В ночном небе парят живые и трепещущие души. Их полет свободен, но чайки стремятся в круг.
Белые, трепещущие чайки в фиолетовой жаркой тишине римской ночи.
поразительно...
Я люблю подниматься на террасу на крыше. Форум Траяна затих в тишине, уставший от туристов Колизей затих напротив.
Сияющая колонна Траяна устремлена в небо. Прожектора выхватывают её высокой и чистой свечой.
И чаек над ней.
Когда они устанут, они прилетят и будут устраиваться у меня под окном.
Никогда не думалось, что буду жить у форума напротив мраморного императора Октавиана и по утрам упираться взглядом в Капитолийский холм.
Жизнь, это то, что мы делаем с ней...
Бон джорно, синьори!
1.
[700x525]И не теряйте, когда-нибудь вернусь....
[700x525]
Если художник чувствует пульс вселенной, его зовут Сальваторе Калатрава...
Из замкнутых пространств, зажатых крепостными стенами и камнем средневекового города,
валенсийцы создали город Неба!
Волшебный...
И самая яркая кисть была у Сальваторе Калатрава.
Теперь этот город принадлежит всему человечеству.
И нам с Вами.
1.
[700x525]
2.
[700x525]
3.
[700x525]
4.
[700x525]
5.
[700x525]
6.
[700x525]
7.
[700x525]
8.
[700x525]
9.
[700x525]
10.
Когда цвета теряют энергию и гаснут, когда их устало и безразлично смешивают, рождается он - серый.
В детстве читал Алые паруса и казалось, что Грей (так звали его) - это прекрасно. А оказалось это "Серый". Впрочем, сколько меня еще обманывали в жизни...
И, все же, ненавижу серое...
Когда день теряет все силы света, он превращается в серую бессильную и бесформенную дымку.
Потом просыпается ночь, рождая лиловые, фиолетовые и сочно черные краски.
Пусть с минусом, но энергия...
Наши города утонули в сером.
Как и наша жизнь...
Когда то, прилетая, мне говорили - какой серый у вас город...
Теперь я пытаюсь наполнить красками, если не город, то хотя бы свою жизнь.
Желаю вам, друзья мои, взять сегодня кисть с яркой краской!
Если каждый день будет с яркой линией, он не растворится в дымке!
Подарок судьбы - четыре дня в раю.
Из аэровокзала - по эскалатору в метро, десять станций, и в центре города. Поднимаюсь по лестнице, поднимаю голову и вижу - в голубизне неба надо мной покачиваются листья королевских пальм.
Солнечное тепло обнимает, и душа расцветает после длинной зимы.
А потом без сожалений, меняя самолеты, засыпая на ходу и глотая на ходу таблетки от головной боли обратно к себе, в холод, куда еще не добралось лето.
На честном слове и на одном крыле...
А когда прилетел, понял, что меня так повело обратно.
Дети, больные дети. Их привезли за тысячи километров.
Дай бог сегодня быть ангелом.
Два дня назад.
Шумный день из вечного испанского лета затихает. Город полон цветения, настоян в жарком южном воздухе. Валенсийский май - это уже лето.
Стихает традиционного громкий говор на улицах, прохожие неторопливо скользят по улицам. Сияющий солнечный блеск сменяют пока еще легкие летние тени.
Я иду в центр по узким улочкам старого города, основанного еще римлянами, от заполненной транспортом авеню Колона, да, того самого Колумба. То, что испанцы посадили его за открытие Нового Света, уже аккуратно забыли. Теперь принято называть в честь него магистрали и площади. За то же самое. Улочки сужаются. Вдруг появляется высокая глухая стена средневековой кладки, больше крепости, чем дворца. Венецианские окна где-то в вышине ровным рядом венчают стену. От неожиданности останавливаюсь. Это стиль флорентийского палаццо, города камня и великих поэтов.
Подхожу и толкаю укрепленную кованным железом средневековую дверь, вступаю внутрь и затихаю. Да, это палаццо, и в нем церковь.
Несколько лет назад в праздник Святой Троицы судьба меня привела к Санта Тринити в Риме. Французская церковь Святой Троицы на испанской лестнице в сердце итальянской столицы.
Вижу магическое по своей силе полотно над алтарем и понимаю, куда я попал. Снова ведет Судьба. Это часть Коллегии Патриарха или, более официально, Королевской коллегии тела Христа.
