно и не засыпал. Только после этого ты тоже шёл спать.
*
У нас по улицам теперь ходят телефоны. Телефоны почти полностью заменили собой людей. У телефонов есть ноги (это для того, чтобы быть как можно более мобильными), есть руки (а это чтобы себя в них держать заодно и нажимать на кнопки). Однако у этих ходячих телефонов полностью отсутствует зрение. Глаза телефонов обращены внутрь. А иногда они лишены также и слуха. Уши-то заткнуты.
И вот эти слепые и тугие на ухо телефоны, перезваниваясь между собой, перемещаются в городском пространстве, проваливаясь в канализационные люки, попадая под машины, натыкаясь сослепу на столбы, деревья, а также и на другие телефоны. Такие же в точности, как и они сами.

В двадцать лет я объявил бойкот мобильному телефону. Тогда не было ещё такого, я был первым “Telephone-free.” По крайней мере, я так повернул. А дело в том, что в своё время я просто не успел обзавестись мобильником. Всё как-то недосуг было. Конечно, мобильный телефон никогда не поздно было купить, но с той поры как это приобретение стало общедоступным, то я отчего-то решил, что отсутствие мобильного телефона это явление ещё более редкое, чем если бы я действительно позволил его себе в то самое время, когда мобильных телефонов почти ни у кого не было. Если угодно, то такая у меня появилась фишка. Возможно, это выглядело глупо, но на этом, как мне казалось, можно было сыграть и улучшить публичный имидж. Вроде сломать систему.
Всё вышло совершенно случайно, я просто привык жить без мобильного телефона. Мне это казалось, необязательным приобретением, тем, без чего можно, в общем-то, обойтись, поэтому намеренно тянул с покупкой. Сначала мне было жалко тратить на него деньги, потом не мог определиться с выбором модели и так далее. Всегда находилось множество причин не покупать себе телефон и вот однажды окружающие с удивлением заметили, что у меня нет мобильного телефона (по их мнению, предмета первой необходимости), и сами сделали за меня выбор, а я лишь немного им подыграл. Однако в целом идея понравилась, её можно было развивать дальше. В итоге с целью получения этой выгоды я отложил покупку мобильного телефона на ещё более неопределённый срок, и напустил на себя тумана.
Возможно, если бы я хоть какое-то время действительно пользовался мобильным телефоном, то тяжело переживал бы отнятие. Но поскольку мне в принципе не было заведомо известно, что это такое и какие преимущества такой телефон даёт своему владельцу, то не почувствовал неудобств. Как я уже говорил, отсутствовала сама привычка.
Впрочем, я сознательно стремился к тому, чтобы прослыть уникумом, чтобы обо мне говорили как о том самом Алексееве, у которого нет мобильного телефона. И когда меня без обиняков спрашивали, почему у тебя Алексеев нет мобильного телефона, то я либо отшучивался в ответ, либо молчал и загадочно улыбался.
Вокруг все недоумевали. Дело происходило в столице и, наверное, поэтому на меня не смотрели как на отстающего от технического прогресса индивида. На меня смотрели как человека продвинутого в духовном плане, человека которому известна какая-то тайна и он тщательно хранит эту тайне от окружающих, ни с кем своим секретом не делится.
Добавляло интриги также и то, что я не вовсе умалял достоинств мобильного телефона для простых смертных, которые им пользовались, но при этом, отрицал саму возможность иметь подобную технику у себя, чтобы пользоваться наравне со всеми, и твёрдость занятой мной позиции внушала дополнительное уважение. Меня уважали за мою принципиальность.
Отсутствие мобильного телефона делало меня ни на кого не похожим, я становился интересным человеком в глазах окружающих, и помню, страшно этим гордился. Поглядывал свысока на пользователей и посмеивался над теми, кто гоняется за новинками. Отсутствие мобильного телефона освобождало меня от всей этой суеты.
