Это цитата сообщения
legko Оригинальное сообщениеТеперь Она размышляла. Размышляла судорожно, с содроганием, прямо на ходу, понимая, что, вообще-то, надо было бы думать раньше, но…
Теперь Она действительно оглядывалась назад. С полным осознанием всего происшедшего, со своей вновь обретенной радостью и, оставленной где-то на задворках памяти, болью, которая теперь прорывалась в ряды длинных воспоминаний только, как фрагмент той, прошлой, неудавшейся жизни, но…
Теперь она по-настоящему ощущала легкость. Легкость собственных движений, тонкой талии, по-спортивному широких плеч, цепких рук-лап, выгнутой спины. Она была прекрасна. Она знала страшную, сладкую тайну, что нашептывал ей, раз за разом, дремлющий, и потому растерявший бдительность, мусорный город. И, если бы, ох, Господи, она когда-нибудь, ну, хоть когда-нибудь могла бы с кем-то ЭТИМ поделиться, но…
Теперь она, нерешительное с рождения, слабое существо, не знала, нужно ли оставлять все, как есть? Ей необходим был чей-то совет, помощь, но, как и в той, другой жизни, не находилось желающих эту помощь ей оказать. Она и не рассчитывала.
Но
тот день, когда Она впервые превратилась в кошку, Она помнила очень хорошо. Солнечный, пахнущий поздней черешней, последний теплый день этой осени. Тяжелые сумерки. Хроническая невыспанность. Отекшие, некрасивые ноги. Немытый пол. Возвращение с работы домой – минута в минуту, как обычно.
Вот, как начиналась эта ночь. Она сидела, попивая жидкий чай, размышляя о собственной ничтожности. На столе, прямо перед ней покоилась стопка не проверенных тетрадок. М-да, преподавая литературу в средней школе, со своим средним образованием, средними педагогическими способностями и, увы, средним уровнем интеллекта, нужно было быть готовой к тому, что однажды кто-то из учеников спросит с подвохом – «Кто такой Хорхе Луис Борхес?» а ты и не найдешься, что ответить. Ученики ее, вообще, злили. Ни сострадания, ни жалости, ни материнского участия они у нее не вызывали. Детей у нее самой не было, и эта горечь, со временем превратившаяся в тупое раздражение, застилала ей глаза все шесть часов рабочего дня. Хотя, при благоприятном стечении обстоятельств, еще можно было подумать на эту тему. В августе ей исполнилось тридцать девять! Но воспоминания, воспоминания, так не вовремя, и так предательски выныривающие на поверхность сознания, только портили все дело. Однажды она дала себе зарок: все, хватит тешить себя напрасной мыслью! И до сих пор держалась…
Она помнила окно, с уже потемневшим горизонтом, и такой волшебной, звенящей тишиной. С прохладным ароматным воздухом… Она смотрела на стопку тетрадей, мусолила остывший ужин, и вилка в ее ладони задрожала от подступивших к горлу слез. Потом, как всегда отошло, она смачно высморкалась в платок, придвинулась поближе к оконной раме и вздохнула полной грудью. Ее природная фантазия, которая раньше рисовала спокойную жизнь за огромным теплым плечом прекрасного великана, теперь унеслась далеко, в небо, путешествуя в плотных слоях атмосферы, серфингируя между сгустками кучевых облаков, возносясь к звездам, только подальше бы от этой одинокой, неряшливой кухни и своего бесконечного, нудного «эх-х-х…»
Вот так она и превратилась в кошку, завороженная придуманной заоблачной красотой, томимая жгучим желанием Нового, Острого, Спасительного. Сутулая спина причудливо выгнулась, хрустнули с непривычки позвонки, и сладкой музыкой по венам и артериям разлилось предчувствие свободы. Она поняла, что уменьшается в размерах, ощутила, как наливаются силой, хлипкие до этого, мышцы, как слух наполняется музыкой уснувших улиц, раньше такой приглушенной и скучной; как запахи, вкусные и опасные становятся острее, зовут, да что там, тянут в путь. Она почувствовала, как волнительно затрепетало что-то внутри ключичной ямки, сделала боязливый шаг в распахнутое окно. Прыжок!
У нее получилось! Так естественно, легко. Раньше она не знала, что умеет так двигаться!
Ночной двор теперь, с высоты ее кошачьего роста выглядел просто гигантским, сколько простора, свободы для поздней прогулки, о которой – о, это весьма важно – никто никогда не узнает! Она неслышно дефилировала вдоль черных, загаженных подъездов, жутковатых остовов подгнивших за прошедшую зиму машин, похороненных здесь, в звании «подснежников». Она улыбалась ночи, сначала широко, а потом все уже и злораднее и, постепенно, шаг за шагом, привыкала, срасталась со своей новой шубкой, черного цвета, в крохотных серых пятнышках по правому боку.
Через два квартала, бегло изучив окрестности, она остановилась совершить нехитрый туалет: слизать дорожную пыль, и мусор, прилепившийся к задней лапке. Затем чувство голода вдруг настойчиво застрекотало в районе желудка и Она, повинуясь потребности, теперь уже совсем не похожей на ее прежнюю ( бутерброд с утра и, если повезет, холодные макароны в обед), настороженно повела носом.
Запах! Этот был вовсе не опасным, таким славным, многообещающим, будто давно знакомым. Прежде она никогда не думала, что запах может так много рассказать о хозяине. Сейчас пахло страхом, тихой дрожью
Читать далее...