Тайная Вечеря. Христос с учениками, драматическая последняя трапеза, рубеж Подвига, Искупления и предательства...
Вечный выбор. Каждый выбирает свою дорогу. Он взял на себя Крест искупления.
Он разделит хлеб и вино из чаши со своими учениками, спутниками. Даже с тем, кто уже предал. И с теми, кто будет слаб на минуту. Не приказывает... Дает им право выбора судьбы и прощает... Человек строит свою жизнь. Он сказал им главное и дает дереву их жизни расти самостоятельно.
Оставив их перед необходимостью выбора.
Да, именно это полотно должно быть над алтарем в Валенсии. Чаша с той встречи, Святой Грааль, находится совсем рядом, в Кафедральном Соборе. Чтобы каждый пришедший мог остановиться перед ней и подумать. О своем Выборе.
Полотно похоже на Тайную Вечерю Эль Греко, но это рука валенсийского художника Франциско Рибальто. Сых портного, он потянулся к прекрасному и в молодости уехал впитывать живопись в Италию. И наполнился высоким гимном Возрождения, влюбился в трагическую яркую реальность картин Караваджио. Техника уступает мастерству Эль Греко и Караваджо, но искренность искупает все. Рибальто дружил с Лопе де Вега, учил Хосе Рибера. Его сын тоже станет художником.
Торжественно идет служба. Завершая, потекут ввысь звуки "Аве, Мария"...
А потом я пойду к Святой Чаше. Подумать о своем выборе.
Сбросил снег с машины, отсчитал десятый за майский день снегопад и понял - пора в лето!
Хоть в памяти, хоть на секундочку в кипение жаркого воздуха, напоенного запахов цветов, акаций...
Несколько месяцев назад.
+ 37!
Ночной зефир струит эфир.
Шумит, бежит Гвадалквивир.
Вот взошла луна златая,
Тише... чу... гитары звон...
Вот испанка молодая
Оперлася на балкон.
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.
Скинь мантилью, ангел милый,
И явись как яркий день!
Сквозь чугунные перилы
Ножку дивную продень!
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир
Жаркие строчки Александра Сергеевича Пушкина.
1. Лето - это танец! Здесь это фламенко.
2. Золотая башня. Да, мавританская. Torro del Oro
3.
4.
5. del Oro. Однако, 1220 год.
И почему-то крепче моего дома.
6. Привет от Александра Сергеевича Пушкина: "Ночной зефир струит эфир. Шумит бежит Гвадалквивир..."
7. Жарким пламенем цветут акации...
8. Кафедральный собор Севильи
10.
11.
12.
13.
14.
15. Алькасар. Королевские сады, в буквальном смысле этого слова
16. Вот мы и короли
Мы летим на планете Земля.
Без знания, как она управляема.
Современная философия аналогична теологии.
Также покрыта пылью веков.
Платон, Маркс, Энгельс, Юнг и Ницше, Шопенгауэр и Дарвин...
Опыт вышеперечисленных авторов ограничен.
Для анализа они брали линейные закономерности.
В динамике их теории работают криво, управлять развитием не позволяют.
Американцы руководствуются понятием "прагматизм".
Мол, на жизненном опыте основан.
Жизненный опыт по данным американских философов еще меньше. Ограничен тремя поколениями. Остальное отбрасывается.
В результате не имеем реальной картины мира в целом.
Имеем только сиюминутные потребности.
Идем к катастрофе как Титаник.
А головы молодежи забиваем абстракциями от вышеперечисленных древних...
А любая реальная отрасль науки сейчас кардинально обновляется в течение 10 лет!
Потому и работает.
Чему мы учим детей? Запихнуть голову в смартфон, как страус в анекдоте...
И стучать по клавишам до столкновения с айсбергом...
Прогнозы современной науки говорят о необходимости перемен.
Но никто не слышит...
Флоренция.
Площадь Микеланджело.
Входя в жизнь, мы ощущаем её бесконечность.
Она кажется нам бездонной, а мир, окружающий нас, неизменным.
И как большая лестница, он куда-то ведет.
Есть отпечаток времени - архитектура и искусство.
Когда приходит понимание как их читать, вдруг обнаруживаешь совсем другого человека.
Для каждого времени он свой.
И иногда стоит услышать его.
Ведь лестницы часто идут спиралью...
1. Ватикан. Лестница Браманте. Все приходит на круги...
Рим залит летним полуденным солнцем.