При этом, я всегда опасался, что в рабочем коллективе у меня найдётся завистник, который захочет меня дискредитировать. Кому-нибудь не понравится что у меня нет мобильного телефона, отчего я такой прямо весь из себя особенный, индивидуальный и (допустим на мой день рождения) он покусится на святое и предложит моим коллегам скинутся мне на подношение, “а то, что он выпендривается?”
“Он типа думает, раз у него нет мобильного телефона, то он такой крутой, лучше нас. Давайте проучим этого выскочку, чтобы не задавался! У него скоро день рождения, так что есть повод подарить ему мобильный телефон.”
Коварного инициатора все поддержат. Всем очень интересно будет увидеть мою реакцию, когда я открою презент.
Всерьёз допуская, что насильственные действия в отношении меня, в самом деле, могут произойти, я предупреждал заранее, чтобы мне ни в коем случае не вздумали дарить мобильный телефон на близящийся юбилей. Но то ли недругов у меня не было, то ли всем было просто плевать, только никто ничего такого делать не собирался. Никому это даже в голову не приходило. Но когда я сам всем открылся, то мои коллеги стали злоупотреблять одной шуткой. То есть, этим своим предупреждением, я только того и добился, что все стали меня подкалывать. Теперь в рабочей офисной обстановке совершенно неожиданно могло прозвучать:
“Слушай, Алексеев, давай мы тебе просто так телефон мобильный подарим? Не на день рождения. А просто так. От души?”
После этого все сразу поворачивались ко мне. Наверное, в тот момент на моём лице появлялось такое сложное выражение, что всем становилось весело.
Вместе с этим моё небольшое чудачество

По дороге на работу были места, проходя которые в голове снова появлялись мысли как бы привязанные к этим местам. Между местами и мыслями не было никакой общей ассоциации. Просто я проходил какое-нибудь место, например, автобусную остановку и в голове у меня рождалась какая-нибудь неожиданная мысль или идея. Потом, на следующий день, когда я шёл в то же самое время и тем же курсом и снова проходил мимо этой автобусной остановки, то в моей в голове опять всплывала вчерашняя тема, хотя секунду назад я думал совсем о другом. Так изо дня в день. Из недели в неделю. Про себя называл эти места переключателями. То есть, я иду, голова у меня настроена на определённый канал, как вдруг резко: щёлк. Канал сам собой переключился из-за того что я проходил остановку.
Одним из таких “переключателей” был простой стенд для размещения афиш. Если бы я жил не в Москве, а в любом другом городе я бы предположил, что этот стенд относится ещё к советскому времени. Но Москва очень временный, непостоянный город, он течёт как река и городские сооружения в нём меняются чаще, чем погодные условия. Не смотря на это, афиша на стенде за четыре месяца обновлялась лишь дважды. Сначала на нём месяца три провисела добродушная морда некого Олега Митяева (всегда собирался разузнать о нём в Интернете как приду на работу, но забывал), а потом появились сведенья о концертах Дианы Арбениной. Ну, с этой дамой мне было всё ясно.
Рядом с этим стендом я каждый раз проигрывал в голове ситуацию, будто бы мне уже далеко за 80, физически я уже чуть более чем полностью изношен, немощен, общее состояние моего здоровья весьма удручающее (однако мозг ещё пашет), а ещё по какой-то причине у меня отсутствуют обе ноги выше колена. Я то ли в больнице, то ли в футуристической богадельне, утыканный всякими трубками и катетерами, смиренно наблюдаю за приближением своей неминуемой смерти на многочисленных мониторах. Рядом со мной никого. Ни жены, ни детей, ни внуков. Я совершенно один. Всю жизнь потакал собственному эгоизму и вот он результат. А ещё жить мне осталось совсем недолго, максимум день-два не больше и мне откуда-то это известно. Короче, перспектив нет, я вплотную подошёл к финальной черте. Почти как со сном: опять рано проснулся, пролежал без сна весь положительный баланс жизни, мне скоро “вставать”, нечего и надеться на то, что вновь удастся заснуть и ещё немного пожить. И вот на этой черте я вспоминаю прожитую жизнь (больше-то делать все равно нечего) и мечтаю вернуться обратно в прошлое и попробовать всё сначала. Прожить ещё хотя бы полжизни. Допить, доесть, дописать, дочитать и доспать.