Итальянцы бодро спешат по своим делам, темперамент не позволяет перемещаться вяло. Но стараются выбрать островки тени под деревьями или теневую сторону улицы.
Всех приезжающих в Рим можно встретить на площади Святого Петра в Ватикане. Это сердце католицизма, одно из центральных мест христианства. Не зайти сюда…
Да, на этой площади отметилось все человечество. Но сейчас я в шумном Риме на склоне Латеранского холма, или холма Целий, одного из семи холмов исторического Рима. Это в шести километрах на восток, на левом берегу Тибра.
Открывая для себя Рим, останавливался то в одном районе, то в другом, но надолго прикипел именно к Латеранскому холму.
По сути, христианский центр католического мира именно здесь.
Здесь была построена первая базилика Константином, первым императором, разрешившим христианство, а потом и сделавшим его государственной религией. Собор Святого Иоанна Крестителя или Латеранская Базилика. Первый среди папских соборов. Сюда привезла Святая Елена, мать Константина, священные реликвии из Палестины.
Первое тысячелетие христианства именно здесь была резиденция Пап. Здесь в соборе Святого Иоанна Крестителя располагается трон Папы. Не тысячи, как в Ватикане, но десятки и сотни туристов, паломников бродят по его широкой площади.
Я иду дальше на восток, вдоль древней крепостной стены к храму. Это базилика Санта Кроче ин Джерусалиме – Святого Креста в Иерусалиме. Здесь располагался дворец, подаренный Константином матери, Святой Елене. Здесь она построила часовню для хранения святых реликвий.
Тишина.
В каждой жизни, есть минуты, которые ты запоминаешь навсегда.
Как стержень твоей души.
Когда ты позволяешь ей раскрыться и затрепетать.
Как пламя на ветру.
Я снова здесь. Как и в первый раз, немного растерян.
Наверное, надо было принести сюда всю любовь.
Наверное.
Ищу путь в жизни, он открывается, но не сразу.
Поэтому затихаю в тишине: Направь меня!
Тишина. И это странно.
Мне дорога сюда - жизнь. А по прямой - шесть тысяч километров.
В этот город стекаются миллионы и миллионы людей.
И несколько миллиардов верят в него.
Но сейчас я здесь один.
Не могу поверит в это, но я здесь перед ним один.
Наверное, каждый приходит в нему один.
Но мне зябко от мысли, что на планете так мало осталось живых, не занятых мыслями о себе.
Не по себе отвечать перед ним за планету. Но ведь тут больше нет никого.
Святой Животворящий Крест.
И я перед ним.
"Блистательная Вена" - это исторический штамп, отпечаток великой Империи.
Символ Австрии, возвышавшейся над северной Италией, Чехией, Венгрией, южными славянами (часть Балкан), частью Польши и западной Украины.
Нынешняя Вена более патриархальна провинциальна.
Порядок и удовольствия - две её характерные черты, доминируют до сих пор.
Но громадная Империя, дававшая ей соки и жгучее смешение потоков жизни, распалась .
Гигантский королевский дворец, точнее комплекс разросшихся дворцов Хофбург, поражает и сейчас.
О нем написано много, даже двух недель не прошло с момента публикаций.
Но мне сложно здесь - он пропитан усреднением, давлением порядка.
Административным прессом Империи. Музеи Хофбурга также напоминают склады и архивы старого имущества, ничто не должно пропасть, что, кажется, даже пыль прошлого века скоро будут оберегать.
Устав бродить километрами дворцовых коридоров в музее музыкальных инструментов я увидел итальянца с дочкой лет семи.
Воровато оглянувшись, темпераментный посетитель взял в руки палочки и заиграл на ксилофоне восемнадцатого века.
Музей не ожил, но хоть какая-то нотка жизни из прошлого коснулась, наконец, нас.
Вживую ты ощущаешь часть того, что несет нам история, отпечаток движения жизни.
Здесь она полна усреднения. Подчинить своей воле можно либо мощным потоком движения, либо повсеместным усреднением, учетом.
Подобные оттенки чувствовались и в Версале, но там французская тяга к чувственной роскоши изрядно завуалировало это.
Здесь же - архитектурная квитэссенция порядка. Горизонтальные формы.
Поэтому с удовольствием сбегаю по ступенькам дворцовых лестниц.
Через серию арок выхожу на круглую небольшую площадь Михаэлерплац.
Михаэлерплац - игрива и блистательна, украшена изящным барокко. Площадь - сцена, на которой Вена демонстрирует себя.
Широченные фасады дворца остались за дворцовой стеной, здесь театр скульптуры.
Даже фасад готической Михаэлькирхе, ведущей свою историю с тринадцатого века, перестроен в стиле барокко.
Небольшое пространство не позволяет разгуляться ветру, голоса чуть отражаются от стен.
Неторопливо жуют лошади карет, скопившихся здесь. Белые стены церкви, светлые стены дворца освещают площадь.
Это крыло дворца названо Крылом Святого Михаила и великолепием архитектурного праздника напоминает фонтан Треви в Риме.
Полукруглые стены дворца играют украшениями. Как ладони, они обнимают тебя. В середине арка, украшенная скульптурными группами и колоннадой.
В центре площади ожидался фонтан, но его нет. Здесь открыты остатки римского лагеря III века. Империи повторились.
Площадь названа по имени католической церкви святого Михаила, выстроенной для слуг дворца и горожан. Она невелика, но уютна.
Ныряю в нее и встречаюсь с посмертной маской Вольфганга Амадея Моцарта.
Здесь впервые был исполнен великий Реквием на его панихиде 10 октября 1791 года.
Моцарт умер 5 октября 1791 года, неподалеку, в своей квартире на на Раухенштейнгассе. Музей Моцарта расположен в его предыдущей квартире, в двух кварталах северней. Отпевали Моцарта 6 октября по соседству - в центральном храме Вены - соборе святого Стефана.
Хоронили в общей могиле по 3 разряду на кладбище святого Марка. Поэтому точно могила не сохранилась.
Но стоя здесь, под стеной гигантского имперского дворца, переводя на современный язык, структуры с мощным административным аппаратом, понимаешь, иного и не предвиделось.
Рассказы из детства про боязнь эпидемии... Поэтому общая могила... Полноте. Слишком все близко.
Церковь святого Михаила - это практически продолжение дворца в город. Собор святого Стефана - через два квартала. Ничто не могло тут произойти без соизволения из дворца.
Да, Вена блистательна. Но кто сказал, что она греет?
Кто-то увидел в Волшебной флейте нелестный намек на великую императрицу Марию Терезию. А она в свое время, помнится, в молодости Вольфганга написала письмо о бесполезности семейства Моцартов. Многим не нравилась антиаристократическая насмешка Женитьбы Фигаро. Оперу поставили, когда еще на немецком тексте стоял запрет цензуры.
Теплом Моцарта согревала Прага. Там он провел
Написал о дожде, но Вы заметили свечение города.
Вена. Тогда стоит чуть продолжить.
Десятки воздушных гаваней теперь стали похожи друг на друга, как близкие родственники.
И немного жаль, что лишь в памяти останется роскошь флюидов и восторг цвета, с которым встречал в былые годы аэропорт Адлера, то бишь Сочи, маленький, уютный, с фантастически волшебным ароматом роз, роз и роз, и развалом цветочного ряда у входа.
Вена, аэропорт Швехат, терминал, контроль.
Все как обычно. Почти. В зале выдачи багажа вдруг встречает Густав Климт.
Его солнечная живопись.
И ты понимаешь, что этот город будет звучать историей и красотой.
Гении кисти и музыки разгадали одну из загадок времени. Они ушли, но звучат в современности. Присутствуя.
Аэровокзал меньше и уже, чем Схипхол в Амстердаме или Хитроу в Лондоне, но отличий, по сути, нет.
Кафе, сувенирные лавки, череда аренды авто - Эйвис, Херц, Бюджет. Все однотипно , мир становится безлико стандартным. Сбегаешь вниз по лестнице эскалатора, берешь билет в настенном автомате, на перрон и в город салатно-зеленым скоростным поездом CAT.
Рядом садится дама австрийка, но прочитав на пакете из дьюти фри "Москва", вскакивает, слово укушена. Теле пропаганда явно работает.
Слегка прищуриваюсь. Русские ушли из Вены и Парижа по собственной воле, оставив им великолепные столицы целыми, чего не скажешь о европейцах. Впрочем, больных на голову больше не встречаю. Спокойный, доброжелательный народ. Через двадцать шесть минут поезд вкатывается на подземный перрон станции Vienne Mitte (Центр, проще говоря)..