А самое благоприятное время для возвращения – это моё нынешнее настоящее. Только в этом времени у меня есть для этого все условия. К тому же раньше вернуться все равно нельзя, а позже мне ни к чему. И я прошу Бога предоставить мне ещё один шанс. Мудрый Бог мне внимает и в один момент из безногого старика-инвалида, я превращаюсь в красивого молодого мужчину, который как раз пробегает на своих длинных ногах мимо вот этого самого стенда. При этом я всё помню: и про дом престарелых, и про скорую смерть и про то, что мне дали второй шанс, но дальнейшие подробности, относительно моего будущего (вот прямо отсюда) мне недоступны. Меня вернули в моё счастливое время, я сбросил почти полвека, я на ногах, полон и силы, и не осведомлён ни о чём. Кажется, бери, наслаждайся, живи и радуйся. Есть только одно “но”: сейчас надо идти на работу. Не смешно это разве?
Полпути пройдено. Вот и МЦК. Перевалочный пункт. Между интервалами поезда у меня появлялось пять минут свободного времени. За эти пять минут можно было немного перевести дух и отдышаться. Постоять, почитать что-нибудь в сторонке. Отчего-то мне было очень уютно здесь. Не было такой суеты как в метро. Всё тихо, спокойно. Чисто, сухо, тепло. Опять же крыша над головой. Казалось бы, весь день так бы и простоял. А если бы было, где купить попить-поесть, то, наверное, я поселился бы здесь навсегда.
Эти пять минут в ожидании прихода поезда я ценил дороже всего. Только ради этого у меня был стимул ездить по утрам работу. Мне вообще не хотелось, чтобы поезд приходил. Эта часть пути была единственно-приятной, отсюда было понятно моё желание продлить её, растянуть подольше и в полной мере насладиться этим моментом. Если бы работы у меня не было, то, наверное, я бы приезжал сюда просто так. На час, на два. А может, ещё и буду приезжать. Некоторые писатели сидели и писали в кафе. Я бы писал прямо здесь.
Просто нигде больше я не чувствовал себя в такой безопасности. Разве что, в детской поликлинике, когда вместе с матерью приходил туда на приём к врачу в детстве. Почему я сразу вспомнил про свою детскую поликлинику? Когда Московское Транспортное Кольцо только открылось и работало ещё в тестовом режиме, то в павильоне станции

За пять лет у меня было несколько серьёзных увлечений. Первая девушка бросила меня несколько лет назад (тогда мы ездили в группе 08:44). Я заприметил её в феврале и несколько месяцев пас на платформе и за это время она раза два на меня посмотрела. А потом наступило лето, и она вдруг перестала со мной ездить. Тогда я подумал, у неё каникулы или она ушла отпуск. Я был ей верен и не пропускал ни одной 08:44, а на работе меня даже поставили в пример как очень аккуратного сотрудника. Но она и осенью не появилась. Стало понятно: переехала.
После неё у меня было ещё несколько девушек. Свободные отношения. В электричках я встречался с теми, с кем хотел. Одна такая (в больших очках, не ахти какая красавица, но вполне ничего) садилась явно не на моей станции (там я её ни разу не видел) и с сигаретой во рту (или между пальцев) караулила меня на той, где я выходил. Я чувствовал её пристальное внимание пока шёл мимо, и это внимание мне было приятно. По наитию работала она в офисе, в бухгалтерии, в женском коллективе, уже не замужем, без прицепа и звали её наверняка Катей. С ней у меня началось тем летом, когда пропала та, первая и продлилось до осени. А потом, она, наверно, уволилась и на её место в группе пришла пафосная дама с отличной фигурой, высокомерным холодным взглядом, с пятым или даже шестым размером груди. Лет ей было примерно под пятьдесят.