Станция расположена с центральным вокзалом, но увидеть его никто не стремится. Приехавших сразу выносит в торговый центр, но большинство сразу отправляются к другому эскалатору метро на перрон станции Ландштрассе. Над только не забыть проштамповать билеты в валидаторе.
Увы, увы. Квартира Моцарта совсем рядом, но вряд ли я успею застать там великого гения. Все надо успевать в этой жизни...
Хотел принести красные розы маэстро Русосу, будучи пролетом в Афинах. Меня отговорили. Сказали, представится случай. Прилетим надолго. А через полгода он покинул нашу действительность. Через год мы прилетели основательно, но... Теперь его песни звучат с уколом - как много в жизни ты уже не успел.
Добираюсь на метро до Дуная, Шоттенринг, выглядываю наружу - увы! Влажный ветер порывами обжигает, голуби зябко прижмурились на траве у павильона метро, пешеходы, втянув голову в плечи, спешат поскорее к офисному теплу.
Пришлось снова нырнуть в метро и отогреваться в отель. Буду жить по соседству с квартирой Цвейга. Зная о снеге с дождем я захватил с собой из Шереметьево Курвуазье. Из всех произведений города Коньяк он кажется мне самым французским. Яркий богатый аромат, который включает краски жизни, и мягкий сбалансированный вкус. И не пейте больше одного бокала, а наливается коньячный тюльпан не больше чем на треть. Идущих дальше ждет оглушение вкуса.
Поколение next коньяк в большинстве своем не понимает. Их стандарт - виски. Это их проблема.
Поработав в юности на виноградниках, где некрепленое виноградное вино шло как вода повсюду для утоления жажды, я вдруг заметил, что начал различать виноградную нотку вина. И открыл для себя Гурджаани, созвучное Шабли. И янтарное спелое золото, под названием коньяк.
Если кто-то скажет, что Курвуазье это алкоголь, мне будет жаль. Это музыка... Когда нибудь слушали фугу в многоголосье органа?
Несколько голосов, взлетая, устремляются к куполу и к небесам, полифония звуков дает живую пьесу.
Мы живем в сером мире. Звуков, событий, лиц. Я против! Мне нужны краски, потоки музыки. У меня были годы и годы работы, которые стерлись из памяти. Яркие картины юности и что-то непонятное, растянувшееся потом. Пока я снова, как в юности, стал действовать по велению сердца.
Впрочем, мы в Вене. Метро приносит к университету.
Это начало кольца. Ринг.
Центр Вены течет, заключенный в кольцо проспекта. Шоттенринг, Университетс ринг, Бургринг, Оперн ринг, Кернтнер Ринг, Шуберт ринг...
Название улиц меняются, но кольцевой проспект не замечает этого, ведет нас. Начинаясь от берега Дуная к университету, затем к величественному греческому храму дискуссий с золотой фигурой Афины Паллады - парламенту, затем переходит к квитэссенции власти - королевскому дворцу Хофбург, потом храмы науки и искусств, изящным бульваром перетекает к торговой магистрали к утесу венской оперы и затем струится широким бульваром к
Возвращаюсь в эту жизнь.
Поэтому просто дождь...
Ровно год назад. Вена под дождем.
Время побродить по улицам среди порывов ветра.
Дождь, это время, когда ты остаешься сам с собой.
И мир вокруг перестает быть театром, сценой.
1. Трамвай, может быть, самый уютный транспорт человечества. Он встречает прямо у метро
2.Венский университет. Живая доступная классика.
3. Золотая Виктория возвышается у бывшего фортификационного вала.
Хотелось увидеть ангела, но это богиня победы.
В честь бургомистра Вены Иоганна Либенберга.
В семнадцатом веке он организовал оборону города против Османской армии, поднял ополчение и умер за два дня до победы.
За ним виднеется музей Бетховена. Его муза творила здесь и отпевали его в кирхе совсем рядом.
4. Бургтеатр. Впрочем, это не только царство сцены, но и фрески.
Здравствуйте, венский волшебник герр Климт!
5.Ратхаусплац.
Ратуша Вены. Собор городской власти.
6.
7. Дождь. Афиши.
И снова предлагают сбежать от реальности в театральную иллюзию.
8. Имперская столица довела власть до божественных высот.
Рядом с ней чувствуешь себя как в соборе.
9. Главные краски реальной жизни зажигаются кулинарией.
Очаг тепла
10. Нас здесь не забыли.
11. Это не рай. Секонд хэнд говорит сухим языком реальности.