Откровенно мне было не совсем понятно, почему она перемещалась на электричке. С такими внешними данными как у неё, можно было рассекать как минимум в мерседесе, а в электричке она выглядела несколько неуместно. Хотя может быть, мерседес у неё сломался? Но нет, она исправно ездила со мной в группе 8:55 год или около того. Несколько раз я встречал её на обратном пути, правда, в необычное для себя время и тогда она как бы “подвозила” меня на своей электричке.
*
По причине недостатка личного пространства поездка в метро была мне невыносима, но на тот момент выбора у меня просто не было и приходилось терпеть. Тем не менее, пребывание с незнакомыми людьми в таком плотном контакте выглядело не совсем приличным. Если бы ещё ближе, то это уже это групповой секс в час пик. Приходится стоять и тереться друг об друга швами на одежде, обмениваться запахами, которые далеко не всегда были приятными. А в своём большинстве всё же были отталкивающими.
Впрочем, дело не только в запахе. В тесноте вагона метро люди находились ко мне так близко, что были видны подробности. Можно было сосчитать все родинки на открытых участках тела, оценить состояние кожи, полюбоваться рисунком художественной татуировки. Был отчётливо различим каждый волосок растительности покрывающей лицо или тело, я обращал внимание на шрамы, прыщи, замечал макияж, следы пудры или тонального крема маскирующего гематомы. А ещё нигде кроме как в метро мне не приходилось разглядывать чью-то плешь так внимательно.
Все эти детали были личными, не предназначенными для публичного просмотра. В метро же они проявлялись и становились доступны всем. Неужели и мои слабые места становились заметны, неужели я тоже представал в невыгодном для себя свете?
Помню, весь пятиминутный перегон от станции “Нагатинская” до станции “Тульская” я лицом к лицу продержался с молодой женщиной, некогда презентабельная внешность которой, в своё время подверглась губительному воздействию кислоты или пострадала от высокой температуры. На голове у женщины был парик, а вместо носа была какая-то телесного цвета накладка. Накрашена тоже густо и броско, но даже толстый слой косметики не смог прикрыть глубокие рыбцы на коже. На ней были тёмные очки, но сквозь стёкла я видел, что один глаз у неё неживой, стеклянный.
Возможности отойти или хотя бы отвернуть голову у меня не было. Да и ей самой тоже, наверное, было неловко, оттого что я вынужден её наблюдать. Если бы я повстречал эту же женщину на улице, то на отдалении не заметил бы ярко выраженного дефекта в её наружности, а тогда просто опустил глаза.
Иногда из-за стеснённых условий поездки (которые к тому же были усугублены жарой), на меня накатывал приступ паники. Я стоял вцепившись влажной ладонью в поручень, избегая при этом на кого-либо смотреть своим затравленным взглядом и, выравнивая дыхание, сбивчиво считал про себя: раз, два, три, четыре… Предполагалось, что счёт поможет не заморачиваться на приступе и не даст по возникшему во мне страху за всего одну-две минуты разойтись, до того свирепого ужаса, при котором я потеряв над собой контроль, начну дико кричать, хватать руками других пассажиров, метаться по вагону, стучать в окна, двери, а потом присяду у дверей на корточки, прижмусь к ней и закрою трясущимися руками голову. Концерт был бы зрелищный. Во что бы то ни стало от этого номера, следовало воздержаться.
Если я не отставал от графика, то по дороге до МЦК на

Работа была нужна. Более того – работа была мне необходима. Наверное, чтобы не слететь с резьбы окончательно. И если работа у меня была (и мне хотелось, чтобы она продолжала быть у меня и дальше), то мне пришлось взять за правило, строго по будним дням в определённые утренние часы покидать квартиру и выдвигаться туда. То есть, на работу. В соответствии с этим правилом, ровно без десяти восемь я выходил из дома на улицу и обязательно встречал там людей, чьи интересы совпадали с моими собственными стремлениями. Это были такие же люди, как и я сам, с таким же небольшим, но стабильным доходом, проживавшие где-то неподалёку. Они тоже выходили по своим делам примерно в одно время со мной и преследовали ту же цель что и я. А именно: добраться вовремя до работы, для чего в свою очередь нужно было не опоздать на нашу общую электричку. Электричка следовала по расписанию. Во избежание нервотрёпки (*показательно долгий, протяжный вздох, “наш поезд уйдёт, пока вы купите себе свой месячный абонемент) пропуска в пригородной кассе оформляли заранее.