12.
13. Весы на улице.
Трогательный жест.
14. Главное сооружение Вены - это не королевский дворец. Он внизу.
На холме громадной крепостью высится над городом Университетская Клиника и Городской Госпиталь Вены
Она доминирует над городом и имеет громадный авторитет.
15. Сирень под дождем
16. Это не вокзал. Это клиника.
17.
18. И за очереди и бездушие врачей пациенты ругают ее, как ругают везде.
Традиция такая.
Вчера в Томской области разбился Ми-8 санавиации.
Пилоты погибли.
СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ РЕБЯТАМ!
И пусть земля, которая так неласково их приняла, будет им пухом!
Они герои.
Постоянный риск, летать при обледенении и в любую погоду.
Везли больную.
Пациентка осталась жива.
"Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный..."
Как похож этот облик сдержанный и полный достоинства.
Но это не Петербург.
Хотя так же влажно, промозгло от ветра с Балтики.
Народ ежится, запахивая куртки, и у парламента расхватывает горячие хот-доги с передвижной тележки.
Это Стокгольм.
Город Карла двенадцатого. Основанный ярлом Биргером.
Тем самым, который был разбит Александром Невским в устье Невы.
Что же разделяет человечество и почему мы не можем протянуть руку друг другу?
Жизнь написала послесловие.
Две больницы отказали скорой в госпитализации. Пациент с сахарным диабетом, кома.
Скорая металась между больницами. Пациент погиб в машине скорой.
Вздрогнул от неожиданности. Я там дежурил когда-то... Вспомнил об этом в 10-й хронике.
По плану в ту тяжелую ночь мог принять двух тяжелых. И никаких крайне тяжелых.
Против всех инструкций принял три комы, две - тот самый диабет. И еще четырех тяжелых.
По нынешнему мог намотать на всю оставшуюся жизнь за решеткой.
Теперь в больницах круглосуточно дежурят лаборатории и реанимационные отделения, есть новая техника.
Но на дежурство пришли врачи нового поколения. С 1998 года у нас в законе записали - готовим квалифицированного потребителя.
Они действуют по инструкции.
И по инструкции не приняли.
И есть обида. Им обещали жизнь как у всех - отработал, получил зарплату, пошел отдыхать.
Но эта зарплата у главных врачей и в столицах. У меня десять с половиной тысяч...
Вы, мои читатели, мне уже сказали - ты же сам это выбрал...
Бесправие и нищенскую зарплату я не выбирал. И работать на трех работах, не видя домашних годами.
Но им обещали. По закону. Достойно грамотно выполнишь работу - будешь потреблять.
Зарплаты у них в стационаре - пятнадцать тысяч. Поэтому ночные дежурства они взяли, чтобы прожить.
Они уже знают, что их защищать не будут...
Прокуратура взялась за массовые посадки врачей, министр только вчера пообещала переаттестацию (лишать дипломов, проще говоря).
Когда проблему не решают, ищут крайнего. Вечная истина.
По молодости работал в очень сложном отделении. Вне штата, как ординатор медвуза.
Тяжелые и крайне тяжелые больные, высокая смертность (летальность).
Работа как на линии фронта.
Заведующая пришла с заседания суда к обеду, швырнула сумку на стул и сказала: "Приплыли. Кто следующий?"
Ей дали срок. Условно два года, но с лишением права занимать руководящие должности, кажется, лет на пять.
Заведующий такого отделения - это не руководящая должность, это командир роты в жесткой обороне.
Она обвела всех глазами, но все пожали плечами.
В отделении пять штатных врачей, но теперь уже у всех после этого заведования есть условная статья с той самой записью.
Заведовать больше некому...
Они ничего не совершали. Просто эта работа имеет вторую суть - ты крайний.
Отделение было в здании еще дореволюционной постройки. Медикаменты, продукты, расходный и перевязочный материал - в подвале. Там же крысы. Надо было делать дорогой капитальный ремонт, но главный врач решал, что у нас и без него неотложных проблем...
По ночам крысы поднимались по вентиляционным шахтам и по лестницам в отделение. Во время ночного обхода больных я иногда гонял их.
Утром докладывал на планерке, главный в очередной раз приказывал разложить ловушки с отравой.
Периодически вспыхивал сальмонеллез от заноса крысами, мы его успешно пролечивали, но очередному заведующему давали условный срок и освобождали от должности.