В группе 8:02 (время отхода поезда от нашей станции) я состоял уже год. Как раз год назад я поменял работу, соответственно мой график работы тоже немного поколебался.
Понятно, что вся наша сплочённая группа работала на разных предприятиях, в разных концах города. Стартовали-то мы все с одной площадки, ближе к метро распадалась, а потом кто куда. Кто-то из нас ехал до конечной станции вокзала, кто-то (например, я) выходил на ближайшем к вокзалу остановочном пункте, где располагалось метро. Вышедшие на моей станции, тоже все разделялись: одни шли к входу в подземку, а другим (опять же мне) надо было топать ещё пятьсот метров до МЦК.
Но 8:02 это то, что всех нас объединяло. В этом времени был залог нашей стабильности, а значит и всего остального в жизни. Мы ничего не хотели менять. Нас всё устраивало. Ни в какое другое время, мы не могли больше встретиться. Никогда. Даже на обратной дороге подобная встреча представлялась маловероятной, всё зависело от случая. Но мы гарантировано встречались по утрам в это самое время. В этом времени прослеживалась система.
Если всегда состоять в одной группе и стараться не изменять ей с другими, более поздними группами, то такая преданность своему времени предусматривала своевременное появление на рабочем месте и в дальнейшем способствовала закреплению на этом (тёплом) месте другого места. Мягкого. С каждым днём всё больше и больше. Тогда мои одногруппники из разряда простых пусть и не случайных попутчиков переходили в разряд людей отдалённо мне близких. То есть, я начинал по-своему волноваться, если замечал, что кто-нибудь из них не пришёл на наш поезд, что кого-нибудь нет уже второй-третий день, и всегда радовался, когда он, наконец, появлялся. Всегда хотелось подойти, поздороваться, спросить у него, почему он пропустил эти несколько дней, всё ли у него теперь в порядке и так далее. А главное, чтобы при этом на меня не смотрели как на ненормального, а воспринимали адекватно все эти мои расспросы.
А, в конце-то концов, почему действительно не начать здороваться? Почему для соседей такая практика существует, а для попутчиков нет, хотя последних я встречаю гораздо чащей, чем соседей. Ведь они точно также могут считаться моими соседями. Пусть мы не соседствуем с ними по подъезду, по этажу, не работаем в одной компании, а пребываем точно посередине, между работой и домом. Мы ежедневно (кроме выходных) соседствуем на одной дороге от нескольких секунд до минут. Эти дорожные соседи (или “содорожники”) точно также могут нравиться или не нравиться. Могут быть даже объектами поклонения, как чаще всего со мной и случалось.
Например, за последние пять или шесть лет, я был постоянным участником трёх или четырёх групп и почти всегда был в кого-нибудь по пути влюблён. Но вне группы (дома, на работе, по дороге с работы или на остатке пути на работу) я прекращал думать о своей “возлюбленной”, забывал о ней на весь день. И опять вспоминал непосредственно перед самим выходом, а потом держал её в голове только в составе группы. То есть те самые десять-пятнадцать минут, что мы проводили вместе с ней на платформе или в вагоне. Мне этого было вполне достаточно для “романа”. Во всяком случае, у меня никогда и в мыслях не было подойти и познакомиться ближе. Может быть, я стеснялся, но скорее всего, просто берёг всё то, что успел про себя нафантазировать. К тому же, девушки, которые мне нравились свободными никогда не были. По крайней мере, никаких исключений они для меня никогда не делали. А вот так я как бы “любил” и мне было приятно ездить с ними на работу.
Как известно, любовь делает человека другим. Вот и я пока был “влюблён”, всегда приходил на работу без опозданий, даже если мне очень хотелось перенести свой выход на