Потом отделение перевели в современную больницу и посадки сразу прекратились.
На этой неделе в наш корпус привели студентов познакомить с перспективами. Лица тусклые. Спрашиваю - "Какие-то вы не такие. - Нам в институте сказали, если что, сидеть будете..." Хорошая мотивация, работать они точно уже не горят.
По соседству жил замечательный парень. Помню его еще жизнерадостным подростком. Мать заведовала сложным отделением и натаскивала сына рассказами о сложных случаях на работе лучше, чем учебник. Мальчишка, потом юноша горел желанием реализоваться. Студентом работал еще и на скорой, их машина лихо проносилась по нашему переулку. Не из-за денег, хотелось быстрей: Выходишь усталый - Будет жить! И все аплодируют.
Оказалось, это только в кино. А в кино уже не тянет. Можно после полуторасуточной смены девушку в кино пригласить... Но на седьмой- десятой минуте в теплом кресле мозг выключается бесповоротно, бросая тебя в глубокий сон.
Диплом они отмечали летом. Красивый, высокий, счастливый.
Потом ординатура в сложном специализированном хирургическом отделении ведущей городской больницы.
Сразу готовят и хирурга, и узкого специалиста. Операции, дежурства.
Ординатура закончена, хирург специализированного отделения, самостоятельные операции.
Несколько лет его не было видно - в хирургию уходят, как в длительное подводное плавание.
И вдруг снова молодой и счастливый, с девушкой торопятся на пляж... - "Как ты? Все там же? - Уже нет. Понимаешь, зарплата пятнадцать тысяч. Сказали, через двадцать лет наберешься опыта и должностей, будешь получать. А пока вон иди дежурь. - Но это же пик хирургии. - Да, но
1.
2. Европарламент
3. Залы заседаний
4. Внутри уже не снимают
5. Не всем так повезло. Это тоже Европарламент
На широкой и прямой авеню Луиз неспешно течет поток машин. Покачиваются каштаны, девятнадцатый век играет особым модерном, созданным здесь и вошедшим в историю архитектуры. Тротуары пустынны, эту протяженную магистраль брюссельцы предпочитают преодолевать на современном трамвае, похожем на скоростные поезда TGV.
Но я тороплюсь. Первая часть дня прошла в обсуждении новых работ по онкологии и науки на сегодня хватит. Перегрузка и неродной специальностью и чужим языком дает себя знать. Мозг перестает воспринимать, переползая в головную боль. В этот момент нужно движение.
Чуть распускаю галстук и понимаю, что не успею.
В науке есть хорошее правило - верить только своим глазам.
С тех пор как присмотрелся внимательней, многое вижу совсем по другому.
В Европарламенте и Еврокомиссии скоро закрытие. А нам сегодня хочется взглянуть изнутри.
По авеню плывет двухэтажный туристический автобус. Не выйдет - мрачно вспоминаю белые рубашки, черные галстуки и жесткую пунктуальность германских водителей автобусов. С них, явно, списали образ "Перевозчика " - крахмальная пунктуальность как у стрелок будильника.
Встаю на поребрик и поднимаю руку. Внезапно махина тормозит, прямо перед лицом распахивается дверь и водитель бросает: "Скорей заходите. Здесь нельзя останавливаться. - А как ты понял? - А кто кроме русских может вот так остановить автобус? - Сам то откуда? - Из Союза. Из Еревана в восьмидесятые перебрался." Десятки британских и германских лиц смотрят в недоумении на эту сцену и мы ныряем в салон.
Он широко улыбается, излучая тепло. Мы тоже рады ему как родственнику, и не важно что никогда не встречались раньше. Машина скользит по Брюсселю, первые капли дождя падают на широкое ветровое стекло, но у нас разливается радостная волна встречи.
Его строили 8 лет. А стоит он уже без малого две тысячи лет на нашей грешной земле.
Исчезли империи и государства, миллионы жизней безвестно канули в Лету.
Время не смогло сломить его.
В былые времена смут и распада его использовали как крепость, потом - как завод.
Через тысячу лет землетрясение в 1349 году разрушило город, но здесь обвалился лишь фрагмент южной стены.
Столетиями его разламывали, чтобы добыть камень и щебень для городских строек, но он стоял.
Сейчас здесь мирное лето, ветерок слегка скрашивает полуденный зной.
Толпы людей, приносимые сюда городской подземкой, поднимаются по эскалатору станции Колоссео и выходят прямо к нему.
Осталось только перейти несколько метров асфальта виа Империале, имперского проспекта, проложенного Муссолини через руины древнего Рима от площади Венеции к Колизею, и присоединиться к отдыхающим.
Здесь замирает городская спешка, городской шум приобретает радостные нотки, в нем детские возгласы берут верхние ноты.
Люди, остановившись здесь, возвращаются из своего виртуального делового мира в мир реальный, вечный.
Можно лизнуть мороженого, можно лениво поглазеть на пары новобрачных, можно сфотографироваться и расслабленно попытаться рассмотреть барельефы триумфальной арки Константина, которая тоже здесь. Вы вернулись в лето, в жизнь... И снова слышите звон цикад и чувствуете, как солнечный луч гладит лицо, сквозь полуприкрытые ресницы играет с Вами, заряжая спокойствием и энергией одновременно.
Незнание особенностей чужой культуры смертельно опасно,
когда ты вторгаешься в нее.
Телевидение - это сказка в глянце. Что-то вроде братьев Гримм.
В декабре очередная влюбленная красавица россиянка полетела в Стамбул к своему юноше. И была убита.
Турецкая сторона говорит - несчастный случай... предлагают родственникам деньги и закрыть дело.
Все дело в том, что мы не всегда понимаем чужую культуру.
Социальные законы создаются веками.
Можно не соглашаться, но езда по встречной полосе часто заканчивается гибелью.
На Востоке веками сложилось, что женщина - собственность.
Проще говоря - вещь.
Если хозяин богат, ее охраняют. За непочтительное обращение родственники или ее слуги могут избить позволившего себе лишнее. Не богаты - охраняют родственники.
На Востоке здесь нет тонов и полутонов. Есть абсолют.
Граней нет.
Либо ты представительница достойного представительного семейства, и позволившему в отношении нее лишнее кости переломают или голову оторвут за недозволительные вольности.
Независимых свободных девушек и женщин в ментальности нет.
Если такая девушка, не важно, европейская или местная, позволила себе отношения с юношей вне брака - не защищена. Падшая. В деревнях могут даже забить камнями.
Поэтому даже гарем султана - функциональное помещение, без лишних изысков. Место охраняемого содержания женщин и детей. Определенные нотки свободы - только для матери султана и любимой жены. Нотки. Не свобода.
Ни зелени, ни простора, ни фонтанов. Десятки людей скучены в замкнутых помещениях, здесь же дети.
Зарешеченные окна второго этажа - для охраны и слежки. Там - невольники евнухи.
Откуда взялись фееричные картины и сказки?
После похода Наполеона в Египет Франция была заинтригована Востоком.
А после неудачно закончившихся наполеоновских войн французы в девятнадцатом веке с торговой экспансией и для развлечений массово двинулись на Восток. Помните "Графа Монте Кристо"?
Их принимали в садах вельмож в изысканных садовых беседках на мягких коврах.
Голова кружилась от кальяна с гашишем. Зелень садов ласкала глаз среди выгоревшей на солнце земли вокруг.
А факт обладания множеством женщин хозяином дома распалял воображения.
Только воображение французов.
Ни пустить их туда, не принять их там ни в одну голову не пришло бы.
Религия здесь не просто строга - категорична.
Как то ветром перемен занесло в Истамбул.
Потрясли виды мраморного моря, в память врезались потрясающие мечети.
Рядом с Ай Софией располагается знаменитый дворец турецких султанов.
На зеленом лугу, послужившем основой для дворца, сбоку у ограды уединенно стоит здание почти без окон с внутренними галереями для стражи.
Гарем.
В этом здании окна только в двух небольших залах.
Один предназначался для матери султана и ее свиты.
Второй - для отдыха самого султана, когда он посещал гарем. Кроме этих двух залов здание было намертво закрыто, только небо во внутреннем дворике для сотен людей, находившихся там годами.
1.Гарем. Внутренний дворик.
2.Полукруглые окна на втором этаже - галерея для стражи.
3. Столовая. Вот сюда выкладывались подносы с едой и по команде можно было начинать разбирать пищу.
4.
5. Зал для матери султана и ее свиты.
6. Его южная сторона - полностью закрыта, окна только на противоположной - северной стене.
7. Зал для султана. Отделка стен.
8. Зал для посещений сультана.
9. Стена зала султана. Единственная стена с изобилием окон.
